- Тебе не нравятся авокадо и белая фасоль?

- Почему ты так решила?

- Потому что ты совсем не притронулся к салату, да и курицу с грибами почти не ешь, - говорю я, ощущая странное бессилие. Меня волнует не столько то, что Эдварду не всегда может нравиться моя еда в случае нелюбви к отдельным продуктам, сколько то, в каком расположении духа он приехал с работы. После вопроса о моём самочувствии мне не довелось услышать сильно много слов. - У тебя что-то случилось?

- Нет.

- Ты не читал моё сообщение?

- Читал.

- Если ты не хочешь говорить о том, что в твоём дне прошло не очень хорошо, то расскажи, что чувствуешь сейчас. Я постараюсь не комментировать и потом спокойно поделюсь своей точкой зрения.

После этих моих слов Эдвард становится значительно более расслабленным. Когда он прислоняет нож и вилку к тарелке с обеих сторон, кожа на прежде нахмуренном лбу постепенно разглаживается, и я наблюдаю за метаморфозами с гораздо меньшей напряжённостью.

- Я снова организую благотворительное мероприятие. До двадцать четвёртого числа осталось несколько дней, и мне хочется чего-то доброго и неформального. Не аукциона для избранных подобно тому вечеру, на котором мы встретились, а мероприятия, в которое смогут быть вовлечены обычные люди с улицы.

- Тебе нужна моя помощь?

- Я буду рад придумать что-нибудь вместе, - с небольшой улыбкой подтверждает Эдвард. Он весь открыт передо мной. Душой, глазами и тем, как его правая нога придвигается к моей левой стопе под столом. На мне носки, но я чувствую тепло кожи и через их довольно плотный материал.

- Скоро День благодарения. Давай оттолкнёмся от этого. Мы должны не только быть признательными за что-то, но и делать хорошие вещи и совершать правильные поступки в ответ. Если удастся согласовать с властями города, то можно установить высокие буквы где-нибудь в центре, образующие фразу «подари благо», к которой люди смогут прикреплять специальные замочки в форме сердец. Возможно, на месяц. Средства, что будут заплачены за замки, и пойдут на благотворительность. Специальный хэштег в социальных сетях обеспечит широкую огласку.

- Изабелла.

- Что?

- Когда сегодня я получил твоё сообщение о том, что у ребёнка не выявлено вероятности развития серьёзных диагнозов, в моей груди разлилось небывалое тепло. Знаю, жизнь переменчива, но этот миг был лучшим мгновением дня. И то, что мы сейчас сидим здесь и просто общаемся... Я очень ценю нашу близость и хочу, чтобы, если в будущем тебя что-то заденет, какая-нибудь моя фраза или поступок, ты немедленно сказала мне. Чтобы это не создавало между нами обиду и недосказанность. Пообещай мне.

- Обещаю, - отвечаю я, - и я тоже очень ценю нашу близость, Эдвард.

- Спасибо, что подсказала мне отличную идею.

- Тебе, правда, нравится?

- Она замечательная. Если сделать ещё и подсветку букв, то с наступлением темноты надпись продолжит привлекать внимание. Как тебе эта мысль?

- Потрясающе. Надеюсь, власти города поддержат твою инициативу, и её удастся воплотить в жизнь.

- Я умею быть убедительным, но ты и так это знаешь.

- Знаю, - соглашаюсь я, после чего мы заканчиваем ужин в комфортном молчании. Эдвард уходит в гостиную, и, прибравшись, я присоединяюсь к нему, открывая свою книгу там, где прервала чтение.

- У тебя блестят волосы.

- Что?

- Твои волосы выглядят блестящими, а кожа на ощупь более гладкая. И твоя красивая грудь стала больше. Я почувствовал это вчера.

- Из-за потемнения кружки вокруг сосков выглядят ужасно, - не до конца осознавая, что изрекают мои губы, произношу я. В тексте как раз идёт речь об изменениях во внешнем виде грудных желёз, связанных с подготовкой протоков к вскармливанию, и хотя я рада, что болезненные ощущения и зуд, сопровождавшие увеличение, почти исчезли, мне не нравится, как визуально грудь меняется не совсем в лучшую сторону.

- В тебе нет ничего ужасного, и больше никогда не говори о себе подобных вещей. Но тебе точно надо поменять гардероб на более просторный. То же самое касается и бюстгальтера. И ещё нужно каждый вечер омывать соски тёплой водой, чтобы избежать воспаления. Насколько я помню, ты прочтёшь об этом в конце абзаца. Буквально через пару предложений.

- Когда ты...

- Я дочитал всё про тринадцатую неделю беременности сегодня утром. Ты ещё спала. И я видел твою грудь, когда с неё сползло одеяло. Она потрясающая. Её ничто не испортит. Иди ко мне. Я покажу тебе, что чувствую, глядя на неё, и как её обожаю.

Выходные проходят фактически, как один день, пока Эдвард совершает множество звонков и убеждается, что всё будет сделано в лучшем виде, начиная от изготовления букв за короткий срок и заканчивая с получением согласия властей. В день мероприятия мы обедаем в небольшом ресторане, а потом вместо того, чтобы поехать на машине, идём на одобренное место пешком. Буквы выше человеческого роста выстроены в ровную линию и оборудованы лампами, реагирующими на уменьшение дневного света, что означает их автоматическое включение с наступлением сумерек. Здесь уже прогуливаются люди, покупающие замки, парочки и семьи, и пусть судить об этом рано, я надеюсь на успех. Эдвард отдаёт распоряжения чуть в стороне, в то время как мои руки находятся в карманах пальто максимально близко к животу. Мне не холодно, нет, но, касаясь его, эмоционально я чувствую себя лучше. Чувствую себя мамой. В такие моменты всё становится реальнее. И знаете, что ещё реально? Дети Эдварда. Мальчики, выбирающиеся с заднего сидения припарковавшегося у тротуара серебристого джипа, водительское место которого покидает их мама. Таня. Они видят папу, и он замечает их после оклика. Эдвард поворачивает голову направо, но недостаточно быстро для того, чтобы я не успела заметить его улыбку. Я рада ей и тому, что он словно становится моложе, и объятиям, которые вскоре наблюдаю. Лиам и Лукас обнимают шею и плечи своего отца, как только, присев, он эмоционально прижимает их к себе. Мне всё равно, что он не сказал о грядущей встрече в том числе и с Таней. Меня просто переполняет чувство счастья за него.

- Пап, мы можем остаться сегодня с тобой? На несколько дней? - я слышу голос Лиама, вопрошающий, тонкий и трогательный в своей детской беззащитности. Хочется подойти, но гораздо сильнее почему-то хочется исчезнуть. По ощущениям мне сейчас не время находиться здесь.

- Лиам.

- Нельзя, да? Ты не хочешь проводить с нами время?

- Конечно, хочу, и я безумно рад вас видеть. Это невероятный сюрприз, - фактически резко обращается к сыновьям Эдвард. Ему явно неприятно. Не по себе от того, что они задают подобные вопросы. - Вы мои любимые мальчики, вы оба, и ничто этого не изменит. Но ты ведь помнишь, что совсем скоро День благодарения, и мы поедем к бабушке Эсми и дедушке Карлайлу?

- Мы помним, - отвечает Лукас с упорством в голосе, которого нет у Лиама, забирая всю инициативу, - но мы думали, что сначала ты возьмёшь нас к себе. Мы хотим посмотреть, где ты теперь живёшь. Это тоже квартира? Она большая или маленькая?

- Я не уверен, что вам говорила или не говорила мама, но я живу не один, - в своих словах Эдвард становится словно беспомощным. Ненадолго оглядываясь на меня, он возвращает всё внимание к детям, но прежде они замечают, куда смотрел их отец. Я всё жду, что Таня подойдёт ближе и прервёт всё это, но она держится на расстоянии. Будто смирилась и знает, что некоторые вещи неизбежно произойдут, как им не сопротивляйся. Даже несмотря на тёмные тона в одежде, женщина не выглядит настроенной враждебно. Скорее я ощущаю принятие. Во всём, начиная с того, что она лично привезла мальчиков, и заканчивая политикой невмешательства.

- Мама лишь сказала, что ты здесь и снова помогаешь людям. Мы тоже хотели бы помочь. А ты знаешь ту тётю, да? Она подруга тёти Элис и однажды ходила с нами ужинать, - говорит Лиам, взирая на папу так, словно он Бог. Хотя, может быть, для мальчиков он, как отец, и является им. Кем-то сродни божеству, которому заблудшие души молятся перед сном в надежде на утешение или исцеление.

- Да, я знаю, что вы уже видели тётю Изабеллу, но я должен вам кое-что сказать. Может быть, это расстроит вас, опечалит или даже разозлит, и вы будете сердиться, но я всё пойму, потому что люблю вас и вовсе не хочу, чтобы вам было больно. Я собираюсь быть честным не со зла, а только потому, что нужно стараться поступать правильно, и мне важно постараться подать вам пример, даже если после вам покажется, что вы не желаете меня видеть. Дело в том, что тётя Белла не только подруга вашей тёти, но и моя подруга тоже, но мы дружим не совсем так, как дружат девочки между собой.

- Ты дружишь с ней, как дружил с мамой? - прямо спрашивает Лукас, едва Эдвард заканчивает, и клянусь, пронзающий взгляд этого почти юноши заставляет моё сердце испуганно ухнуть в груди, пропустив удар или даже два. Я сильнее прижимаю руки к животу в карманах и беззвучно шепчу, что всё хорошо. Или что всё будет хорошо. Не уверена, какой именно фразы больше в моих мыслях, первой или второй.

- Помните, что я вам говорил? - доброжелательно и спокойно спрашивает Эдвард, беря руки мальчиков в свои, - мы с вашей мамой больше не можем быть вместе, но мы остаёмся вашими родителями, и вы всегда будете моими детьми и сможете на меня рассчитывать. Я люблю вас, как и прежде. Просто иногда люди вновь находят своё счастье и создают новую семью. Такое часто бывает. Но я не стану уделять вам меньше внимания, и вы всегда будете важны для меня. Даже если у меня появятся ещё дети, они станут вам братьями или сёстрами, но не вашей заменой.

- Ты возьмёшь к бабушке с дедушкой не только нас?

- Изабелла теперь мой близкий человек, Лиам, и...

- Но мама одна.

- Это не навсегда, Лукас. Ваша мама тоже обязательно будет счастлива. Вы не обязаны любить Изабеллу, но я бы хотел, чтобы ради меня вы дали ей шанс.

- Я никуда с тобой не поеду. Ты бросил маму. Сделал её несчастной. Она сама может отвезти нас в гости и забрать до того, как ты приедешь, - Лукас выдёргивает свою левую ладошку из правой руки Эдварда. - Я не должен любить кого-то только потому, что тебе этого хочется.

- Конечно, не должен, Лукас. Ну куда ты? Подожди, Лукас.

- Нет. Нет!

Старший мальчик стремительно поворачивается к нам спиной и убегает в сторону автомобиля, на котором приехал. Я вижу, как Таня открывает ему заднюю левую дверь и скрывается за ней, явно говоря с сыном. Мы никогда не узнаем детали. Остаётся лишь надеяться на то, что он услышит что-то, что смягчит его позицию, а не ожесточит. Мне хочется, чтобы всё было так, не ради себя. Лишь ради Эдварда.

- Лиам, ты же не уйдёшь? - он прижимает сына к себе, и я, кажется, громко выдыхаю, когда мальчик поднимает руки и обнимает папу в ответ. Детские глаза смотрят на меня поверх отцовского плеча. Тепло, по-доброму, так же, как в нашу первую встречу.

Но вскоре Лиам отстраняется. Взирает на Эдварда сверху вниз, ненадолго переводит взгляд снова на меня прежде, чем основательно концентрирует его на родном человеке.

- Я люблю тебя, пап.

- Лиам, сын...

- Я поеду с тобой к бабушке с дедушкой, даже если Лукас не поедет, но сейчас я хочу домой.

Эдвард всё ещё сидит, даже когда машина проезжает мимо и увозит его детей. Я сжимаю левое плечо любимого мужчины, напоминая о себе. О своей близости. О том, что мы здесь. Мы с малышом, который ещё внутри меня. Но, если будет нужно, я... может быть, я готова отступить. Побыть некоторое время вдали.

- Эдвард.

- Нет. Ты не бросишь меня, - в устах другого человека это, скорее всего, было бы вопросом, но утвердительная тональность, которую я улавливаю, неоспорима. - Мы разберёмся с этим, но я тебя не отпущу. Ты моя женщина. Они примут это. Так или иначе. Станет проще, когда Таня тоже кого-нибудь встретит.

- Поедем домой? Или ты ещё должен побыть здесь?

- Я позвоню, чтобы за нами приехали. Не хочу идти обратно к автомобилю.

- Хорошо.

В машине Эдвард хранит молчание, несмотря на поднятую перегородку. Он не отрывает взгляда от улиц, сменяющих друг друга снаружи, но вжимает свою правую ладонь в мою левую руку на сидении между нами, переплетая наши пальцы настолько крепко, что больно. Внутреннее страдание, которого я никогда не смогу понять до конца, перетекает под мою кожу. Тишина становится совсем глубокой. Мы словно проваливаемся в бездну. На дне страшно и темно. Но ребёнок во мне не должен бояться. Не должен испытывать страх вместе со мной. Я просто не знаю, как остановить падение и оградить малыша. Малыша в животе, начавшем увеличиваться. Мои руки нащупали небольшой холмик внизу, как только погрузились в карманы пальто на улице. Вынужденно созерцая страдания отца своего ребёнка из-за старших детей, я обнаружила, что наше общее дитя стало физически осязаемым. Я очень хочу увидеть твой животик как можно скорее. Мне есть что показать, но момента более неподходящего, чем этот, придумать крайне сложно.

- Как он ощущается, Изабелла?

Всё мое тело сигнализирует о том, что я больше не наедине с самой собой. О взгляде, сосредоточенном на моём отражении в зеркале и моей фигуре. Я поворачиваюсь лицом к Эдварду и позволяю смотреть. Руки удерживают ткань домашней рубашки под грудью.

- Наверное, как немного надутый воздушный шарик.

Следующее, что я вижу, это движение. Шаги, которые всё сокращают расстояние. И вот наконец он оказывается садящимся на свою сторону кровати, и к нему меня притягивает подобно магниту. Ладони обнимают мужскую шею, выпуская верхнюю часть одежды, но тёплая правая рука уже под ней. Дотрагивается до холмика над поясом легинсов и ласково замирает там будто в ожидании шевеления. Потрясающая близость. Идеальная.

- Я люблю тебя, Изабелла.

- И я люблю тебя, Эдвард.