Появление Эммета всегда феерично.
Поэтому Вероника и Эдлекс заходят первыми. Мальчишка с серо-голубыми глазами папы и темно-русыми волосами мамы обворожительно улыбается. Он безумно рад видеть своих кузенов, приветствие которым выкрикивает еще с порога.
Девочки, приникнув к моим ногам, кокетливо улыбаются в ответ. Вместе с Эдлексом они переворачивают дом вверх дном, когда выпадает случай – а постоянный партнер по играм, как известно, быстро становится лучшим другом.
- Привет-привет, наши гости, - здороваюсь я, раскрывая шкаф-купе для верхней одежды.
Ника, с недюжинным усилием поймав непоседу-сына, приветливо улыбается.
- Здравствуй, Белла, - с усмешкой вздыхает, помахав рукой, - девчонки, Yassou (*привет)!
Когда-то, я слышала, Эммет называл ее Герой… и мне кажется, это очень точный образ. По крайней мере, на диснеевскую трактовку древнегреческого мифа Вероника крайне похожа. Материнство ее красит, добавляя глазам блеска, а лицу – неимоверной женской доброты. Эта девушка стала моей первой подругой за всю жизнь благодаря связавшим нас семейным узам. Как жены греческих братьев, еще и проживающие в Греции, можем открывать свой мини-клуб по интересам – Ника практически каждый четверг учит меня какому-нибудь новому блюду из традиционной кухни Эллады, а в самом начале нашего пути именно Ника, как ни одна другая женщина, понимавшая мои нужды (ибо мы обе находились в интересном положении), помогала советами с социализацией в новом для меня обществе, новой стране. К тому же, она третья после Ксая и Дамирки, с кем я тренировала свой греческий, и с кем мне было в удовольствие это делать.
- Что нужно сказать, лисята? – я кладу руки на плечи дочек, многозначительно на них поглядев. Малышки краснеют.
- Здравствуй, тетя Ника. Привет, Эдлекс.
Уже выпутавшийся из сдерживающей его зимней одежды, наш маленький медвежонок довольно щурится. Он такой же шаловливо-милый, как Эммет, и такой же располагающе-дружелюбный, как Вероника. Не только наши дети впитали наши лучшие черты, но и Эдли. Долгожданный сын Натоса, при всей его неисчерпаемой любви к своей принцессе, принес Каллену-младшему огромное удовлетворение. Случалось, мальчишек (Эдли и Дамирку) он забирал на весь день, давая по полному оторваться в парках развлечений или тематических мальчиковых центрах досуга. Частенько к ним присоединялся и Ксай – и тогда уже мужская компания была полной.
- Такой снегопад, - глянув на закрытую входную дверь, Ника вешает их с Эдлексом вещи в шкаф, - настоящий Новый Год будем встречать.
- И времени до него все меньше, - Эдвард, чей бодрый голос слышу за своей спиной, заходит в прихожую. Их с крестником взгляды встречаются мгновенно. – Кто тут у нас пришел?..
Улыбка крошки-Каллена становится бескрайней.
- Дядя Эд!
Их маленький ритуал объятий, что в исполнении Алексайо невозможно не любить, никто не нарушает. Племянника Аметистовый подхватывает на лету, так же ловко, как собственных малышек.
- Здравствуй, мой хороший!
И прижимает к себе, обрадованный доверчивыми объятьями еще одного ребенка, обожающего его всей душой. Доброта, умение интересно играть в разные игры и особое тепло, лучащееся от образа Ксая, магнитом притягивают к нему детей. Эдли не устоять.

…Эммет и Ника сказали нам после семейного воскресного обеда, приуроченного к возвращению Вероники и малыша домой. Он родился двадцать пятого марта, в День Независимости Греции, и Натос шутил, что весь остров празднует рождение его сына. Новоиспеченные родители были безумно счастливы, заразив своим энтузиазмом даже Каролину, что сперва робко, но затем довольно по-свойски заглядывала в колыбельку, легонько поглаживая распашонку брата. В дальнейшем их с Никой очень сблизит забота о новом члене семьи, Карли понравится быть старшей.
Двадцать девятое марта. Гостиная Танатоса и Вероники. Дамир и Карли после совместных догонялок с Эдвардом играют на заднем дворе в прятки, а маленький медвежонок, как ласково называет его Ника, спит в своем детском белом коконе. Он выглядит умиротворенным, но куда более успокоенными и счастливыми выглядят его родители. Взгляд Натоса лучится благоговением, когда молодой папа касается крошечной ручки своего малыша.
- Дай Бог ему вырасти таким же большим и сильным, как ты, Эммет, - желает Ксай, трепетно глядя на новорожденного племянника.
Мы с Никой переглядываемся, не утаив ухмылки. Она уже испытала эйфорический восторг от того, что держишь на руках своего малыша, мне еще только предстоит. И, на самом деле, слишком сложно вообразить, каково это. Накрыв свой живот ладонью, я искренне стараюсь представить своих девочек здесь, во плоти и крови. В моих руках, в руках Ксая… и потому едва не пропускаю слова Эммета.
- Мы с Вероникой хотели попросить тебя быть крестным отцом нашему сыну, Эдвард.
Алексайо тронуто улыбается, с любовью посмотрев на брата.
- Я буду счастлив. Спасибо вам.
- Его будут крестить под именем «Алексий», - решительно заявляет Танатос. – А в миру станут называть Эдлекс. Эдвард-Александр.
Мою ладонь, устроенную в ладони Ксая, муж крепко пожимает. Уникальный, чьи повлажневшие глаза так и лучатся благодарностью, растроганно выдыхает.
- Эфхаристо, Натос… боже мой…
Вероника поворачивается к Алексайо, открыто и сокровенно глядя на него. Она нежно улыбается.
- Я бы хотела, чтобы наш сын вырос таким же сострадательным, заботливым и преданным человеком, как ты, Эдвард. Чтобы у него всегда был пример для подражания, способный направить на верный путь.
- Эд, ты заменил мне весь мир в свое время, вырастил меня и сделал все, чтобы я стал настоящим мужчиной, способным отвечать за свою семью. Столько лет ты помогал мне с Карли, и эта помощь на самом деле неоценима. Нет в моей жизни человека, чьим именем я бы назвал сына, кроме тебя. Спасибо. Спасибо тебе за все.
На моей памяти, это самые крепкие, самые долгие и самые эмоциональные объятья братьев Каллен за все время. В доме царит их теплая любовь и взаимная благодарность друг другу, да иначе быть и не могло. Наши семьи окончательно стали одним неделимым целым.

- Дядя Эд, я скушал все овощи на обед, как мама и велела, - методично докладывает Эдлекс, многозначительно глядя на крестного, - я заслужил лукумадес, правда?
Ксай мелодично смеется, ласково покачивая мальчика в своих руках.
- Думаю, Дедушка Мороз не обделит хорошего мальчика.
Сложно понять до конца, что значило для Эдварда, что Эдлекса назвали в его честь – причем сразу в двух смыслах, мирском и религиозном. Его глаза, энергия и улыбка не затухали с появления в доме Дамира, все время подпитываемые дальнейшими счастливыми, если не сказать больше, новостями. Наш Колокольчик, Лисята, Эдли – все это части большого, крепкого, радостного бытия. Мне вряд ли придется беспокоиться за Эдварда с такой командой поддержки – самобичевание, тяжелые мысли и прочие прежние «радости» точно ему не грозят. Миром правит любовь – неисчерпаемая любовь царит и в сердце моего Аметиста.
- Элли, Софин, покажете Эдли елку? Мы с дедушкой только что ее зажгли.
- Елка горит! – восхищенно протягивает Ангелина, с удовольствием пожимая ладошку кузена, какого Эдвард опускает на ноги.
- Огоньки волшебные, - деловито, словно бы по секрету докладывает София-Дарина, забирая себе вторую ладошку брата, - пойдем-ка!
Эта троица, родившаяся с разницей в три недели, вызывает теплое чувство умиления во всех нас. Ника, усмехнувшись, закрывает шкаф, а я обнимаю Ксая за пояс. Как само собой разумеющееся, его пальцы гладят мою талию.
- Мы кое-что принесли к столу, Белла, - только вспомнив про тканевый пакет в прихожей, говорит Вероника, - я разложу на кухне, если ты не против.
- Конечно же. Я тебе помогу, - отпускаю мужа, напоследок огладив его плечо. И нарядный, и домашний одновременно, в праздничном свитере с узорами из снега, гномиками в цветастых колпачках и маленькими оленями, что заправляют парадом, Эдвард – ходячий праздник для детей. И это не глядя на то, что его появление в обществе наших непосед само по себе означает праздник.
Мы с Вероникой орудуем на кухне, раскладывая привезенные ей печенья в виде эльфов и оленят по узорчатым гжелевым тарелкам – вот что неизменно в нашем доме. Я достаю небольшой пряничный домик, собранный из коржей и скрепленный белковым кремом стараниями Каролин, когда невольно гляжу в арку, отделяющую гостиную от кухни.
В большой комнате с богато украшенной гигантской елью (лисята и Дамирка были в восторге от размера дерева, что Эдвард искал по всей округе двое суток) царит оживление. Дети, завороженно обходя елку со всех сторон, пересчитывают мигающие лампочки-свечки, цветастые шарики, серебристые шишки и шоколадные конфеты, развешанные повыше. Эдвард говорит о чем-то с Розмари, стоя у окна, а Рональд, похоже, прислушивается к детским разговорам. Они с Роз в одной цветовой гамме – красной, праздничной – и малышей это приводит в восторг. Но самым неожиданным такой образ отца является для меня – долгие годы он не надевал ничего ярче темно-синей рубашки, а теперь вот облачился в практически карнавальный костюм. Как вершина всех перемен в нем, внешний вид зацепил меня еще в их первый приезд на Родос. Сейчас цепляет окончательно.
Наши отношения сложно назвать истинно близкими. Ронни мой отец, я – его ребенок, и, конечно же, это нам никогда не изменить. Мы общаемся, и общаемся куда лучше, чем прежде, у нас даже есть общие темы, в основном касающиеся детей, а еще появились маленькие традиции, о которых мечтала в детстве…
Рональд говорит с лисятами только на английском и они, с удовольствием впитывая мой родной язык, перенимают его манеру разговора. Я вижу в чертах девочек Рональда – порой его взгляд, порой его смех, порой его улыбку – чудо, прежде мне неподвластное. Даже Дамирка, сначала напряженный по отношению к новоиспеченному дедушке, доверяет этой улыбке, улыбается сам. Рональд подарил ему большую железную дорогу на шестой день рождения, и они собирали ее вместе, вместе запуская и свой первый поезд. Дамиру понравилось.
Само собой, я борюсь с этим, но испытываю изредка чувство смятенной настороженности… слишком много было дурного, хоть и договорились мы о большей части произошедшего забыть (все равно прошлое не вернешь). И все же, в моей душе зреет принятие отца. Прежде всего – как дедушки лисят и Дамирки, как человека, осчастливившего Розмари, она светится рядом с ним… и как своего папы. Четыре года не были пустыми. Я уже называю Рональда именно так. Я ему верю. И верю, что это доверие не напрасно.
- Мамочка! – Элли вбегает на кухню, маленьким облачком пронесшись мимо.
У ее фиолетового платья с пышной юбкой прозрачные длинные рукава, больше аметистового оттенка от газовой ткани, а локоны венчает фиолетовый обруч с маленькой короной – полное отражение образа Софины. У нас на празднике две принцессы сегодня. И выбирал наряды этим принцессам, проявив все свое терпение, папа Ксай.
- Мамочка, мы нарядили Маслинку! Она теперь тоже πριγκίπισσα (*принцесса)!
- Потрясающие новости, малыш, - любяще глянув на дочку, я беру тарелку с домиком с тумбочки, - пошли, посмотрим, идет ли ей.
Ника, усмехнувшись, направляется за нами следом. Пританцовывая вокруг нас двоих, Элли с упоением рассказывает про процесс одевания питомицы. Само собой, Софина и Эдли ей помогали.
Маслинка, устроившись на подлокотнике дивана, не совсем понимает, с чего ей такое внимание. Помимо красного ошейника с мини-копией рождественского венка, надетого еще Дамиркой, на кошке теперь пышная пачка из нарядов для кукол. Впрочем, она не сильно против.
- Настоящая принцесса, - подтверждаю я, оставляя пряничный домик на столе, по центру, - целый королевский дом у нас.
- Чем больше на свете принцесс, тем лучше, - замечает Рональд. Он сидит на полу, обнимая Софину, а она вертится в его руках, как ей хочется. Рональд на удивление терпелив к внучкам – первое время меня это поражало.
Я встречаюсь взглядом с отцом и не могу сдержать дружелюбной улыбки. Всегда чрезвычайно мило, когда он возится с девочками. К тому же, я могу на него рассчитывать – и могу их ему доверить.

…Нужно было забрать Дамира из школы. Объявили штормовое предупреждение, так что занятия закончились на два часа раньше – и Ксай, занятый делами на другом конце города, никак бы не успел. Я оставляла лисят с Розмари и Рональдом, гостившими у нас, с тяжелым сердцем. Вернее, с Рональдом – с тяжелым, потому что в Роз сомнений не было, я знала, она справится с малышками. Но они вместе… и без меня… девочки спали, когда я уходила и, возможно, это чуть облегчило ситуацию. Но даже Дамирка, который, быстро запрыгнув в машину от внезапно начавшегося проливного дождя, почувствовал мою нервозность.
Молния ударяет первый раз, когда мы стоим в пробке в центре города. Делит небо пополам, зигзагом очерчивает облака и косые капли ливня. Дамир ежится на заднем сидении.
- Она страшная, мама…
- Нас не достанет, не переживай, - успокаиваю его, тревожно взглянув на небо, - все хорошо…
Это так. Бороться со страхом молний я начала еще в день звонка о свадьбе Константы, когда поняла, как пагубно влияет мой ужас на здоровье Ксая. Затем были пробы перед беременностью, с Дамиркой… и та последняя гроза, какую мы пережили все вместе, положила начало новой эре – отсутствию страха. Я уговаривала себя, убеждала, заклинала… поддерживал Эдвард… и постепенно все практически сошло на нет. Не буду лукавить, быть может, наши начавшие налаживаться отношения с отцом тоже помогли.
- Девочки испугаются, - хмуро подмечает Дамир, прижавшись к креслу и стараясь не смотреть в окно, - Софинка так боится их…
Я что есть мочи сжимаю руль. Простая истина, озвученная сыном, крайне правдива. Элли не любит гром, как и все дети, опасается молний, но не критично. А вот Софина как будто унаследовала мой страх. Она всегда горько рыдает и долго не может успокоиться даже после окончания бури. Ей нужна я. Обеим девочкам нужна я. А они в одиночестве…
Я еду по городу быстро, как только это становится возможным, хоть и стараюсь не забывать о безопасности. Мы добираемся за полчаса и Дамир, которого торопливо освобождаю из кресла, не меньше моего хочет домой. Мы бежим на крыльцо вместе.
- Ох, мой зайчонок, ты весь мокрый, - нам открывает Роз, укачивающая на руках Ангелину. Та дремлет, тихонько хмурясь, но не плача. – Снимай-ка все, сейчас будем греться.
- Где Софина, мама? – требовательно зову я.
- Она с Ронном, Белла. Послушай…
Но я не слушаю. Я спешу наверх, в детскую, подгоняемая и страхом, и отчаяньем, и чувством вины. Я так нужна дочке, а все никак не приду. Она, наверное, в ужасе…
Я не слышу рыданий – первое, что понимаю, когда вхожу в детскую. Прежде кричавшая так, что синели губы, Софина лишь жалобно всхлипывает, встречая меня. Маленькие фиолетовые глазки, мокрые от слез, испуганны, но… утешены. То крохотное, нежное чувство близости кого-то родного, кому можно верить, мерцает в них.
Рональд, держа внучку на руках и очень нежно поглаживая ее спинку, нашептывает девочке какие-то успокаивающие слова. От них она и не плачет в полную силу.
Они оба реагируют на мое появление, резко обернувшись. От Рональда веет уверенностью и спокойствием.
- Папа?..
- Все хорошо, Белла, - он мягко целует макушку Софины, унимая остатки ее всхлипов - все хорошо…

Я делаю глубокий вдох.
Истории, меняющие не только нашу жизнь, но и отношение к другим людям, случаются не так часто, но случаются. И та гроза, как апогей, раскрыла мне глаза на многие вещи.
- Не проказничай с дедушкой, Софин, - заприметив, как малышка тянется за очками отца в его карман, предупреждаю я.
София-Дарина смущенно хихикает, прижавшись к Рональду.
- Она сегодня очень послушная девочка, - объявляет он, легонько пощекотав внучку, - правда ведь, Софинка?
- Ага…
- Ага, - хмыкаю я, но довольно. Ксай, всегда необычайно приметливый (и когда я уже привыкну), это видит. В его взгляде умиротворяющее «все у нас хорошо». Кто-кто, а μπαμπάς Xai не позволит, чтобы к его долгожданным дочкам относились хоть на грамм неподобающе. Защитник в нем не так явен, но живет и здравствует, порой являясь в очень яркой ипостаси. Ксай всегда знает, где я, где дети, и все ли у нас в порядке. Это неотъемлемая черта его отцовской стороны личности. И я рада – ощущение полной защищенности бесценно.
Звонят в дверь. Элли, поправляющая юбку Маслинки, Эдлекс, изучающий гирлянды на елке, и Софина, увлекшаяся своей игрой, замирают на месте. А потом, в единую секунду вскинувшись, бегут в прихожую.
- Дед Мороз пришел! – звучит громкий детский хор в стенах нашего дома.
А Дедушка Мороз, он же Танатос, уже заходит в коридор благодаря так кстати незапертой двери.
Появление Эммета всегда феерично. Но сегодня оно совершенно особенное.
Прежде всего, сам Дедушка Мороз – высокий, широкоплечий, в огромной красной шубе с белой оторочкой, с белоснежной густой бородой и щеками, щедро смазанными румянами – покраснели, пока шел по морозу. У него хитрые, но приветливые серо-голубые глаза, а руки в красных рукавицах – в цвет шапки и посоха – протягиваются к детям.
- Кто тут Дедушку ждет? – громким басом, особенно низким сегодня, старательно вопрошает Эммет.
Малышня, обескураженная появлением столь желанного персонажа, скачет вокруг, подняв руки.
- Я!
- И я!
- Мы!
- В этот праздник, Новый Год, Дедушка ко всем придет, - успокаивает детей Эммет, добродушно улыбаясь. - Я помощников привел, ну-с, веселье мы начнем?
Помощники героя, изображаемого сегодня Натосом, бесконечно очаровательны.
Каролина, моя прекрасная девочка, в образе Снегурочки, и Дамир, чудесный мой мальчик, выступающий в роли Рудольфа – предыдущее Рождество мы встречали в Америке, девочки были в восторге от этого персонажа.
- Внучка, а внучка-Снегурочка, скажи мне, хорошо ли вели себя эти дети? – играя и тембром, и эмоциональной составляющей голоса, интересуется Танатос.
Я, Эдвард, Вероника, Розмари и Рональд подтягиваемся к прихожей из гостиной. Даже Маслинка, любопытная к происходящему, заглядывает из-за наших ног.
- Я думаю, очень хорошо, Дедушка, - весело отзывается Каролин, с лаской оглядев детвору, - правда ведь?
На ней сине-голубое платьице, гармонирующее с белыми колготками и блестящими сапожками – смотрится очень красиво. На голове – русский кокошник, который так приглянулся ей в ГУМе еще в прошлый приезд, Ника специально ездила за ним в город позавчера.
- Правда! – дружным хором скандируют лисята и Эдлекс, хлопая в ладоши. Их глаза горят, на их лицах улыбки, магия праздника и та добрая сказка, что всегда он с собой приносит, охватывает маленькие сердечки. Это была замечательная идея, Эммет, организовать подобное представление – главные зрители в полном восторге.
- А как ты думаешь, Рудольф, как вели себя дети?
- Прекрасно, Дедушка! Посмотри, какие они добрые!
Рудольф - в исполнении Дамира - официально самый милый олень на свете. Рожки над рождественской шапочкой смотрятся более чем празднично, красный нос из пластика и того лучше, а одет Дамирка в костюм эльфа, зелено-красный, точь-в-точь наша украшенная ель. Я любуюсь своим мальчиком.
- Незаурядные актерские способности у авиаконструкторов, - шепотом говорит мне на ухо Эдвард, мягко посмеиваясь.
Я приникаю к его плечу, возвращая объятья, которых так не хватало.
- И не говори. А еще у него великолепные помощники.
Эммет приметлив к нашим перешптыванием, как бы глубоко не был в роли.
- А что это родители стоят да молчат? Скажите, дети, как вели себя родители?
Девочки и Эдли оборачиваются на нас, оглядывая с ног до головы. Прищуриваются, поворачиваясь обратно. И, переглянувшись, отвечают:
- Хорошо!
Дедушка Мороз доволен ответом. Он, крепко сжав в рукавицах свой красный мешок с подарками, решительно движется в сторону гостиной. Мы расступаемся, дети бегут следом. Останавливается все праздничная процессия возле зеленой ели.
- Хорошее поведение – это очень важно, - мудро говорит Дедушка, - но ведь подарки и заслужить надо! Кто прочитает Дедушке стишок, тот подарок свой быстрее всех и получит.
Рудольф-Дамир подвигает ближе кресло, на которое следует стать каждому, кто собирается рассказывать стих, а Снегурочка-Каролина занимает свое место возле Дедушки, готовая подавать ему подарки. Все дети, и маленькие, и большие, получают колоссальное удовольствие. Мы с Эдвардом практически зеркально улыбаемся, наблюдая за всем этим.
Первой вызывается Софина, как самая решительная и смелая. Дедушка Мороз одобрительно хлопает ей, и мы поддерживаем. Дамирка помогает сестре взобраться на кресло.
София-Дарина, убедившись, что ее слушают, начинает читать стихотворение. Лицо у нее мечтательно-вдохновленное, воодушевленно даже, на нем пробегают и искорки смеха, и проблески легкой тревоги не забыть текст. Но больше всего Софина, которая артистичностью может потягаться с дядей Эмметом, хочет обрадовать человека, кому стих посвящен. Взгляд ее полон детской, искренней, чистой любви. Идеальной.
- У меня есть папа!
Спросите, какой он?
Самый СИЛЬНЫЙ папа,
Самый ХРАБРЫЙ воин!
Добрый. Умный самый.
Как не похвалиться?
Папой только с мамой
Можно поделиться!
Запинаясь на некоторых словах, но тут же выправляясь, под конец еще и пританцовывая, Софина широко улыбается. Эдвард, польщенный и развеселенный, посылает дочке воздушный поцелуй. Его обожание она улавливает сразу же, слегка покраснев.
- Какая молодец! – хвалит Эммет, забирая у Каролин предназначенный Софине подарок. Большая коробка с сиреневым бантом вызывает у малышки ликование. Она спрыгивает с кресла, крепко прижав подарок к себе, и спешит к нам с Эдвардом. Возится с бантиком на ковре.
Следующей идет Ангелина. Она волнуется чуть больше сестры, но решительна ничуть не меньше. Забирается на кресло. Говорит «спасибо» поддержавшему ее Дамирке.
Ангелина действительно похожа на ангелочка. Ее волосы вьются немного больше, глаза чуть светлее, а улыбка пленительна. Ангелина переживает, стараясь вспомнить стишок, но как только находит глазами сперва Ксая, а затем меня, успокаивается. И громко, почти победно, читает:
- Сколько звезд на небе!
Всех не сосчитать.
Эти звезды маме
Подарю опять.
И однажды утром,
Глядя на меня,
Мама улыбнется:
"Звездочка моя!"
Широко-широко, как только может, Элли улыбается мне. Говорит «спасибо» Дедушке за свою коробку с бантом и, как и сестра, соскакивая с кресла, спешит к нам. Обеих дочерей поднимая на руки, Ксай поочередно целует их в щечки. Девочки смеются, прижимаясь к нему. А потом наступает моя очередь – и вот в ласке купаюсь уже я. Они удивительно нежные дети.
- Ευχαριστώ τις καρδιές μου (*спасибо, наши сердечки), - негромко благодарим мы с Эдвардом.
Эдлекс, забираясь на кресло, под теплым взглядом Эммета зачитывает свой стих. Он очень старается не пропустить ни строчки, то и дело оглядываясь на маму. Но Ника так ободряюще смотрит на сына, что тот раскрепощается. И уже читает с выражением, точно как отец.
¬- Мама на папу глядит,
Улыбается,
Папа на маму глядит,
Улыбается,
А день самый будний,
Не воскресенье,
И за окошком – не солнце,
А вьюга,
Просто такое у них
Настроение,
Просто они
Очень любят друг друга.
Мы хлопаем – и я, и Ксай, и лисята, и Дамирка с Карли, конечно же. Третья коробка с подарком находит своего обладателя.
Дедушка Мороз работает на славу этим вечером – водит хороводы, выслушивает каверзные вопросы, рассказывает истории о лесных зверюшках и их быте с Рудольфом и Снегурочкой, даже играет в прятки. И, под конец, раздав каждому из своих маленьких зрителей по мешочку конфет и лукумадес, прощается до следующего года. Расчувствовавшаяся Элли крепко его обнимает. Софина целует Рудольфа в нос, поглаживая его рожки. А Эдлекс прижимается к Снегурочке, обещая поделиться конфетами, если она еще немного с ним поиграет. У Карли сложились чудесные отношения с братом, ей нравится быть старшей сестрой, видно даже со стороны. К тому же теперь в их с Дамиркой играх целых три новых участника.
Пока Дедушка и его веселая команда снимают свое облачение, в чем мы с Никой им помогаем, оставшиеся в гостиной заканчивают приготовления к ужину. Каролина, сбежавшая за объятьями дяди Эда, возвращается, лучась улыбкой. Он по-прежнему ее «Эдди», горячо любимый второй папа. А она всегда будет для него той родной малышкой, дававшей мир и успокоение, позволявшей быть открытым и не стесняться себя… малышкой, ради которой сохранил себе однажды жизнь. У них с Каролин своя история любви, очень проникновенная.
- Тебе понравилось, мама? – часто дыша, спрашивает Дамирка, откладывая рожки в шкаф.
Я крепко обнимаю сына, обе его щеки, измазанные румянами, поцеловав. И красный нос, конечно же.
- Все было великолепно, родной. Вы с Карли и дядей Эммом подарили малышне праздник!
- Они поверили? – с надеждой интересуется Карли. Уже сменившая наряд Снегурочки на свое новогоднее светло-голубое платье, она приникает к моему боку. – Эдди говорит, да… но я не знаю.
- Еще как, солнышко, - целую и ее, мою девочку, первую принявшей меня в эту семью, повзрослевшую уже настолько, что мы теперь как настоящие подруги. Я даже могу спросить у Каролины совета, всегда зная, что он будет хорошим. Совсем скоро она будет потрясающей девушкой и Эммету придется отбиваться от дочкиных поклонников.
- Надо возвращаться, а то приметят, - усмехается Вероника, помогая Натосу снять бороду, - вы на высоте, Дедушка Мороз, как и ваша свита.
- Все для Вас, - широко улыбается Танатос, послав жене воздушный поцелуй. – Ну-ка, крошки, пойдем кушать!
Почти в двенадцать вечера мы всем составом садимся за праздничный стол. Первый тост, который звучит, посвящен семье – братья Каллен по очереди говорят его вместе.
Глядя на наше с Ксаем богатство, глядя на Нику, Натоса и их детей, глядя даже на Рональда и Роз, я не могу не согласиться. Самое драгоценное, что у нас есть, и в этом году, и в любом другом – наша семья.
- Για την οικογένεια (*за семью)!
Звучит звон бокалов.
…И наступает наш первый русский Новый Год.

* * *

Эдвард дурачится с лисятами.
Добившиеся безраздельного папиного внимания, они всем довольны. На небольшой, но удивительно мягкой софе, в окружении плюшевых игрушек и разноцветной детской книжки с объемными картинками, каждый находит себе дело по душе. Элли, устроившись перед отцом, бормочущим ей что-то забавное прямо на ухо, вертится от его же щекотки. Софина, изображая из себя маленького Симбу, играющего с Муфасой подобным образом, то и дело наскакивает на Эдварда сзади, искренне радуясь, словно в первый раз, когда он ее ловит. Ну а Ксай попросту наслаждается обществом девочек, каждое свое ласковое слово или прикосновение сопровождая улыбкой. Ангелина и София-Дарина любят меня, я не сомневаюсь, очень сильно – как и все девочки на свете любят маму. И все же их папа – самое большое их сокровище. Я счастлива, что Эдвард наконец исполняет ту роль, для которой был создан. Он превосходный отец.
- Тебе надо рычать, папочка, - утыкаясь носиком в его шею, хмурится Софина, - лев не может не рычать!
- А если лев слишком добрый?
- Слишком добрых львов не бывает, - с умным видом подмечает Элли, - ну порычи, папочка! Пожалуйста!
Я наблюдаю за тем, как аметистовые глаза затягиваются огоньком хитрого предвкушения. Лежащий как раз между двумя дочками, Алексайо так резко и так ловко переворачивает их обеих на спину, нависая сбоку, что сперва малышки ошарашенно замолкают. Он исполняет детскую просьбу, начиная с негромкого, утробного рыка… и постепенно усиливая эффект. Прекрасно имитирует кошачье рычание, попутно зацеловывая маленьких принцесс. Они изворачиваются, но со смехом, то и дело хватаясь за его плечи, локти. И в конце концов, сдавшись большому льву, жмутся к его груди. Крепко обнимают, не в силах полноценно обхватить, но в состоянии выразить свою любовь даже такими объятьями. Взгляд Эдварда всегда теплеет, когда девочки так делают.
- Ты красивый лев, папочка!
- Р-р-рычащий! – изо всех сил выговаривая злосчастную «р», подхватывает Софин.
Обеим достается горячий поцелуй в лоб от благодарного папы.
Зная Эдварда прежнего, такого отрешенно-закрытого, дающего себе свободу лишь в обществе Каролины, я бы не поверила, что с ним могут произойти такие метаморфозы. Но весь тернистый путь мы прошли вместе, разбираясь с прошлым друг друга, не дающими покоя тайнами, комплексами и болезненными воспоминаниями. Эдвард осветил мою жизнь, я, по его признанию, осветила его. Теперь нам обоим светят три личных солнышка.
Ксай так расслабленно лежит на этой софе, атмосфера вокруг настолько пропитана родительским обожанием, семейным покоем… девочки, такие счастливые, лазящие по нему и обнимающие его, как им только хочется, нарисованная мной на дальней стене детской сказочная страна, где есть место и принцессам, и принцам, и волшебству…
Это – наша действительность, вовсе не суровая, скорее тягуче-сладкая, непреодолимо влекущая. Не знаю, о чем еще в этой жизни я могу мечтать.
- На часах уже одиннадцать, девчонки, - одергивая задравшуюся кофточку розовой пижамы Софины, объявляет Эдвард. – В маленьком королевстве наступает время для сна.
- Мы еще не чистили зубки…
- И не читали книжку!
Элли, тоже в пижамке и тоже в розовой – все-таки мы с Эдвардом придерживаемся правила в большинстве случаев одевать девочек одинаково, есть в этом нечто необыкновенное, видеть их такими похожими, - понуро опускает голову. Укладывание в постель – тот еще квест, но Ксай пока отлично справляется. Он со всем справляется отлично.

…Я очень хотела детей. Я посещала курсы, читала книги, изучала интернет-страницы, спрашивала у Розмари и Вероники… я старалась подготовиться. Но когда прошла счастливая эйфория от рождения близнецов, самые простые вещи оказались неисполнимо-сложными.
Я не знала ничего о материнстве и уходе за новорожденными. А Эдвард знал все досконально. Это не он, как случается во многих семьях, боялся брать детей на руки первые дни, а я. Это не он, что тоже не редкость, откровенно не знал, как разбираться с подгузниками, распашонками и присыпкой, а я. Это не он был в растерянности, а я. Я училась у Ксая, а он терпеливо, как у нас и повелось, меня учил. С ним было просто, было спокойно, я доверяла ему абсолютно и полностью и, быть может, поэтому основные прорывы случались как раз в его обществе.
Первое самостоятельное прикладывание к груди, что сейчас вызывает улыбку, в тот день вызвало у меня истерику со слезами. Эдвард в два голоса с медсестрой, увещевающей меня, давал подсказки, поддерживал крохотное тельце дочки в моих руках и старался, чтобы все прошло как можно менее волнительно. И все получилось.
Эдвард вставал со мной по ночам, потому что девочки начинали плакать либо сразу дружным хором, либо по очереди, друг за дружкой. Не уверена, что ночные кормления и укачивания дались бы мне так хорошо, не будь рядом Алексайо. Я чувствовала угрызения совести за свое такое круглосуточно-потребительное, по сути, к нему отношение. Только Эдвард не желал ничего слушать – это были его дети, я была его женой, а семья подразумевает именно постоянное присутствие, помощь и поддержку. Эдвард успевал еще и Дамирку отвозить и забирать из школы.
Сейчас я понимаю, почему у него на все хватало сил, энергии и запала – и почему хватает их теперь – слишком долгое, почти вечное ожидание. Несбывшаяся мечта иметь ребенка пригибала его к земле и мучила ночами куда больше сегодняшней ответственности за дочек и нашего взаимного ухода за ними. А с Дамиром у них с самого начала был особый контакт.

- Предлагаю забег к ванной, - Алексайо, поднимаясь с постели, на воображаемом старте занимает свою позицию, - мама как раз купила нам новую клубничную пасту… и кто первый добежит, тот первый ее и попробует.
Мгновенно включившиеся в его игру, которая так часто спасает в подобных ситуациях, девчонки становятся рядом с папой. Элли показывает Софине язык, обещая прийти первой, а та, ухмыляясь, убежденно качает головой. Эдвард касается пальцами плечиков обеих.
- На раз, два… три!
Малышки метко пущенными стрелами несутся к ванной комнате. Их волосы, распущенные после душа, уже на порядок длиннее, чем мне помнится. И так красиво вьются на радость папочке… который, изображая свое участие в забеге, намеренно медленными шажками подбирается к двери.
Ангелина все-таки приходит первой, опередив сестру на полсекунды. Ксай утешает Софину, что последний-то все равно он – черепашка. Малышки смеются, ласково гладя папины щеки. Говорят, очень хорошая черепашка.
Эдвард чистит зубы вместе с детьми, снова показывая им, как правильно это делать, и подавая пример собственными движениями. Получившийся у каждой результат лично проверяет.
- Умницы, девчонки!
Из-за спины меня вдруг обнимают – мягкие ладошки Дамирки смыкаются на поясе.
Колокольчик, уже с уставшими глазами, стоит в коридоре, прижимаясь ко мне. Волосы его почти высохли после ванной, но кончики прядей челки еще влажноваты.
- Уже переоделся, родной? – я глажу его спину, не разрывая объятий. - Как раз вовремя, папа будет читать сказку.
- Люблю сказки…
- Поэтому нам важно ничего не пропустить, - я протягиваю сыну руку, кивая на комнату, - пойдем слушать, солнышко.
Дамир не намерен отказываться.
Эдвард, чьи ладони оккупированы ладошками девчонок, возвращается в детскую. Ласково улыбается сыну.
- С легким паром, мой котенок.
- Ты обещал почитать сказку, папа, - сонно напоминает Дамирка, - да?..
Ксай оглядывается на кроватки близняшек, устроенные достаточно близко друг к другу, но все же слишком узкие. Глядит и на разобранную софу, заложенную игрушками. Аметисты присматриваются ко мне. Я незаметно киваю.
- Тут мы все не поместимся, а вот у нас на кровати – вполне. Как насчет поспать с нами, дети?
Победное ликование всех наших крошек ощутимо кожей. Ксай не так часто дает малышам подобные вольности, уверенный, что у себя им будет и удобнее, и проще, но порой, все же, мы нарушаем правила. Да и ночь сегодня рождественская, особенная во всех планах.
В нашей греческой спальне мало что изменилось за прошедшее время, разве что теперь мне полюбилось белое постельное белье, а на стенах, помимо «Афинской школы», появилось несколько акварельных портретов наших детей. Мы вернулись из России на православное Рождество с запасом вдохновения – его воплощение теперь то и дело украшает дом.
Дети забираются на широкую кровать первыми. Я и Эдвард устраиваемся возле них, довольствуясь небольшой площадью, только это совсем не смущает. София-Дарина у моего бока, Дамирка – посредине, а Ангелина прижимается к папе. Он уже открывает увлекательную русскую книжку – «Приключения Хомы», чьи герои малышкам и Дамиру по нраву – и начинает читать.
Наш Колокольчик слушает внимательнее всех. И с папой, и со мной, он с самого начала влился в традицию рассказов и сказок перед сном, теперь это особый ритуал семейной близости, ощущение любви и поддержки.

…Эдвард рассказывал ему что-то часами.
Дамир засыпал, просыпался, прижимался к отцу сильнее и просил не молчать… когда папа молчал, ему снились плохие сны и виделись неприятные вещи. А еще некуда было спрятаться от жара – он охватывал плотным кольцом и долго, очень долго, не отпускал. Дамир впервые болел дома – и, похоже, так сильно лихорадил тоже впервые. Температура не сбивалась долго, угнетающе держась на тридцати девяти, и для нас, и для малыша став настоящим испытанием. Близнецы еще были на грудном вскармливании, когда Дамир заболел, потому при всем желании постоянно находиться рядом с ним у меня не получалось.
Колокольчик, впрочем, не всегда и замечал – Эдвард взял на себя роль того, кто не отходил от него в любое время суток и, само собой, справлялся прекрасно, не глядя на выедающее душу волнение. Он потерял мать, сгоревшую заживо в собственном теле, еще во время своей краткой болезни мне было дано увидеть, насколько ему страшно наблюдать жар у родного человека.
Эдвард исправно следил за приемом лекарств Дамиркой, менял холодные компрессы на его лбу, дважды сам обтирал его и уговаривал, с попеременным успехом, постоянно пить и хоть иногда, но кушать. В первую болезнь Дамира гораздо больше для него сделал Ксай, чем я – не без потерь, пусть и легких, в нервных клетках, конечно. Хорошо, что малышки пока так сильно не болели…

- Бельчонок, - едва слышным шепотом окликает меня Алексайо.
В теплой греческой ночи слышно тихое сопение уже уснувших детей. Сегодня нам понадобилось чуть больше, чем половина сказки, сказалась, наверняка, долгая семейная прогулка у моря – мороженое дедушки Заруса прилагалось, конечно же.
Мы с Эдвардом с осторожностью покидаем собственную постель, не забыв накинуть на малышей тонкое покрывало. Девочки, теперь расположившиеся по обе стороны от Дамирки, неосознанно льнут к нему. Колокольчик не против, Элли даже обнимает. Маслинка охраняет детский сон, отдыхая на диванной подушечке в изножье.
- Это идиллия, - прикрывая дверь комнаты, говорю я. Не могу налюбоваться на нашу троицу.
Эдвард, разминая плечи, само собой, соглашается.
- У нас с тобой прямо-таки тройное счастье.
Краешком губ, дабы ненароком себя не выдать, я улыбаюсь. Обнимаю мужа, приподнявшись на цыпочках и поцеловав его щеку.
- Попьем чая?
- Зеленого, - дополняет Уникальный. И, протянув мне руку, разворачивает нас к лестнице на первый этаж.
На кухне очень уютно, голубой цвет и остужает, и сохраняет тепло воздуха, солоноватый привкус которого доносится из раскрытого окна. В прозрачном заварнике с толстыми стенками расцветает вязанный китайский чай, что Эдвард привез из своей бизнес-поездки. Он ставит его на стол вместе с кружками, а я подвигаю поближе к нам самодельную зеленую елочку, что девочки делали из папье-маше в детском центре.
- Удивительный процесс, - завороженно наблюдая за медленным открытием лепестков, негромко признается Ксай. Он уже сидит на стуле, за столом, готовый разливать наш напиток по чашкам.
Я встаю за его спиной, массирующими движениями прикасаясь к плечам. Эдвард уже не работает так активно, сверхурочно и самозабвенно, редко когда в принципе вступая в новые проекты, ибо время с семьей для него теперь превыше всего, но массажем его по-прежнему можно уговорить на что угодно. И расслабить, само собой.
- Белла… - удовлетворенно стонет Алексайо, откинувшись поближе к моим рукам, - это безумно кстати…
- Да уж, наши маленькие фитнесс-тренеры заменят тебе любой спортзал, - припоминаю я постоянные игры в «подними-опусти-обними», которые устраивают нам близнецы, - а для меня удовольствие сделать тебе приятно.
- Тогда пониже…
- Ксай, - урываю краткий момент, со смешком чмокнув его волосы, - ты у меня неисправим.
- Я про зону воздействия, - пробует выкрутиться, так же посмеиваясь, он.
- Несомненно, мистер Каллен. Я так и поняла, - и все же опускаю руки ниже. Трапециевидные мышцы беспокоят его сильнее всего.
Сколько же всего у нас было… сколько темного, сколько грустного, сколько светлого и сколько радостного. Жизнь, окрашенная во все оттенки радуги и не только, не бывает однобокой, требует терпения, понимания, принятия… но и награждает за старания соответствующе. Мы получили свою высшую награду – друг друга, а затем и детей. Эдвард обрел покой и удовлетворение своим настоящим, а я – уверенность в будущем. И ни я, ни мой Ксай на прошлое не оглянемся.
Чай распускается, окончательно заварившись. Эдвард притягивает меня к себе на колени, протягивает мою кружку. С удовольствием опираюсь о его спину, наслаждаясь и совместным времяпровождением, и чаем. Как давно, кажется, были наши первые разы такой откровенной близости – духовно-физической. Мы женаты пять лет. Никогда бы не поверила, если бы не живые доказательства с аметистовыми и голубыми глазами.
- Я тебя очень люблю.
Эдвард со всей своей необычайной нежностью целует мою скулу.
- Я тебя тоже, мой Бельчонок. С Рождеством.
Больше не могу и не хочу оттягивать этот момент.
Не привлекая особого внимания мужа, придвигаю к самому краю стола сувенирную елочку. У нее откидная верхушка, специально, чтобы прятать конфеты… но конфеты девочки уже съели. А у меня есть нечто послаще для их папы.
Ксай изумленно моргает, когда я вкладываю в его руку сверток с эмблемой кондитерской.
- Откроешь?
Заинтригованный, мой Алексайо вскрывает упаковку. И вот уже на его ладони только лишь пластиковое содержимое упаковки. Белое. С двумя розовыми полосками.
- Белла… - севшим голосом, в котором сквозь неверие уже пробивается ликование, выдыхает Ксай. Даже во второй раз для него это как в первый.
Я убежденно киваю. Перехватив мужскую ладонь, устраиваю ее на самом главном и самом привычном для Эдварда месте – на своем животе.
- Тут еще один твой сладкий лисёнок, папочка. С Рождеством.

το τέλος

Эфхаристо.

Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1