Двадцать четвертая глава

01.11.2017

Заводила: И она ушла.

Выскочка: А вы?

Заводила: Я плохо помню. Наверное, стоял там еще какое-то время. 

Выскочка: И что вы решили в конечном итоге?

Заводила: Дать ей то, что она хотела.

Выскочка: То есть вы прекратили всяческое общение? Даже не пытались еще раз все обсудить?

Заводила: Нет, не пытался. Я хотел. Первыt дни, знаете, как без привычного наркотика, очень тяжело. Потом смиряешься.

Выскочка: И что же дальше?

Заводила: А дальше… Я так никуда и не поехал тем летом. Взял много дополнительных часов в клинике. Не работал сутками только потому, что это было бы подозрительно.

Выскочка: Каковым было ваше состояние?

Заводила: Я мало внимания обращал на свое состояние. Это казалось какой-то мелочью по сравнению с тем, что творилось в моей голове. Но, в общем, я, конечно же, стал уставать намного больше, ведь работал почти без отдыха. Если вам интересно узнать о галлюцинациях, то их больше не было. Не было пиков острых переживаний. Я буквально находился в этой яме из критичности, внутри меня все монотонно рушилось. Так еще больнее, если вам надо это знать. Намного.

Выскочка: То есть физически вам не стало хуже?

Заводила: Мне стало никак. На том уровне физическое и психологическое переплетены так, что нельзя разобрать, что портится быстрее.

Выскочка: Хорошо. Вы остались на лето в Нью-Йорке. И не встречались с Изабеллой?

Заводила: Нет, хотя я не скажу, что не пытался. Но она действительно постаралась исчезнуть. Город будто нарочно прятал её от меня. Телефон недоступен, страничка в интернете заброшена. Я не знаю, возможно, она даже переехала куда-то.

Выскочка: Что вы думали по этому поводу?

Заводила: Сначала я ощущал что-то вроде предательства. Но не такого, за которое нет прощения, - я бы простил её тогда за все, - а такого, которое незаживающим порезом ноет, напоминая о себе каждую минуту.

Выскочка: Сначала? А после?

Заводила: Это было уже много после, наверное, через год. Я был по уши занят подготовкой дипломной работы. Моей темой стали аномалии сна и люди, научившиеся жить с ними. В то время я мог провести несколько часов, уйдя в материал очень глубоко и не думая о Белле. Несколько часов! Раньше мне казалось, что это что-то из области фантастики.

Я уже точно знал, что по завершению обучения вернусь сюда, в Бостон. Возможно, не навсегда. Мне действительно хотелось разобраться в механизме собственной бессонницы. Отчего-то Нью-Йоркские врачи не вызывали во мне желания делиться с ними своими проблемами. Да и недавно образовавшийся здесь Институт Сна повлиял.

Если быть полностью откровенным, то во мне жила надежда, что Белла, возможно, тоже вернулась в Бостон. На тот момент я был почти уверен, что её не было в Нью-Йорке.

Вы не думайте, что я как-то выискивал её, просто на уровне всех чувств было понятно, что она не рядом. За столько лет всё во мне было с очень хорошей точностью настроено на неё.

Что касается её мотивов, то спустя какое-то время, я стал смотреть на это по-другому. Её слова относительно меня прежнего не давали мне покоя. Я постоянно думал об этом. Пытался вспомнить, что во мне было такого, чего не было сейчас.

И со временем я понял. Знаете, кажется, что это есть у каждого. Выбор. Способность строить свою жизнь, выбирая из множества вариантов. У меня не было этого выбора, я сам так захотел. Я сам захотел убрать вариативность.

Белла хотела вернуть в мою жизнь этот самый Выбор. Она не предавала меня, она не могла этого сделать, просто потому, что я сам себя давным-давно предал.

Выскочка: Вы действительно не искали её?

Заводила: Человека, который не хочет, чтобы его нашли, отыскать почти нереально. У меня, конечно, было много теоретических возможностей. Я мог связаться с её родителями, или попросить своего отца помочь мне.

Но все же хорошо, что я не дошел до этого. Когда, спустя время, я наконец-то понял истинную мотивацию Беллы, мне захотелось вернуть свою жизнь на должный уровень. Она сказала тогда, что найдет меня сама, если я смогу это сделать. 

Выскочка: И она нашла?

Заводила: Давайте не будем об этом.

Выскочка: Как скажете.

Заводила: Я защитил диплом. Получил много хороших отзывов. Даже парочку предложений о работе. Но все было уже решено, и я вернулся сюда.

Выскочка: К доктору Нельски.

Заводила: Да. Он меня вспомнил почти сразу. Был рад и нескончаемо удивлен тому, что моя проблема до сих пор актуальна.

Я сказал ему, что хочу разобраться. Хочу, чтобы он мне помог. Мы могли разговаривать почти на равных, ведь я и сам был уже дипломированным сомнологом, конечно, мне не доставало опыта, но все же моя исследовательская работа очень помогала мне.

Он, конечно же, согласился. В Институте Сна быстро стало известно о новом «подопытном кролике». Да еще и таком редком.

Выскочка: Но, насколько известно, вам до сих пор не помогли.

Заводила: Ну, если помощью считать полное излечение, то нет. Но я не так категоричен. Я понимаю, что моя десятилетняя бессонница не лечится простым анальгином или снотворным. Мне доставляет удовольствие сам факт познания себя.

Выскочка: Вы больше не страдаете галлюцинациями?

Заводила: Нет, та девушка с ребенком стали последними.

Выскочка: И вы все еще не согласны с тем, что Изабелла все же влияла на их появление?

Заводила: Все еще не согласен.

Выскочка: Тогда последнее. Вы думаете, вы изменились? Теперь, после этих трех лет?

Заводила: Мне пришлось.

Выскочка: Можете ли вы сказать, что больше не чувствуете той любви?

Заводила: Можете ли вы сказать, что больше не нуждаетесь в кислороде?

Выскочка: Нет.

Заводила: Я могу признать, что та одержимость, которую я сам взрастил в себе за долгие годы, прошла. И теперь я действительно отношусь ко всему со спокойствием.

Выскочка: Вы очень сильный человек. Спасибо за время, уделенное нам. Мы закончили.

Свет, который так надоедал мне, выключили. Никто из сидящих в аудитории не вставал со своих мест, только лишь Выскочка поднялся вместе со мной. Я действительно устал сидеть. Говорить тоже, точнее рассказывать. Но к этому я привык быстро. Главное – абстрагироваться. Будто ты рассказываешь сказку, а не свою историю.

- Это закончилось, - он подошел ко мне и протянул руку. Я несильно сжал его ладонь, снисходительно улыбнувшись. – В общем, вышло неплохо, так?

- Если не брать во внимание, что это длилось почти месяц, - я усмехнулся.

- Некоторые люди отдали бы многое за шанс выговориться, когда их слушают и не перебивают.

- Я бы не сказал, что меня не перебивали. Ваши вопросы, Николас, были самой отвратительной частью всего этого.

- Мне надо было направлять вас. Для этого я, собственно, и находился здесь.

Николас был старше меня максимум на три-четыре года. Ему едва перевалило за тридцать. В каждую из наших встреч он пытался произвести на меня хорошее впечатление, я чувствовал это. Неизвестно, зачем ему это было нужно, ведь я и так рассказывал все, до самых мелких подробностей.

- Мне будет не хватать наших бесед, - он вежливо склонил голову к плечу.

Аудитория, наконец, ожила. Рабочие стали шуметь, собирая съемочное оборудование. Профессора потихоньку вставали и спускались вниз. Большинство подходили к нам.

Я был знаком со многими, за два года моего наблюдения в этом Институте, мне пришлось пообщаться лично практически с каждым из них.

Честно, я не понимал, зачем они приходили на каждую съемку. Возможно, я был хорошим рассказчиком. Или они пытались понять природу моей аномалии через ситуации, которые случались со мной в жизни. До этого ни один из них не знал меня настолько хорошо. Теперь же я ощущал себя, как какая-то популярная личность, подноготная которой известна многим людям.

- Вторая часть этого фильма выйдет в конце этого месяца, - напомнил мне Выскочка. – Будете смотреть?

- Я не узнаю оттуда ничего нового. Какой смысл? – я подал плечами и стал думать о том, как бы побыстрее уйти отсюда.

- Не каждый день вашу историю включают в цикл документальных фильмов о неразрешенных научных загадках, - он, очевидно, хотел задеть меня этим, но меня мало волновало то, что он говорил.

Попрощавшись со всеми, я вышел из аудитории. Пустой коридор был приятно молчаливым. Стены Института стали мне настолько знакомы за два прошедших года, что я мог передвигаться здесь с закрытыми глазами.

Чуть прямо и налево – профессор Гейтс, занимался магнитно-резонансной терапией. Мы виделись с ним раз в две недели. Направо – доктор Джонсон. Сомнолог из Вашингтона. Восьмидесятилетний мужчина, все еще считающий себя парнем в расцвете сил. Гарольд Нельски обитал этажом выше. С ним мы виделись чуть ли не каждый день. Он и был инициатором всего этого театра одного актера. Что-что, а чувство юмора у него с годами не убавилось.

 Кроме этих людей, в Бостоне у меня, по большому счету, не осталось никого. Родители уже давно перебрались в Германию. Старых друзей раскидало по карте мира так, что приходилось только удивляться. Новые люди легко входили в мои будни. Но и выходили так же легко.

Я научился воспринимать все с каким-то снисходительным спокойствием. Жизнь перестала меня удивлять. Или я перестал удивляться жизни.

Сигнал лифта о том, что мы прибыли на первый этаж, вывел меня из раздумий. В холле, как всегда, было очень тихо. Вообще сам Институт, за исключением некоторых мгновений, был наполнен тишиной, будто бы стремясь оправдать своё название.

- Мистер Каллен! – Мила, наш постоянный администратор, помахала мне рукой. Она была очень приветливым и добрым человеком. Мне нравилось разговаривать с ней о её детях, она очень ярко умела рассказывать.

- Привет, - я подошел, хотя испытывал огромнейшее желание поскорее вернуться домой. – Не видел тебя утром.

- Еще бы! Промчался на такой скорости, что и мать родную бы не заметил! – засмеялась она.

- Я опаздывал.

Опоздания теперь тоже были частью моей жизни. Я не мог торопиться туда, куда не очень-то и хотелось идти.

- Тебя сегодня девушка искала, - сообщила мне Мила.

- С очередной газеты?

- Понятия не имею, - она махнула рукой. – Но сказала, что ты её знаешь. И вот, телефон оставила, - она протянула мне блокнотный лист.

И без подписи я бы узнал, что это Белла. Ровные буковки и циферки, как и годы назад, теснили друг друга на белом клочке бумаги. След от ручки, казалось, пах не чернилами, а холодностью её рук.

- Давно она приходила?

- Ну, полчаса назад. Посмотри на улице, может не ушла еще.

Я попрощался. Аккуратно сложил лист пополам и сунул во внутренний карман. Впервые за долгое время мне хотелось торопиться, хотелось успеть. Но мои шаги были привычно размеренными.

Сердце стучало небыстро, но с каким-то скрежетом. Было бы железное, попросило бы масла. Но оно было живое, настоящее и почти годное для использования.

Я вышел на улицу. Ноябрь пришел с солнцем, чтобы расположить к себе жителей Бостона. Ветра не было, как будто нарочно, чтобы идеализировать мир вокруг меня.

Она сидела на скамейке. Дождей давно не было, поэтому они были сухими и чистыми. Когда заметила меня, встала. Я не спешил к ней приближаться, оглядываясь в поисках других людей.

Все эти годы я мечтал о нашей встрече. Без сомнения, она бы мне снилась каждую ночь, умей я заснуть.

Поэтому слишком нереальным казалось происходящее. Слишком знакомыми, слишком любимыми черты почти не изменившегося лица.

Входные двери за моей спиной выпустили еще одного человека. Мила, накинув легкую куртку, выбежала покурить.

- Все-таки не ушла, - констатировала она, кивая на неподвижную Беллу.

- Все-таки не ушла, - зачем-то повторил я, делая первые пробные шаги вперед.

Когда между нами оставалась всего пара шагов, она улыбнулась. Немного другой улыбкой, с оттенком какой-то затаенной печали, какая приходит только с возрастом.

- Я видела тебя по ТВ, - пожав плечами, будто ощущая острую необходимость в объяснении своего появления, сказала она.

Я промолчал, не считая нужным говорить сейчас. Её глаза пытливо рассматривали моё лицо, словно идентифицируя.

- Ты почти не изменился… Внешне.

- Прошло ведь не двадцать лет, - тихо заметил я.

Говорить в полный голос мне казалось пошлым. Между нами был ноябрь и три долгих года. Преодолимо, но страшно.

- Мне необходимо думать, что все было не зря, - еще тише меня сказала она. – Иначе я сойду с ума.

- Все было не зря, - я сделал шаг и дотронулся до её холодной руки, сжимающей замок куртки.

Она улыбнулась так, как люди улыбаются, когда плачут. Провела дрожащими пальцами по моей щеке и опустила глаза, как вмиг устыдившись собственной слабости.

- Выпьешь со мной кофе? – спросило она в землю.

- Только если ты не исчезнешь прямо из кофейни на неопределенный срок, - ответил я.

Она подняла на меня глаза и улыбнулась. Искренне, как я помнил. И впервые за три года я  рассмеялся по-настоящему.   

------

А так бывает - когда с поличным
поймают, выколотят признание:
я превращаю тебя в свой личный
синдром навязчивых состояний.
И я хожу по кофейням, блинным,
по крематориям, по аптекам:
уж если клин вышибают клином,
то вышибают ли человека
другим, ни капельки не похожим
на тех, кто строит, а после рушит?
Уж если клин вышибают, может,
рецепт подходит, чтоб выбить душу.

Автор – Кукла Саша.

П.С. Спасибо всем, любимые мои!

Я сказала все, что хотела сказать. Будьте счастливы =*