Он развязывает ленты, служащие бретельками на моей блузке. Когда те спадают вниз, повисая вдоль моего тела, она остаётся удерживаемой, кажется, лишь за счёт груди. Или же посредством того, что Эдвард Каллен находится невероятно близко. Прижимает меня к себе сильными, уверенными в своих действиях руками, сжимающими мою попу через ткань юбки. Поцелуй оказывается нежнее, чем я думала, что он будет. Почти медленным. И потому будто новым. Между нами словно что-то меняется. Хотя многое остаётся знакомым и уже известным. Нетерпение, желание, потребность, страсть. Я выдёргиваю рубашку из-за пояса брюк, начиная борьбу с пуговицами, едва по ставшему громче шуму волн снаружи террасы определяю, что мы, наконец, оказываемся в комнате. Возможно, Эдвард улыбается, когда чувствует мои руки рядом со своей одеждой. Нечто, что напоминает его ухмылку, ощущается в том, как он чуть отстраняется прежде, чем целует с ещё большей отдачей. Вероятно, его это забавляет. То, как я хочу как можно скорее добраться до всего, что скрыто вещами. Но мне всё равно. Я просто должна успеть. На случай, если он возьмёт и передумает.

Будто после прочтения мыслей мои запястья оказываются в плену сжатых вокруг них пальцев. И всё это, едва меня притягивают на колени, чему я невероятно радуюсь из-за получения ещё большего доступа. Но ликование в груди успевает лишь зародиться, но не укрепиться. Я только начинаю тянуться к ремню, как Эдвард останавливает это в мгновение ока и качает головой. Мне недоступны ни глаза, ни эмоции или мысли, содержащиеся в них. Возможно, они были бы сокрыты от меня и при свете множества ламп, но так, как сейчас, Каллен и тем более словно сливается с чёрной мглой вокруг нас. Потому что, не считая подсветки фасада отеля, чуть разбавляющей окружающий мрак, в спальне совершенно темно. В значительной степени я вижу исключительно силуэт и общий облик, а обо всём остальном мне остаётся только догадываться.

- Не торопись, Изабелла. Я всё равно никуда тебя не отпущу. Это будет долгая ночь. Нам некуда спешить, - не ослабляя своей хватки, он толкает меня на спину и только после предоставляет мне свободу. Потому что ему, очевидно, требуются обе руки. Для удивительно трепетных прикосновений и поглаживаний будто всюду одновременно. Волосы, бока, бёдра. И особенно грудь. Будучи и так заведённой словами о целой ночи, я пропадаю окончательно и бесповоротно, когда чувствую первые касания и усилившуюся нужду избавиться от одежды.

Несмотря на услышанное обещание, я хватаюсь за рубашку ещё более одержимо. Просто не могу себя обуздать. Да и не хочу. Пользуясь тем, что Эдвард приподнимается, стягиваю её через его голову, устав выдёргивать пуговицы из петель. Моё дыхание почти останавливается. Я думаю, что, пожалуй, забыла то, как он выглядит, когда обнажён. Хотя и видела его голым в собственной ванне всего несколько дней тому назад. Но теперь всё по-другому. Более интимно и лично. Одно лишь видение груди, подтянутого живота и дорожки волос, исчезающей под брюками, делает меня возбуждённой почти до боли. Можно списать всё на то, что, расставшись с ним, я даже и не пыталась никем его заменить, и во мне просто скопилась масса нерастраченной сексуальной энергии, но в действительности она вся принадлежит ему. Вызвана им и не может быть реализована с кем-то другим. И ещё это, пожалуй, впервые лишь мы. В этой комнате, в этой кровати, без мыслей о реальности, оставшейся где-то далеко. По крайней мере, я о ней не думаю.

Он возвращается ко мне и дотрагивается до моей левой щеки прежде, чем вновь целует. Трепетно, но непоколебимо. Я обнимаю его руками и ногами. Немного страшусь, что он попытается избавиться от этого, от меня в таком количестве, но в ответ ощущаю левую руку, оголяющую правую грудь тянущим ткань движением. Блузка собирается в складки на талии. Мешает мне чувствовать соприкосновения в полной мере. Я хочу её снять. И вообще избавиться от всей одежды, ещё остающейся на нас. Ладони проникают под пояс брюк, и, чуть отстранившись, я фактически молю:

- Разденься… Пожалуйста, разденься. Сейчас. Немедленно. Пожалуйста.

- Ты можешь сделать всё сама, - почти шепча, отвечает он. Давая разрешение делать, возможно, всё, что только заблагорассудится. Влезть к нему в душу, остаться там жить. Сломать нынешнего Эдварда Каллена. Или даже попытаться изменить. Или лишить всего, что ему дорого. Но я просто хочу его внутри. В себе и рядом с собой. Может быть, всегда.

Пряжка поддаётся без особых усилий. То же самое касается и пуговицы с молнией. А потом вес тела всё-таки исчезает. Я смотрю на то, как Эдвард покидает кровать и исполняет мою просьбу, вслед за чем хватается за юбку и необузданным, агрессивным движением стягивает её вниз вместе с нижним бельём. Когда он оказывается между моих ног спустя несколько мгновений, то выглядит едва сдерживающимся, чтобы не сделать всё так, как ему наиболее привычно. Но я не думаю, что против. Мне, пожалуй, всё равно. Я просто желаю обладать и принадлежать. Почувствовать его после всех этих недель. Неважно, если всё опять закончится быстрым и скоропалительным трахом.

- Ты нервничаешь?

- Нет.

- Тогда почему медлишь?

- Потому что это свяжет тебя со мной на всю оставшуюся жизнь. Я не шучу, Изабелла. Пути назад не будет. Если это сработает, и всё закончится так, как ты хочешь, впереди как минимум девятнадцать совместных лет. Потом он или она станет уже достаточно взрослым, чтобы управлять своей жизнью относительно самостоятельно, но до тех пор… Ты уверена, что не хочешь подождать и сделать это с кем-то, кого полюбишь, и кто полюбит тебя?

- Не хочу, - лишь бы не задумываться о причинах такого своего ответа, я прикасаюсь к твёрдости ниже живота. Сжимаю свою руку вокруг члена прежде, чем в самый последний момент позволяю отнять почти проявленную инициативу.

Каллен проникает в меня с гортанным стоном. Этот звук оседает на моих губах. Дыхания смешиваются, когда, задев своим носом мой, Эдвард целует меня, особенно мучая верхнюю губу. Я хочу прикасаться сразу везде, и осознание необходимости сделать выбор почти разрывает меня на части. Мои руки отдают предпочтение лицу. Потому что Эдвард Каллен, с которым я познакомилась на благотворительном вечере, никогда не смотрел на меня так, как сейчас. Словно его реально тянет ко мне. Словно прямо в эту самую минуту происходит что-то особенное и сокровенное. Значительное. Важное. То, что он никогда не сможет выкинуть из головы и забыть. Сколько бы кроватей и других женщин не ждало его впереди. Я почти не удивляюсь, когда он замирает, прекращая двигаться. Мне странно хорошо от мысли, что, может быть, ему надо привыкнуть к ощущениям. Разложить их по полочкам в своей голове, учитывая, как всё это ново. Быть друг с другом без всяких преград и защиты. Чувствовать всё так, как задумано природой. Промедление почти сводит меня с ума. Да, оно томительно прекрасно, но я изнываю от нетерпения. Чуть шевельнувшись, насколько это позволяет вес тела надо мной, пытаюсь всё изменить и тут же чувствую частичную потерю контакта. Различаю лукавую улыбку, которая содержит в себе не только будто насмешку, но и что-то ещё. Что-то вроде неуверенности. Или же беспокойства.

- Не двигайся, Изабелла. Я серьёзно. Если продолжишь, я долго не продержусь. Ты очень влажная. Я не думал, что всё будет так интенсивно, - он сжимает подушку по обеим сторонам от меня. Зажмуривает глаза так, что это вызывает складки на лбу и переносице. Я уже достаточно привыкла к преобладающей темноте, чтобы видеть то, как он так или иначе пытается вернуть контроль. Если бы я только знала, зачем это делать. Но я не имею ни малейшего понятия. И, не сдержавшись, скольжу руками от прекрасного в своей почти агонии лица к мускулистой и чуть влажной спине.

Это действие сказывается на Эдварде в мгновение ока. Он сильнее стискивает постельное бельё прежде, чем, распахнув глаза, совершает неистовый толчок. Слишком скоро всё вокруг словно начинает вращаться. Жар заполняет без преувеличения каждую клеточку моего тела. От этих ощущений, излучаемых взглядом, кожей, движениями, прикосновениями и ласками, совершенно невозможно отгородиться. Ни эмоционально, ни физически. Я и не пытаюсь. Лишь стараюсь не забыть о необходимости дышать. Но это тоже тяжело. Вдохи застревают по пути в лёгкие, кислород встаёт комом в горле, и оно горит от нехватки воздуха. А может, это сгораю я. Ведь всё более, чем просто интенсивно. Всё… незабываемо. Каждая секунда в отдельности. И я хочу и не хочу кульминации. Часть меня желает остаться в этом моменте навсегда.

Я чувствую скользящее касание левой руки. От колена вверх по ноге. Перемещаясь по коже, пальцы словно задевают нервные окончания. Душу. Сердце. Не просто часть моего тела, а мой внутренний мир. Учащённое, прерывистое дыхание не оставляет меня равнодушной. Кто-то из нас двоих издаёт стон. Я? Он? Я не знаю. Лишь понимаю, что всё принимает неистовый характер. Буквально всё. Проникновение, хрипы, звуки. Это хаос. Безумие. Но оно идеально. Совершенно. Божественно.

- Ты захочешь так ещё? - утратив контроль над разумом, еле спрашиваю я между вдохом и стоном. В нижней части живота концентрируется жар. Зарождается фактически пожар. Эдвард дрожит внутри меня. Надо мной. Явно близкий к тому, чтобы достичь грани и перейти через неё.

- Я уже хочу. А теперь ты должна кончить, Изабелла. Прямо сейчас, - чуть ли не умоляя, настолько просительными и взывающими ко мне звучат слова, он совершает ещё один глубокий толчок, и я подчиняюсь. Растворяюсь в обоюдном удовольствии. Чувствую тепло и приятную невесомость в ногах. Умиротворение. Голову Эдварда, уткнувшуюся в подушку рядом с моим левым ухом. Горячее дыхание, овевающее ушную раковину. Тяжесть тела вдавливает меня в матрац. Но я не желаю отказываться от её умопомрачительного ощущения столь скоро и касаюсь немного спутанных волос правой рукой. Слышу вздох в ответ на это, будто протест, но, когда больше ничего не происходит, автоматически расслабляюсь. Несмотря на то, что пока не могу поверить в случившееся. В то, что мы, и правда, сделали это и, может быть, проделаем всё снова, если не выйдет с первого раза.

- Тебе ведь понравилось?

Эдвард приподнимает голову и устанавливает между нами зрительный контакт. Смотрит словно с вопросом в глазах. Недоумением?

- Ты же шутишь, да? Я всё ещё в тебе. И мне, правда, тебя не хватало. Именно тебя, - он целует меня в… лоб. Чуть помедлив, покидает моё тело будто неохотно. Но лишь ложится на правый бок, не отодвигаясь куда-то прочь. И опускает свою левую руку мне на живот. - Тебя не беспокоит то, что ты можешь поправиться и измениться фигурой?

- Нет. Это будет стоить того.

- А если бы на моём месте был кто-то другой, ты бы тоже попросила его об этом?

- Я так не думаю, - я не понимаю, зачем он спрашивает об этом. Мне хочется максимально уйти от ответа. Я искренне надеюсь, что подобных вопросов больше не будет. Пульсация сердца в груди почему-то ускоряется. Если бы я только могла быть полностью открытой и честной… Но это бессмысленно. Ни к чему. Чревато эмоциями, которые никогда не будут разделены. - Так что там с тортом?

- Мне казалось, ты не хочешь.

- Я передумала. Давай съедим сразу половину. Хотя не факт, что у них остался хоть кусочек. А сейчас уже поздно.

Спустя некоторое время я понимаю, что переборщила со сладким. Нам принесли четверть полноценного десерта и ещё нескольких пирожных. Всё шоколадное и невероятно вкусное. Мы ели прямо из общей тарелки, хотя вместе с ней нам предоставили и блюдца с ножом, но мы едва ли обратили на них своё внимание.

- Всё, я больше не могу. Доешь это пирожное сам.

- Я тоже не могу. Мне известен один способ быстро избавиться от части калорий, но я даже не в состоянии пошевелиться. Выключи, пожалуйста, лампу.

- Ты что, собираешься спать?

- Всего пару часов, Изабелла. Я плохо спал в предыдущие несколько ночей. Разбуди меня где-нибудь в начале двенадцатого, и мы продолжим с того места, на котором остановились. Если, конечно, сама до тех пор не заснёшь.

Я дотягиваюсь до кнопки и погружаю комнату в темноту. Прислонившись к изголовью всё ещё с ложкой и тарелкой в руках, слушаю шум волн и звук, с которым происходит замедление мужского дыхания. И к собственному ужасу по прошествии нескольких минут неподвижного сидения ощущаю не слёзы, но что-то близкое к ним и олицетворяющее их. Приступ непонятной боли, возникающий в грудной клетке. В наших отношениях я его ещё ни разу не чувствовала. Так бывает, когда люди занимаются именно любовью? Если делают всё нежно, мягко и неспешно? И если мужчина соглашается дать тебе ребёнка, а после ведёт себя не так, как ты привыкла, да и до того в принципе тоже? Я чувствую себя… сумасшедшей. Или больной. Потому что все, кого я знаю, услышав о моих действиях, сказали бы, что мы утратили рассудок. Каждый по-своему. Или в то же время совершенно одинаково. Я, когда осмелилась попросить у женатого мужчины фактически меня оплодотворить, а он, когда совершил этот шаг. Планировать чуть ли не семью с другой женщиной, в то время как у тебя уже есть законная жена и дети… мои родители поседеют, если узнают. Элис возненавидит за ложь. И лишь Розали, возможно, произнесёт что-то ободряющее. Поинтересуется, какой он в постели. Но и это не гарантировано. Она просто смотрит и фантазирует, но сама никогда не изменит человеку, с которым состоит в отношениях в настоящий момент.

Я отношу всю посуду и столовые приборы на обеденный стол. А потом возвращаюсь в спальню и выхожу на террасу. Лёгкий бриз время от времени чуть теребит мои волосы и проходится по обнажённым ногам. Берег и вода совершенно скрыты темнотой. Из-за знания, что все вокруг спят, мне кажется, что я осталась одна в целом мире. Данное ощущение невольно вызывает во мне размышления о будущем. Попытку разобраться в том, зачем Эдварду Каллену мой ребёнок. Как всё это будет, и что он скажет жене. Я не могу представить этот разговор даже в общих чертах. Изменять это одно, но заводить наследника на стороне, который чисто теоретически сможет претендовать на часть состояния наравне с законными детьми, это совсем другое. Даже если денег хватит не на один десяток отпрысков и внуков, на что пойдёт и так терпящая многое женщина, когда всё начнёт заходить уж слишком далеко?

- Присвоила мою рубашку, Изабелла? Теперь понятно, почему я нигде её не увидел.

- Что ты здесь делаешь? Ты же хотел спать.

- Я и спал. Но твоя сторона кровати оказалась прохладной, а ты ведь помнишь, что я люблю тепло. Можешь снова согреть меня, как тогда? Только без повторения расставания? - он прижимается ко мне, будучи совершенно голым. Уже готовым проявлять физическую активность. Я цепляюсь за перила, когда чувствую возникновение слабости в ногах. Всем виной рука, пробирающаяся под рубашку и уверенно достигающая моего центра. Мужские пальцы скользят в его влажность за долю секунды. - Так можешь или нет?

- Здесь?

- Да, прямо тут. Все спят. Никто нас не увидит. Но меня всё равно заводит мысль, что это возможно. Что в случае чего мне бы позавидовали, - правая рука расстёгивает несколько верхних пуговиц, после чего, пробираясь под ткань, указательный палец обводит выпирающие контуры ключицы. Я вздрагиваю, как будто через моё тело прошёл слабый заряд тока, и, словно марионетка, поворачиваю голову, чтобы увидеть Эдварда.

Он перемещает ладонь вверх по шее, чуть надавливая на кожу. Смотрит в мои глаза неотрывно и с пронзительной печалью. Мне хочется связать происхождение этой тоски с собой, но я не настолько наивна и нелепа. Ни один побег не длится вечно. И даже когда ты куда-то уезжаешь, все твои тяготы в значительной степени перемещаются вместе с тобой. Зачем Эдварду Каллену даже не столько ребёнок, сколько именно я, как отдельная трудность в дополнение ко всему, что и так напрягает миллиардеров?

- Можно будет увидеть твой самолёт прежде, чем это время подойдёт к концу?

- Имеешь в виду, перед возвращением в Нью-Йорк?

- Да, - я предполагаю, что иного шанса мне не представится. Поразительно, как резко я захотела того, о чём до недавнего момента даже не думала. Просто побыть хотя бы минуту в наверняка роскошном и дорого выглядящем салоне воздушного частного борта.

- Почему лишь увидеть? Я не собираюсь оставлять тебя тут, чтобы ты вернулась обратно обычным рейсом. Или ты… не хочешь со мной? Знаешь, там есть большая кровать почти королевских размеров. А я ещё никогда не занимался сексом во время полёта. Хочешь быть первой?

Я целую его, едва он завершает свою мысль. Несмотря на понимание того, что он, скорее всего, лжёт и вряд ли не уединялся там ни с женой, ни с кем-либо ещё. А после мы с ним неоднократно согреваем друг друга.