Я просыпаюсь в очередной раз за ночь. Чёртов поезд. Чёртовы рельсы. Чёртова необходимость перейти на другой путь по ходу движения. Не понимаю, что со мной творится. Раньше я редко просыпалась из-за такой херни. Но, правда, раньше я и не думала столь много всего перед сном после загруженных дней. Что время быстротечно, и что я бы хотела повернуть его вспять. Вернуться назад и не позволить Эдварду разговаривать так со мной. Не позволить ему оттолкнуть меня. Не позволить самой себе просто согласиться. Я защищал честь своей девушки. Я считал тебя ею, пусть тебе это и нахрен не надо. Я оставался лишь ради тебя. Не в состоянии ответить на мои чувства, ладно. Но тогда лучше замолчи, Белла. Я поворачиваюсь на бок, и от воспоминаний, ощущений и прокручивания слов в голове в животе комом тошноты поселяется странный спазм. Ещё и крутит. Не стоило есть столько васаби, когда сотрудники заказали прямо к поезду роллы и суши, и я тоже не осталась в стороне. Я засыпаю, лишь найдя таблетку для нормализации пищеварения, для чего приходится включить нормальный свет. К утру в чём-то становится лучше, а в чём-то наоборот хуже. Так в животе уже не урчит, но любимые мюсли, которые я привыкла употреблять на поздний завтрак на работе, отчего-то не впечатляют. Желудок словно скручивает от одного только взгляда на ёмкость с ними. Я что, заболеваю? Этого только не хватало. Я нигде не простужалась и не ела холодное мороженое. Моё желание охлаждаться им значительно снижается к наступлению октября. Сейчас октябрь и есть. Даже почти ноябрь. Я перехватываю печенье, и всё вроде нормально. Не мутит, не тошнит. Надо будет показаться врачу, когда вернёмся обратно. Просто на всякий случай. У Эдварда, должно быть, есть доступ к лучшим врачам. Как понадобилось, так и приняли. Один звонок, и тебя уже ждут. Обычному человеку приходится пройти через пару кругов ада или чего-то, что его напоминает.

Надо было хоть раз спросить Каллена о том, как он лечится и где, звонят ли ему, чтобы проконтролировать состояние или, быть может, даже выехать на дом для замера температуры. Какая-нибудь сексуальная врач или её не менее отзывчивая помощница. Может, Каллен уже кого-нибудь и трахнул. Почему нет? Он свободный мужчина, красивый и защищающий, ответственный и заботливый даже в сексе ради удовольствия. Как он там говорил? Их потеря есть моё приобретение. Казалось, он действительно думал так. И был счастлив со мной во все моменты, что мы разделили вместе. Или почти во все. Когда смотрели что-либо или просто находились вдвоём как в кровати, так и вне её. Когда разговаривали о сексе, коллегах и просто о жизни. Когда я узнавала, как могут блестеть его глаза в мгновения смеха, и как они же могут тускнеть при воспоминании о ссоре с отцом и переживании того, что я не люблю. Любовь сложна. Поддерживать её огонёк тоже сложно. Сложнее, чем просто иногда встречаться, заниматься сексом с перерывом на что-то обычное и расходиться до следующего раза. А когда двое не равны, как мы с Калленом, то и тем более. Я едва знаю его, как человека, и то же можно сказать и о его видении меня. Ну вот что он обо мне знает? Что я не против перепихона по-быстрому, или что я стала более податливой с ним и для него, чем была в начале? Влечение не лучший советчик, если говорить о том, чтобы действительно с кем-то быть, не встречаться и уезжать к себе, а разделять с этим человеком саму жизнь и все её аспекты. Радость и горести, богатство и бедность, здравие и болезнь.

Я выхожу из своего купе и направляюсь через несколько вагонов по направлению к голове состава. У Глории точно есть что-то, что мне поможет. После того, как на одной из игр чисто ради увлечения баскетбольный мяч попал ей по носу и на довольно продолжительный срок обеспечил ей больничный, она как мини-аптека. Возит с собой всё, что только может пригодиться. От болеутоляющих до антибиотиков.

- Глория, - я дожидаюсь её в служебном купе, пока она исполняет просьбу пассажира принести кофе. - У вас не найдётся чего-нибудь от живота? Чувствую себя не очень хорошо. Ночью и утром я принимала по таблетке, но...

- По-прежнему дискомфорт? Таблетка найдётся, причём сколько угодно, но не уверена, что она вам поможет. Это, так сказать, не лечится.

Что она несёт? Что не лечится? Нет, я понимаю, таблетка меня не вылечит, лишь снимет симптомы, а не избавит от внутренней проблемы. Мне не надо рассказывать очевидное, что с комплексным планом действий мне поможет лишь врач. Но до врача далеко. Может пройти и неделя, пока найдут, куда меня вписать. Неделя это самый минимум.

- Я просто прошу таблетку, а не консультацию, как мне жить, Глория.

- Да, понимаю. Просто говорю, что может и не помочь. Ожидая дочь, моя подруга таблетки чуть ли не горстями глотала, но всё было бесполезно. Токсикоз донимал только больше и больше. И так почти все три первых месяца. Потом стало полегче.

- Не то чтобы тебя это касалось, но я не беременна.

Мне не от кого, а когда было от кого, я пила противозачаточные. Кто она такая, чтобы ставить мне диагнозы? Хрень какая-то. Видимо, уловив посыл, Глория наконец протягивает мне блистер, в котором не хватает пары таблеток.

- Держите.

- Если узнаю, что ты распускаешь слухи...

- Чего не будет, мисс Свон. Что бы у вас там ни было.

Я ухожу прочь в своё купе, пряча блистер в карман пиджака. Мне на глаза попадается Эммет, точнее, я двигаюсь у него за спиной, тогда как он стоит в дверях купе проводника и разговаривает с кем-то по телефону. Связь бывает не всегда, но сейчас, видимо, есть.

- Ну и чем всё кончилось? - произносит он в трубку. - Ни хрена не слышно. Дурацкий поезд. Можешь говорить громче?

Эммет поворачивается и, напрягшись, кивает мне, а потом медленно задвигает дверь. Отчего так напрягаться? Я не прямо-таки зло во плоти. И не возражаю против личных разговоров, если они не мешают работе и не задерживают исполнение просьб пассажиров. Поскорее бы уже добраться до конечной точки маршрута и потом вернуться домой. Я принимаю таблетку Глории после изучения инструкции. Написано, что употреблять перед едой за двадцать минут до приёма пищи. Ладно, пятнадцать минут, и схожу за чем-нибудь в ресторан. Мы проезжаем поля и равнины, впадины и горы. Даже удивительно, как иногда и тут может пробиваться интернет. Повинуясь странному порыву, я вбиваю имя Эдварда в поисковик. Среди результатов отображаются фото с какой-то вечеринки. Я открываю почти сразу и чуть увеличиваю пальцами. Всего парочка снимков, но и видеть Эдварда на них словно пронзает меня насквозь. Прошивает тело острой иглой, и та втыкается очень близко к сердцу. Он не производит впечатление несчастного, проводя время в компании своей сестры. А вот она кажется напряжённой даже с фужером шампанского в руке и как будто косится на бутылку пива, которую Эдвард держит за горлышко. Переживает, отчего он пьёт? Я вот переживаю. Сильно. До ноющей боли в солнечном сплетении. До тремора в ногах. Одно наслаивается на другое. Ментальное на физическое. Тревога на опустошение. Пустота на тоску. Я возвращаюсь домой измотанной прежде всего эмоционально. Не успеваю и разуться, как телефон издаёт сигнал об уведомлении. Если это мама, то подождёт. Но нет, это именно уведомление, не сообщение. Месячные начались? Нет. Стоп. Какое сегодня число? Двадцать седьмое. Я вижу цифры на экране в иконке календаря. Два и семь. Чёрт. Месячные. Ни хрена их нет. Четыре дня задержки, если не пять. Точно, все пять. Нет, этого просто не может быть. У меня стабильный цикл, и я пила таблетки. Я пила или могла и пропустить, скажем, один раз? Холод паники в первую очередь струится по позвоночнику. Мне тридцать два, и я одна. Я не с отцом ребёнка, если он есть внутри меня. И я же не хотела детей. Ни одного. Нет, не так. Я не хочу. Всё в настоящем времени. Или...

Утро следующего дня начинается для меня не с кофе. Я иду в ближайшую аптеку и покупаю тест. Один тест. Не самый дешёвый, но почти. Дешёвые пусть покупают другие. Молодая сотрудница складывает упаковку в маленький пакет и, протягивая его мне, желает хорошего дня. Да, блять. Этот день будет либо хорошим, либо хреновым.

- Вам тоже.

- Приходите к нам ещё.

А что, если так и будет? Что, если придётся прийти ещё? Не думай об этом, Белла. Не думай. Я возвращаюсь домой и пью воду. Много воды. Мне же нужно в туалет. Срабатывает в течение пятнадцати минут. Мне ещё никогда в жизни не приходилось писать не просто в унитаз, а на тест для беременности. Это даже вроде как унизительно что ли. Хотя вряд ли прям унизительно. Скорее дело в осознании, что происходит это со мной, когда с моими мыслями о значимости карьеры мне, может, и не стоит заводить ребёнка. И тем более заводить ребёнка в статусе матери-одиночки. Мама тоже не возьмёт всё на себя. Я жду положенные две минуты, сидя на крышке унитаза и поглядывая на часы. Минута, вторая. Всё ещё одна полоска. Отрицательный. Но вот начинает проявляться и другая линия. О нет. Едва заметная. Может, это не считается. Может, ошибка. Тесты же могут ошибаться? Линия темнеет и обретает более чёткий розовый цвет. Почти как у полоски слева. Блять. Пиздец. Я натягиваю юбку обратно. Сколько нужно тестов для перепроверки? Сотрудница в аптеке как будто борется с улыбкой, когда видит меня подходящей к стойке. Наверняка я бы тоже реагировала так же, будь я на её месте. Но я на своём, и мне вообще не до смеха.

- Четыре теста на беременность. Разных.

- Что-то ещё? - спрашивает она по возвращении с ними уже в пакете. - У нас проходит акция. Скидки на успокоительные.

- Нет, спасибо. Рассчитайте меня.

Пофиг на успокоительные. Они не для таких ситуаций. Я выгребаю из кошелька почти всё, чтобы расплатиться. Наличка на исходе. Надо будет снять. Но не сегодня. Дома я выпиваю кофе, прежде чем продолжить там, где остановилась. На это уходит некоторое время. И как минимум два литра выпитой жидкости. Что я имею в итоге? Пять сделанных тестов. Все, как один, положительные. Никакой разницы с первым, разве что полоски ярче и чётче, и проявились раньше. А на последнем ответ светится в окошке. Беременна. Вот такие тесты обычно и вручают бойфренду, жениху и мужу. Желательно с ленточкой, в упаковке и с парой пинеток в комплекте. А потом ты преодолеваешь всё не одна. Кто-то сидит рядом, пока тошнит, и придерживает волосы, чтобы ты не заблевала их рвотой. Или порывается произвести уборку, сходить в магазин или заказать продукты, позволяя тебе лежать в кровати, не беспокоясь о быте. Отвозит к врачам и запрещает таскать тяжести. Просит звонить при малейшей необходимости. Кто же будет помогать с волосами мне? Представляю тактичные действия Эдварда, несмотря на то, что от меня неприятно разит. Не могу представить, чтобы он кинул меня одну. И не только из-за тех его слов о беременности, что он не станет ни увольняться, ни менять номер. Но только он уже уволился и не желает со мной говорить. На той неделе я снова пробовала дозвониться. Ничего. Только длинные гудки. Ни хрена ему уже не надо. Некому мне оборачивать тест ленточкой, понимая, что это ёбнутое клише, но вроде желая к нему приобщиться. Сделать момент запоминающимся и особенным, а не просто брякнуть про ребёнка. Про спиногрыза. Так ещё недавно я говорила. Спиногрыз. Но мой спиногрыз. Новая жизнь внутри меня. Только зародыш, но всё равно. Через несколько дней мне снова на работу. Я и так не смогу быть сконцентрированной. Но, не посетив врача, чтобы убедиться в правдивости тестов или узнать обратное, я и вовсе изведу себя разными мыслями. Я записываюсь на приём на завтрашний вечер. Раньше свободного времени нет. Можно звонить в другие клиники, но я обращаюсь в ту, в которой когда-то была у гинеколога. Не помню её фамилию. Однако сотрудница находит данные о том моём визите и сообщает, что как раз миссис Тейлор и может меня принять. Не то чтобы мне принципиально. Я всё равно узнаю её только смутно, когда прихожу и после краткого ожидания оказываюсь в кабинете. Всё, как всегда. Надеть сорочку, ответить на несколько вопросов, но раз дело в беременности, то среди них есть и вопрос о том, как я предохраняюсь, и был ли у меня в последнее время незащищённый секс.

- Я на противозачаточных, но уже не уверена, что не пропустила раз или два.

- Ложитесь. Сейчас посмотрим. В данном случае трансвагинальное УЗИ позволит определить всё точнее и установить, не является ли беременность внематочной.

- Хорошо.

Отработанным за годы движением миссис Тейлор надевает на датчик презерватив. Я отвожу взгляд в обычный белый потолок. Не следить же мне за каждой секундой действия, пока она продвигает датчик по влагалищу. Заниматься сексом и ощущать член было во сто крат приятнее, чем прохладную насадку. Но от секса получаются дети. Может, получились и у меня. Если так, надеюсь, там лишь один ребёнок. Насколько я знаю, в моём роду не рождались двойни. Каллен тоже появился на свет сам по себе, а не одновременно с сестрой. Всё так неправильно. Горькая мысль, горькие ощущения, горечь во рту. Это должен был быть просто секс. Без последствий. Без воспоминаний о том, как его грудь тёрлась о мои соски, как беспощадно и жёстко он мог нанизывать меня на себя, и как меня лихорадило. Бешеный темп, нарастающие спазмы, пульсирующая жилка на его влажном лбу под чёлкой. Я зажмуриваюсь, прикусывая губу. Больно. Недостаточно больно. Без него быть больнее.

- Да. Вижу, - невольно я перевожу взгляд к монитору. - Смотрите, это плодное яйцо. Небольшая чёрная точка. А маленькое белое образование внутри это ваш будущий малыш. Почти пять недель. Беременность маточная.

- Это... точно?

- Точнее не бывает. Я могу дать вам пару минут, а потом мы поговорим.

Я только молча киваю, прежде чем остаться одной. Миссис Тейлор закрывает за собой дверь кабинета с тихим щелчком замка. Вот теперь всё однозначно. Я беременна. Я не смогу работать. Настанет день, и мне вообще станет трудно передвигаться, а ходить на скорости из вагона в вагон и вовсе опасно. Почему-то про аборт даже не думается. Был бы Каллен рад хоть чуточку? Теперь он знает, какая я и как неосмотрительно могу вести себя в сексуальной жизни. И может подумать, что ребёнок не его. Я свешиваю ноги с кушетки, как раз когда возвращается врач. Она протягивает мне несколько брошюр. Пребывая в своих мыслях, я перебираю их почти бездумно, пока не натыкаюсь на текст, рассказывающий, как много пар сталкиваются с проблемой деторождения. Усыновление. Это слово выделено курсивом. Усыновление тоже выход. Мне это не нужно. Нет.

- Я оставлю только эти, - я возвращаю буклет об усыновлении обратно, продолжая держать в руках брошюры про правильное питание во время беременности. Когда, сколько и что. Чтобы обеспечить себя всем необходимым, но не поправиться больше необходимого. - Это мой ребёнок. Я буду рожать.

- Хорошо. Тогда давайте обсудим план наших действий, что нам необходимо проверить в первую очередь, и согласуем ваш дальнейший визит, если останетесь наблюдаться здесь.

- Да, пока здесь.

Я провожу в клинике ещё некоторое время. Меня записывают сдать анализы на следующее утро. Но на данный момент всё нормально. Ребёнок развивается согласно сроку. Маленькое белое пятнышко. Кроме как родителям и Эдварду, мне и сказать-то некому. И незачем. Я звоню маме. Она на работе. Но перестаёт щёлкать по клавиатуре почти сразу, как я говорю, что мне бы поговорить. Я не хочу произносить это слово, но произношу прерывистым шёпотом. Точнее, два слова. Это «сейчас» и «пожалуйста». Одно за одним. Именно второе я не так уж и часто использую в своём лексиконе.

- Хорошо, милая. Помнишь кафе у моей работы?

- Помню.

Я втягиваю удушливый, густой воздух, которым наполнено пространство лифта. Чьи-то не самые приятно пахнущие духи. И ещё, возможно, запах пота. На зеркале внизу очевидно подчёркнуты светом отпечатки пальцев, оставленные неким ребёнком. Я пытаюсь отключиться от мысли, что дети это только проблемы, визг и жуткая усталость вкупе с бессонными ночами и кормлением по часам, а потом сменой подгузников. И что с младенцем за стенкой или даже в той же комнате хрен займёшься долгим сексом после основательной прелюдии. Если мне вообще будет с кем им заниматься или хотя бы целоваться первое время да делать ему минет по любви.

- Тогда минут через двадцать?

- Я доберусь и за пятнадцать.

- Буду ждать тебя там.

Мама сдерживает своё слово. Более того, на столике стоит целый чайник чая, и есть миндальный круассан на тарелке явно для меня. Тарелка находится ближе ко мне, чем к матери. Я наливаю себе целую чашку, за один глоток поглощая половину. За время в пути в горле основательно пересохло. От волнения. Связки словно трут наждачной бумагой. Вся отрицательная энергия всего мира будто сконцентрирована во мне. Нет наиболее оптимального способа всё сказать. И я не хочу ждать, когда мама спросит, что случилось. Мы здесь из-за меня. Я просто расскажу, и всё.

- Мам. Я беременна. Пять недель. Ну почти.

На мамином лице сменяется множество эмоций. Удивление, с которым она не справляется, приоткрывая рот. Тревога, что закладывает вертикальную морщинку между глаз. И вопрос, ясно отражающийся в глазах. Запланировано это или нет. Уверена, мама и сама понимает, что нет. Я не говорила ей о любви. Лишь о сексе. Она вдыхает, хотя, по-моему, всё это время обходилась без нового вдоха, и склоняет голову, неопределённо указывая рукой в мою сторону.

- И что ты чувствуешь эмоционально? Ты же не пришла за тем, чтобы я тебе что-то сказала, и это избавило тебя от всех последствий, что непременно наступят. Вопросы, не совершила ли ты ошибку, и сожаление, что...

- Нет, Боже, мама. Я не буду делать аборт. Я уже решила. Мне уже тридцать два. Я же не плохая. Можно же не хотеть ребёнка, но потом, когда он уже есть... Можно же не желать, чтобы его не было?

- Конечно, ты не плохая, Белла. Ты моя дочь. Моя дочь не может быть для меня плохой. И я стану бабушкой, - теперь мама издаёт шумный выдох. - Просто камень с души. Не от того, что ты беременна, а от того, что оставишь его. Дело не в вере. Просто это самая крайняя мера. Знаю, ты не планировала, но...

- Это случилось. Да.

Я отпиваю глоток ещё горячего чая. В каком-то смысле у меня тоже упал камень с души. Сказать, что ребёнок остаётся, словно сделало всё реальным, освободило меня от того, чтобы думать об этом и пытаться понять, смогу ли я стать ему хорошей мамой. Смогу ли любить достаточно и любить правильно. Не удерживать рядом, а иметь возможность отпустить в нужное время, но остаться такой мамой, к которой всё равно можно прийти, что бы ни произошло. Я всё равно не найду ответов прямо сейчас. Только время покажет.

- А отец? - спрашивает мама. - Это тот мужчина?

- Мы уже не вместе. Но да, это он.

- Собираешься это как-то исправить?

- А нужно?

- Если любишь, то это должно быть смыслом жизни. Сказать человеку об этом. Всё может пойти хреново. Или совсем наоборот. Но, не рискнув, не узнаешь, Белла, - мама смотрит на меня, как на равную себе. Как на дочь, но на дочь, с которой теперь точно можно поговорить обо всём. - Думаешь, мне было легко с твоим отцом? Нет. И ему со мной тоже не было. Любовь это не только взлёты, но и падения. Никто их не хочет, но они случаются. Они неизбежны и необходимы. Потому что только так можно понять, настоящее ли это чувство, готов ли ты не сдаваться и быть с человеком вопреки всему, бороться за него и ваш союз. Я не осуждаю, если тебе он не так уж необходим, но тогда давай...

- Я люблю его, мам. По-моему, люблю. Но я вот такая, а он...

- А что он? Прежде всего он просто человек, обычный человек.

- Не обычный, - в горле спазмирует, когда я выдавливаю слова. Эдвард не обычный и никогда не будет обычным. А я всегда буду кем-то, кто не его круга. Не имеет столько денег и не ужинает в ресторанах с едва знакомыми людьми ради сделок. Не покупает картины на выставках за суммы, которых хватит кормить брошенных детей в течение не одного года или содержать приюты для животных. - Его отец владелец большой строительной компании. Это долгая история. Но всё правда.

- Тебя же не волнует его состояние. Ты позвонила мне, не ему. Хотела бы денег, порядок действий был бы иным.

- Я...

- О чём я и говорю. Для тебя он человек, Белла, а не ходячий кошелёк. Когда скажешь отцу? Не хочу от него утаивать. Может быть, сегодня?

- Лучше завтра. За ужином. Мне надо собраться с мыслями. Не готовь много, ладно? Вдруг меня будет тошнить.

- Я приготовлю что-то, от чего не будет.

Папа воспринимает новости вполне спокойно. Разве что выражает беспокойство о работе. О том, как я всё это преподнесу и когда уйду. Если бы я только знала сама. Но, скорее всего, я буду работать до тех пор, пока могу. Или до тех пор, пока мне позволят, учитывая все риски и ненормированный график. В любом случае сказать придётся ещё до того, как станет видно. Поставить Розали в известность. Мне похуй, что она начнёт там себе думать. Я сообщаю через пару недель. Розали заговаривает о правилах. Что здоровье сотрудников в приоритете, и лучше бы мне уйти в отпуск максимум месяца через четыре, а всё остальное мы обсудим уже по ситуации. Предварительно я соглашаюсь. Это не болезнь, конечно, но и хрен его знает, что будет со мной на шестом месяце. Так к девятой неделе меня задалбывает тошнота. Худо-бедно помогают лишь успокаивающие чаи, которые посоветовала в аптеке всё та же сотрудница. Вот ей радость и потеха. Да и Глории, пожалуй, тоже. Ненавижу то, что она была права с самого начала, и то, что на работе тошнота нередко сражает меня, где придётся. Однажды именно в вагоне Глории. Почему не в вагоне Эммета? Я же только что проходила через него с утренней проверкой. Но если Эммет узнает или хотя бы заподозрит... Если они с Эдвардом продолжают общаться, не выдаст ли он меня ему? Я наклоняюсь над унитазом. По крайней мере, поезд приглушает звуки. После я, как могу, прополаскиваю рот. Меня всё ещё мутит, но уже гораздо меньше, чем когда начало тошнить. Будь Эдвард рядом, как бы он всё воспринимал? С желанием придержать мне волосы и помочь всем, чем только можно, или с отвращением? Мне хочется думать, что он сидел бы рядом, как и я, тоже на полу, обнимая меня или поглаживая по спине. Всё ощущалось бы одинаково прекрасно. Я пытаюсь не скучать. Пытаюсь жить дальше так, как до Каллена. Но это пресная жизнь. Без него она как утопия. А я беременна от него. Внутри меня его ребёнок, о котором я забочусь. Своевременные визиты к врачам и сдача анализов в срок, более ранний отход ко сну, стремление питаться правильно хотя бы большую часть времени. На работе я по-прежнему могу забывать поесть, и мой рацион не отличается разнообразием, но дома я употребляю фрукты и овощи, а не только мучное.

На двенадцатой неделе я снова прохожу ультразвуковой скрининг. Тогда же меня ставят в известность о том, какие анализы мне необходимо сдать в период до двадцать шестой недели. Помимо уже знакомого общего анализа крови это тройной тест и тест на резус-антитела.

- Но лучше сдать до двадцатой. А ещё лучше на шестнадцатой-восемнадцатой. Вы сказали, что не знаете резус-фактор отца ребёнка.

- И это плохо?

- У вас отрицательный резус. Если у отца ребёнка резус тоже отрицательный, мы выдыхаем и спокойно вынашиваем беременность дальше. Если же положительный или, как в нашем случае, неизвестный, вероятен резус-конфликт вас с ребёнком, если у него окажется положительная группа крови. Эритроциты ребёнка могут попасть в ваш кровоток, и иммунная система расценит эти клетки, как чужеродные объекты, начав вырабатывать резус-антитела. При первых родах это обычно не критично, резус-конфликт слабо выражен или и вовсе не оказывает негативного влияния, но при последующих беременностях, если таковые будут, атака антител только возрастёт, - подробно разъясняет мне миссис Тейлор. - Мы не можем пропустить начало их выработки сейчас. Тест необходимо провести дважды. Первый раз на восемнадцатой неделе. Второй раз в случае отрицательного результата в двадцать восемь недель.

- А потом?

- Если антитела так и не будут выявлены, то мы введём вам противорезусный иммоноглобулин, и до родов о резус-конфликте можно будет не переживать. Если же после родов он подтвердится, как только мы сделаем ребёнку анализ крови на резус-фактор, то повторим инъекцию иммуноглобулина. Это предотвратит резус-конфликт при будущих беременностях.

От всего сказанного закипает мозг. Это опасно. Для организма ребёнок может стать как паразит, как бактерия или вирус, от которых необходимо избавиться. При идеальных условиях я бы знала об Эдварде всё. Какая у него группа крови, а какой резус-фактор, и болел ли он в детстве ветрянкой или чем-то подобным. Но как раз этого я и не знаю. Сама виновата. И в том, что он по-прежнему не отвечает на мои звонки, тоже. Я пробую пару раз с разницей в час или полтора. Звонок проходит, гудки звучат, но ответа нет. Теперь же речь не только о нас, а о ребёнке, которого я не смогла бы убить, что бы ни было. Надо ехать к Эдварду домой. И ждать там, если потребуется. Если он не дома. А он наверняка не дома. Я приезжаю на такси, и только у парадного входа меня осеняет, что я всегда приезжала с Эдвардом, и мы поднимались на лифте с подземной парковки. В сам дом с улицы так просто не попасть. Но через прозрачные двери я вижу консьержа за стойкой. И что теперь? Стучаться? Так глупо. Пришла, а как зайти, не знаю. Я не запомнила номер квартиры. Я решаюсь и стучу костяшками, чтобы было слышно. Консьерж поднимается из-за своего стола и выходит через первые двери, чтобы спуститься ко вторым, толкая их после нажатия на кнопку.

- Здравствуйте. Могу я вам чем-то помочь?

- Здравствуйте. Вы, наверное, меня не помните, но я была здесь несколько раз. Я к Эдварду Каллену. Он живёт наверху.

- Нет, я вас узнаю. Его сейчас нет. Но можете подождать в холле. Правда, я не могу сказать, когда он вернётся. Бывает, он возвращается поздно.

- Я подожду.

Время уже четыре часа дня. Насколько поздно он может вернуться? В восемь? В десять? А если я проголодаюсь? У меня с собой нет ничего за исключением одного зелёного яблока. Я обедала после осмотра, но если пройдёт хотя бы часа три, я наверняка снова захочу есть. Или ребёнок захочет. У них тут только кулер с водой. Ещё бы. Пусть это и элитный дом, никто не говорил, что в фойе время от времени будут накрывать шведский стол для чьих-либо гостей, которые явились без предупреждения к отсутствующему сейчас хозяину квартиры. На протяжении следующих двух часов в дом заходят и выходят много людей. Кто-то буквально сразу вновь уходит, заезжая, вероятно, за некой вещью. Кто-то возвращается насовсем или на долгое время и спрашивает у консьержа насчёт корреспонденции. Иногда он отвечает на звонки, кладёт трубку, только чтобы поднять её снова для вызова такси, а потом уведомляет звонившего, когда спускаться. Но за некоторыми людьми приезжают водители на крутых автомобилях. Этот дом словно улей. И почти все, кто оказываются в фойе, смотрят на меня. И чего ради? Я могу даже не узнать, когда приедет Эдвард. Ему необязательно нужна корреспонденция в срочном порядке. Тогда зачем он станет заглядывать с парковки в холл, когда можно, как и всегда, сразу подняться в квартиру? Я поднимаюсь с места и подхожу к консьержу.

- Не могли бы вы позвонить мистеру Каллену? Он мог уже приехать.

- Срабатывает сигнализация, когда кто-то входит в квартиру. Я вижу это на мониторе. У мистера Каллена ничего не срабатывало. Я вам сообщу, если такое произойдёт.

Я продолжаю ждать. Вскоре снаружи опять останавливается машина, и через несколько мгновений с переднего пассажирского сидения вылезает человек. Это Эдвард. Он наклоняется к окну что-то сказать, одновременно стягивая пиджак и оставаясь в синей рубашке, но я не уверена, что это всё, что он делает. Может, он уже и забыл обо мне, и его подвезла девушка, которую он целует. Я не могу видеть, кто за рулём. Эдвард отворачивается от автомобиля и, за секунду преодолев расстояние до дверей, входит в подъезд. Я поднимаюсь на ноги одновременно с притяжением двери к магнитному доводчику.

- Здравствуйте, мистер Каллен, - подаёт голос консьерж. - С возвращением...

- Здравствуйте. Газеты, пожалуйста.

- Да, сэр. И ещё вас ждут.

- Санта-Клаус? - язвит Эдвард, забирая газеты. - Скоро же Новый год.

- Нет, не Санта-Клаус.

- Эдвард.

Я окликаю его тихим голосом, что всё равно разносится по холлу из-за его размеров и эха. Эдвард поворачивается, его взгляд медленно скользит по моему лицу, но Эдвард избегает смотреть именно в мои глаза. Осознанное игнорирование их. Это действие отзывается колющей болью в сердце. Она проникает только глубже, когда его бесшумный вздох становится воздухом.

- Зачем приехала?

- Всё за тем же. Давай поговорим. Прошло время.

- Пойдём.

Мы поднимаемся на лифте на его этаж. Я едва верю, что это правда. Эдвард открывает дверь квартиры и проводит неким устройством по датчику на стене. Это и есть та самая охранная сигнализация? Я прохожу внутрь, пока Эдвард не передумал меня впускать или говорить со мной.

- Ты приехал не на своей машине.

- Ждала меня, чтобы поговорить о тачке, Белла?

- Нет.

- И хорошо. Потому что моя сестра, что подвезла меня, может вскорости здесь появиться, а у неё особенный нюх, когда в моей жизни что-то не ладится. Она не твоя фанатка. Проходи в гостиную, я сейчас приду.

Я сажусь на диван, на котором мы неоднократно занимались сексом. Самыми разными способами, какие только приходили в голову. В самых разных позах. Мы отдавали друг другу себя, но иногда это было лишь для одного из нас. И всё равно ощущалась взаимность. Как я этого не понимала или не хотела признавать? Эдвард входит в комнату, садясь в кресло наискосок от меня. Не на диван рядом со мной. Я обхватываю ногу сбоку. Столько эмоций разом я не испытывала с самого момента расставания. Чувства насчёт беременности наслаиваются на то, что Эдвард не знает и выглядит во многом враждебно, и это едва ли способно мне помочь.

- Ты ещё злишься?

- Да.

- Эдвард, прошло уже столько недель, и...

- Меня поимела ты, потом меня поимел твой недобывший, когда его жалкий адвокатишко содрал с меня ещё пять тысяч. Мне похуй на деньги, я бы заплатил и двести, чтобы покончить с тем эпизодом. Но ты часть того эпизода. И я не нравлюсь себе без тебя. Поступки, что я совершаю. То, как я себя веду и с какими людьми провожу время. Я снова становлюсь тем Эдвардом Калленом, который никогда не стал бы убираться в туалетах за людьми. А потом я приезжаю сюда, и... - Эдвард смотрит на то, как я касаюсь себя. Всё ещё никакого зрительного контакта. - И начинается самое хреновое. Правда. Что тебя здесь нет. И вот это не заменить, не приглушить и не компенсировать сексом с какой-то случайной женщиной. Но и с тобой я не хочу просто устраивать секс-марафон раз в несколько дней. Больше не хочу. Если тебе хреново без секса, если ты пришла только из-за этого, то придётся поискать его где-то ещё.

- Ты думаешь обо мне так плохо?

- У меня было предостаточно времени думать, Белла. Я передумал до хуя всего, - выдыхает Эдвард, его рука сжимается в кулак до побелевших костяшек. - Что я люблю тебя, а потом что это ни хрена не любовь, а просто одержимость. Что всё пройдёт, нужно только время. Но сколько его уже блять прошло. Однажды я напился почти вдрызг и хотел кое-что попробовать. Тупо кого-то трахнуть. На одной вечеринке. Был там вместе с сестрой, - наверняка он говорит о том самом вечере, фотки с которого я видела в сети. - Она куда-то ушла, и я кое-кого уломал.

- И ты это сделал? Дошёл до конца?

- Нет. Это была не ты. Не твой запах. И не такая кожа, как у тебя. Не те прикосновения. Не те ощущения. Всё во мне осталось мёртво. У меня на неё даже не встал. Ну а у тебя как дела в этой сфере?

- Зачем этот вопрос, Эдвард?

- Ты приехала, ты сидишь передо мной, и я рассказываю тебе, как хотел переспать хоть с кем, чтобы выкинуть тебя из головы хотя бы на семь минут. Что ты чувствуешь, когда я говорю об этом?

Я отворачиваюсь от него. Я не смогу ответить, смотря в его глаза, когда он так пожирает взглядом. Но я смотрю ему в грудь. Та уж слишком часто приподнимается и опускается. Ему неспокойно, как и мне. Он напряжён. Больше или меньше, не знаю. Наверное, пока меньше. Потому что пока речь просто о нас двоих. Не о троих.

- Опустошение. Я чувствую опустошение. Мне пусто без тебя в своей квартире, в своей жизни и даже в теле, и я не о сексе, а об ощущениях от такого одиночества, но лучше так, чем если ты на самом деле когда-то будешь с другой, и мне придётся узнать. Ты не можешь пообещать, что этого не случится.

- Не могу. Но есть слова, которые в моём понимании это и подразумевают. Что мне не нужно много женщин, и даже две не нужны. Что нужна лишь одна, и я бы хотел состариться с ней, а там как получится. Я не говорю эти слова каждой, с кем сплю. Слова эти это...

- Я люблю тебя.

- Да, эти слова. В моём понимании они как гарантия. Обещание заботиться и не оставлять в трудную минуту, слушать и стараться понимать, а если невозможно понять, то просто принимать человека таким, каким он есть. Я принимаю тебя, Изабелла.

- Ты не понял, так ведь? Я тебе призналась. Я люблю тебя, Каллен. Теперь моя очередь спрашивать, что ощущаешь ты.

Он усмехается. Но это не обычная его усмешка. В ней сквозят печаль и неуверенность. Эдвард поднимает руку на уровень лица, прежде чем коснуться щеки и потереть кожу, не сводя взгляда с моих глаз.

- Оцениваю вероятность того, что ты не уверена в том, о чём говоришь. Когда ты произносила эти слова в последний раз до меня?

- Если скажу, что никогда, для тебя этого достаточно?

- У тебя есть глупая привычка. Отвечать вопросом на вопрос. Я её едва выношу.

- Но выносишь.

- И принимаю. Поженимся?

Чего? Упаси Бог. Нет. Я не хочу замуж. Достаточно того, что я беременна. Я приехала не для того, чтобы раскрутить его на брак по залёту. И наверняка с ним невозможна тихая свадьба в семейном кругу, что произошло бы быстрее и точно раньше, чем появится живот. Не хочу, чтобы все глазели и думали разное, в том числе и нелицеприятные вещи про меня. Что я изначально всё спланировала, и это ни хрена не случайность. Залёт. Я всё ещё не сказала. Но сейчас вроде самое время. Я нервно вытираю вспотевшие руки о юбку, но они всё равно остаются влажными.

- Твои родные будут в шоке.

- Думаю, не меньше твоих. Но иногда всем нужна встряска.

Эдвард встаёт с места и пересаживается ко мне. Просто рядом. Без прикосновений. Лишь наблюдая за мной. Я думаю, насколько его хватит не касаться, и как всё будет, когда я скажу про ребёнка. Он будет повёрнутым на моём животике или нет?

- И как ты всё хочешь?

- Поскорее. Мне не нужна шумиха, если ты об этом. Но с детьми торопить не буду. Знаю, ты пока не хочешь. Поживём для себя.

- Да, но тут такое дело. У нас уже есть ребёнок. Точнее, будет, - начинаю я и едва не заикаюсь, потому что мне страшно. Мне реально страшно, как он воспримет. Я бы лучше написала сообщение. Однако это будет странно, я понимаю. Странно и по-детски. - Месяцев через шесть. Вот так, да.

Я помню, он хочет детей. Мы столько говорили об этом просто в контексте того, что такое желание у него есть. Это было чем-то абстрактным, чем-то, что он будет осуществлять с другой, не со мной. А теперь... Ну вот она я.

- Ты беременна?

- Ну да. Полагаю, это мой косяк, и...

- Вау. Охуеть, - громко выдыхает Эдвард. Не успеваю я снова вдохнуть после собственного выдоха, как Каллен придвигается ко мне вплотную и обхватывает правую руку, которой я так и тереблю юбку сбоку. - Теперь мы точно должны пожениться.

- Только не говори, что для тебя важно, чтобы ребёнок непременно родился в браке.

- Вообще-то важно.

- Вообще-то рано или поздно он или она научится считать, а в своё время узнает правду и о том, откуда берутся дети, и определит, что свадьба случилась позже. Мы не будем врать ребёнку.

- Не будем, но пожениться всё равно надо в ближайшее время, - с соблазнительной настойчивостью шепчет Эдвард, перемещая ладонь к моей ноге и обхватывая у колена, поглаживая кожу пальцем. - Ты давно знаешь?

- Давно.

- Сказать собиралась?

- Собиралась. Но, наверное, не прямо сейчас, - я касаюсь его бедра. Полузабытые ощущения от прикосновений к нему вспыхивают в теле возбуждением. Сейчас нельзя. Вероятно, нельзя. Я не спрашивала у врача про секс. Можно, или лучше воздержаться, учитывая определённые проблемы. - Надо об этом поговорить. Мне нужно пройти тест на резус-антитела, чтобы определить...

- Нет ли резус-конфликта. Я слышал об этой херне. У маминой коллеги такое было. У тебя отрицательный резус?

- Да, и если у тебя положительный, то есть вероятность, что ребёнку будет не очень хорошо. Мне всё подробно объяснили. Я не знаю ни твой резус, ни других вещей о твоём здоровье.

- У меня тоже отрицательный резус. Ничего плохого с ребёнком не случится.

Каллен медленно наклоняется ко мне. Его лицо всё ближе и ближе. Неужели он вот-вот меня поцелует? Это действительно происходит. Впервые за много дней и недель его губы мягко накрывают мои, но нежность не длится долго. Мужской язык сплетается с моим, а кроме того я ощущаю звук от столкновения зубов, как только поцелуй становится глубже. Эдвард наваливается на меня, но не слишком, и я только-только скольжу ногой между его лодыжками, испытывая нехватку кислорода, когда мимо кто-то проходит, замирая со стуком каблуков. Сестра? Она реально здесь, и Эдвард говорил серьёзно? Он приподнимается, но просто поворачивает голову в ту самую сторону.

- Элис. Привет.

- Это она?

- Она.

- Чудненько. Значит, Белла. Итак, Белла, мой брат...

- Наверняка до хуя натерпелся из-за меня. Я не собираюсь это оспаривать. Но мы друг друга не знаем, и вот это... Как насчёт того, чтобы изобразить, что мы только знакомимся, в другой раз? В любой день, когда у тебя будет время.

- В любой день, когда у меня будет время, ты можешь быть где-нибудь посреди поля с нестабильной сотовой связью.

- Я перезвоню, как только она станет стабильной.

- Ну увидим.

Его сестра молча уходит. Но не совсем, как можно было бы предположить, а на кухню. Я слышу, как Элис начинает греметь чайником, наливая в него воду, видимо, чтобы сделать чай. Примирительный секс в таких условиях точно мне не светит.

- Двенадцать недель?

- Да.

- Снимок есть?

- Дома. Твоя сестра меня ненавидит.

- Не преувеличивай, Белла. Скажем про свадьбу, и она оттает как по волшебству. Элис обожает праздники, - видимо, уловив изменения в том, как я на него смотрю, Каллен поспешно добавляет. - Скажем не сегодня и не сейчас. Но скоро, да? Скажешь сначала своим.

Сказать своим родителям едва ли меня пугает. Это не родители Каллена, которых я и в глаза не видела, а уже сообразила им внука или внучку. Так что я рассказываю родне буквально через пару дней за ужином у них дома. Потом за мной должен заехать Эдвард. Все эти дни я провела у него. Исключительно в платоническом смысле. И ходила в основном в его рубашке. Сестра с тех пор больше не появлялась. И вроде даже не звонила. Правда, он уезжал на работу, и Элис могла звонить, пока он был там.

- Без кольца? - интересуется мама. - Не подумай ничего такого, главное, чтобы ты была счастлива, но...

- Ты же знаешь, я не люблю украшения. Их легко потерять.

- Но это другое, Белла. Это не просто украшение.

- И всё равно легко потерять. С моей работой и тем более.

- Вы же ещё не назначили дату? - папа делает глоток воды, запивая свои витамины, и ставит стакан обратно на стол, прежде чем спросить одновременно с движением руки. - В январе прохладно.

- А к марту будет виден живот.

- Всё равно его родные поймут, что ребёнок зачат до брака, Белла.

- Пусть понимают, папа, но потом. Мне и так хватает переживаний по поводу них.

Эдвард намерен познакомить нас в течение недели. Исходя из того, что я слышала, его родители вроде адекватные люди, но всё же они богатые. Возможно, претенциозные и с завышенными требованиями к тем людям, с которыми встречаются их дети. Могу только представлять, где живут такие люди. Потому что я совсем не представляю.

- Ты же там поела? - спрашивает Эдвард, когда мы входим в его квартиру. Я быстро разуваюсь, потому что очень хочу в туалет. Бокал чая на дорожку явно был лишним. - Если нет, то мама положила мне еду с собой. Могу разогреть.

- Нет. Я ела. И даже пила много чая и воду. Пиздец. У меня сейчас лопнет мочевой пузырь.

- Не выражайся. Ребёнок всё слышит.

- Значит, ты тоже не будешь при нём выражаться?

- Буду стараться.

Когда я выхожу из ванной, на ходу снимая джинсы, Эдвард выгружает контейнеры в холодильник. Их два или три, и все нормального размера. В такие может поместиться немало еды. Он разворачивается ко мне и замечает мой взгляд, которым я всё ещё продолжаю смотреть на уже закрытую дверцу.

- Всё хорошо?

- Ты прикрепил снимок на холодильник?

- Точно. Хочу видеть его почаще. Это первое фото нашего ребёнка.

Эдвард подходит ко мне и касается правой рукой всё ещё плоского живота. Я смотрю на живот чаще, чем ожидала сама от себя. Когда переодеваюсь или когда моюсь в ванной, или когда просто лежу в кровати. Но пока он всё такой же, каким и был. Ровный и ничем не выдающий беременность. И, тем не менее, внутри меня уже почти полноценный ребёнок. С руками, ногами, шеей, внутренними органами и головой. В прошлый раз мне даже показывали пуповинный канатик, но я не совсем запомнила, где именно он располагается на зернистом изображении. В прошлый раз Эдварда ещё не было рядом, и у него есть только это фото.

- Не верится, что внутри меня маленький человек, а я вроде прежняя. Физически прежняя. Не считая желания часто писать.

- И твоей груди. Она чуть увеличилась.

Эти слова в сочетании с взглядом пробуждают во мне колоссальное по силе желание. Всего шаг, и Эдвард стискивает меня в объятиях, шумно втягивая воздух. Мы не были вместе словно вечность и едва целовались в эти дни. Какой-то частью себя я уж стала думать, что он будет избегать секса из-за ребёнка. Бояться его задеть или что-то такое. Хотя когда я звонила врачу сообщить про резус и уточнить насчёт анализов, она сама заговорила про секс. Что у многих пар возникают такие вопросы, и что это не опасно, если нет противопоказаний, а у меня их нет. Но я и не думала, что мы займёмся любовью сегодня. Сейчас. Каллен подсаживает меня на барную стойку. Я протягиваю руку расстегнуть ширинку, но натыкаюсь на чёртов ремень. Приходится заняться им уже обеими руками. Мне щекотно, когда Эдвард вместо помощи скользит ладонью по внутренней стороне бедра, всё приближаясь туда, где я уже чувствую собственную влагу. Ощущение сменяется нервозностью, как только он проникает под трусики и гладит пальцем, прежде чем надавить. Я едва справляюсь с ремнём, пылко дыша, как Эдвард уже тянет мои трусики вниз.

- Эдвард, подожди. Я не совсем...

- Ничего не изменится. Ты всё так же прекрасна.

- Я люблю тебя, Эдвард.

Я позволяю ему всё. Он продвигается в меня нарочито медленно. Ласково и до одури нежно. Мы действительно занимаемся любовью. С каждой новой секундой, с каждым следующим толчком я вижу всё больше различий от того, как стихийно у нас всё было раньше. Сейчас тоже стихийно, но мягко. Лишь на пике Эдварду изменяет его выдержка, его самоконтроль, и он проникает, не щадя. Он толкается членом, пока не иссякают силы. Пока я не замираю без движения под ним, вся охваченной негой и ощущением его веса. Эдвард так тяжело дышит. Я становлюсь мокрой ещё и от того, что это самое дыхание влажно стекает по моей шее потоком горячего воздуха, когда задыхающийся голос раздаётся у меня над ухом.

- Можно я нам всё организую? Свадьбу и всё прочее?

Я едва не отвечаю согласием. Способ ни о чём не думать и переложить всё на него, раз он и сам этого хочет. Никакой суеты и возни с организацией, с выбором места или с подбором агентства, чьи сотрудники скоординируют всё и всех. Это было бы нереально здорово. Но это и моя свадьба тоже. Если она первая и единственная, то другой у меня не будет. Я не хочу, чтобы решали за меня.

- Всё?

- Или можем вместе. На самом деле я бы этого хотел. Ты же тоже хочешь? По-моему, тебя не вдохновляет мысль, что я всё сделаю сам. Ты сузила глаза, значит, ты точно не в восторге.

- Не в восторге. Я сама выберу место. Может, даже пока буду в отъезде.

Спустя всего один день я отправляюсь в очередную рабочую поездку. Насколько я могу судить, Каллен не очень-то этому и обрадовался, но ни слова протеста так и не сказал. В поезде при встрече в коридорах Эммет посматривает на меня иначе, чем обычно, и в очередной такой раз я говорю со всей своей прямолинейностью.

- Кивни, если он тебе сказал.

Эммет кивает. Молодец. Все молодцы. И Каллен тоже, что прежде не спросил моего мнения. Пусть бы потом он поступил по-своему, но даже не посоветоваться со мной...

- Ты с кем-либо это обсуждал?

- Нет. Эдвард мой друг, а ты... вы его невеста.

- Он и это упомянул?

- Только это. А что ещё?

- Ничего, - отвечаю я. Он знает лишь про свадьбу. Не про ребёнка. Так значительно лучше. - Иди работай, Эммет. И можешь обращаться ко мне на «ты».

В тот же вечер, находясь в номере отеля, я говорю с Эдвардом по видеосвязи. Он настоял. Что теперь это правильно, уместно, и ему хочется меня видеть, а не просто слышать, как раньше. Но убедило меня лишь то, каким голосом он признался, что разговоры со мной в то время не всегда были ему приятны. Голос то был низко звучащий, тусклый, и если бы у голосов существовал цвет, то голос Каллена я бы определила, как чёрный. Мрачно чёрный, сплошная чернота поверх прежде чисто белого листа.

- Когда ты успел сказать Эммету насчёт свадьбы?

- Вчера. Попросил быть моими глазами. Присматривать за тобой. Но ненавязчиво. Он навязчивый?

- Нет. Но я заметила.

- Ещё бы. В противном случае я бы сильно удивился, - он передвигается в кровати, поправляя подушку. Я любуюсь его обнажённым торсом, мышцами, что приходят в движение под кожей, когда Эдвард шевелится. Первым делом, когда приеду домой, затащу его в постель и проведу языком по соску. Правда-правда. Я на полном серьёзе. - Ты в порядке? Ничего не беспокоит?

- Нет, ничего. Всё отлично. Сегодня совсем не было токсикоза.

- Это хорошо. Если так и будет, поедем знакомиться с моими родителями в четверг?

- В их дорогущий особняк, где та картина висит где-нибудь, где её видно сразу?

- В холле. Да, в этот дом. Но он не дорогущий. Просто дорогой.

- Ну да, - так я и поверила. Всё равно же дорогой. Очень дорогой. Как меня только угораздило залететь? Теперь придётся породниться и дружить. Ради ребёнка. - Послушай. Я хочу кое-что спросить.

- И что же? Думаю, не о том, можем ли мы заняться сексом по телефону. Но мы можем. Я полностью к этому открыт, - не без ухмылки сообщает Каллен, забрасывая руку за голову. - Если ты захочешь. Сейчас или в другой день. Так о чём вопрос?

- Ты подаришь мне кольцо?

Блять. Я не должна была спрашивать вот так. Прямо в лоб. Но я хочу иметь его кольцо. По какой-то причине хочу его носить, видеть на своём пальце и чувствовать круг на коже. Вот вам и просто секс. Это уже давно переросло в нечто большее. В желание погрузиться в человека, прорасти в самые потаённые его мысли, узнать всё о его потребностях и мечтах. Сплестись эмоционально. Каллен покачивает головой, но не хмурится, нет. Только кажется застигнутым врасплох, отчего проводит языком по губам и потом трёт ими друг о друга, закусывая губу на несколько секунд, прежде чем освободить её из плена и вонзить в меня взгляд через экран.

- Подарю. У меня оно уже есть. Но я думал, что придётся его просто где-нибудь хранить.

- Не придётся. Какое оно?

- Приедешь домой и увидишь.

Домой... Я пока не воспринимаю квартиру Каллена, как дом. Хотя по возвращении в город он встречает в меня, и мы едем к нему. Я запускаю его стиральную машину для стирки своих вещей, не спрашивая, можно ли, или я должна поехать для этого к себе. Почему-то я уверена, что можно всё, и что даже если спустя несколько месяцев у меня вдруг отойдут воды, пока я буду стоять на ковре, Каллен не будет переживать о нём ни минуты. Я затаскиваю его в постель, и там же после бурного проявления любви он достаёт из тумбы коробочку с кольцом.

Я открываю крышку сама. Не сразу, как Эдвард передаёт коробочку мне, но почти сразу. Внутри в специальной прорези зажато кольцо с ромбовидным орнаментом. Без камня или бриллианта. Просто золотое и гладкое. Красивое. Охуенно красивое. Камень бы только его портил.

- Надеть? - голос Эдварда после секса иной. Смесь учащённого придыхания, слов, что звучат почти неслышно, и возбуждения, которое ещё не ушло до конца. - А ты наденешь мне. К нему есть такое же для меня.

- Парные кольца?

- Ничего кардинально не изменится. Просто несколько обязательств. Не игнорировать звонки даже в случае ссоры, ночевать дома за исключением дней на работе и спать в одной кровати, опять же несмотря ни на что.

- Не игнорировать звонки распространяется и на тебя?

- И на меня, - кивает Каллен. - И я буду предупреждать, если задерживаюсь. А по хозяйству наймём помощницу и, когда придёт время, можем обсудить вопрос по няне.

- Хорошо. Но я должна выбрать её сама.

- Я и не сомневался. Ещё предложения?

- Нет. Хотя... Я хочу ходить на свидание куда-нибудь вне дома как минимум раз в две недели. Лучше в кино. Но иногда можно и в ресторан.

- Принято.

Он просто ухмыляется. И когда достаёт собственное кольцо, и когда я надеваю его ему на палец, и когда окольцовывает меня. Похоже, что теперь именно с этого поезда мне уже не сойти. Это первый раз, когда меня посещает данная мысль, но далеко не последний. Время идёт, и я знакомлюсь с родителями Каллена в их шикарном особняке. Не таком уж и шикарном на самом деле. В нём могло быть, скажем, восемь ванных, но их всего три, а комнат шесть. Четыре, если не учитывать гостиную и ту комнату, что отдана под бильярдную. Но он находится у самой кромки океана, и внутри почти на каждом шагу мрамор, дерево, кожаная мебель и картины. Пока мать Эдварда собственноручно заканчивает с приготовлением ужина, Каллен проводит мне экскурсию по дому, весьма быстротечно приводящую нас в комнату, которая явно считается его.

- Вроде твои родители нормальные.

- Смотря, в каком смысле.

- Не снобы. И приветливые. В этом смысле.

- Я так и говорил, - своим комментарием он заставляет меня устыдиться, что я не особо верила. Я и стыд казались мне вещи несовместимыми, но в отношениях с Эдвардом и из-за него у меня словно изменилось сознание. Стали другими мысли, а я будто остепеняюсь так, как это только возможно с моим образом жизни. - Скажем им в конце вечера или перед ужином?

- Точно не перед ужином и не в конце вечера. Минут через пятнадцать я буду больше готова. Мы же скажем лишь про свадьбу, правильно?

- Если бы приехали в кольцах, и говорить бы не пришлось. Но вообще я думал сказать про всё.

- Твоя сестра не будет особо счастлива.

- И что? Это мой выбор. Я же не говорю ей, с кем встречаться.

- Но у нас другое.

- Почти то же. Я не собираюсь давать ей советы и по поводу того, за кого выходить замуж, - прикасаясь, Каллен продвигает руку мне между ног поверх брюк. Я перемещаюсь, неспособная сдержать потребность быть ближе. Его потребности явно схожи. Он заигрывает с замком и берётся за собачку, но, неожиданно отпуская, устремляет ладонь к моему животу. Там всё ещё ничего нет. Всё тот же плоский живот. Но, кажется, Каллену плевать. - Знаешь, что я думаю о нём?

- Нет. Что?

- Что он или она должны взять лучшее от нас двоих. Но что на самом деле этот мир так испорчен, что этот ребёнок ничего нам не должен. Что он сам по себе будущая личность, а не наш вечный придаток, и что это мы ему должны. Ты же от меня не сбежишь?

- Не сбегу.

Нас зовут вниз. Когда за ужином Элис смотрит на меня, то её взгляд выражает недоверие. Она хмурится во время рассказа о том, как мы познакомились, и что-то бурчит себе под нос, что я не слышу, но Эдвард как будто читает по губам или просто знает всё, что у неё на уме. Он хмурится точь-в-точь, как сестра, прежде чем опустить руку на моё колено под столом. Это словно знак. Сейчас.

- Я хочу поговорить. Раз уж вы все собрались, то это подходящий случай, чтобы сказать, что я сделал Белле предложение. Белла его приняла. Поэтому мы женимся. И ещё примерно через шесть месяцев у нас будет ребёнок.

Никто ничего не говорит на протяжении целой минуты. Плюс-минус. Отец Эдварда моргает, мать дотягивается рукой до ладони супруга, которой тот держит вилку, не успев вновь поднести её к тарелке, а Элис закашливается, но ненадолго, и её колючий взгляд скользит по моей фигуре. От него по коже буквально проходит озноб.

- Залетела, значит, - изрекает сестра. - Ну здорово. Умно. От правильного человека.

- Ты говоришь о моём ребёнке, Элис, не забывай. Белле не нужны мои деньги. Она и не знала о них, когда мы начали...

- Начали заниматься сексом. А теперь у тебя любовь?

- Следи за языком. Сама-то тот ещё магнит для альфонсов.

- Достаточно. Прекратите оба, - к моему удивлению, вмешивается не мистер Каллен, а его жена. - Я не желаю слышать подробности сексуальной жизни ни одного из вас. После той истории с Квентином Элис настороже, и мы больше об этом не вспоминаем, Эдвард. Теперь что касаемо всего остального. Если всё правда, и дело не в деньгах, то...

- Белла легко подпишет брачный договор, - заканчивает мистер Каллен. - Это чистая формальность.

- Не вопрос. Подпишу. Окей.

- Нет, Белла не станет подписывать эту хрень.

Рука Эдварда смыкается вокруг моей ноги. Ощутимо болезненно даже через ткань. В чём проблема? Я подпишу всё, что угодно. Не имеет значения, если так его родители смогут удостовериться, что в случае разлада я готова уйти, в чём пришла и с чем пришла, и мне не нужны какие-то дивиденды или огромные выплаты от прибыли их компании.

- Я подпишу, Эдвард. Всё нормально. Мы можем обсудить это потом, - и я спрашиваю, только чтобы разрядить обстановку, а не потому, что всерьёз собираюсь готовить. Вроде не собираюсь. Хотя миссис Каллен, и правда, готовит хорошо. Всё в тех контейнерах оказалось весьма аппетитным. - Это очень вкусный салат, миссис Каллен. Не скажите мне название? Я бы нашла рецепт в интернете.

- Лучше я его напишу. Но проконсультируйся, пожалуйста, с врачом насчёт того, всё ли допустимо тебе сейчас есть.

Миссис Каллен засыпает Эдварда вопросами по поводу даты. Он просто говорит, что мы ещё не продвинулись так далеко, но что это будет камерная свадьба. Я сама ему так сказала. Что хочу что-то только для своих. Элис в основном молчит, но выпивает фужер шампанского, когда их с Эдвардом отец открывает бутылку и предлагает тост за нас. Всё это так сюрреалистично. И чуточку нелепо. Потому что у меня спрашивают номер телефона моей мамы. Миссис Каллен хочет познакомиться с моими родителями. По её взгляду, направленному на мужа, понятно, что должен хотеть и он. Оторваться от своих дел и прийти, куда скажут, тогда, когда скажут. Жуть какая. Но, с другой стороны, они взрослые люди. Разберутся без меня. Я только предупрежу маму, и всё.

Когда мы собираемся уходить, Эдварду снова собирают контейнер с едой. Я пока иду в туалет на дорожку, чтобы не приспичило в машине. В ванной для гостей тоже всё есть. Жидкое мыло, что приятно пахнет, и ароматическое бумажное полотенце для рук. Здесь царит та же чистота, что и во всём доме. Ни следа пыли, высохших капель воды на зеркале или налёта на сантехнике. Понятное дело, что это заслуга персонала, но его тоже надо суметь правильно выбрать. Миссис Каллен со всех сторон кажется женщиной, преуспевшей и в создании семьи, и в карьере, а мистер Каллен, по-моему, ловит каждое её слово. Всё прямо как в моей семье. Есть надежда, что наши с Калленом родители поладят, и разница в финансовом положении не сыграет здесь значительной роли. Я выхожу из ванной. Снаружи ждёт Элис. Именно ждёт, а не поджидает с внезапным появлением из-за угла.

- Слушаю.

- Мы не подруги, - начинает она, - и не уверена, что когда-либо ими станем.

- Аналогично.

- По какой-то причине мой брат выбрал тебя. Если, и правда, любишь его, то всё нормально, тебе не придётся держаться со мной настороже и думать, что я слежу за тобой или что-то такое. Но если хоть раз увижу, что Эдвард несчастен, если он хоть раз на это намекнёт, то я стану твоим врагом. Можешь продолжать любить свою работу, но моего брата ты должна любить больше. Просто как женщина. Мамочка ему не нужна. Домработница тоже.

- Круто.

- И ещё. Даже если ваша свадьба будет в лесу, я хочу получить приглашение по всем правилам.

- Она не будет в лесу. Но я тебя поняла.

Эдвард поднимается за мной. Он не спрашивает, всё ли у нас в порядке. Точнее, не спрашивает голосом, но по взгляду и так очевидно. Я прощаюсь с Элис, которая не идёт с нами вниз. Достаточно и родителей, что закрывают за нами дверь. Контейнер с едой уже в машине. Я вижу его, оглядываясь, чтобы положить туда сумку.

- Никакого брачного контракта. Я поговорю с отцом. Он не заставит нас.

- Ты придаёшь слишком много значения листу бумаги.

- Ты же понимаешь, для чего нужны брачные контракты?

- Для того, чтобы бедная жена не могла обобрать богатого супруга до последней нитки, даже если он сунет свой детородный орган, куда не надо, и будет целиком виноват сам. Но я не претендую ни на чьи деньги, как и сказала. Так что...

- Ладно. Но у нас будет ребёнок, так что ты можешь претендовать и после этой чистой формальности.