мне грустно за тех, кто скрывает душевные раны
кто видел любовь лишь на страницах книг
мне грустно за тех, кто греет руки свои в карманах
потому что и я ведь тоже
один из них*

– Ты делаешь упражнения, которые я рекомендовал?

Пошёл уже четвёртый час нашего с Карлайлом свидания. Он был бы образцовым партнёром – его интересует обо мне буквально всё. Потратив несколько часов на разнообразные тесты, включающие сканирование головного мозга и выкачивание из меня нескольких пробирок крови, мы переместились в его кабинет и теперь занимаемся тем, что Карлайл любит называть «общение».

– Редко, – я отсчитываю уже сотый удар языком по зубам, прерываюсь на ответ и начинаю счёт сначала.

Под словом «упражнения» он подразумевает вызывающую у меня сомнения ментальную практику, суть которой – используя воображение, исправлять травматические ситуации из прошлого, заменяя в них ребёнка на себя настоящего, который может дать отпор и переиграть по-другому.

/Всё и так уже исправлено/

– Ты должен уметь контролировать своё состояние, – Карлайл растирает лоб пальцами, закрыв глаза. – За стенами этой больницы не будет доктора, который сделает укол, когда у тебя истерика.

Я перевожу взгляд за его спину, где через кристально чистое стекло виднеется крыша оранжереи с ярко-голубой шапочкой из неба. За стенами этой больницы проходят похороны и свадьбы, продают мороженое и заводят собак. Я всему этому только помешаю.

– Не уверен, что… – я не заканчиваю мысль, потому что не знаю, куда она меня ведёт. 

День мягко скатывается в ранний вечер. Я сонный, уставший и избегающий реальности. Мой мир сузился до территории клиники, обнесённой забором. Мысли застыли в мучительном повторяющемся цикле. Вселенная стала настолько маленькой, что умещается в кружке чая. День за днём я обхожу её по кругу, неизменно возвращаясь в начальную точку. 

Вопрос – аллюзия: Что стало с моей Розой?

– Я ведь уже пробовал, может быть, обычная жизнь не для меня, – жму плечами, возвращая взгляд на переносицу Карлайла.

– Если не для тебя, то для кого? – риторически вздыхает он и закрывает свой блокнот, ставя точку в, казалось, бесконечном разговоре.

Я сразу же хватаюсь за эту возможность и резко встаю, отчего перед глазами темнеет, но всё равно в несколько шагов добираюсь до двери, не дожидаясь полной загрузки окружающей меня реальности. 

– Ты решил не следовать моим указаниям насчёт Беллы Свон? - голос Карлайла ловит меня в дверях, и я не сдерживаю фрустрирующий вздох, разворачиваясь лицом к доктору.

– Я думал, это был просто совет? – мои губы растягиваются в улыбке, а брови приподнимаются в притворном непонимании. 

– Да.

Карлайл тоже встаёт со своего стула, смотрит на меня несколько секунд и отворачивается к окну.

Я жду ещё некоторое время – больше из вежливости, чем для продолжения разговора. Мне действительно хочется уйти, я слишком устал от этого тягостного общения, растянувшегося на несколько часов. Даже если Карлайл действует исключительно из благих намерений, мне сложно выносить его чрезмерное покровительство, граничащее с отцовским. 

– Может быть, ты и прав, – последнее, что я слышу от него, прежде чем окончательно переступить порог кабинета и уйти.

Его слова вертятся внутри меня по кругу, путая и озадачивая, пока я заглядываю в прачечную комнату, столовую и сестринский кабинет в поисках Элис. Я то и дело встряхиваю головой, откидывая с глаз раздражающие волосы, но они почти сразу возвращаются на место, а желание найти медсестру и подстричься становится практически сокровенным. 

Я сдаюсь после пятого по счёту кабинета, в котором не нахожу Элис, и на несколько десятков секунд остаюсь стоять посреди общей гостиной, не зная, чем себя занять. 

В последнее время я замечаю, что, как только я перестаю концентрироваться и думать о чем-то осознанно, в круговороте моих мыслей обязательно возникает Белла. Сознание дрейфует по направлению к подсвеченным точкам. Внутреннее течение относит каждую случайно упущенную мысль к профессионально расставленным сетям.

Вопрос (с морским привкусом): Стоит ли пытаться выплыть на поверхность?

Я открываю дверь библиотеки, той единственной комнаты, где наши с Беллой собственные миры имеют точки соприкосновения, сопереживания и сосуществования. Мне хочется поторопить время, подтолкнуть его в спину, чтобы вечер настал быстрее, и эта пустая сонная аудитория наполнилась её солнечным шёпотом.

Я привычно замираю в нескольких шагах от закрытой двери, впитывая хромированную тишину и фильтруя через себя частицы книжной пыли, застывшие в воздухе. Помещение наполняется звуком моего дыхания, но я не могу сконцентрироваться на спокойствии: что-то мешает, не ставится в ряд и не складывается по изгибу. Я чувствую чьё-то присутствие, оно ощущается кожей и искрит. 

Мои шаги размерены и едва слышны, дыхание учащённое и поверхностное. Будто бы обладая даром предвидения, я знаю, что увижу через пару рядов книжных полок. Об этом трещит искусственный свет и гудят потрескавшиеся стены.

Здесь, рядом с шахматным столом, между креслом и разваливающимся книжным шкафом на полу сидит Белла, обняв согнутые колени руками. Она повернута лицом к стене, и я вижу только спину. Мои мысли останавливаются в нерешительности, и несколько мгновений я существую только как усилитель её дыхания, пропуская тревожные всхлипы через свои лёгкие и выдыхая их наружу. 

Я отсчитываю семь ударов языком по зубам и подхожу к Той-которая-электризует-воздух. Несмотря на бесконечные километры света, солнечного и искусственного, её фигура затемнена: частые прерывистые вдохи высасывают всю яркость из окружения. Я сажусь на пол, облокачиваясь о книжную полку, и подсовываю под себя ладони. Белла находится сбоку от меня, и я не знаю, что делать дальше, кроме как провести поглаживающим взглядом по её волосам, вобравшим ту же темноту, что и всё остальное вокруг.

– Невозможно больше делать вид, что всё в порядке, – её голос звучит приглушённо и сухо, звук почти не выходит за контур её отчаяния.

Безжизненная серая интонация бьёт меня пощёчиной наотмашь: я слишком сильно представляю себе её ощущения. Моя голова откидывается назад, прижимаясь к жесткому краю деревянной полки. Я потратил всю свою жизнь на то, чтобы научиться закупоривать эмоции, бутилировать мысли и завинчивать чувства. Но сейчас, когда Белла разливается океанами тоски, волны которых достают до моих ног, я абсолютно дезориентирован, ослеплён и опустошён. 

Та-которая-сгущает-краски медленно выпрямляет спину, отрывая голову от коленей, поворачивается и садится рядом, едва касаясь моего плеча. Я смотрю на неё сверху вниз: спутанные от выплеска эмоций волосы, сухие покрасневшие глаза, взгляд, устремленный в сторону. Она копирует мою позу и тоже прячет ладони под собой, чем вызывает у меня скоротечную полуулыбку. 

– Я уж подумал, ты сумасшедшая: так легко воспринимала всё происходящее, – практически выжимаю из своего горла подобие шутки, надеясь, что Белла не заметит натянутость голоса. 

Она никак не реагирует, только пару раз быстро моргает, сбрасывая с глаз невидимые слёзы. Я смотрю прямо перед собой: концентрация на чем-то конкретном помогает приуменьшить ощущение рвущейся на груди кожи, возникающее от звука её хрипящих вдохов.

Мне хочется обнадёжить её, сказать, что она обязательно скоро выберется отсюда, но слова не проходят через сжатое незнакомым порывом горло. Что-то цепкое, едкое и эгоистичное расцарапывает мне лёгкие изнутри. Давно забытые, почти не использованные чувства самосохранения и самоценности прибивают язык к зубам, заставляя молчать. Тягучим плавленым железом по венам плывёт осознание того, что за прошедший месяц я слишком привык к Белле, и теперь расцветший во мне эгоизм костлявыми пальцами цепляется за неё и уже вряд ли отпустит.

Та-которая-ничего-не-подозревает глубоко вздыхает, словно заканчивая внутренний спор, и медленно опускает голову мне на плечо, не произнося ни слова.  Я перестаю дышать от бурлящей смеси удивления и паники, но, когда спустя несколько секунд ничего страшного не случается, позволяю своему окаменевшему от шока телу расслабиться и сделать вдох. Мне кажется, что у Беллы жар: от того места, где лежит её голова, разносятся сносящие всё на своём пути волны тепла, вызывая у меня солнечный удар. Её волосы задевают мою недельную щетину и провоцируют пузыри смеха, возникающие в горле от щекотки. 

Я поворачиваю голову влево и провожу кончиком носа по её волосам, вдыхая запах цветочного шампуня и тёплой от солнца кожи.

Вопрос (пойманный в моменте): Чем пахнет взаимность?

/Разочарованием/

*Автор эпиграфа - Аня Захарова