- Ну что же, мисс Свон, - Ваши рекомендации устраивают нас. – Её холодные глаза осмотрели меня с головы до ног. – Я требую, чтобы каждая секунда, проведённая Вами в моём доме, была посвящена моему сыну. Я не потерплю небрежности и рассеянности. Надеюсь, Вам это понятно.

- Да, миссис Бирс, я понимаю. Разумеется.

Прекрасное начало. Мне показалось, что по гостиной, где меня любезно согласились принять, пронёсся порыв ледяного воздуха. Колючие, бледно-голубые глаза миссис Бирс продолжали удерживать мои. Если я отведу взгляд – я проиграла.

Я работала уже в довольно приличном количестве семей. Я сталкивалась с людьми, за которыми впоследствии искренне скучала и поддерживала контакт и по сей день. Были и такие, работу с которыми хотелось забыть, как страшный сон. Но что-то подсказывало мне, что дни, проведенные в семье Бирс, превзойдут мои ожидания.

Мне была необходима эта работа. Рассчитывать было не на кого. Мои родители погибли, когда я только начинала учиться в университете. Я справилась с этим ужасом только благодаря тому, что должна была выжить. Небольшая сумма денег, оставшаяся после смерти родных, позволила мне на какое-то время не беспокоиться об арендной плате за квартиру, но мне была необходима работа.

Первая же семья, в которую я нанялась репетитором, была дружелюбной, но погрязшей в хаосе, несмотря на то, что финансовое положение позволяло бы поддерживать быт на высоком уровне. Очаровательный семилетний мальчишка, мой тогдашний питомец, рос, как придорожная трава. В семье не соблюдался режим, необходимый ребёнку такого возраста, он носился по дому с бутербродом в руках вместо полноценного обеда. В какой-то момент я не выдержала и встала к плите. Приготовив обед, я усадила своего ученика за стол, чем вызвала шквал протестов, которые, однако, быстро улеглись.

Его мать, увлекавшаяся эзотерикой и носившаяся целыми днями по каким-то семинарам, рассеянно погладила сына по голове, застав нас за выпеканием вафель к ужину.

- Белла, дорогая, я так благодарна Вам. И была бы очень признательна, если бы Вы взяли на себя эти хлопоты и в дальнейшем. Оплата будет соответствовать, разумеется.

Так я стала гувернанткой. В мои обязанности входило не только обучение ребёнка, но и полное обслуживание. У меня не было своей семьи, не было и личной жизни. Все свое время я отдавала семьям, в которых жила, и учебе. Я закончила университет; аспирантуру, о которой я мечтала, пришлось отложить на неопределённый срок. Я обросла знакомствами, имела отличные рекомендации от семей, где уже работала. Последняя семья, с которой я практически сроднилась, переезжала в Египет, куда был направлен отец семейства – крупный дипломат. Несмотря на высокий статус в обществе, эти люди были полностью лишены снобизма и относились ко мне, как к члену семьи. Мне было невыносимо тяжело расставаться с ними, но я была обязана двигаться дальше. По совету одной из моих бывших работодательниц, я направила свои документы в семью Бирс, и вот я здесь. В роскошно обставленной огромной квартире, вытянувшись в струнку перед хозяйкой дома.

- Я могу познакомиться со своим подопечным? – спросила я. Лицо миссис Бирс, мужеподобное, с тяжёлой челюстью, слегка исказилось, как если бы она хотела отказать мне даже в этом, как бы абсурдно это ни звучало.

- Да, конечно. Хельга?

Она говорила негромко, но дверь за её спиной открылась мгновенно, пропуская немолодую женщину в униформе.

- Мадам?

- Пригласите Райли.

- Конечно, мадам.

Она вышла, а миссис Бирс снова обратила свой ледяной взгляд на меня. – Хельга – наша экономка. Она ответит на все Ваши вопросы, мисс Свон. Я бы не хотела, чтобы Вы беспокоили меня чрезмерно. Только в случае необходимости, если это будет касаться непосредственно Райли. Он – очень чувствительный и одаренный ребёнок. Если Вы так хороши, как упоминается в Ваших рекомендациях, Вам не составит труда распознать и соответствующим образом поддерживать это.

Стук в дверь прервал нас. На пороге показался довольно рослый ребёнок лет восьми. Почтительно отстав на два шага, за ним следовала Хельга.

- Райли, дорогой! – Ледяное лицо миссис Бирс преобразилось, грубые черты смягчились. Она привлекла сына к себе; тот подчинился, не глядя на мать. Он в упор смотрел на меня такими же, как у матери, голубыми глазами, в которых застыла неприязнь.

- Кто это? – спросил мальчик у матери, не сводя с меня взгляда.

- Это мисс Свон, твоя гувернантка.

- Понятно. – Развернувшись, Райли вышел из комнаты, не оглядываясь.

- Будем считать, что знакомство состоялось. Я ожидаю Вас завтра, мисс Свон. – Миссис Бирс поднялась, давая мне понять, что аудиенция окончена. Она вышла из комнаты, оставив меня одну. Я собирала свои документы, пытаясь не задумываться о том, во что ввязываюсь. Мне нужна работа, нужны деньги. Все остальное – неважно. В конце концов, у меня было достаточно опыта. Все дети разные; возможно, Райли просто застенчив, не очень хорошо сходится с новыми людьми. Я пообещала себе, что непременно найду к нему подход.

Собрав вещи, я подхватила своё пальто, телефон, и вышла в просторный холл. Ни миссис Бирс, ни Райли видно не было; рядом со мной внезапно появилась Хельга, поспешила к двери.

- Хельга, верно? Я – Белла, новая гувернантка.

- Очень рада знакомству, - сказала Хельга сухо, открывая дверь. Я выскользнула на улицу, вдыхая полной грудью сырой воздух, и побрела к автобусной остановке.

- Эдвард, нет. Я не могу так. Отпусти меня, умоляю. Я не имею ни малейшего права находиться здесь. Мне ничего не принадлежит в этом доме, в твоей жизни…

- Я принадлежу тебе. – Он едва справлялся с собой, с ощущением непоправимого горя, надвигавшегося на него. – С первого же дня, с первой минуты нашего знакомства - я принадлежу тебе. Каждый мой вздох, каждая мысль – только о тебе. Все остальное – пыль, грязь, условности. Прошу тебя, одумайся.

Он склонился над сидевшей в кресле девушкой; она смотрела прямо перед собой. Даже её поза изучала непреклонность. Эдвард опустился на колени, взял её руку в свою, но она высвободила ладонь мягким, решительным движением, не говоря больше ни слова.

- За что ты наказываешь меня так жестоко? Ты знаешь, что мои намерения чисты. Я мечтал о жизни с тобой, как не мечтал ни о чем за все своё треклятое существование. Я люблю тебя. Больше, чем могу выразить, мне больно от этого; от того, что ты даже не удостаиваешь меня взгляда. Я ненавистен тебе?

- Нет, Эдвард. – Её голос звучал хрипло, но спокойно. – Ты знаешь, что я тоже люблю тебя.

- Я не понимаю тогда ... Почему ты хочешь разрушить то, что связывает нас? Почему ты хочешь отнять то единственное, ради чего стоит жить? Ты причинишь боль и себе... Во имя чего?

- Во имя собственной совести, Эдвард. Я не дам тебе ввергнуть нас обоих в эту пропасть. – Внезапно она повернулась к нему, провела рукой по щеке, коснулась губами лба, век. Его глаза вспыхнули безумной надеждой, он перехватил её запястье, прижался лицом к ладони, вдыхая её, стараясь запомнить эту нежность.

- Эдвард ... ты сильный ... ты справишься. И я должна ...

Он вскочил на ноги, теряя самообладание. – Во имя совести?! Неужели тебе важнее то, что подумают те, кому нет до нас дела, чем то, в какой ад ты ввергнешь нас обоих этим решением?!

Вдруг его лицо смягчилось; взгляд стал нежным. Голос заструился, как бархатная лента, пропущенная сквозь пальцы. – Послушай меня… слушай мое сердце… оно бьется только для тебя… умоляю, не губи…

- Эдвард, пойми меня. Ты женат. Утверждать обратное значило бы лгать самим себе. И так или иначе ты делаешь меня своей любовницей. Без права носить твоё имя, без права быть твоей перед Богом и людьми. Безродной гувернанткой, пытающейся пробиться в обществе. Такой судьбы ты хочешь для нас?

Эдвард почувствовал спазм, сжавший горло, не дававший дышать. Он закрыл глаза, ощутив, как по лицу текут слёзы.

- Моя жизнь была фарсом, пока я не встретил тебя. Ты дала мне свет, надежду. Любовь, искреннюю и чистую.

Она взяла его лицо в ладони, взглянула в измученные глаза. Он уже не сопротивлялся, давая этому сладкому яду вливаться в вены, понимая, что проиграл.

- Моя любовь будет всегда с тобой, где бы ты ни находился, что бы ни делал. В душе ты понимаешь, что я права. Мы оба несвободны в наших поступках и должны подчиниться.

Она встала, увлекая его за собой.

- Это конец, не так ли? – спросил Эдвард. – Твоё последнее слово?

- Прощай, Эдвард.

Он уронил руки, бессильно глядя ей вслед. Она прошла к двери, не оглядываясь; она знала, что если сделает это, то не уйдёт. Это было бы так легко: остаться, увидеть, как вспыхнут счастьем эти некогда сияющие зелёные глаза, почувствовать сильные руки, заключающие её в объятия, чтобы больше никогда не отпустить. Принять любовь, которую он дарил ей, отдать ему себя взамен, без остатка.

Но как долго удалось бы им оставаться в своём маленьком мире? Эдвард никогда не согласится на то, чтобы долго скрываться, прятать ее ото всех. Общество осудит ее, живущую открыто с женатым мужчиной. Их не будут принимать; доброе имя Калленов подвергнется осуждению, слухи и кривотолки, открытая неприязнь покроет их обоих позором. Ей самой терять было нечего; у неё не было семьи; даже если бы её родители были живы, их имя никого не интересовало бы.

Хотя нет, неверно. Ей было что терять. Единственное, чем она обладала – собственная честь и достоинство. Она рисковала и тем, и другим; взамен она могла получить глубокую, страстную любовь блестящего Эдварда Каллена. Но она не знала, сможет ли эта любовь выстоять против осуждения, изоляции, позора. Она не могла ждать, замирая от страха, того момента, когда он станет изгоем. Она не простит себе этого. Никогда.

- Подожди… - Хриплый голос, так не похожий на Эдварда, остановил её бегство. – Нет необходимости уходить на ночь глядя. Прошу Вас, проведите ещё одну ночь в моём доме. Клянусь, Ваша честь не пострадает. Я не позволю себе более оскорбить Вас ни взглядом, ни прикосновением.

- Эдвард… не надо так… - Она видела его неестественно прямую фигуру, измученное, бледное до синевы лицо, сжатую челюсть.

- Умоляю, воспользуйтесь моим предложением. Большего я не смею просить. А сейчас прошу извинить меня.

Резко развернувшись, он вышел.

Она действительно провела ту ночь в доме Эдварда. После разговора, убившего последнюю надежду на счастье, на избавление, он поднялся к себе, будучи не в силах смотреть на нее. В эти глаза, такие мягкие, но неумолимые. Он боролся с сумасшедшим искушением запереть её, предупредить слуг, удержать её в своём доме силой, а затем потратить остаток жизни на то, чтобы вымолить прощение и убедить её в своей преданности.

Он чувствовал её тихие шаги всем существом в ту ночь; её комнаты находились рядом с его покоями. Он слышал стук, шорох. Она собирала вещи. Несколько раз Эдвард подходил к её двери, прислушиваясь к звукам, доносившимся оттуда, борясь с желанием постучать.

Наступила ночь; Эдвард измучился окончательно, но боялся заснуть. Ему казалось, что ещё может произойти чудо. Придёт утро; он спустится в столовую к завтраку; её сияющая улыбка встретит его на пороге и он будет знать, что новый день будет таким же упоительно счастливым, как и предыдущие. С той самой ночи, когда сквозь оглушающие раскаты грома услышал её тихое « люблю тебя «.

Он помнил все. Как волей семьи был связан с несчастной, лишенной возможности двигаться и говорить, обреченной на существование, подобное камню в пыли у дороги. Как закрыл своё сердце ото всех. Как, ища уединения во время шумной вечеринки в доме знакомых, увидел тёмные, внимательные глаза, наблюдавшие за ним из укромного угла. Их взгляд проник в душу, разбивая лёд, заменяя тьму светом и теплом. Из реплик хозяев дома он заключил, что она – гувернантка их маленького сына и они весьма довольны ею. Более общество не удостаивало скользящую по дому стройную фигуру своим вниманием. А для Эдварда остаток вечера прошёл, как в тумане.

Он зачастил к друзьям, удивленным его внезапной открытостью. В те дни, когда ему удавалось увидеть её, приводящую с прогулки ребенка, или хотя бы услышать ее спокойный, негромкий голос, он чувствовал себя живым.

Ему понадобилось много времени и подходящая ситуация, чтобы заговорить с ней. В один из жарких летних вечеров он шёл пешком к дому своих друзей, держа шляпу в руке и подставляя лицо лучам позднего солнца. Мелодичный смех, доносившийся из сада, привлек его внимание. Не думая о том, что делает, он свернул с дорожки.

Она ласково коснулась лба ребёнка губами, прежде чем тот, что-то радостно крича, унесся в сторону дома. Эдвард не мог отвести взгляда от открывшейся ему картины. Это было так… правильно, так естественно. И это было то, чего в его жизни быть не могло.

Не выдержав, он окликнул её. Она встала, присела в книксене перед Эдвардом, почтительно склонив голову. Это добило его. Бросившись к ней, он поднял ее, говоря что-то, пытаясь соблюсти какие-либо приличия, но замолчал, задохнувшись, когда её лицо оказалось так близко к его.

Он так и не увидел хозяев дома тем вечером. Он остался в саду. Стемнело, а они все разговаривали. Обо всем подряд. Эдвард пребывал в состоянии какой-то странной эйфории, он не мог бы вспомнить, что говорил тогда. Если он и шокировал её, то она не подавала вида. Не было этого глупого, показного смущения, излюбленного приёма светских дам. Она спокойно и дружелюбно отвечала на вопросы, которыми он забрасывал ее. Задавала свои, чуть шире раскрывая свои темно-шоколадные глаза, с неподдельным интересом слушая его. Наконец она встала.

- Я была рада беседовать с Вами, мистер Каллен, - сказала она, слегка приседая перед ним. Но, увидев его встревоженные глаза, подала ему руку в перчатке. Склонившись, он коснулся её руки губами. А затем долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась в доме.

Восторг переполнял Эдварда, когда он возвращался домой. Но чем ближе он подходил к своему дому, возвышавшемуся тёмной громадой на фоне ночного неба, тем тяжелее становилось на душе. Поднимаясь по лестнице на самый верх, он думал только о том, что не может позволить этой девушке, чистота и искренность которой так пленили его, даже заподозрить, в каком кошмаре он погряз. Но и отказаться от счастья видеть её он также больше не мог.

До него донеслось нечленораздельное мычание, прерываемое тихим бормотанием. Он открыл неприметную дверь в конце коридора.

В большой, полутемной комнате всегда стоял тяжелый запах лекарств, какой-то еды, болезни. Эдвард поднимался туда каждый вечер. Останавливался на пороге, глядя на лежащую на кровати фигуру. Справлялся у сиделки о том, как прошёл день. Иногда больная издавала приглушенный стон, если не спала. Сиделка утверждала, что таким образом она пыталась дать понять Эдварду, что видит его. А он с недавних пор не мог избавиться от сладкого видения другой женщины, поцелуем встречающей его на пороге дома.

В тот день больная была особенно беспокойна; предоставив сиделке заниматься ею, Эдвард вышел и направился к себе. Он не сомкнул глаз всю ночь, сжав в пальцах стакан с виски. Контраст между той, о которой он мечтал, и той, с которой был связан перед законом, сводил его с ума. Он искренне жалел свою жену и был готов оплачивать любой уход и любые её нужды до конца дней, но он был молод и полон жажды жизни; его душа нуждалась в любви, счастье, детском смехе, способном оживить этот мёртвый дом.

Его отец был баронетом; их род был старинным, но это не гарантировало ему финансовую стабильность. Отец спекулировал на бирже, совершил пару сомнительных сделок, приведя семью на грань банкротства. Выход был найден быстро: его единственный сын Эдвард должен был удачной женитьбой предотвратить катастрофу. Эдвард взорвался, но слёзы и выражение покорности судьбе в глазах матери сломили его сопротивление.

Его будущая жена была хрупкой девушкой с худым, некрасивым лицом. Её семья была баснословно богата, но принадлежала к « новым деньгам «. Брак с сыном баронета Каллена открывал им многие двери. Младший брат его невесты Джеймс докучал Эдварду предложениями дружбы, приглашениями на сомнительные вечеринки с алкоголем и картами, но Эдвард каждый раз мягко давал ему понять, что не заинтересован в таком времяпрепровождении.

Виктория мало говорила, её представляли Эдварду в компании большого количества служанок, компаньонок и прочего персонала. Она встречала его, сидя в огромном кресле; приглашения совершить прогулку верхом или даже просто пройтись, отвергались. Визиты жениха были строго ограничены по времени и длились не более двадцати минут. Все это было весьма странно, но отец давил на Эдварда так, что он старался не задумываться обо всем этом; выхода не было все равно.

Вскоре состоялась свадьба, на которой присутствовали только ближайшие родственники. Виктория с трудом преодолела дорогу к алтарю, опираясь на руки отца и брата, а Эдвард отчётливо понял, что погиб. Фамильная честь была спасена; тесть с восторгом оплатил все долги Каллена – старшего, но его жизнь была кончена.

Дальнейшие события показались Эдварду кошмаром, от которого он не мог пробудиться. Через полгода после свадьбы отец умер от удара; через месяц за ним последовала и мать. Родители жены и брат отбыли на Барбадос, где у семьи была недвижимость и плантации сахарного тростника. А вскоре, приехав домой после деловой встречи, Эдвард застал армию врачей в покоях жены, жившей с момента бракосочетания отдельно. Слуги сновали по дому; на их лицах был написан ужас. В течение некоторого времени Эдвард безуспешно пытался выяснить, что произошло. Его предельно вежливо, но решительно удерживали на расстоянии. Только после того, как он вышел из себя и пригрозил увольнением прислуге, его впустили в комнаты жены.

Виктория лежала на кровати, издавая бессвязные звуки. Судя по всему, она не могла пошевелить ни руками, ни ногами.

- Полный паралич, - пробормотал один из докторов, сжалившись над потрясённым Эдвардом. – Мышечная слабость наблюдалась уже давно, болезнь прогрессировала. Мне жаль.

В тот день погибла призрачная надежда на возможность развода; Виктория стала недееспособной. А в воспаленный разум Эдварда впервые закралась мысль о самоубийстве.

Но он смог удержаться на краю пропасти; Виктория была обеспечена должным уходом, а Эдвард нашёл в себе силы заняться делами, изредка выходить в свет. В свои двадцать семь лет он был холоден и неприветлив, не подпуская никого близко. Он был всегда один. отчего в свете поползли различные слухи о состоянии здоровья, а порой и о смерти баронессы Каллен. Ни один из этих слухов не был подтвержден, поведение Эдварда было безупречным. Его никогда не видели ни с одной женщиной; скандалы, нередко происходившие в свете, занимали умы пикантными подробностями. Кто-то обмолвился, что Каллен развелся, а его бывшая жена уехала вместе с семьёй в колонии. Эта версия прижилась, а поскольку Эдвард все реже выходил в свет, а его жену никто больше не видел, общество переключилось на другие темы. И только отборнейший персонал, которому Эдвард более чем щедро платил, знал, где находится баронесса Каллен.

Эдвард стал открыто искать встреч с той, которая вдохнула в него жизнь. Изабелла Уинтерс была сиротой, дочерью врача, умершего во время эпидемии тифа. Она была образована, начитана; в ней не было ни капли искусственности или жеманства, она изучала доброту и тепло. Её общество было сравнимо для Эдварда с глотком воды для умирающего от жажды, он отогревался рядом с ней. Они урывали минуты для тайных встреч, чтобы не скомпрометировать девушку.

Однажды вечером он застал Изабеллу в оговоренном месте у начала дороги, ведущей к полям. Она сидела на широком, плоском камне, теребя в руках свой платок. Услышав шаги Эдварда, она подняла голову. Он задохнулся, увидев залитое слезами лицо девушки.

- Изабелла, что произошло?

- Риверсы уезжают. А Джон будет направлен в школу. Я… я так привязалась к нему. Он ласковый, слабенький, ему будет тяжело в школе…

- А ты? Что ты будешь делать?

- Мне нужно искать себе место. Возможно, мне тоже придётся уехать.

Эдвард замер, не в силах вымолвить ни слова. Он не мог её потерять… не сейчас… никогда…

Оглушительный раскат грома и упавшие на пересохшую землю крупные капли дождя заставили Изабеллу вскочить с камня, на котором она сидела. Поскользнувшись, она бы упала, но Эдвард подхватил её. Впервые он смог сжать её в объятиях, коснуться губами волос. И понять с предельной четкостью, что должен делать.

- Изабелла, послушай меня… - Он приподнял её лицо, взглянул в глаза. Дождь хлестал все сильнее, вода стекала по их лицам, одежде, но они не обращали на это внимания. – Я люблю тебя. Я дам тебе дом, работу. Все, что захочешь. Умоляю, соглашайся.

Девушка молча смотрела на Эдварда, а он продолжал, все сильнее волнуясь. – Официально мне нужна помощница. Ты не будешь скомпрометирована, клянусь.

Она молчала так долго. Как в трансе, Эдвард наблюдал за стекавшими по её губам каплями дождя.

- Я согласна работать в твоём доме.

- Господи, Изабелла… - Улыбка осветила его лицо; он поцеловал её веки, мокрые ресницы.

- Эдвард… - Очередной удар грома заглушил её слова. Он услышал лишь конец фразы.

- Люблю тебя.

Эдвард помнил каждый из тех дней оглушающего счастья. После того, во что превратилась его жизнь, он смог вдохнуть полной грудью, начать радоваться тому, что жив, что просыпается по утрам. Он старался не проявлять своих чувств в доме, полном слуг. Мысль о том, что в отдаленном крыше здания находится Виктория, заставляла его кровь стыть в жилах, но один взгляд, брошенный на Изабеллу, был способен вырвать его из тьмы.

Изабелла прижилась в его доме; персонал принял её. Она выполняла работу экономки; было видно, что ей нравится быть деятельной, она любила порядок и размеренную жизнь. Они оба обожали вечерние часы, когда Изабелла писала письма под диктовку Эдварда и помогала ему вести различную документацию. После того, как работа была закончена, время принадлежало им. Они разговаривали обо всем на свете. Иногда Эдварду удавалось обменяться несколькими целомудренными поцелуями со своей возлюбленной. Он страстно желал её, но понимал, что принципы Изабеллы не позволят ей вступить с ним в такую связь. Она и так рисковала своей репутацией, живя в его доме. Только соблюдая осторожность, он мог сохранить её чистоту. Он не знал, сколько ещё времени им отвела судьба.

Эдвард был женат. Изабелла не знала об этом. Иногда он лежал ночью без сна, думая о том, что произойдёт, если она узнает о Виктории. Сможет ли она понять и принять его? Эдвард не догадывался о том, что вскоре судьба предоставит ему возможность узнать это.

Однажды поздним вечером Изабелла выходила из его кабинета; Эдвард следовал за ней.

Днём они были предельно вежливы и сухи друг с другом, но вечерами Эдвард не мог насытиться её обществом. Выходя вслед за Изабеллой в коридор, он не выдержал и прижался губами к её волосам, обнял её талию. Он был так увлечен, что остановился только тогда, когда почувствовал, что Изабелла словно окаменела в его руках. Подняв глаза, Эдвард увидел миссис Коуп, сиделку Виктории.

- Что Вам здесь нужно?! – рявкнул всегда корректный Эдвард.

- Мари больна, я не справляюсь одна. Я хотела попросить Вас, чтобы Вы отпустили кого-нибудь отсюда мне в помощь.

- Обратитесь к Ханне, пусть она определит кого-то. Это все?

- Да, сэр.

- Я не задерживаю Вас более, миссис Коуп.

Пожилая женщина вскинула голову и вышла. А Эдвард не мог избавиться от ощущения, что это конец.

Миссис Коуп была предана Виктории. Она работала в еще в родительском доме его жены; Эдвард взял её в свой дом, не допуская даже на секунду мысли о том, чтобы разлучить жену с её ближайшим доверенным лицом и наперсницей.

Теперь это станет его проклятьем. Он знал, что будет дальше.

Эдвард понимал, что не сможет победить её дух, её принципы, не сломав её. Она была зависима от него материально. Другой работы и дома у неё было. Но он также знал, что она бросит все, будет голодать и скитаться, но не изменит себе. Она права. Он пытался заставить её жить в грехе, подвергнуться презрению.

Она выдержала разговор с миссис Коуп с достоинством и спокойствием. Ни одним словом она не дала понять, насколько оскорблена и унижена. Изабелла не винила его ни в чем. Она просто не могла остаться здесь. А он не имел права удерживать её.

Эдвард не спал до утра; он еле держался на ногах от усталости и горя. Как только рассвело, он услышал скрип двери. Изабелла ушла. А он, рыча от бессилия, метался по клетке, в которую превратился его дом.

Проходили дни; дни без неё. Иногда Эдварду казалось, что эта девушка, её невероятные глаза, тепло и любовь, которые они дарили друг другу, были сном, продуктом его измученного воображения. А порой он чувствовал её руку в своей, явственно слышал её голос. Он закрылся в своём кабинете; ему приносили еду, но он не прикасался к ней. От его уравновешенности не осталось и следа; он прервал даже те немногие контакты с внешним миром, которые ещё оставались. Эдвард Каллен сходил с ума.

Однажды ночью Эдвард спустился в библиотеку. Он сам не понимал, почему его так тянуло туда. Сев в кресло у камина, он ощутил, что согревается, и неожиданно для себя задремал.

Его разбудил истошный женский крик. Вылетев из библиотеки, он увидел, как мечутся слуги. И задохнулся от запаха гари и дыма, валившего из покоев Виктории. Он распахнул дверь; оттуда рвались языки пламени. Сорвав с окна в коридоре плотную занавесь, Эдвард прикрыл ею голову и лицо и попытался пройти дальше в горящее помещение. Он ничего не видел; нестерпимый жар не давал вдохнуть, лёгкие наполнялись ядовитым дымом. Последнее, что он слышал – это треск рушащейся потолочной балки.

- Райли… послушай… давай просто поговорим. Прочесть этот отрывок мы можем и позже. – Я снова дернула за ручку двери детской; заперто. Вытерла ладонью лицо, внутренне пытаясь собраться с силами. Месяц в доме семьи Бирс привёл к тому, что я почти перестала спать, у меня подергивался левый глаз и болело сердце. Райли был исчадием ада. Я ненавидела сама себя за то, что однажды мысленно так назвала этого ребёнка. Я чувствовала, что теряю профессионализм, позволяю своим эмоциям взять верх. Я проиграла по всем статьям.

- Райли… открой дверь, пожалуйста. – Дверь распахнулась. Райли стоял на пороге, глядя на меня, который мог принадлежать дьяволу, но не восьмилетнему ребенку.

- Ты хочешь читать, Белла? – спросил он спокойно. Я глубоко вздохнула. – Было бы неплохо, это довольно…

Что-то тяжёлое ударило меня в висок, почти сбив с ног. Я отступила на шаг и упала, поскользнувшись на полу. Боль пронзила голову, по лицу потекло что-то горячее. Коснувшись пальцами виска и поднеся их к глазам, я задохнулась. Меня тошнило, перед глазами все кружилось.

- Что здесь происходит?! – Гневный голос миссис Бирс пробивался ко мне, как сквозь толщу воды.

- Мама, Белла упала и поранилась, - зазвенел голос Райли. – Она такая неловкая!

Райли рассмеялся; его ангельский голосок прокатился эхом по дому.

- Миссис Бирс, я уверяю Вас…

- Мисс Свон, мне не нужны Ваши объяснения. Достаточно того, что Райли должен быть свидетелем этому… - Она указала пальцем на мой окровавленный лоб. – Я отпускаю Вас на сегодня, но это ни в коем случае не поощрение. Приведите себя в порядок. Чтобы завтра, когда Вы придете в мой дом, и следа этого инцидента не было. Вы свободны.

Я зажала рану найденным в кармане джинсов платком и молча вышла в холл. Рванула с вешалки своё пальто; когда я наклонилась за сумкой, в глазах снова потемнело. «Мне действительно нужно к врачу», - подумала я, захлопывая за собой дверь.

Дежурный врач сообщил мне, что сотрясения мозга нет, но я должна соблюдать осторожность в ближайшие двадцать четыре часа, и вручил мне упаковку обезболивающего средства.

Уже было довольно темно, когда я, наконец, добралась домой. Поднимаясь по лестнице к двери дома, я почувствовала сильное головокружение и была вынуждена сесть на ступеньку. Я просидела так какое-то время, пока прохладный ночной воздух не прогнал тошноту. Я медленно поднялась, одновременно нашаривая в сумке ключи от дома, когда услышала какой-то шорох. Пожав плечами, я продолжила рыться в сумке. Шорох усилился; через несколько секунд до меня откуда-то снизу донесся стон. Не задумываясь о том, что делаю, я спустилась вниз и огляделась. Слева от лестницы, около зарешеченного окошка подвального помещения, привалившись спиной к каменной кладке у основания перил, полулежал человек.

Я подошла ближе. Странным образом я не испытывала страха. Я наклонилась над лежащим. В полумраке его лица практически не было видно; тёмная одежда сливалась с почерневшим после прошедшего дождя тротуаром.

- Вы слышите меня? Что с Вами? – Я тихо окликнула лежащего. От него не исходил запах алкоголя; словно реагируя на мой голос, человек снова застонал. – Вы понимаете меня? Попробуйте открыть глаза.

Я нервничала все сильнее; я не могла объяснить себе, почему так волнуюсь. Я никогда бы не прошла мимо кого-то, кому стало плохо на улице; сейчас мне было страшно, но не за себя. Мне казалось невероятно важным узнать, кто этот человек, помочь ему.

Внезапно вспыхнул уличный фонарь у дома. Теперь я могла лучше разглядеть незнакомца. Он был молод; гладковыбритое, скуластое лицо покрывали следы сажи. Чёрные брови над закрытыми глазами; через левую спускался к глазу глубокий порез, который, похоже, уже не кровоточил. Тёмные волосы в полном беспорядке. Он ее был похож ни на алкоголика, ни на бездомного, хотя я заметила порванную, грязную одежду.

Повинуясь какому-то импульсу, я коснулась руки мужчины; гладкая кожа, абсолютно ледяная. Когда я уже хотела отвести руку, незнакомец вдруг открыл глаза. Как завороженная, я смотрела в эти широко раскрытые глаза, в которых через край переливалась боль.

Человек глубоко вздохнул и прошептал что-то, сжав мои пальцы. Я оцепенела. А затем услышала снова, чуть отчетливей…

- Изабелла…

Откуда он мог знать меня? Меня поразило, что в глазах незнакомца я явственно увидела именно это. Узнавание. Страдание. Радость. Неверие. Взгляд слегка прояснился, мужчина чуть сильнее перехватил мою руку, не желая отпускать.

- Кто Вы? – прошептала я. И осеклась, увидев, как исказилось его лицо.

- Ты не помнишь меня? Но… но это невозможно…

Он попытался сесть, неловко опираясь на исцарапанные ладони. Я подставила ему плечо. – Пойдёмте. Я отведу Вас к себе. Вам нужно прийти в себя. И врача.

- Изабелла… Что произошло? – Он тяжело закашлялся. – Когда ты вернулась?

Я помогла ему подняться на ноги; вставая, он сжал мое плечо. Повернув к нему голову, я увидела, как его глаза, обращённые на меня, светятся обожанием. Не отдавая себе отчета в своих действиях, я привела его в свою абсолютно темную квартиру. Он тяжело рухнул в кресло. Я включила свет; на лице незнакомца отразился ужас.

- Что… что это? Где я? Изабелла!

- Послушайте… я прошу Вас, постарайтесь успокоиться. – Я мягко взяла его следяную руку. – Вы помните, что с Вами произошло? Может, вызвать врача? Я позвоню, - сказала я, доставая из сумки телефон.

Расширившимися от ужаса глазами, мужчина смотрел на телефон в моей руке; он обвел диким взглядом мою гостиную и задержал взгляд на мне. – Изабелла…

А затем он потерял сознание.

ПРОДОЛЖЕНИЕ >>>