Тринадцатая глава

15.10.2011

Мой октябрь подвывал внутренней аритмии. Город, вращающийся под колесами машины, замерзал, вздрагивал и съеживался. Ему не хватало тепла, солнца, и, кажется, разговоров. Было очень тихо. Шел третий час ночи.

Я вспарывал промозглую дорогу резиновыми шинами. У меня не было определенного направления, по большому счету, мне не к кому было ехать сейчас, посреди этого октября.

Осень стучалась в окно. Проржавевшие листья то и дело прилипали к лобовому стеклу.

Мне было тоскливо. Хандра, как она есть. Такого же желто-грязного цвета, как и город, вкрученный в дождливый октябрь.

Глаза слипались. Но не от сонливости и не от усталости, даже скука здесь не была виновницей. Мне просто хотелось очутиться где-нибудь не в этом мире. Хотя бы не в этом городе.

Я стал оборотнем. И дело тут совсем не в мистике. Отныне ночь приносила с собой не только отсутствие сна и нормальной человеческой жизни, но и видоизменяла меня. Переворачивала душу вверх тормашками.

Насколько сильно днем я был общительным и жизнерадостным человеком, настолько же глубоко я зарывался в себя по ночам.

Мне казалось, что я застыл. Просто замер в этом теле. И я вроде бы бежал, рвался рывками вперед, но опуская глаза вниз, каждый раз натыкался взглядом не на дорогу моей жизни, а на новенькую беговую дорожку, привинченную к полу.

Силы растрачивались зря. В моей голове постоянно боролись мысли о прошлом и будущем, совершенно игнорируя настоящее.

Я остервенело, чересчур интенсивно, изнуряюще, выматывающе, сотрясающе сильно скучал по Белле.

Наше общение сдвинулось с мертвой точки. Оно перестало быть таким же, какое было до прошедшего лета. Оно стало еще тише. Еще незаметнее.

И от этого, оттого что она так сильно, так правдоподобно искренне отдалялась от меня, я разгорался еще больше. Мне нравилось любить её так. Так больно. Так далеко. Так недоступно.

Конечно, мне хотелось, Господи, как же сильно мне хотелось быть тем, кто сейчас, в данный момент держал её за руку. Кто целовал мягкие волосы и заставлял её улыбаться.

Но что я мог? Она была счастлива со своим парнем Джейкобом. Я видел его фотографии в интернете. Я видел их общие фотографии, и это было в разы хуже.

Моим мыслям нездоровилось. Я чувствовал, как они приобретали свою инертность. Словно приспосабливались к вечным мучительным всплескам, что ежедневно посещали мою голову и раскрашивали её в красную паутину воспоминаний.

Я не хотел привыкать. Мне необходимо было продолжать чувствовать то, что я хотел чувствовать, но что я мог поделать?

В Бостоне не осталось ни одного человека, который мог бы отвлечь меня так, как мне то требовалось. Анна уже несколько месяцев училась в Нью-Йорке. Эммет почти потерял со мной связь, закрутившись в собственной жизни. Новые знакомые, хоть их и было огромнейшее количество, не могли дать мне то, чего я хотел.

Я был постоянно в обществе. Меня окружали люди. Я был пропитан разговорами, улыбками, флиртом, шутками и вниманием. В дневное время меня почти никогда не оставляли один на один со своими мыслями. Но я никогда, никогда еще не чувствовал себя таким откровенно одиноким и застопорившимся.

Жизнь, подражая городу за окнами моего автомобиля, протекала мимо. Проносилась, не обращая внимания на запрещающий свет светофора и знаки, ограничивающие скорость.

Я пытался вникнуть в её алгоритм, разгадать, найти ответы на хотя бы один из незаданных вопросов.

Но в моей голове не было слов. В ней не было вообще ничего, кроме той отупляюще острой хандры, которая селилась в ней каждую ночь этой осени.

Я не помнил, как пришел рассвет. Момент, когда стало светать, совершенно стерся из моей памяти, а может, я просто не обратил на него внимания, заплутав в лабиринте собственного бреда.

Я помнил щелчок, такой отчетливо ясный и абсолютно однозначный. Будто что-то внутри меня встало на место. Сошедшая с верной траектории шестеренка одумалась и вернулась в свой ряд, позволив всему механизму продолжить работу.

Я почувствовал, как обманчиво пушистые лапы моей хандры соскальзывают с плеч. Наступил новый день.

Домой я вернулся вовремя. Не то, чтобы мне надо было туда возвращаться к какому-то определенному времени, но именно сегодня, когда внутренние процессы снова стали работать в нормальном режиме, мне надо было успеть до отъезда отца.

Я застал его на кухне, привычно спокойного, даже умиротворенного, пьющего свой кофе и смотрящего в никуда.

- Я буду учиться в медицинском. – Эти слова, произнесенные в тихой кухне и отразившиеся от множества глянцевых поверхностей, порядком напугали меня своим неожиданным звучанием. Напугали и, одновременно, обрадовали.

- Что? – Карлайл перевел свой взгляд из никуда на меня.

- В Нью-Йорке, - вместо ответа сказал я.

- И давно ты это решил? – черная натянутая жидкость в его сверкающе белой чашке вздрогнула от тихого, но вибрирующего голоса.

- Достаточно давно. – Мне не хотелось признаваться в спонтанности данного решения. Оно казалось мне настолько выверенным и обдуманным, что не нуждалось в длительном анализе. Это решение было самодостаточным. Полновесным и полностью правильным.

- Почему именно там?

- Хороший университет. Большой город, перспективы. – Я вдруг почувствовал сухость где-то даже не в горле, а в легких. – И Анна.

- Так значит, это все из-за девушки?

- Нет, - это чистая правда. Не из-за девушки. Из-за меня.

- А что с твоей учебой? – Карлайл поглядывал на часы. Наш разговор задерживал его.

- Отчислюсь.

- Потеряешь много времени.

- Я знаю.

- Думаешь, тебя примут в университет посреди семестра? – он встал, оставляя едва тронутый кофе на столе.

- Скорее всего, нет. – Я не подумал об этом, и теперь на меня опустилась настоящая паника.

- Скорее всего, нет, - повторил Карлайл и вышел из кухни.

Он не сказал больше ни слова за все оставшееся время своих сборов. Но в последнюю минуту, уже перед дверью, все же обратил внимание на меня.

- Поговорим вечером. Мне надо подумать.

И я сразу же успокоился. Эти его слова могли обозначать что угодно, и хорошее, и плохое, но то, что он не проигнорировал моё решение, то, что он собирался о нем подумать, давало мне огромную надежду на хороший исход.

Мой отец всё-таки был довольно известным и влиятельным человеком, имеющим множество связей в различных городах. Возможно, он сможет помочь мне. Возможно, он захочет это сделать.

Я не был взбудоражен или взволнован. Решение, то самое, что еще минутами ранее казалось спонтанным, теперь прижилось и стало буквально частью меня.

Я хотел этого. Действительно хотел.

Но почему Нью-Йорк? Желание бросить все, наплевать на любые запреты и доводы разума и поехать в Чикаго, туда, где по прохладным октябрьским улицам прогуливается значимая часть меня самого, моей души и моих мыслей, было огромным, если не сказать – подавляющим.

Но рассудок, разум, та его часть, что по какой-то причине пока оставалась неподвластна ни Белле, ни моему безобразно влюбленному сердцу, твердил мне, что я поступлю правильно, отправившись именно в Нью-Йорк.

До самого вечера я пролежал в кровати, почти не двигаясь и дыша только по крайней необходимости. Я чувствовал спокойствие и слабость. Радостную, счастливую слабость.

Будто ты тащил тяжелый мешок и наконец-то донес  его до места назначения. Выполнил то, что требовалось. С моих плеч что-то свалилось, я не знал, был то какой-то душевный груз или нечто материальное и ощутимое, но мне стало легче.

Человеку обычно немного надо для счастья. Это только кажется, что оно недосягаемо и эфемерно. На самом деле, для того, чтобы стать по-настоящему счастливым, надо всего-то побыть до абсурда несчастным.

И потом, после того, как ты перестрадаешь, перебесишься и перемелешься в этой своей не-радости, тогда, и только тогда, тебе хватит единственного, малейшего сдвига вперед, просто толчка, мелочи, капли. Любое изменение сделает тебя действительно, до краев счастливым.

Позволит, наконец-то вдохнуть так, как ты всегда хотел. Раскрыть глаза так широко, как раньше не мог.

Я лежал все в той же позе вот уже который час. Следил за сгущающимися октябрьскими сумерками, застилающими пейзаж за окном. Я с радостью обнаружил, что не чувствовал привычной ночной хандры, что никаких трансформаций в моем теле и образе мышления больше не происходило.

Мне хотелось поделиться этой легкостью с кем-то. Хотя нет, мне хотелось поделиться ей только с одним, единственно значимым для меня человеком. Рассказать этому человеку все, начиная с повседневных мелочей и заканчивая глобальными событиями.

Мне хотелось говорить с Беллой. Слушать её. Смотреть. Видеть.

Но вместе с тем, у меня не было желания ей мешать. Быть своего рода раздражителем или неприятным дополнением.

Карлайл вернулся около десяти. Странно, но за весь день Эсме ни разу не заходила и не обращалась ко мне. Меня будто не существовало вовсе, я сам чувствовал это.

Словно то решение, что я принял, та легкость, что пришла за этим решением, сделали меня прозрачным, призрачным и невидимым.

Тихие шаги Карлайла нарушали тишину в доме. Я по-прежнему не двигался. Мне было незачем. Теперь я был уверен, какое бы решение ни принял отец, согласится ли он помочь мне или встанет по другую сторону баррикад, я все равно уеду из этого промерзшего города.

Возможно, в другом более светлом месте, мне удастся согреться, выспаться и спастись от угрожающего занять все пустоты внутри чувства одиночества.

 Спокойные, ровные шаги Карлайла послышались на лестнице. Я поднялся с кровати впервые за прошедшие несколько часов. Мне было легко и радостно.

Выскочка: Отец поддержал вас?

Заводила: Да, полностью.

Выскочка: То есть, именно в тот год вы и поступили в медицинский?

Заводила: Да, Карлайл уладил всё, что было в его силах. В итоге, в свои двадцать лет я был на первом курсе.

Выскочка: Жалели о потраченном времени?

Заводила: Как я мог о чем-то жалеть? Каждый день моей жизни открывал для меня что-то новое. Будь то плохое или хорошее, мучительное или приятное.

Выскочка: Что же с вашей бессонницей?

Заводила: С ней все оставалось по-прежнему. Абсолютно никаких изменений. Но так как я стал вращаться в интересной и даже полезной для меня сфере, все заботы об этом ушли на второй план. Меня увлекала идея того, что я сам смогу разобраться в собственном организме.

Выскочка: А Изабелла? Вы все еще любили её?

Заводила: Я ведь просто переехал, а не умер.

-----------------

Стоит ли Эдварду самому рассказать Белле об изменениях в своей жизни?

П.С. Приветик, дорогие)) Я по вам скучала! Надеюсь, вы очень хорошо провели праздники!

П.П.С. О, и спасибо всем, кто проголосовал за меня и мои истории в итоговом голосовании. Мне жутко приятно=)