- Положи его обратно на тарелку, Изабелла.

- Что?

Эдвард складывает газету пополам, а потом ещё раз пополам прежде, чем откладывает её на правый угол стола и сосредотачивает всё своё внимание на мне. Держа в руке круассан, я смотрю на выпуск Financial Times, которую стала выписывать на дом пару недель назад для своего миллиардера, но всё-таки перевожу взгляд на него.

- Ты, верно, забыла, да? Одиннадцатая неделя. За несколько дней до скрининга и биохимических исследований крови рекомендуется щадящая диета, полностью исключающая жирную и жареную пищу, специи и копчёности, слишком солёные и маринованные продукты питания. Я знаю, ты и так не поклонница всего этого, но также стоит воздержаться от большого количества сырых овощей и сдобной выпечки. Круассан это выпечка. Не ешь его сегодня. Потерпи до завтра. Сходим к врачу, и после в виде исключения купишь любую сладость, какую только пожелаешь.

- Я почти ненавижу твою многозадачность, - улыбаясь, говорю я, но всё же возвращаю еду на блюдце, понимая, что Эдвард абсолютно прав. Я не облегчу жизнь доктору, если наполню свой живот всем, что только попадётся под руку. И главным образом сделаю хуже в первую очередь самой себе и нашему ребёнку. Несоблюдение обычных и простых рекомендаций может привести к неверным результатам анализов, когда на кону возможность узнать, нет ли у малыша опасных для жизни патологий вроде синдрома Дауна и прочих неизлечимых генетических аномалий. Круассаны подождут.

- Нет, не ненавидишь. Ты любишь то, что я читаю твою книгу о беременности.

- Да, люблю.

- Так что мы решим? Когда поедем смотреть предполагаемое помещение под приют?

- Не думай, что мне не нравится, что ты подобрал для меня несколько вариантов, но я не смогу отдаться этому на все сто процентов вот прямо сейчас. Если понравится, мне наверняка захочется сразу взяться за дело, будь то ремонт или перепланировка, или поиск персонала, но я уверена, мы оба согласимся, что ребёнок должен быть в приоритете.

- То есть ты хочешь подождать?

- Да. До лучших времён, - киваю я и принимаюсь доедать свой завтрак, состоящий из каши и фруктов. Эдвард в свою очередь поглощает тост с джемом и наслаждается беконом, запивая всё большим глотком кофе. Рядом с чашкой всё ещё стоит стакан свежевыжатого сока, вечно игнорируемый и словно невидимый. - Скажи честно, ты не любишь апельсины?

- Почему ты так решила?

- Потому что это полезно, и я делаю его почти каждое утро, но ты нисколько не притрагиваешься к нему. У тебя аллергия?

- Нет. Просто много мякоти не по мне.

- Тогда хорошо, что в моей соковыжималке её уровень регулируется, правда? Хотя бы попробуй. Если не понравится, то и ладно, я больше не буду предлагать.

Эдвард берёт стакан в правую руку без всякого обдумывания и также скоро подносит сок ко рту. Движение в горле свидетельствует о проникновении жидкости в пищевод, и я жду вердикта, когда снаружи между губами появляется язык, смазывающий их.

- Слегка горьковато, но вкусно. Миссис Коуп всегда подаёт его за завтраком, но, как ты знаешь, до недавних пор я не имел привычки завтракать дома. Знаешь, это неважно. Мне не следует говорить об этом.

- Нет, следует. Это часть твоей жизни. А мы теперь вместе, и у нас не должно быть секретов друг от друга, - я пересаживаюсь на колени к Эдварду, сцепляя его руки у себя за спиной, благо пока ещё плоский живот позволяет подобную близость, и вдыхаю запах сока, оставшийся на губах, - покажешь мне завтра издательство? Мы можем поехать сразу после того, как я сдам кровь.

- Ты будешь голодная.

- Купим по круассану в кофейне по пути.

- Посмотрим по обстановке. Исходя из твоего самочувствия. Мне пора на работу. Если соберёшься гулять, то одевайся теплее и не перенапрягайся.

Уходя, Эдвард неспешно проводит рукой по моему животу. Будто общается именно с ребёнком, но даже я пока ничего не чувствую. На следующий день в ожидании приёма у Маккенны девушка-администратор протягивает нам бумаги и говорит, что чем больше данных мы предоставим, тем точнее будут выводы о вероятности генетических аномалий у плода, основанные в том числе и на биохимическом анализе моей крови.

- Какая у тебя группа крови? - спрашиваю я, уже заполнив графы, касающиеся наших имён и возрастов и приблизившись к вопросам, ответы на которые мне неизвестны. За последние несколько недель отношения между нами стали ещё крепче, превратившись в фактически семейные, но очередной этап в развитии общего ребёнка лишь доказывает, как много всего нам по-прежнему необходимо узнать друг о друге.

- Третья. Отрицательный резус. Мы говорили об этом на первом обследовании. У тебя первая с положительным. Я запомнил. Люди с первой положительной, как и первой отрицательной группой крови в большинстве своём имеют качества, присущие лидерам. Им свойственна уверенность в себе, целеустремленность и выносливость. Они амбициозны и проявляют настойчивость при достижении поставленных целей, хотя и бывают чрезмерно эмоциональны.

- Мне тоже следует прочитать в интернете об особенностях характера, присущих из-за группы крови тебе?

- Нет, не следует. Ты и так знаешь о моём перфекционизме, эгоистичности в поведении, даре вести за собой и стремлении избегать негативных разговоров. Ненавижу конфликтные ситуации и выяснение отношений, - я вписываю полученные данные поверх специальной строки, когда Эдвард придвигается ближе и обнимает меня левой рукой, - что там ещё?

- Болезни будущих родителей и их ближайшего окружения, о которых точно известно, способные передаться по наследству. Аллергии, сахарный диабет, проблемы с сердцем, онкология, прочие недуги.

Моя левая рука автоматически тянется к животу в защищающем жесте, надеясь, что Эдвард даст отрицательный ответ. Но вместо этого:

- У моей матери сахарный диабет. Без инсулина, на таблетках. Отец моего отца умер от рака лёгких, когда Элис только родилась, но он курил, поэтому я думаю, что это не считается. Но запиши, вдруг и это тоже важно.

- Ты его помнишь?

- Не особо. Мне было шесть с половиной. В голове остались лишь разрозненные образы. Запах табака. И я, окутанный дымом. Напрасно отец и бабушка просили дедушку не курить при мне. И вообще курить, - эмоциональность и нервозность просачиваются в мужской голос, в то время как Эдвард слегка отводит взгляд и выбирает смотреть вниз, куда-то на свои колени. - Когда мальчики достаточно подросли, я сказал им, что оторву их губы, если хотя бы раз увижу их с сигаретой.

- Жёстко.

- Зато, надеюсь, эффективно. Время покажет.

- Мисс Свон. Мистер Каллен.

- Маккенна.

- Пройдёмте в кабинет, пожалуйста. Посмотрим на ребёночка перед сдачей крови. Не ели сегодня?

- Нет, не ела.

Мне нравится слышать, что ещё недавно плод теперь официально считается ребёнком. И в лексиконе медицинского персонала, и в статьях на различных ресурсах, посвящённых беременности и родам, и в моей книге, которую я постепенно читаю. Плод это что-то нейтральное, что-то, к чему словно лучше не привязываться, не чувствовать эмоциональной связи. Но для меня она есть с самого первого дня, и даже тогда, случись нечто непредвиденное, я бы ощутила утрату. А сейчас и тем более. Когда малыш со всеми сформированными внутренними органами всё больше напоминает человека.

- Видите, здесь у нас голова, ручки и ножки. Она непропорциональна, если сравнивать с остальным телом, но это временно. В настоящее время рост ребёнка составляет от шести до девяти сантиметров, а вес находится в интервале от десяти до пятнадцати грамм. Нам нужно будет взвесить и вас. Чтобы следить за изменениями, - говорит Маккенна, - а сейчас я дам вам послушать сердечко.

- Мы уже можем его услышать? - Эдвард смотрит на экран, но в одно мгновение касается моей правой ноги около колена, будто для него это единственный способ поверить в происходящее. В то, что мы, и правда, услышим стук изнутри, просто сидя и лёжа соответственно, без всяких сложностей и необходимости ещё ждать. Я поворачиваю голову влево, чтобы увидеть мужчину, и внутри меня всё словно замирает. Диафрагма, дыхание, ритм в груди, в то время как помещение заполняет громкое и уверенное сердцебиение. Самый восхитительный звук на свете. По крайней мере, сейчас. До детского смеха и первых слов ребёнка.

- Сто шестьдесят пять ударов в минуту, мистер Каллен.

- Это нормально?

- Всё, что в интервале от ста пятидесяти трёх до ста семидесяти семи ударов, вполне нормально. Может быть, у кого-то из вас есть ещё вопросы?

- У меня есть. Я читала, что на данном сроке ребёнок уже активно двигается. Хотя он ещё слишком мал, чтобы я ощутила его, и размеры позволяют ему свободно перемещаться в матке, но почему сейчас мы не видим никаких шевелений? Он точно в порядке? - в голову невольно лезут всякие ужасы. Про замершую по тем или иным причинам беременность. Про резус-конфликты между матерью и ребёнком, несмотря на то, что я вникла во всё это достаточно глубоко, чтобы понять, что подобное нам точно не грозит. У меня положительный резус, не отрицательный. К тому же мы только что слышали сердце...

- Успокойся, Изабелла. Всё хорошо. Он или она просто спит, - Эдвард касается моего живота, не обращая внимания, что кожа вся в липком геле. Пальцы плотно контактируют с ней, но это не внушает мне столько спокойствия, сколько я бы хотела получить. Чего-то всё равно не хватает... Вероятно, мнения профессионала.

- Да, малыш теперь то бодрствует, то спит, Изабелла. Если бы он трогал своё лицо, подносил ручки ко рту или делал что-то ещё, то я вас уверяю, мы бы непременно увидели это на мониторе. Не о чем беспокоиться. По крайней мере, до тех пор, пока мы не получим результаты биохимического исследования вашей крови. А сейчас встаньте, пожалуйста, на весы.

Вытерев живот и глубоко вдохнув, я подхожу к измерительному прибору и жду, когда цифры остановятся на конкретном числе. Привычный взгляду вес, который у меня всегда составлял пятьдесят два килограмма при росте сто восемьдесят сантиметров, так и не отображается в специальном окошечке, вместо этого замирая на значении пятьдесят. Я не питалась за двоих, мой рацион не претерпел особых изменений, и передо мной не ставили цель обязательно поправиться, да и токсикоз не мог не сказаться, но минус два килограмма... Мысленно мне становится почти что дурно. От страха, что я недостаточно сильна и слишком худа, чтобы дать ребёнку всё необходимое для его благополучного роста и развития.

- Я должна набрать вес, верно?

- Я понимаю, не так давно вы ещё были моделью, но теперь надо есть. И есть по-настоящему. Хотя частично это придёт само собой. Нам нужны как минимум десять килограмм.

- Хорошо, - киваю я, всё ещё смотря на цифры и не торопясь ступать обратно на пол. Мне никогда не приходилось набирать вес. Лишь скидывать его, чтобы соответствовать навязываемым индустрией параметрам. Чего-то иного в принципе нет в моей голове. Я только и умею, что следить за фигурой и поддерживать себя в форме. Как же мне забыть о прежних жизненных устоях?

Эдвард открывает передо мной дверь кабинета, когда мы выходим, пропуская меня вперёд. Наполненная раздумьями, я делаю шаг в сторону туалета и тут же чувствую обнимающую руку на правом боку.

- Изабелла? - в почти шёпоте волнение. Неправильное беспокойство. Состояние переживания. - Ты в порядке?

- Мне нужно в туалет. Подожди у кабинета. Скажи, что я скоро подойду и сдам кровь.

- Я останусь здесь, пока ты не выйдешь, и не спорь.

Я вздыхаю и скрываюсь в просторном санузле. И, слыша или представляя, что Эдвард прижимается к двери снаружи, задаю, наверное, странный вопрос:

- Сколько ты весишь?

- Восемьдесят два, но тебе не нужно поправляться до такой степени, - доносится до меня из коридора, - я отправил сообщению водителю и велел ему съездить в кофейню, купить восемнадцать круассанов.

- Это слишком много и вредно.

- Один раз в виде исключения можно.

- Ты ненавидишь то, что я вешу столь мало и могу... могу потерять ребёнка? Маккенна не сказала этого вслух, но она очевидно думает об этом. И я тоже... - несильный спазм, который, как я знаю, связан с растяжением матки, сопровождает мочеиспускание, пока я пытаюсь почувствовать малыша на тот случай, если он вдруг проснулся, но внутри по-прежнему ничего. Только тишина. Будто его там и вовсе нет. Но в моей сумке снимок УЗИ, и у Эдварда он тоже есть. А на снимке вполне человекоподобное существо.

- Мы его не потеряем, любимая. Если ты выйдешь оттуда, мы сможем закончить все дела здесь и поехать в издательство.

Я отпираю дверь, выходя на свет. Эдвард обнимает меня с поцелуем в лоб, и это успокаивает перед сдачей крови. Её вид не отражается на мне потерей сознания, но я всё равно смотрю на улицу за окном и чувствую радость, когда покидаю медицинский кабинет. Несмотря на то, что через пару-тройку дней нужно будет вернуться в клинику, чтобы получить результаты анализов и узнать их расшифровку, сейчас я стараюсь не думать о возможных генетических проблемах у ребёнка и выбираю сосредоточиться на Эдварде. На имущественном аспекте, что не важнее малыша, но всё равно имеет определённую ценность.

- Спасибо за круассаны. Мне нравятся и классические, но особенно я люблю миндальные.

- Я не знал. Просто сказал купить что-нибудь с необычным вкусом. Как ты себя чувствуешь?

- Хорошо. Извини, что я... что я расклеилась. Мне кажется, это относится к числу тех вещей, которые ты не выносишь.

- Только не с тобой, Изабелла. Мы почти на месте, - Эдвард берёт меня за правую руку и кладёт её к себе на левое бедро, переплетая пальцы. - Ты увидишь большое и высокое угловое здание на пересечении двух улиц, но издательство занимает лишь три этажа с четырнадцатого по шестнадцатый. Когда-нибудь я постараюсь перевести всех сотрудников в здание компании. Вот мы и приехали. Подожди, я открою тебе дверь.

Но я уже делаю это сама и выхожу на улицу. Моему взгляду предстаёт здание в финансовом районе Манхэттена, построенное явно в прошлом столетии, но содержащее в своём фасаде элементы современной архитектуры.

- Ты по-прежнему очарован старым миром, - я улыбаюсь, когда Эдвард опускает руки мне на плечи и чуть сжимает их. Мы ещё даже не находимся непосредственно в пределах его новой собственности, но его волнение невозможно не прочувствовать. Так же, как и желание показать мне всё как можно скорее.

- Внутри всё современно, но да, я всё ещё очарован. Пойдём.

Скоростной лифт доставляет нас на четырнадцатый этаж в течение максимум одной минуты. Автоматические стеклянные двери пропускают непосредственно в главное фойе, которое начинается с выполненного в чёрно-белой гамме рабочего места администратора. Это высокая, протяжённая и широкая стойка с надписью в нижней части, ещё нуждающейся в том, чтобы её убрали и сменили на новое название. Но пока печатные белые буквы ярко выделяются на тёмном фоне вместе с курсивным наименованием материнской компании News Corp, молча обозначая, как много переходной работы предстоит впереди.

- Мистер Каллен.

Из-за стойки выходит женщина слегка за тридцать со светлыми волосами, собранными в низкий хвост. На ней очки, и она поправляет их прежде, чем берёт планшет, вероятно, на случай необходимости что-то записать.

- Как у нас тут всё, Андреа?

- Всё спокойно. Дизайнеры сделали несколько вариантов будущей вывески, чтобы вы могли выбрать.

Я смотрю на широкую лестницу за стойкой, что ведёт на второй этаж, а потом и на третий, и просторную зону ожидания для посетителей справа, но главным образом моим вниманием завладевают книги. Они на стене за стойкой, на стене над первой лестничной площадкой, и это только то, что я вижу сейчас, никуда не поднимаясь. Много-много полок с твёрдыми переплётами в окружении различных фраз, вероятно, цитат из книг или просто мудрых изречений.

- Мы с Изабеллой поднимемся наверх и там всё решим, - говорит Эдвард, принимая макеты, и берёт меня за правую руку, - что ты думаешь?

- Мне нравится, что здесь много книг, которые могут увидеть все, кто сюда приходит. Ты сохранишь это в случае переезда?

Я беру экземпляр второй книги Толкиена из цикла «Властелин колец». Для меня эти фильмы без преувеличения шедевры кинематографа. Рукопись издали здесь без Эдварда, но видеть её на полке принадлежащего ему теперь издательства наполняет меня гордостью. Будто я тоже причастна к покупке и вложила в неё часть своего капитала. Конечно, это не является истиной, но ощущение именно таково.

- Да, постараюсь сохранить. Я покажу тебе конференц-зал. Посмотрим дизайны названий.

- Хорошо.

Стена зала для совещаний полностью стеклянная. Эдвард толкает дверь и располагает макеты поверх отполированного деревянного стола. Представленные шрифты невероятно разнообразны. Каллиграфические, рукописные, декоративные, печатные, контурные. Я сажусь в одно из кожаных кресел, потому что чувствую некоторое утомление.

- Изабелла. Ты в порядке?

- Да. Просто немного устала. Я бы выбрала вот этот. Без наклона и с подчёркиванием под буквой «ш». Напоминает росчерк пера. Знаю, сейчас даже на машинке никто не печатает, но мне нравится.

- Мне тоже, - Эдвард опускается на корточки и протягивает ладонь к моему животу. - Ты точно в порядке?

- Да, родной, всё хорошо.

- Ничего не чувствуешь?

- Нужно просто подождать.

- Я знаю, Изабелла. Прости, - я слышу звук пришедшего сообщения и сразу же после слова извинения. Кажущиеся мне глупыми, но милыми и трогательными. Правая рука Эдварда неохотно опускается в карман брюк, чтобы достать телефон. Несколько движений пальцев, и красивое лицо становится ещё прекраснее за счёт возникающей на губах улыбки.

- Что там?

- Это от адвоката. Нас с Таней официально развели. Я скажу всем и познакомлю тебя с родителями.