Фанфики
Главная » Статьи » Фанфики по Сумеречной саге "Все люди"

Уважаемый Читатель! Материалы, обозначенные рейтингом 18+, предназначены для чтения исключительно совершеннолетними пользователями. Обращайте внимание на категорию материала, указанную в верхнем левом углу страницы.


Мужчина без чести. Глава 7
От автора: эмоциональность для меня неотделимая часть этой истории. А осталась ли в Эдварде мужественность каждый для себя решает сам...

Глава 7


Мой любимый, мой родной -
Будь со мной, будь со мной;
Самый лучший на Земле!
Ты только мой, только мой!

Унеси меня высоко.
Я не боюсь, ведь я с тобой -
Мне свободно и так легко;
Ты только мой, навеки мой!


Багровое солнце клонилось к горизонту. Тонкие розовые линии, отходя от круглого небесного светила, сплетались с желтоватыми облачками, кучками собирая их на небосводе. Это зрелище очень напоминало картинку из доброй детской книжки, где маленькие добрые герои, любуясь таким закатом, понимали, что живут не зря.

Как правило, на экране на такую сцену отводится пять-десять минут. И это в лучше случае. Но на самом деле, чтобы действительно полюбоваться закатом, нужно не меньше часа, а в идеале – двух. И без спешки, без лишних мыслей, без терзаний о напрасно теряемом времени. Эдвард по пальцам в состоянии пересчитать, сколько раз за всю жизнь наслаждался пейзажем в самом прямом смысле этого слова. Да и моментом тоже…

Вокруг слишком много бессмысленной беготни, слишком много никому не нужной торопливости и ускоренного времени, которого никогда и никому не хватает.

Вокруг слишком много дел, слишком много работы, встреч, звонков… сначала от первого шага до второго, потом от второго до третьего, потом от третьего и до четвертого… и уж если повезет когда-нибудь добраться до верхушки, до десятки, то, оглянувшись назад, можно и не найти причины, зачем поднимался по этой крутой лестнице. Жизнь – за спиной. А ценности в достигнутом верхе слишком мало, чтобы искупить потраченные впустую минуты.

Бывает, опьянение от победы накрывает собой – бывает, никто не спорит – и на какое-то время дает уверенность, что вот она – дверь в райскую жизнь. Последний шаг – и никаких забот, проблем, бесполезных попыток и разочарований.

Но как при любом опьянении – даже примитивном: алкогольном – трезвый рассудок возвращается, осознание приходит, и реальность своей неутешительной стрелой целится прямо в сердце. Цель достигнута – это так, но ни райской жизни, ни Эдема – ничего здесь нет. Пустота. Пустота, неизбежно преследующая человека, живущего одной мыслью. Она уходит – уходит и смысл существования.

Эдвард не до конца отдает себе отчет, с чего вдруг пустился в философствование, которое прежде если не презирал, то точно недолюбливал. Попросту здесь, на балконе, опираясь на деревянную раму белого окна, местами со слезшей краской, думать – единственное, чего хочется. И рассуждать. Это, по крайней мере, отвлекает.

Чьи-то маленькие пальчики обвивают его за талию из-за спины. Мягко, нежно. Он узнает их. Не дергается, не вздрагивает – узнает. И расслаблено вздыхает.

- Красиво, - тихонько, но восторженно шепчет Белла. Смотрит туда же, на закат, подмечая, что вид из окна сегодня скорее весенний, нежели осенний. Даже деревья, давно сбросившие листья, словно вот-вот выпустят почки.

- Необычайно теплая осень, - в такт мыслям жены замечает Каллен. Немного поворачивает голову, с удовольствием ощущая шелковистые каштановые волосы на коже.

- Оно всегда так, - отзывается девушка, тепло улыбнувшись, - кажется, что зима на пороге, а до нее еще сорок миль.

- Ты говоришь это в конце ноября…

- Я говорю это потому, что вижу, Эдвард, - она пожимает плечами. Она усмехается. И, привстав на цыпочки, целует его в щеку.

- А завтра тоже будет солнечно? – не без иронии интересуется Каллен. Но чуть-чуть надежды в словах есть. Они не звучат так уж безысходно. Наверное, всю безысходность стоит перенести на завтра. На день приема.

- Завтра – будет завтра, - оптимистично говорит Белла. Ни капли в своих словах не сомневается.

Эдвард поворачивается лицом к жене, на мгновенье разжимая, а затем снова соединяя за своей спиной ее объятья. Не от страха или боли, не от отчаянья или слез обнимает ее, а просто потому, что хочется. Потому что тепло, потому что спокойно, потому что радостно и приятно. И в этот момент – пусть короткий, пусть крохотный и зыбкий, – но ничего не гложет. Совсем.

- Тебе лучше? – озабоченно спрашивает мужчина, сплетая руки на талии жены.

- Угу, - она кивает, но потом, улыбнувшись, добавляет: - Но все равно, Эдвард, в первом триместре меня будет тошнить. И мы ничего не сможем с этим сделать.

- Да уж… единственный минус беременности, - неодобрительно поморщившись, докладывает Каллен.

На его слова Белла супится. И, поджав губы, недовольно выдает:

- У беременности нет минусов.

Их глаза встречаются. И в беллиных Эдвард видит настоящую обиду. Обвинение, пусть и завуалированное в святотатстве. Свою вину сразу же признает.

- Извини, - шепчет, - я не это имел ввиду.

Миссис Каллен закатывает глаза, носом утыкаясь в его шею. Молчит.

- Я к тому, что есть тебе все равно придется.

А вот подобное заявление вызывает у девушки смех. Она перестает дуться.

- Я вешу пятьдесят килограмм. Я физически не в состоянии есть три раза в день по два фунта, Эдвард.

- Вас двое.

- Он вряд ли пока ест больше меня.

Белла нежно хихикает, теперь с удовольствием прижимаясь к мужу. Обиды больше нет.

На балконе повисает молчание. Солнце опускается все ниже и ниже, облака алеют, а голубое небо становится серо-розовым.

Да, красиво. Белла права.

- Ты кому-нибудь сказала?

- Сказала о чем?

- О ребенке.

Она поднимает голову, с любопытством заглядывая ему в глаза.

- Нет.

- Я думаю, они все хотели бы узнать это, - поправляя каштановую прядку, замечает Каллен.

- Они узнают, - соглашается девушка, неопределенно мотнув головой, - позже… для меня главное, что ты знаешь. И ты признаешь.

Внутри у Каллена теплеет.

- Признаю, - говорит он. Робко улыбается.

По лицу Беллы расползается прекраснейшая улыбка. Произведение искусства.

- Помнишь, за свидание до того, как ты сделал мне предложение, - спрашивает она, обняв его покрепче, - я сказала, что только с тобой не чувствую себя одинокой.

- Да… хоть я и не мог понять, почему.

- О, тут все просто, - она заботливо поправляет ворот его рубашки, легонько прикоснувшись к губам, - просто ты никогда не оставляешь меня одну.

- Можно поспорить…

- Зачем? – недоумевает Белла. - Это очевидно. Я выросла в большой семье, Эдвард, но на самом деле очень редко это чувствовала. Элис и Розали старше, у них были свои игры… а мама с папой, наверное, просто не успевали… но так или иначе, я много времени проводила в одиночестве. А потом встретила тебя.

Эдвард хмыкает. Обнимает ее крепче.

- Так ты искала того, с кем можно скоротать пару лишних часов? – подшучивает он, взъерошив ее волосы.

- Почти, - девушка загадочно улыбается, - я искала того, с кем можно скоротать жизнь. И, если честно, не думала, что найду так быстро.

- Взаимно, миссис Каллен, - мужчина вздыхает, чмокнув жену в лоб. Наслаждается ее близостью, красивым пейзажем, тишиной и теплом уходящего дня, спокойствием… надеется сохранить это все и до завтра, для чертового осмотра. Чтобы перетерпеть. Чтобы вернуться сюда вместе с Беллой и, стоя на самом верхнем этаже дома, продолжать смотреть на заходящее солнце и большой дуб посередине главного парка. Это предел мечтаний…

После всего, что случилось, мысли и желания стали куда проще, куда прозрачнее. Появилась четкость, которой не хватало. И это, наверное, единственный плюс, который Эдвард смог отыскать во всей этой ситуации.

- Знаешь, той ночью… ну, с ключами… я уже тогда поняла, что нашла тебя, - напоминает о себе Белла, ненадолго задумавшись.

Эдвард опускает подбородок поверх ее макушки. Прикрывает глаза, окунаясь в тот момент, о котором она рассказывает. Воспоминание хорошее. Воспоминание – смешное. Но главное то, что он тоже понял это тогда. И чуть позже обязательно скажет это девушке.

Восьмого декабря две тысячи шестого она потеряла ключи. Единственный дубликат ключей от съемной квартиры, который был на руках. В половине одиннадцатого вернувшись домой, уставшая, голодная и продрогшая после почти полуторачасовой езды в ледяном автобусе, она недовольно покопалась в рюкзаке, надеясь достать чертовы железки поскорее и согреться-таки наконец возле батареи. Но, словно бы продуманной насмешкой, тот оказался пуст на предмет ключей. Даже после пятого осмотра, когда все содержимое без лишних раздумий было высыпано на пол. Тщетно. Тщетно и так, так жестоко…

Белла, как признавалась потом, еще долго не могла найти точной причины, из-за чего впала тогда в такую всепоглощающую истерику. Наверное в тот день, там, на грязных бетонных ступеньках, сидя перед закрытой дверью, пришло истинное значение слова «одиночество». В более глупом и безвыходном положении она еще не оказывалась: до родителей – три часа езды, Розали вообще по другую сторону Штата, у Элис очередная командировка в Пекин и квартира сдана на полгода… хуже просто не бывает.

Вариант оставался один. И, доведенная до последней грани отчаянья, девушка решилась его использовать. Достала телефон. Набрала номер. И мужественно слушая гудки, старалась придумать, как объясниться.

Мыслей о том, что делает – не допускала. При всей уязвленной гордости и самой настоящей нетактичности провести зимнюю ночь на ступеньках неотапливаемого коридора было последним, что бы она выбрала. Эгоистка…

Эдвард не ожидал звонка. Они договорились встретиться в субботу, в восемь, у входа в Центральный парк. А сегодня понедельник, к тому же, почти одиннадцать – чудовищная пропасть.

Но, стоило отдать Каллену должное, ответил он быстро.

- Изабелла?

Она зачем-то кивнула и только потом догадалась, что мужчина ее не видит.

- Да… Эдвард, извини, пожалуйста… но ты не мог бы ко мне… приехать?

Слова давались тяжело. Слов не хотелось говорить – этих, ему. Он нравился Белле. Впервые за все встречи с парнями – нравился. Непростительно было бы потерять связь из-за собственной глупости. Из-за чертового витания в облаках, когда нужно твердо стоять на земле. Чего стоило ей положить ключи во внутренний карман, чтобы точно не потерялись? Ан нет же, лишние три секунды предпочла потратить на то, чтобы поговорить с Лиз. Она же и подписала приказ об ее увольнении.

- Приехать? Сейчас? – в его красивом голосе недоумение и хмурость. Еще бы.

- Да… мне…

- Это что-то срочное, Белла? Ты в порядке? – ей чудятся неприятнейший нотки в этом вопросе. Они больно царапают сознание.

Ну вот, последнее, что имела – потеряла. Больше Каллен наверняка ей не позвонит.

- Да… - кое-как произносит на выдохе, прежде чем залиться слезами. Сглатывает всхлип и отключает звонок. Быстрее, скорее. Может, еще не поздно?..

Телефон послушно замолкает. Дисплей тухнет. Но через пару секунд загорается опять – звонок. Номер подписан и знаком. Ну конечно…

Белла терпит полминуты. Терпит, кусая губы и с раздражением глядя на злосчастную дверь. А потом, возненавидев мелодию некогда любимой песни, что есть силы жмет на красную кнопку. Мобильник отключается полностью. Теперь не позвонит. Теперь не позвонить.

Карта реальности, как объяснял Белле отец, это то, что человек ожидает или хочет увидеть перед собой. Он может пройти мимо лучшего друга, не заметив его, только потому, что того нет в карте реальности – неделю назад уехал в отпуск, который неожиданно сорвался. Такое бывает.

Вот и в этом случае Белла многое ожидает увидеть – вплоть до звездочек перед глазами, как в детских мультиках, но только не Каллена. За рекордный срок с одного конца города он добирается до другого. И стоит перед ней, встревоженно глядя прямо в глаза.

- Т-ты?..

Присаживается на корточки перед ее ступеньками. Хмурится.

- Нельзя прерывать разговор таким образом, - отчитывает, как ребенка, недовольно глядя на погасший телефон, - а если бы ты была не дома? Ты же не сказала, куда ехать.

Белла морщится от этого тона и от той каши, что заварила. На глаза наворачиваются слезы, и Эдвард смягчается, завидев их:

- Что с тобой? Нужно в больницу?

От серых глаз, внутри которых искреннее беспокойство, Белле не по себе. Низко опуская голову, она громко всхлипывает. Дважды.

- Нет…

- А в чем дело? – Эдвард садится на ступеньки рядом. Он в синих джинсах и коричневой куртке поверх черного свитера. На ногах кожаные ботинки, а из правого кармана видна пара перчаток.

- Я ключи… - как маленький ребенок, хнычет девушка, кивая на рюкзак, - потеряла…

- Дубликат?..

- Нет. У хозяйки, наверное…

- Ты так расстроилась из-за ключей? – испуг Каллена ослабевает. В глазах растекается расслабление.

- Я не попаду домой, - сетует девушка, растерянная от его оптимизма, - здесь холодно, а моя одежда, деньги – все там…

Но улыбка с лица Эдварда не сходит. Только крепнет. Однако без насмешки, без язвительности. Это улыбка человека, который ожидал страшного, а получил – смешное.

- Ты как ребенок, dama, - заключает он. И обнимает ее, поглаживая волосы, - не плачь. Если ты говоришь мне правду и все дело только в ключах, ничего ужасного не случилось.

Только ощущая пальцами кожу Каллена, Белла понимает, как замерзла. Цепляется за него, за ворот куртки, свитера… и плачет. Только уже тихо, смущенно.

- И что мне делать?..

- Ну, для начала, неплохо бы под теплый душ, - замечая, как подрагивают ее пальцы, произносит Эдвард, - а потом чай. Зеленый, с медом.

- Где?.. – растерянно спрашивает мисс Свон. Не может сопоставить его слова с действительностью.

- У меня, - Эдвард поднимается, увлекая ее за собой следом и давая ответ. Закидывает рюкзак себе на плечо, не дожидаясь, пока она про него вспомнит, - пойдем.

…При свете фонарей с улицы, под толстым, но невесомым одеялом Белла, с преступной позволительностью овившись вокруг теплого Эдварда, улыбается. Эту ночь она не забудет. И то, что сделал для нее мужчина, тоже. Счастье, хоть так и может не показаться на первый взгляд, состоит из мелочей. И даже потеря дверных ключей может стать ключиком к его находке.


- Ты еще долго вспоминал мне эти ключи, - посмеивается Белла, когда Эдвард признается ей во взаимности недавно сказанного.

- Это было тем, что можно вспомнить…

- Давай оставим воспоминания на старость, а? – оптимистично предлагает девушка, поцеловав его подбородок. - Пока есть чудесная возможность наслаждаться настоящим.

- Оно не всегда… приятно, - Эдвард сглатывает, не желая портить момент, но коробясь всплывшей темой. Так будет и дальше? Все вокруг будет напоминать ему о Пиджаке?

- Мы это исправим, - с заботой отзывается девушка, погладив мужа по щеке, - и начнем уже завтра.

- Поможет ли начать?.. – неопределенно отзывается Каллен, хмурясь.

Его морщинки последнее, как и потеря хорошего настроения, чего хочется Белле. Проводя по ним своими теплыми пальчиками, она улыбается. Искренне и честно.

- О да, поможет. Я тебе обещаю.

* * *


Шестьсот шестьдесят два.

Шестьсот. Шестьдесят. Два.

А если коротко: 662 – истинное число Дьявола.

И это число, побуждающее лишь бежать прочь, не оглядываясь, украшает синюю дверь кабинета, куда мистеру Каллену предстоит войти меньше, чем через пятнадцать минут. На деревянной поверхности золотой кружок с пугающими цифрами хорошо сочетается с фамилией и именем принимающего доктора. Вернее, принимающей.

Ее зовут Кэролайн Сурс, и ей около сорока. Вчера, с сайта врачебных публикаций, фотография этой миловидной женщины с коротким черным каре, закругленным лицом и синими глазами с тонко подведенными черным карандашом бровями смотрела на него в упор. Вообще, на лица Эдвард никогда не мог похвастаться хорошей памятью, но это запомнил. И, похоже, раз и навсегда.

В коридоре холодно. В белом и пустом коридоре – время раннее, день рабочий – холодно. И плевать, что в окна с двух сторон прямо-таки бьет прицельным ударом солнце. Шторы-жалюзи разделяют его на мелкие полоски и обрывают у пола под подоконником. До ряда металлических стульев с дырочками на спинках оно попросту не доходит. Не греет. Хоть и светло.

В этом коридоре всего три кабинета. Все – проктологов. Двое мужчин и одна женщина. Одна женщина, к которой, к удивлению Эдварда, почти пустует запись. Вспоминая свой пережитый опыт пару лет назад и воскрешая в памяти бас доктора Варнера, не церемонящегося с пациентами, несмотря на свою щекотливую специализацию, Эдварда бросает в дрожь. Неужели кто-то добровольно предпочитает мягких вежливых женщин таким людям, как он?.. Наверное, этот врач один из немногих за всю жизнь, кто напоминает ему Пиджака. Восемьдесят процентов сходства.

Время на часах – двадцать минут одиннадцатого. Его прием назначен на половину. Его пытка назначена на половину. И ничего не попишешь – Каллен предложил сам.

- Я говорила тебе взять перчатки, - слышится ласковый голос Беллы, когда маленькие пальчики, вырывая из размышлений, забирают себе его ладонь. Потирают, стремясь вернуть побледневшей коже хоть какое-то тепло.

Девушка сидит рядом, справа, на таком же металлическом стуле. На ней распахнутое коричневое пальто и кофейный пуловер под ним. На коленях в серых джинсах лежит небольшая сумочка. Из ее нутра проглядывают ненавистные белые бумаги с его данными.

- Ты замерз, - добавляет она, недовольно прикасаясь к его пальцам. Каштановые волосы стянуты в хвост, на губах легкий налет розового блеска, а на ресницах – тушь. Но даже этот макияж не прячет, как следует, впавшие щеки и опаловую кожу. Румяна бы не повредили…

Эдвард поворачивает голову к жене, мужественно закапывая внутрь, поглубже, свой страх. Пытается посмотреть снисходительно, но губы предательски подрагивают.

Белла хмурится, тихо вздыхая. Но не говорит ничего, что может разрушить стеклянный самоконтроль мужа:

- Я подумала о том, чтобы запечь курицу на обед, - сама с собой рассуждает она, с интересом рассматривая голубую паутинку вен на запястье Каллена, - и картошку. Как тебе?

Эдвард кое-как выдавливает улыбку.

- Хорошо…

- Если ты хочешь что-то другое, что-то особенное, - продолжает Белла, - ты можешь сказать мне. Я приготовлю это.

Из всей фразы, должной быть отвлекающей и спасительной для сохранения хоть какого-то трезвого рассудка, Эдвард вылавливает слова «ты можешь сказать мне». И ничего другого не в состоянии осмыслить и запомнить. Только это. Только то, что можно… сказать. Можно быть откровенным.

Проблема лишь в том, что разговоры неминуемо повлекут за собой слезы. А слезы сейчас недопустимы. Никак. Ни в коем разе.

- Иди сюда, - на выдохе шепчет мужу, ограничиваясь одной маленькой фразой. Два слова. Два чертовых слова. Их хватит.

И прежде чем Белла сама исполняет его просьбу, придвигается к жене ближе, привлекая к себе. Обхватывает ее обоими руками, пряча в объятьях, и поднимает голову чуть выше, чтобы устроить подбородок поверх ее макушки.

Громко прочищает горло. Раз, второй, третий… недюжинными усилиями воли заставляет ледяные дрожащие пальцы не сжиматься. Не стискивать волосы, не спутывать их. Прямые. Прямые, и только так. Излишества делу не помогут.

- Сейчас… - сам себе бормочет Каллен, сжав зубы.

Белла незаметно кивает. Но не произносит никаких общих фраз, никаких подтверждений тому, что раньше говорила. Будто бы нутром чувствует, что «все в порядке» и «ты справишься» приведут сегодня к истерике. Окончательно потопят.

- Ты можешь думать о нашем медовом месяце, - тихонько предлагает девушка, легонько поцеловав его шею с пульсирующей синей веной, - эти гадкие медузы и осьминоги на ужин… боже, морепродукты отвратительны!

Эдвард слушает. Ловит тему, ловит отдельные слова, предложения. Все это поможет. Все это там, за дверью, не даст развернуться и сбежать. Вынудит остаться. Отбыть. И выйти, если повезет, победителем, как вчера все утро убеждала Изабелла.

- Мы с тобой не могли спать из-за чаек. Мы вообще ничего не могли из-за чаек, - она вымученно хихикает, поджимая губы. Дышит не слишком ровно, хоть и пытается это исправить. Отчаянно.

Эдвард с силой зажмуривается. Ждет, затаив дыхание, когда заболят глаза и покажутся «звездочки», и только потом открывает их. И снова делает вдох.

- Неплохо когда-нибудь снова съездить туда… я хочу опять сказать тебе, как сильно люблю, на пляже, Эдвард… с удовольствием.

Каллен хмыкает. Жмурится. Отстраняется.

Дверь в обитель Ада гостеприимно раскрывается, выпуская предыдущего пациента. Тоже молодой и тоже напуганный. Его лицо серо-желтого цвета. Наверное, впервые здесь…

- Мистер Каллен, - дружелюбно объявляет молоденька медсестра в белом халате, появляясь в проеме следом за сбегающим парнем, - проходите.

Эдвард поднимается на ноги с предательски подрагивающими коленями, самостоятельно и резко вырывая из сумочки жены белые листки. Напускает на лицо беспристрастное выражение и, не поворачиваясь, идет к табличке «шестьсот шестьдесят два». Изнутри проглядывает стол, ширма и даже край кушетки. Сине-зеленой, со смененной хрустящей белой простыней.

Эдвард идет меньше десяти секунд, но успевает перебрать в голове как минимум сотню мыслей, призванных дать ответ, зачем подписался на все это.

И, как ни странно, удается. В памяти всплывает картинка жены, сложившей, как вчера, позавчера и множество дней назад руки на животе – вот она, причина. И цель. И точка невозврата.

…Спустя сорок минут синяя дверь наружу раскрывается. Забавно, а ведь Эдварду казалось, что этого никогда не случится. Он забирает из протянутых рук медсестры какие-то бумажки, включающие, наверное, рецепты на те мази, что назначила доктор Сурс, и выходит обратно в белый коридор, оставляя за спиной кушетку, ширму и письменный стол с пачкой толстых зеленых ручек. Следующий посетитель, исподлобья взглянув на него, торопливо заходит следом. Считает, наверное, что чем быстрее – тем лучше.

Все это время Белла, прикусив губу, ждет у окна, но как только слышит хлопок двери, оборачивается. Быстрым шагом, закинув на плечо сумочку, идет к мужу. Останавливается на расстоянии двадцати сантиметров.

Робко улыбается, стирая с лица все волнение, какое уже достаточно уютно на нем обосновалось.

- Привет.

- Привет, - отвечает Эдвард. Смотрит в карие глаза, испуганные и растерянные, и сглатывает. Достаточно шумно.
Белла терпеливо ждет, скажет ли он еще что-нибудь. Подойдет ли к ней, обнимет… потребует обнять. Но ничего не происходит. Эдвард с каменным выражением лица продолжает стоять посреди коридора, сжав руки в кулаки. Ни слова, ни звука… и слез нет. Нет даже ничего, что их предвещает.

Полная отстраненность.

- Поехали домой, - в конце концов шепчет миссис Каллен, кивая на гостеприимно раскрытые двойные двери наружу, к лестнице и к выходу из клиники. До побелевших костяшек стискивает кожаный ремешок сумки.

Но взять мужа за руку не решается. Даже не пробует.

Умная девочка…

* * *


Пряжка большая и металлическая. Пряжка такая же, как на старом дедушкином ремне отца. А сам ремень кожаный. Настолько же грубый, насколько Его шершавые руки. Они сжимают. Они не дают дышать.

- Мистер Каллен, - зовет Она, представляясь, - меня зовут Кэролайн Сурс.

Ее настоящее лицо соответствует фотографии. Разве что сегодня на голове светло-синий обруч, а тени из фиолетовых стали голубыми.

Резкий выдох и глубокий спасительный вдох. А потом, сжав зубы, шипение. И отвратительнейшее теплое тело, вжавшееся в него. Кирпичи наоборот, холодные. Контраст непередаваем.

- Переодевайтесь и ложитесь на кушетку, мистер Каллен.

Зеленая сорочка, ждущая своего часа специально для него, и ширма из плотной ткани в двух шагах. Не надо искать, не надо думать лишнего. Чисто механические человеческие действия.

Медсестра, дабы не смущать и без того смущенного пациента, занимает свой уголок за письменным столом. Готовит бланки, рассматривая принесенные данные.

Синие буквы граффити. Грязного граффити, который уже и не помнится, кто нарисовал. Плохое слово. Нецензурное. Но, стоит признать, правильное. Правильное для того, что, судя по нарастающему давлению сзади, Он готовится пустить в ход.

- Вся процедура займет около получаса, мистер Каллен, - терпеливо объясняет доктор, пока он дрожащими пальцами расправляется с пуговицами джинсов. Рубашка, нижнее белье… сорочка холодная. На коже оправданно появляются мурашки.

Звук, сопровождающий расстегивание маленькой молнии, – громче биения сердца Эдварда в собственном горле. Неминуемо и неизбежно Он надвигается, с насмешкой сообщая о том, чем займется. Его голос низкий и хриплый. Его голос хриплый от вида Эдварда…

- Дышите глубже и ровнее, пожалуйста, - советует Она, когда мужчина по наказу медсестры занимает требуемую позу на кушетке. Как предлагала Белла, думает о чайках, осьминогах и медузах. Правда, всего полминуты – на большее терпения не хватает.

Грязная ладонь зажимает рот.

Воздух! Воздух!.. Хоть каплю… нечем… незачем… сейчас… уже сейчас…

Белые стены. Во всем кабинете белые стены. Настолько белые, что рябят в глазах. Белла бы сказала, для неконфликтности. Белла бы предложила повесить парочку картин в ярких рамках – или темных рамках, – чтобы выделялись и не было так светло. Но Кэролайн, похоже, снежное царство не смущает. Она невозмутимо моет руки каким-то дорогим мылом с антисептиком и готовится надеть полупрозрачные резиновые перчатки, терпеливо ждущие в коробке рядом.

По плечам. Пальцы по плечам. Короткие и мозолистые. Ногти длинные, с каемкой из грязи. Одна рука уверенно держит его, а вторая, играя и подразнивая, крадется ниже и ниже. Это не просто так. Это не просто для результата. Важен сам процесс…

У нее довольно мягкий и ласковый голос. Не сравнится с беллиным, конечно, но все же лучше любого мужского. На ней светлый чистый халат, а ее смоляные волосы выгодно оттеняют ровный цвет кожи. В глазах – профессионализм. В глазах – невозмутимость.

- Начнем с внешнего осмотра, мистер Каллен.

Его губы оставляют после себя мокрую дорожку на коже мужчины. Они твердые и холодные, поэтому ощущения от подобных поцелуев соответствующее. Кажется, в том месте, где располагается слюна, кислота медленно разъедает внешние покровы.

А мозолистые пальцы уже у него за поясом. Уже сжимают кожу… внизу.

Эдвард не помнит, чтобы даже в детстве, когда получал жесточайшее, по меркам бабушки, наказание, в минуту величайшего страха лежал так неподвижно. И это при том, что колотит будто в лихорадке. Еще только зубы друг о друга не стучат, но до этого уже не так далеко.

Изящные пальцы, короткие круглые ноготки которых проглядывают сквозь тонкую резину перчатки красным маревом, поднимают край выданной ему зеленой сорочки.

Эти штаны сидели на нем плотно и тесно. Очень плотно и тесно, даже слишком… а Он, не особо напрягаясь, сумел, не расстегивая замка, стянуть их вниз. Резко и болезненно, но, стоит признать, профессионально.

Эдвард что есть мочи стискивает зубы. Они скоро треснут.

- Расслабьтесь, мистер Каллен, - спокойно советует доктор, никак не поражаясь его реакции, - так нам обоим будет проще.

И терпеливо ждет, пока пациент послушает. Ждать – в ее компетенции.

«Белоснежный – говорил Он, наслаждаясь зрелищем – белоснежный мальчик». И улыбался своей ядовитой пьяной улыбкой.

- Скорее всего это анальная трещина, мистер Каллен, - пару минут спустя, когда он все-таки выполняет просьбу, заявляет Кэролайн, отходя от задней части кушетки. Мужчина съеживается скорее машинально, чем осознанно. И дрожь ощущается уже гораздо сильнее.

Слова о какой-то анестезии он попросту не слышит.

…В тот момент Эдвард применил все силы для того, чтобы вырваться. Он резко дернулся вправо, затем влево и, если бы увернулся от целенаправленного удара Пиджака, наверняка бы сумел выиграть пару секунд форы и навсегда забыть про чертово граффити. Но нет. Удар попал в цель. И, задохнувшись, больше оспаривать происходящее Каллен не смог. Не сумел. Преступно сдался.

Толчок…

Эдвард вздрагивает, когда тонкая игла проникает под кожу. Секунда – и жидкость внутри. Секунда – и чувства притупляются.

- Чтобы не доставить вам лишнего дискомфорта, мистер Каллен, - разъясняет доктор, подходя к нему спереди и заглянув в глаза, - через несколько минут мы начнем и определим диагноз.

Звучит «утешающе».

Но стон Эдвард мужественно сдерживает. И так же мужественно, припоминая, что пути обратно уже не будет, опускает голову на руки.

Старается сделать лишь одно – не прекратить дышать. Чайки. Медузы. Осьминоги. Пляж.

Белла. Белла, полчаса спустя, в коридоре. Ошарашенная, напуганная… она никогда не узнает причину, которую он назвал доктору Сурс на «откровенный вопрос о том, откуда повреждения».

Толчок.

Толчок.

Толчок…

Спальня, ночь, голубые подушки и мягкое шелковое одеяло. Сжавшись, свернувшись клубком вокруг него, он всхлипывает, сжимая и разжимая кулаки. Хныкает, как ребенок.

Белла здесь. Обхватив его лицо руками, целует, целует и целует. Каждую слезинку. И уговаривает открыть глаза и посмотреть, что все хорошо, что он дома, что она – рядом.

На жене синяя ночнушка и стянутые в тонкую, наспех заплетенную косу локоны. Они серебрятся от яркой луны, повисшей прямо над их балконом. Все лицо Беллы серебрится, отливая белым цветом. И только поэтому Эдвард замечает на нем точно такие же, как у себя, прозрачные слезы.

Каскадами.

- Не выйдет… не вышло… - с ужасом стонет он, припоминая наиболее яркие моменты сна-воспоминания.

- Все вышло, - качнув головой, уверяет девушка, гладя его вспотевший затылок, - все получилось, Эдвард. Ты справился.

- Не так… не с тем…

Как же отвратительно! И как глупо! Глупо было полагать, что он способен как следует сделать все, что требовалось. Пройти осмотр, получить результат, вернуться и, как полагается тихо провести ночь. Проспать. А вместо этого…

- Gelibter, - Белла прижимает мужа к себе, пытаясь укачать, как ребенка, - все кончилось… все кончилось, мой хороший. Все пройдет.

- Она… и внутри… и я… - Эдвард сбивчиво пытается рассказать о том, что происходило за дверью, но не может заставить себя. Не в состоянии. Никак.

- Я так горжусь тобой, - шепчет Белла, кивая на его недорассказ, - ты сделал это, ты смог… ты ради нас решился, Эдвард, ради себя. Ты настоящий победитель.

От этих слов слезы текут сильнее. Каллен никак не может поймать достаточно воздуха. Неужели она не понимает, что своей верой, своим доверием и подобными фразами топит его окончательно? Не оправдав ожиданий можно скатиться куда ниже, чем в простую яму. Позади уже показалась пропасть…

- Нет! - едва ли не истерично выкрикивает он. Ногти со сводящим с ума звуком скользят по подушке.

- Да, да и только да, - Белла прокладывает дорожку поцелуев по его лбу, не обращая внимание на все отнекивания, - все получилось, у тебя все получилось. Ты молодец.

- Я не смогу… еще раз, нет! – Эдвард приходит в ужас от подобный мысли. Поражается смыслу, заключенному в ней, и плачет громче. Рыдания не остановить.

- Больше не надо, - терпеливо заверяет Белла, качая головой, - теперь ты поправишься, и нам не надо будет туда еще раз. Никогда.

Каллен ощущает жар, холод, слезы – все сразу. И ничего не может сделать, чтобы из этого отвратительного состояния вырваться. Помнит все и все вспоминает. Минута за минутой.

Случилось самое страшное из того, чего боялся – руки миловидной женщины стали олицетворением Его. И это сравнение забыть никак не получится… оно выжжено в подкорке.

Сегодняшняя ночь – очередная за последнюю неделю – становится бессонной. Он не посмеет закрыть глаза. Он не решится.

- Ш-ш-ш, - бормочет Белла, накрывая его одеялом. Хочет согреть. Хочет успокоить. Никаких задних мыслей нет и в помине.

Но голубая материя оказывается… мокрой. Больше о спокойствии речи идти не может.

Мужчине кажется, что он снова вернулся в ту ночь. Что снова замечает пятна на ковре, снова плачущую Беллу, снова вспоминает… и думает… и видит.

Только в этот раз до утра осталось куда больше, чем в предыдущий. Горизонт даже не думает светлеть.

Правда, в этот раз и сдержанности больше. Больше желания контролировать себя и все, что способно сделать тело… особенно после обнаружения мокроты простыней.

А потому, почувствовав малейшее жжение где-то в горле, Эдвард отталкивает Беллу, как раз начинающую говорить очередное утешение, соскакивая с кровати. Он сбегает из спальни, на удивление хорошо ориентируясь в темноте, к которой глаза ещё не успели привыкнуть. Сбегать, похоже, теперь единственное, что ему остается.

Ванная. Деревянная дверь. Холодная ручка. Унитаз…

Его выворачивает наизнанку. Нет ни мыслей больше, ни страха – только физиология. Раз за разом, минута за минутой сгибаясь над бочком и схватившись за его края для опоры, Эдвард мечтает лишь о том, чтобы все кончилось; чтобы по-человечески вздохнуть.

Белла, приходя в комнату следом, зажигает свет и достает из полки полотенце. Мочит его, складывая вдвое. Ни слова не произносит.

С холодным компрессом Каллену становится легче. Рвоты уже нет, остались только затихающие позывы, но и они скоро кончатся. Благодаря полотенцу появляется возможность сделать тот самый желанный вдох.

- Спасибо, - тихо произносит мужчина.

- Пожалуйста, - так же тихо и чуть-чуть подрагивающим голосом отвечает Белла. Обнимает мужа со спины, одной рукой по-прежнему удерживая полотенце. Легонько чмокает в щеку, не зная, позволительно ли для него сейчас такое поведение.

Эдвард выпрямляется, прочищая горло. Прикрывает глаза, успокаивая сбившееся дыхание.

Стоит признать, что после прочистки желудка стало легче. Легче во всем. Словно бы с рвотой ушла какая-то часть боли, какая-то часть ужаса от кошмара, пережитого меньше десяти минут назад. Это выглядит странным и неправдоподобным, но так оно и есть. Теперь вдох уже не является такой проблемой. Теперь дыхание в принципе ей не является.

- Белла…

- М-м-м? – отзывается, погладив его по плечу.

- Мне сегодня звонил Элиот, - признается Каллен, вынуждая жену опустить полотенце и забирая мокрую ладонь в свою, - он спросил, когда я выйду на работу.

Оборачивается, усаживаясь так, чтобы видеть ее глаза, ее лицо. Почему-то этого до жути хочется. Тема, должная остаться тайной, по крайней мере, до завтра, всплывает. Эдвард не хочет о ней молчать.

- Ты ответил ему?.. – карие глаза до сих пор таят в себе соленую влагу, но отказываются выпускать ее наружу. Белла храбрится.

- Да. Я сказал, что в понедельник, - мужчина утвердительно кивает, откашлявшись от першения в горле, - но я не уверен, что действительно смогу это сделать.

Белла складывает обе руки на коленях, прикусывая губу. Смотрит на мужа выжидающе.

- Ты собираешься увольняться?

Каллен отметает робость к чертям. Поднимает глаза на лицо жены, сплетая свой взгляд с ее. Позволяя их глазам открыто встретиться.

- Я не знаю.

Белла берет полминуты на раздумья. С предельным вниманием изучает светлую плитку в комнате.

- Я хочу для тебя как лучше, - наконец говорит она, пока Эдвард терпеливо ждет ответа, - и если ты не сможешь, если ты уверен…

Выдыхает, резко вздергивая голову. Узенькая влажная дорожка прокладывает себе путь по щеке.

- Ты строил эту фирму, Эдвард. Это и твое детище в том числе. И я знаю, как сильно ты любишь эту работу… я видела это много раз.

- Обстоятельства меняются, - брезгливо поморщившись, докладывает Каллен. Садится на пол, захлопывая крышку унитаза и активируя смыв.

- Да, я понимаю, - Белла поспешно кивает, опасаясь, что ее слова восприняты неправильно, - и мне очень жаль, что тебе вообще приходится выбирать между всем этим. Но…

И замолкает. Не решается.

- Но?.. – хмуро спрашивает мужчина, ожидая продолжения. От чересчур яркого света начинает болеть голова.

- Но, возможно, Элиот может дать тебе отпуск?.. У тебя будет еще время подумать.

- Это унизит его. И меня.

- Но ты останешься в компании… может быть, не как вице-президент, а на прежней должности… но останешься!

Белла складывает руки на груди. Белла поспешно стирает ту самую узенькую дорожку.

- Это как вариант, - шепчет, сцепив пальцы, - только вариант. Я не стану оспаривать твое решение, каким бы оно ни было.

- В таком случае, мы умрем с голоду, - скорбно докладывает Эдвард.

- Нет, не умрем. Я просто скажу Крису, что нужно больше заказов… я компенсирую.

Подобные слова жены вводят Эдварда в ступор. Болезненным клинком пронзают голову. И чуть ниже, в грудине, слева.

- Ты собираешься угробить себя? Вас… обоих?

- Это на некоторое время, - мужественно уверяет Белла, облизнув губы, - потом мы что-нибудь придумаем и сможем…

- Не сможем, - яростно отметает Эдвард, едва ли не рявкая эти слова, - обычно ты работаешь десять часов в день. Неужели думаешь, что я позволю тебе больше?!

Ударив по полу сжатым кулаком, он с шипением втягивает в себя воздух. Отчаянно хочет не напугать жену, но продемонстрировать ей свою решимость. Во что бы то ни стало.

Откуда-то приходит уверение, что не все потеряно. Что-то еще осталось. И это оставшееся необходимо сохранить.

- Ты бы сделал для меня то же самое… - негромко произносит девушка им обоим известную правду. И тепло, краешками губ, улыбается, - я знаю.

- Но я не жду ребенка! – срываясь на крик, восклицает мужчина. Сглатывает горькую слюну, держит сжатыми руки. Боится того, что может ими сделать. Пелена злости окрашивает мир в ярко-красный.

Белла бледнеет. Желает показать, что не боится, не пугается, но бледнеет. И сжимает губы в тонкую подрагивающую полоску.

- Я не в том смысле, dama, - расценивая выражение ее лица неправильно, поспешно исправляет Каллен, приглушив волну ярости, - я про то, что не вынашиваю его…

- Да, да, - она быстро-быстро кивает, смаргивая слезы. Показывает, что поняла. И, сдерживая испуг, от которого подрагивают пальцы, подбирается к Эдварду ближе. Просительно смотрит на его руки и на лицо. Хочет разрешения…

Он его дает. Он понимает, что физически не способен ей отказать. Как и вчерашним утром, там, в коридоре, прижимает к себе, с радостью встречая тепло маленького тела и родной запах.

- Я видел Его, - шепчет Каллен, признавая ту неутешительную правду, которую говорит, - там, на приеме, вместо нее…

Белла сочувствующе обвивает его руками за талию. Гладит плечи, спину. И тихонько всхлипывает.

- Господи…

- Я не хочу, чтобы это повторилось снова… в офисе, - Эдвард едва ли не до крови прикусывает язык, в попытке остановить вторую волну надвигающейся истерики, - я не хочу больше это переживать, Белла.

Она делает глубокий вдох. Она целует его как раз там, где бьется сердце.

- Ты думаешь, со временем это поутихнет? Тебе станет легче? – дрожащим голосом спрашивает, проходясь пальцами по контуру почти заживших царапин.

- Я не знаю…

- Но ты же не позволишь себе всю жизнь провести взаперти, правда? – с надеждой, глотая слезы, задает свой вопрос миссис Каллен. - Ты ведь не позволишь ему сделать это с собой? Да?

Эдвард поджимает губы, как впервые оглядывая всю ванную. Плитку, стены, душевую кабину, полочку с полотенцами и умывальник, унитаз… смотрит на знакомые, ставшие неотделимой частью домашнего обихода, вещи и пытается найти ответ, который можно сказать на такое. Который можно сейчас сказать Белле.

А ведь действительно, что дальше? Он не задавался этим вопросом уже много времени с восемнадцатого, а пора бы. Пора хотя бы потому, что принял ребенка и тот факт, что является его отцом, должным исполнять обязанности этого звания. Позволил Белле верить в себя и доверять себе. Позволил ей остаться рядом и пройти через все то, через что она раз за разом храбро проходит.

Поздно поворачивать назад. Поздно сдаваться.

Но как же, к черту, тяжело найти выход! Неправда, что он есть всегда. Чистой воды ложь. Вымысел. Жесточайший обман.

- Он всегда будет моей частью, - в конце концов, скрежетнув зубами, признает мужчина.

- Частью, но не целым, - Белла прижимается к мужу сильнее, жмурясь, - только не целым… не позволь ему. У тебя получится, я знаю. У тебя ведь получится…

Они плачут оба. Они постоянно плачут оба. И даже Белла, ничем не заслужившая этого, тоже плачет. День изо дня. Эдварду до рванья волос больно, когда видит ее слезы, никогда, ничем, ни при каких обстоятельствах не должные существовать.

Нельзя!

- Заставь меня! – внезапно восклицает он, ошарашев и Беллу, и себя неожиданно найденным решением. - Заставь меня, dama!

- Заставить что?.. – робко спрашивает она, немного отстранившись. Смотрит в глаза, желая понять, осознает ли, что сейчас говорит и зачем.

- Сделать это. Вернуться, - взгляд Каллена загорается неожиданно найденным решением, которое в самом прямом смысле этого слова греет душу, - выстави за дверь, запри на замки… заставь меня вернуться в гребаный офис!

Белла оробело съеживается, всхлипнув.

- Что ты…

- Ты права, - не слушая жену, отчаянно кивает сам себе Эдвард, - я вернусь в офис, я вернусь к должности. День, другой… оно отпустит. Немного, хоть немного, но отпустит… я переживу.

И сам, вдохновленный своими словами, пока, правда, неподкрепленными ничем, кроме желания обезопасить Беллу и не позволить себе рухнуть в ту пропасть, которую разглядел в ее подбадривании полчаса назад, улыбается. Едва-едва, но заметно. Даже для миссис Каллен, которой со своего ракурса видно не лучшим образом.

- Ты не обязан все это терпеть столько времени, - вставляет она, дождавшись паузы в его тираде. Вставляет, очертив контур розоватых губ.

- Обязан, - отметает Эдвард, все ближе и ближе подбираясь к заветному спасительному решению, - если я не стану терпеть, все кончится. На этом все кончится. Вся моя жизнь. Понимаешь? Ты понимаешь меня?!

Ей ничего не остается, как кивнуть, а ему и этого хватает.

Преступная легкость, преступное ощущение заново найденного смысла… во всем окрыляет. Пусть и только сегодня, пусть только до утра… но это уже что-то. Это уже какое-никакое решение, это уже выбранный курс. Достойный. Правильный.

- Я люблю тебя, - произносит Эдвард, бережно коснувшись губ жены. И улыбается широко, по-настоящему. Как человек, нашедший надежду после долгих-предолгих скитаний. – И ты не дашь мне отказаться от этих слов.

- Ты сам не дашь, gelibter, - выдыхает миссис Каллен, с воодушевлением посмотрев на впервые за столько времени посветлевшее лицо мужчины, - я только помогу с выбором…

- Я уже все выбрал, - заявляет он, чмокая ее в лоб, - я выбрал тебя… вас, Белла. Теперь я выбрал…

Белла улыбается в ответ. Улыбается, потому что не может сдержаться и от вида мужа, и от его заявления, и вообще от того, что сегодня случилось. Теряется страх от кошмара, теряется волнение за тот прием, на который они пошли… теряется все плохое, уступая место хорошему. Если бы вначале их разговора кто-то сказал, что все кончится так, она бы скорбно рассмеялась сей небылице. А теперь смеется от радости. От тепла, которое греет изнутри.

- Мы не подведем вас, - игриво заявляет Белла, привстав на коленях мужчины и целуя его. Нежно, бережно, но с любовью. Настоящей. Без притворств. Это тот поцелуй, который Эдвард любит больше всего, она знает. И сейчас, как считает, это последнее, чего ситуации не хватает.

Мужчина отвечает ей. Отвечает, притягивая ближе к себе, обнимая за талию и глубоко вдыхая аромат ванильного мыла.

- Я в это верю, - соглашается он. Тихонько посмеивается.

Однако, как в сотый раз выясняется, даже в самую лучшую минуту и в самой, казалось бы, продуманной ситуации, негоже забывать о присутствии рядом действительности. Она имеет свойство нападать из-за угла, а челюсти сжимает крепко…

Эдвард не придает особого значения тому, что руки Беллы, гладящие его лицо, напрягаются, слегка впившись ноготками в кожу. Не отмечает важности и того, что девушка вздрагивает.

И только то, что долгожданный поцелуй – сотый по счету за эту ночь – прерывается ее стоном, наконец-таки вырывает мужчину из одурманившей его пелены восторга. Из эйфории радости.

…Впоследствии, уже когда все кончится, Каллен еще долго будет вспоминать, что увидел первым: широко распахнутые от ужаса карие глаза жены со взлетевшими вверх бровями, сжавшие со страшной силой низ тонкой ночнушки, побелевшие пальцы или алое густое пятно, медленно расползающееся по идеально белой плитке ванной комнаты…

С большим нетерпением жду ваших отзывов!

Источник: http://robsten.ru/forum/67-1983-1
Категория: Фанфики по Сумеречной саге "Все люди" | Добавил: AlshBetta (06.10.2015) | Автор: AlshBetta
Просмотров: 1503 | Комментарии: 26 | Рейтинг: 5.0/28
Всего комментариев: 261 2 3 »
1
26   [Материал]
  Как трогательно!!!! Только я не поняла...неужели выкидыш????????????

1
25   [Материал]
  Спасибо за главу!   lovi06032

1
24   [Материал]
 

1
23   [Материал]
  Тяжело...
спасибо за продолжение roza1

1
22   [Материал]
  Эдвард уже начал выбираться из пропасти, но к сожалению немного поздно, несчастье уже случилось и им придётся пройти ещё одно испытание.
Господь не посылает испытание тем, кто не может с ними справиться. Но может уже хватит с них?
Спасибо за нового главу.

21   [Материал]
  Спасибо за главу! lovi06032

1
20   [Материал]
  надеюсь, что им удастся сохранить и ребенка и семью fund02016

0
19   [Материал]
  Жду ,с замиранием, что это не выкидыш. И, конечно, Эдвард никогда не будет другим.

1
18   [Материал]
  Спасибо за продолжение,неужели чудес не бывает? А так хочется надеяться. cray

1
17   [Материал]
  О Боже cray сколько на них свалилось cray Спасибо за главу lovi06032

1-10 11-20 21-24
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]