Изумленная, если не сказать больше, я даже забываю о насущном – проблемах с Дамиром и его близящимся усыновлением другими людьми. Алексайо умеет завладевать моими мыслями полностью. И удивлять, несомненно, умеет тоже.
Я улыбаюсь.
- Ксай?..
Пустой чистый дом отвечает мне почти сразу же.
- Я в спальне, Белла.
Как Алиса в Стране чудес, я, огладив свой новообретенный подарок, направляюсь наверх. Ровные ступени ничуть не мешают, а босиком по ним даже удобнее. Я держусь за перила только потому, что не хочу сюрпризов для Ксая от себя, помня о фатальной неуклюжести. Но это как раз излечимо.
Я даю себе завет, оказываясь в нашем коридоре, не думать пока о том, что так тревожит. Возможно, решение мы найдем чуть позже. Возможно, оно проще, чем кажется, если думать вместе.
На двери «Афинской школы», каштановой, как и все в особняке, меня ждет очередная фиолетовая записка. Даже при условии, что дверь приоткрыта, она прекрасно заметна.
“Заходи и ничего не бойся”.
- Хитрец, - усмехаюсь, почти с детским нетерпением ступая за порог. Здесь все та же блаженная тишина и теплота. Очень располагающе.
Но на сей раз Эдвард мне не отвечает. Видимо, чего-то ждет.
Комната не изменилась. Шторы отдернуты, не пряча затихающий дневной свет, напротив дальней стены два зеркала в особых рамах, способные быть передвинутыми, а пахнет чем-то цветочно-сладким, но ненавязчивым. Романтично, однако странно.
Бумажка. Бумажка мне нужна.
Я нахожу следующую немую подсказку известного цвета на стене над кроватью. Застеленная знакомым мне греческим покрывалом с амфорами, точь-в-точь с Санторини, она вмещает на себя небольшой деревянный ящичек, прикрытый от моих любопытных глаз. А на тумбочках, по обе стороны от нашего супружеского ложа, два пластиковых стакана с водой.
“Разденешься для меня, любимая?”.
Фантазия у вас нешуточная, мистер Каллен. Я чуть прикусываю губу.
Но кто я, чтобы портить ему игру? Да и самой ужасно интересно, что дальше. В конце концов, обнаженные участки тела больше не любит Эдвард, чем я. А он уже наверняка где-то здесь и без одежды… мой…
Хихикнув, легким движением растегнув молнию, стягиваю свое платье. В гостеприимно приоткрытый шкаф кладу и его, и нижнее белье. Надеюсь, Ксай имел ввиду “разденешься полностью”, иначе для него тоже будет сюрприз.
Я прикрываю полку комода, мимолетно оглядев в зеркало свой внешний вид и пожалев, что не удосужилась даже причесаться. Наскоро поправляю волосы рукой.
- Обернись, - просит меня комната бархатным баритоном Ксая.
Он стоит за моей спиной такой же прекрасный, как греческий бог, любовно вылепленный во всем своем великолепии мастером-скульптуром. Кожа, как у именитых их творений, черты, точно их же, совершенство ничем не прикрытого мужского тела. Для меня Алексайо всегда был совершенством.
Я была права, он без одежды. И, судя по тому, как переливаются довольные аметисты, записку я тоже поняла верно.
- Обворожительно, мое золото, - мурлычет он, подступив на шаг ближе. Непирикрыто любуется.
- Могу всегда так ходить, - втягиваюсь в игру я.
- Был бы счастлив, - хмыкает Алексайо. А потом поднимает правую руку вверх. В ней у него россыпь кисточек. – Начнем?
Инициатива от Эдварда – это всегда волшебство. Но инициатива от него в плане секса – уже просто чудо-чудесное. Все во мне так и поет. Он понял, что хотела донести до него в том лесу… он понял, что я так же люблю в нем Мастера, как и моего Ксая. Что не делю я его больше для себя.
Ничего лишнего. Только любовь. Только моя радость. Алексайо снова сумел максимально меня отвлечь.
- С удовольствием.
Эдвард знает, что делает. Приближаясь ко мне не быстро, а размеренно-возбуждающе, останавливается в двух шагах – у постели. И открывает ящичек, о котором я, наблюдая его мужскую сущность, уже почти забыла. А там палитра красок. Множество цветных баночек, уже открытых, готовых в буквальном смысле раскрасить нашу жизнь.
- Ксай…
- Ты часто сегодня произносишь мое имя. Мне нравится.
Мужчина подходит ко мне, все кисти оставив у кровати. Мягко целует губы, призывая поверить и не волноваться. Расслабиться. Запах клубники и зеленого чая от него меня еще больше подбадривает.
- Ты позволишь?
Не имея представления, на что даю согласие, но не жалея, я киваю. И Ксай бережно, заранее подготовленной черной резинкой, убирает мои волосы на затылок, умело закрутив в высокий пучок.
- Предусмотрительность – твое все.
- Чтобы нам ничего не мешало, - ласково отзывается он. Возвращается обратно к нашей постели.
Из кисточек, сложенных в специальную деревянную выемку, берет одну, уже чуть влажную, опуская ее в краску. Синюю.
Эдвард целует меня, а я чувствую холодок и легкое покалывание ворсинок кисти, когда краска оказывается на моей коже. Рука его, словно живя собственной жизнью, ведет незаметный узор по моей спине.
Выгибаюсь ей навстречу, обрадованная доселе неизведанными ощущениями. Назвать их просто «интересными» язык не повернется.
- Ты – лучший из всех шедевров, - шепотом заверяет меня муж, опустив голову, чтобы поцеловать шею. С любовью к пульсирующей все сильнее от каждого его касания венке.
Мне жарко и хорошо. Как всегда – слишком.
- Так сделай его своим! – почти приказываю. Самостоятельно крепче прижимаюсь к мужу.
Эдвард усмехается мне, дорожками из ощутимых поцелуев спускаясь все ниже и ниже. Кисть никуда не пропадает, она здесь. Когда Ксай трогает меня, она делает тоже самое с паралелльной стороны. Он умело, как может только сам, раскрашивает мое тело. Зацеловывает и раскрашивает, пока на кисточке не кончается краска.
Я суплюсь, как ребенок, когда касания прекращаются. Требую еще.
- Твоя очередь, - предлагая соблюдать правила, Эдвард указывает мне на свободные кисти. Призывает и себя не обделить красочной любовью.
На сей раз я тоже ребенок, только уже рождественским утром, готовясь распаковать свой главный подарок. Тщательно подойдя к выбору кисточки, я беру ту, что пошире. Опускаю ее в фиолетовый.
Эдвард, наблюдая за моим выбором цвета, неровно выдыхает.
Забавно, ведь я всегда этот цвет выбирала из всей существующей в мире палитры.
Моя первая цель – его шея. По примеру Эдварда действуя с правой стороны – губами, а с левой – кисточкой, я прикладываю все силы, чтобы сделать ему хорошо. Эдвард выше запрокидывает голову, тихо постанывая, и я вдохновляюсь этими звуками. Вдохновляюсь самим фактом, что он не молчит, как тысячу лет прежде.
Вниз от шеи, к яремной впадинке, по ключице и еще ниже, к сердцу. Я закругляю свою линию у его солнечного сплетения, ощутимо оглаживая область ребер. Ксай изгибается, радуя меня. Я знаю его эрогенные зоны.
Узор обрывается на его правом плече, когда фиолетовый подходит к концу, уже почти не раскрашивая кожи. Стоит признать, на ее белоснежном цвете, как у Эдварда, он выглядит ярким и смелым. Красивым еще больше, чем есть.
Алексайо, немного разомлевший от моих прикосновений, сладко улыбается, прежде чем взяться за кисть снова. Обе мои щеки получают по теплому благодарному поцелую. Не словами, так жестами он скажет «спасибо». Ну что же, такое я готова принять без боя.
На сей раз Ксай выбирает оптимистично-желтый, яркий цвет. И многообещающе щурится, возвращаясь к моему телу.
Ненавязчиво, трепетными касаниями, просит повернуться к нему спиной. Справа и слева от нас – зеркала. Эдвард рисует, изредка не просто целуя, а хорошенько посасывая мою кожу, и я могу наблюдать, что именно. Это уже не просто штрихи, не только лишь линии. Сливаясь, соединияясь, как в его компьютерной программе для самолета, они образуют нечто совершенно новое.
Ксай дарит мне крылья. Широкие, прекрасные и способные поднять на самую далекую высоту. К блаженству.
Его пальцы довершают рисунок без кисти – притягивают чуть краски со спины к грудине, надежно мои крылья закрепляя, а себе давая шанс прикоснуться к тому, что так нравится. Мне всегда льстило, как Ксай относится к моей груди, делая вид, что до нее никогда такой красоты не видел. Он начинает сегодня с ласковых поцелуев, поглаживаний кожи… и лишь затем, кистью выводя круги по ней, ведет себя жестче. Заставляет меня в своих же руках искать поддержки из-за подгибающихся от удовольствия коленей. И так же не дает молчать, делая еще лучше, когда слышит звуки блаженства, в каком пребываю.
Кисть и поцелуи – идеальное сочетание. Я уже готова ступить за край, но, и к счастью, и к большому сожалению, желтый заканчивается.
Эдвард с любопытством ждет моих дальнейших действий, дозволяя что угодно делать со своим телом. Его фиолетовый – мой талисман. Что с тела, что из глаз он лучится… и подсказывает правильный ход.
Я выбираю зеленый – как шумящая дубрава, как свежая трава. Тонкими линиями-касаниями, похожими на ленточку плюща, охватываю его туловище несколько раз, начиная от груди и заканчивая у паха. С некоторой силой прохожусь по каждому его позвонку, заставляя мужа дышать чаще. И, сама себе ухмыльнувшись, опускаюсь на колени. Кисть, игриво покалывая, что мне известно, бродит вокруг его члена.
Ксай машинально подается мне навстречу, полуприкрытыми глазами глядя сверху-вниз. Его черные ресницы подрагивают.
Ну конечно же я не обделю тебя, мое сокровище.
Это даже не поцелуи, это намек на них, имеющий больше силы, чем касание, но меньшую площадь, чем поцелуй. Я дразню Эдварда и он знает. Но ему нравится. Очень сильно, если судить по тому, что я вижу. Наш разговор в квартире-студии Москвы я вспоминаю со смехом. И через десять минут после поцелуев не можете, да, Серые Перчатки? Тогда я вам поверила, вижу, зря. Все вы можете и без поцелуев.
Я награждаю Эдварда, уже даже слегка вспотевшего, полноценным продолжением действа – даю проскользнуть в свой рот. И симфонией, не меньше, наслаждаюсь – его рыком – когда быстро это прекращаю. Ксай неудовлетворенно, выжидающе морщится. Я не могу отказать его просьбе. Еще раз – и тоже самое. Правда, теперь утешаю мужа прикосновением пониже, к мошонке. Пальцы Эдварда сжимаются в кулаки.
Обожаю видеть его возбуждение.
Но, опять же и к счастью, и к сожалению, зеленая дубрава на моей кисти подходит к концу. От паха Эдварда, выше и выше, к его груди, отходят широкие листья пальм. Они дрожат от его сбитого дыхания.
Ксай смотрит на меня с прищуром, обешающим что-то интересное. Я вижу, что в аметистах, подернувшихся пеленой жажды близости, поднимает голову Мастер.
Эдвард забирает с палитры красный, в какой окунает чистую кисть. Неожиданно, но ловко, он проводит линию под моей нижней губой. Потом припадает к ней и жадно целует, слегка покусывая. Подготавливает.
Я вздрагиваю, когда резко, совсем не так тягуче, как вначале, снова поворачивает меня к себе спиной. Между столь прозрачными зеркалами опускается на колени. Кисть его скользит по моим ягодицам, чертя на них пусть и беспорядочные, но очень понятные мне линии – это то, что Ксай прямо сейчас ощущает. То, на чем я оставила его и лишила удовольствия. Пламя.
Мне даже интересно – накажет?
…Накажет.
Эдвард поворачивает меня обратно, оставляя зацелованную и зарисованную кожу в покое, уже по своей воле ставшую такой же красной, как и цвет на ней. От желания.
Он все еще на коленях, он внизу. И он, заставив мои ноги оказаться чуть шире, делает свое дело. Своим умелым языком проникая внутрь, буквально вынимает из меня душу.
Эдвард целует, поглаживает, посасывает, лижет… а у меня кончаются русские глаголы в голове. Без опоры за спиной, вынужденная сносить все это на подкашивающихся коленях, я не моргая смотрю в аметисты, пылающие и по-животному сильно желающие. Чересчур, дабы хоть как-то скрыть.
Мастер делает все, чтобы я забыла, как зовут меня и его. Мастер применяет на мне то секретное оружие, на какое вряд ли можно подобрать достойный ответ. Мастер забирает меня себе и не стыдится этого, наоборот, показывает, как просто может покорить. И как бесповоротно.
Синее пламя, как и синий цвет на моей коже, жжется внизу живота. Я уже готова умолять его не останавливаться. Мне нужно еще пару секунд… еще чуть-чуть… боги!..
Но Эдвард события ускорять не намерен. Он расходует остатки красного на мой живот, принципиально выше нужного. И, сладострастно улыбаясь, отстраняется. Буквально за мгновенье до оглушительного, так и мелькающего впереди оргазма.
Нет!..
Я хнычу, в отличие от Мастера, не способная так быстро остановиться уже в самом конце пути. Собственными руками, не до конца отдавая себе отчет, хочу возобновить касания. Я вся дрожу и мне это нужно. Пожалуйста!..
Эдвард перехватывает мои руки, крепко сжав в своих. Не дает.
- Ксай!..
Счастлив, что зову его. Доволен. Прижимает меня к себе, вынуждая замолчать – целует. Уже не кистью, уже рукой, мокнув пальцы в краску, ведет по моей коже. Словно бы стирает ее настоящий цвет, искореняет его. Делает нас абсолютно едиными – ведь и я, зачерпнув из баночки, занимаюсь тем же.
Мне кажется, мы напоминаем животных. Этими грубыми, рваными поцелуями, этими хриплыми вздохами, чтобы не утратить возможности дышать, беспорядочными движениями в поисках наиболее глубокого, крепкого прикосновения. Я умираю и возрождаюсь в руках Эдварда, а он с удовольствием делает то же самое в моих.
Но, в конце концов, этап касаний достаточно вырабатывает себя, как и отсутствие краски на кисти, не давая нам и шанса. Аметисты горят таким огнем, что я обжигаюсь, заглянув в них. Эдвард не перестает меня удивлять.
Минуя покрывало с амфорами и ящик с красками, мы оба оказываемся на постели. Под моими бедрами сама собой возникает подушка. Белоснежная, как и все постельное белье.
Эдвард резко, если не грубо, оказывается внутри. Мне чудится, меня слышат за километр от дома.
Пораженная его напором, возникшим так быстро, его силе… могу лишь стремиться достойно ответить, дабы ухватить свое удовольствие. Оргазм снова маячит в пределах досягаемости. Так быстро!
Я чувствую руки мужа на своих бедрах, я слышу его хриплые стоны, которые душит, прижавшись лицом к моей спине. Его дыхание и легкие поцелуи на ее коже – как раз там, где крылья – горячее всего на свете.
Такой позы у нас еще не было. Как вижу, немало поз Мастер знает сзади.
Улыбаюсь в подушку, уже готовая и кричать, и плакать. На стыке трех разных вселенных я все думаю, в какую из них сорваться. Я уже вымотана, я уже горю, я готова. Мне нужно…
Алексайо неожиданно глубоко вздыхает, что есть силы притянув меня к себе. Он и сам на грани, но решается сменить позу. Это риск.
…Но оправданный. Эдвард укладывает нас на бок, вызвав у кровати возмущенный скрип и ей в унисон прохрипев «безбрежно». Его руки по-захватнически уверенно следуют по моей коже, опять же и гладя, и сжимая ее. Особо резвые пальцы добираются даже до клитора. Я выгибаюсь, а Ксай крепко держит мою грудь. Помогает, зная то или нет, моим собственным движениям – на его спине, у паха и потом к шее. Пользуясь возможностью, я поворачиваю его голову к себе. Его губы чуть приоткрыты, на виске я подмечаю капельку пота. Я отстраняюсь, желая видеть его глаза. Они сегодня необычайно красивы.
- Ксай…
Контакт без слов установлен. Эдвард меня понимает.
Как только он открывает глаза, где уже тлеют огромные поленья костра, какой мы разожгли такими банальными красками, ритм становится жестче и быстрее. Я подвахватываю. Я скалюсь. Я с последним глотком воздуха краду у него поцелуй.
Оргазм выходит обоюдным. И длится сто лет, не меньше – утопая в глазах Алексайо, ощущая спазм всех мышц тела, я с уверенностью могу это утверждать. В моем мире образуется новая Вселенная.
Эдвард обмякает, всем телом прижимаясь ко мне, обжигая приятной тяжестью, а я только рада. Объятьями усиливаю эффект.
Чтобы отойти от такого потрясения, нужно время. Без лишних слов, как впервые изучая тела друг друга, мы с Ксаем даже не двигаемся. Я легонько целую уголки его губ, щеки, трусь носом, благодаря за столь исчерпывающее удовольствие. Я правда забываю, как меня зовут.
Медленно, но верно, на губах мужчины расползается улыбка. Уставшая, но такая широкая, что нет никаких сил. Вот где чудо света.
- Какое ты у меня сокровище…
Все еще в сладкой неге, он слабо усмехается.
- Краски – наше все.
- Отныне точно, - сделав над собой усилие, я посильнее прижимаюсь к Эдварду. Уже не в порыве страсти, а просто как к человеку, где можно безопасно и тепло все ее последствия переждать.
Финал вышел… опустошающим. Мы оба к такому не привыкли.
Ксай поднимает руку, пряча мои плечи и окутывая собой. Я нежусь.
- Все безопасно и смывается простой водой, - сонно бормочет он, заботливо поцеловав мой лоб, как единственное не раскрашенное на теле место. – Аквагрим…
- Я так и знала, - хмыкаю, спрятавшись у его шеи. – Спасибо, мое счастье. Это было умопомрачительно.
С губ Эдварда срывается смешок.
А потом и он, и я уже не контролируем сознание. Сорвавшись в пропасть безудержного удовольствия, оно требует законного послеобеденного сна. Для восстановления сил.
* * *
Я просыпаюсь от того, что кто-то меня куда-то несет. Толком ничего не понимающая из-за резко окончившегося сна, я хмурюсь. И неосозанно, наверное, пытаюсь выбраться из чьих-то рук. А они крепкие. Не пускают, лишь держа сильнее.
- Тише, любимая. Это всего лишь я.
Присутствие рядом родного голоса меня успокаивает. Глубоко вздохнув, я доверительно прижимаюсь к источнику тепла – груди Алексайо. Смутно помню, что он звал меня не так давно… приснилось или нет? Может, пытался разбудить.
- Умница, - хвалит Ксай. С нежностью к моей позе котенка, как ее называет, целует волосы. Они все еще стянуты в пучок.
Мы куда-то заходим. Свежесть комнаты и простыней, пронизанная узнаваемым ароматом краски, сменяется на напаренное пространство, где ведущая роль отдана лаванде. Я нехотя открываю глаза.
Ванная комната с наполненной ванной. Вода, дошедшая почти до бортиков, пена, обещающая очередную стадию блаженства. Только вот я боюсь, меня уже на нее не хватит.
- Будем купаться?
- Будем купаться, - хмыкнув моему детскому вопросу, соглашается Ксай. Осторожно нагибается над ванной, бережно опуская меня, как оказывается, все еще обнаженную, в ее согревающие объятья. А потом залезает сам, мгновенно вернув мне комфортную позу, где можно как следует ощущать его.
Вода, будто в мультиках, постепенно окрашивается во все цвета радуги – стоит лишь тонким струйкам краски с наших тел поползти вниз. Пузырьки теперь разноцветные и лаванду слышно сильнее.
Я довольно улыбаюсь, нежась у Ксая в руках. Это лучшее, что могло быть после такого фееричного действа.
- Ощущаю себя пластилиновой…
Эдвард заботливо стирает свою же красную полоску краски с моей губы.
- Лестно слышать, что я довел до такого состояния столь юную красавицу.
- Знаешь, я готова заниматься этим всю жизнь…
- Как минимум ближайший месяц могу тебе обещать точно, - припоминая наш разговор с репродуктологом, Эдвард ласково приникает к моей щеке. – Ты бесподобна, моя прекрасная девочка.
- Когда я смогу связно разговаривать, ты услышишь не один комплимент в свой адрес, Ксай. Я вообще сомневаюсь, что человеку под силу вызывать то, что ты во мне вызываешь. Сомневалась, вернее…
Мужчина мелодично хохочет, явнее, как любимую игрушку прижимая меня к себе. Чмокает макушку.
Некоторое время, не нарушая удовлетворенной тишины, мы расслабляемся в теплой воде. В пене.
А затем, минут двадцать спустя, Ксай забирает с полочки мою желтую мочалку. Принимается стирать краску с моей шеи, рук и тела. Правда, чтобы разделаться с теми красными узорами, какие так рьяно вырисовывал на нижней части спины, ему приходится поднять нас на ноги.
Я тоже мою Ксая. Все еще слишком слабая для того, чтобы сделать это полноценно, как следует, все же пытаюсь. И Эдвард улыбается, довольный и счастливый, подставляя тело под мою мочалку. Наскоро сам заканчивает с тем, что я пропустила. Включает душ.
Вода и пена миллиона цветов медленно уползает в канализацию, пока Ксай подает мне полотенце. После прохладного душа чувствую себя большим человеком, чем прежде. А уж когда забираюсь в постель – поразительно, но со смененными простынями и без намека краски вокруг – действительно богиней, как и было написано на тех бумажках.
Аметистовый приносит нам чай и клубнику в цветной вазочке. Без сахара, она совершенно не кислит. Божественно.
- Спасибо за розу, - с ароматом чая вспомнив о самом первом подарке мужа, ждвавшемся меня внизу и предвещавшим все это, говорю ему я. – Только ты так умеешь…
- Дарить жене цветы? Лукавишь, белочка, - приняв из моих рук клубничку, Ксай качает головой. – Я рад, что тебе понравилось. И все остальное – тоже.
- У тебя были другие варианты, Казанова-Каллен?
Моему сравнению Эдвард смущенно улыбается. Со вздохом переплетает наши руки. На мне сейчас легкое белое платье, чем-то напоминающее наряд из Греции, а на Ксае – традиционные фланелевые брюки с майкой им под цвет. Как бы мне не нравилось любоваться торсом Уникального, я не хочу, чтобы он мерз или чувствовал себя некомфортно.
- Мне показалось, нам нужно расслабиться после этого дня. А еще в ящике стола были эти фиолетовые бумажки.
- Судьба, не иначе, - мурчу я.
Мне чудится, мы перешли новую грань единения. И пусть я всегда удивляюсь, как можно быть еще ближе, Эдварду упрямо удается доказать, что это возможно. Раз за разом.
Он доверяет мне, он во мне не сомневается. Как и я в нем – вероятно, поэтому мы так чудесно, идеально друг другу подходим. Во всех планах – даже в постельные игры начинаем играть.
Я устраиваюсь в объятьях Аметиста, пока мы вместе с ним неторопливо пьем чай. Близкий и родной, он – самое важное за все мое существование. Тот, кто никогда не предаст и тот, с кем мы условились ничего не утаивать…
Эдвард старается.
А я?..
На смену потрясающему чувству единения и невесомсти приходит горькое чувство вины. Спрятавшееся во время нашей близости, спящее, пока отходили от нее, теперь оно здесь. И полноправно готовится занять свое место.
Болезненно нахмурившись, я понимаю, что не должна так поступать. Эдвард заслуживает знать вещи, какие касаются его – так или иначе. В домике в лесу он поверил мне, рассказав о том, что волнует. Я не имею ни малейшего права – это святотство – промолчать. Так нечестно.
- Алексайо…
Начать не так сложно. А вот продолжить… я чувствую знакомый ком в горле. Я очень боюсь, что он разозлится или посмотрит на меня иначе, чем сейчас. Ничье отвержение не будет для меня больнее. Ксай знает. Я знаю. И это еще одна причина, дабы не потерять его веру, произнести чертовы слова. Это всего лишь слова.
- Да, малыш?
Его доброта мне мешает сейчас. Спросил бы грубее… я бы выпалила на одном дыхании. Испугалась бы, что будет еще хуже. А так зреет в голове преступное желание не портить момент и его настроение.
- Я тебя обманула.
…Мир еще стоит. Стало быть – не конец?
Впрочем, Эдвард воспринимает это как шутку.
- В том, что тебе было так хорошо? Или в том, что я Казанова?
Я морщусь.
- Я ездила не в Москву сегодня… и не на поиски твоего подарка.
Алексайо пока еще только настораживается. Ни восклицаний, ни требований поскорее выложить правду. Он просто, привлекая внимание, поглаживает мои чуть влажные после душа волосы. Слушает.
- Я даже не знаю, как лучше начать…
- Тебя это очень беспокоит, - приметливый, он, похоже, понимает, что шуткам тут уже места нет. Чуть опускается на постели, заглядывая мне в глаза. – Что произошло? С тобой что-то случилось?
Он сейчас придумывает себе невесть что, Белла. Да не молчи же ты! У тебя и так времени в абсолютный обрез.
- В лесу, там, в лагере, когда мы гуляли…
Уже не на шутку встревоженный, Ксай внемлет каждому моему слову. Его лоб прорезывают морщины, а легкость в аметистах испаряется как вода на полуденном солнце. Они тяжелеют.
- Мальчик, который хотел накормить кошку, Дамир, - выпаливаю, не выдержав напряжения. Сквозь зубы.
- Он что-то сделал?
- Он мне очень запомнился, - опустив голову, с болью бормочу я.
Эдвард теряет нить повествования. Или отказывается ее принимать таковой, какая есть.
- Бельчонок, расскажи мне, - просит он, ласково, недоумевающе погладив мою руку, - что за мальчик? Из приюта?
- Да. Его зовут Дамир. Голубоглазый… я таких глаз не видела. Маленький и ужасно красивый.
- Он был там, у костра?
Я безрадостно киваю.
- Ты давал ему сок. Не помнишь?
Эдвард жмурится, с тяжелым вздохом наблюдая за моей реакцией на свои слова:
- Я их не запоминаю.
- Детей? – это уже новость. – Мне казалось, ты всегда их… только их и видишь.
- Белла, будь моя воля, я бы их всех забрал к себе, накормил и одел, подарил игрушек и обеспечил будущее, дав лучшее образование… но это невозможно – ни физически, ни как-либо еще. У меня был опыт с Анной, который показал, что нести ответственность за ребенка и быть ему достойным отцом я не в силах.
- Запоминая, ты даешь им место в сердце…
- У тебя очень роматично выходит, малыш. Но на деле это просто эгоистический порыв – так меньше боли.
- Ксай, умоляю, ты кто угодно, только не эгоист…
Он крепче пожимает мою руку.
- Я только что перетянул одеяло на себя, Белла. Вот тебе доказательство. Так значит, Дамир?..
- Я не понимаю, что со мной, - накопив горочку смелости и тут же потратив ее на быстрый взгляд на мужа, я обратно опускаю голову к простыням, - это какое-то помешательство… этот ребенок…
- С того самого дня?
- Да. Постоянно. Я не хотела об этом говорить, пока мы не побываем у доктора… я… Ксай, я ездила сегодня в детский дом. Прости меня…
То ужасное состояние, когда не хватает ни слов, ни движений, ни мимики, чтобы выразить сожаление. Это казалось, что произнести тяжело – нет, нисколько. Тяжело увидеть реакцию Эдварда и принять ее последствия. Я понимаю, что все мои опасения не напрасны. Я понимаю, как выглядит все, что я говорю, со стороны – безумием. Через месяц мы станем будущими родителями своего ребенка! Что я утаиваю здесь на ровном месте? Как я вообще смею?!
- Ты сильно злишься? Насколько?..
Мое самобичевание Эдвард встречает погрустневшим взглядом.
- Я не умею на тебя злиться, Белла. Сколько раз это нужно повторить, чтобы ты поверила?
- Я постоянно делаю неправильные вещи. У твоего терпения тоже есть предел.
- Для тебя – нет, - твердо сообщает он. Целует мои пальцы. Красноречиво.
Понимает, что я напугана. Все тайное для него становится явным.
- У тебя был телефон Анны Игоревны? – зовет Аметист, утешая меня добрыми прикосновениями. Они настолько разнятся с теми, что мы дарили друг другу пару часов назад, что даже не верится, что Ксай и Мастер правда один человек.
- Я списала у тебя из контактов, - признавая еще одну строку своего позора, еще только не хнычу. Но нельзя. Четыре года Дамиру, а не мне. – И мне ужасно стыдно, что я так сделала, Эдвард. Не попросила тебя.
- Это эмоции, Белла. Как раз это я понимаю.
- А я ничего не понимаю, - прижимаюсь к его плечу, впервые за все время простонав в этой кровати не на пороге оргазма, а от горечи, - что это такое?.. Почему оно такое сильное, это чувство? Я не могу подобрать слов, чтобы выразить, метафор… Ксай, он посмотрел на меня в тот день и теперь мне снится.
- Снится?..
Самое сокровенное. Ну и к черту.
- Там, на Родосе, под оливой, я сегодня ночью видела его вместо тебя. С кулончиком-хамелеоном, какой ты мне подарил.
Эдвард делает глубокий, призванный помочь собрать мысли в единую картину вдох. Призывает меня на себя посмотреть, не распуская объятий, но чуть ослабляя их.
Я все жду, когда он скажет что-то грубое, когда увижу, что разочарован, когда покажет… покажет хоть какую-то реакцию. А ее нет.
Неужели я и Ксая знаю недостаточно хорошо?
- Ты хочешь его усыновить? – прямо задает вопрос Уникальный. Без хождения вокруг да около.
Я давлюсь воздухом.
- Неужели ты ничего к нему не почувствовал?.. Совсем, совсем ничего?..
В опечаленных аметистах ни огонька. Эдвард, сострадательно пригладив мои волосы, не юлит.
- Я не хочу обманывать тебя, Белла. Нет.
- Может быть, это потому, что ты от них отгородился? От детей, за исключением Карли?
- Может, и поэтому, - соглашается он, - а может, ты просто повторяешь путь Эсми. То, что описываешь мне ты, похоже на ее реакцию. На меня.
Его неожиданный вывод – мой новый удар по живому. Как-то гармонично вплетаясь в общую картину, он колет и без того исколотые места. Эдвард не хотел доставлять боли, я знаю. Но сравнивать их…
- Он похож на меня? – тем временем вопрошает Ксай. Не оставляет эту теорию.
- Возможно… ну, он маленький и волосы… он робкий… А к чему это все?
Эдвард надеется верно подобрать слова. Он в задумчивости.
- Белла, может быть, объяснение твоему чувству к этому ребенку – я? Ты меня в нем видишь? Посмотри, на секунду, без отрицаний – приют, маленький мальчик, волосы и глаза, какие, как ты говоришь, удивляют, его отстраненность от других детей и положение “сам себе на уме”? Он приходит к тебе в этом сне – сне про меня. Скажи, Бельчонок, ты не мою судьбу собираешься изменить?
У меня просто нет слов. Эдвард говорит, объясняя и сопоставляя, сводя воедино. Он без обиняков и прочих ненужных вещей попросту высказывает свою точку зрения. И, мне чудится, попадает в цель. А не это ли оно, то объяснение, что я так ищу? Невероятное, а на поверхности. Максимально простое как и большая часть человеческих эмоций?
Дамир – это Ксай?..
С таким же невероятным взглядом, добрым сердцем, нерешительностью и неумением принимать заботу, готовностью благодарить за нее чем угодно, убежденностью в своей недостойности того, чтобы приходили именно к нему. Чтобы он нравился. Чтобы его хотелось к себе забрать.
Брошенный маленький мальчик. Одинокий малыш, обожающий маслины.
Даже дыхание перехватывает от таких логично выстроившихся в один ряд нитей. К черту.
- Даже если… - нерешительно прикусив губу, бормочу, - даже если и так, Эдвард… я ведь понимаю умом, что твою жизнь мне не исправить. Но ведь его я могу…
Брови Ксая сведены к переносице. Он слушает и пытается проникнуться моей идеей. Только плохо ему это удается.
- Я безумно хочу твоего малыша, любовь моя, - пока не усомнился в этой святой истине, поспешно проговариваю я, - Эдвард, то, что я испытываю к тебе – это даже не поклонение, это что-то куда большее, не способное быть описанным словами. Ребенок – логичное продолжение этого чувства, его воплощение. Я ни за что не откажусь от наших детей. Я не ищу другого пути, чтобы стать мамой, прошу, умоляю тебя, поверь мне. Поверь так же, как я верю в тебя. Я не сдамся.
Алексайо, в чьих повлажневших глазах весь существующий мир, осторожно убирает прядку с моего лица. Невесомо касается скулы, как впервые ее погладив. Кожа горит от его пальцев.
- Он так важен для тебя? Этот мальчик?
- Да, - впервые за все время не отрицая, а признавая истину, довольно смело соглашаюсь я.
Решение приходит само собой, как и эта убежденность. И как я раньше только смела отрицать все? Как такое в принципе можно отрицать?
- Я прошу тебя съездить со мной в детский дом, Ксай, - не отводя глаз, произношу я. Только честность, без нее нам конец. - Мы встретимся втроем и если ты так ничего и не почувствуешь… вопрос будет закрыт.
Муж несколько нервно облизывает губы. Он в прострации, впервые не зная, как реагировать. Абсолютно.
- Белла…
Я морщусь, ведь пути отступления для меня отрезаны. Голубым морем и черными маслинами.
- Пожалуйста, Эдвард, только один шанс. Я клянусь.
Всем вашим мыслям, теориям и догадкам будем рады на нашем форуме. Дамир обрел призрачную надежду. Ксай и Белла на пороге принятия решения, которое навсегда изменит их жизнь. А Ника с Натосом на пороге похожего разговора - изменение в их судьбах не пройдет бесследно для Каролины.
Спасибо за прочтение истории!
Спасибо за прочтение истории!
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1
