нас бесспорно распнут, или как-то иначе линчуют
докопавшись до сути, невечной, как всё под луной
закрываю глаза. жарким лбом припадаю к плечу и
всё шепчу тебе: – слышишь, спасайся, не гибни со мной
просто выживи, это пройдёт, как весна и простуда
станет жар нестерпимым, и выжжет всё это к утру
закрываю глаза
тишина
ожидание чуда
это ты мне сказала, что я никогда не умру*

Итак, вот он я – сфокусированный, полуразрушенный, с отросшими волосами, норовящими залезть в глаза, измученный, гипервентилирующий, напившийся до одури первой влюблённостью, гиперболизированный, воспрявший и по-прежнему беспрекословно сумасшедший.

/Мы чем-то похожи/

В последние несколько дней больница больше напоминает зону боевых действий, чем лечебное заведение. Я выглядываю из своей палаты, кручу головой направо и налево, рассматривая погружённый в осень коридор, и, убедившись, что рядом никого нет, выдыхаю.

На мне сегодня мой самый любимый вид: лихорадочно блестящие глаза, со зрачками, расширенными от распирающей их одержимости, гладко выбритый подбородок, готовый к новой порции комплиментов от Беллы, и румянец, выдающий повышенное давление и заоблачные ожидания. Я разоряю свой тайник – таблеток оказывается достаточно, чтобы заполнить оба кармана больничной пижамы. Мирно жужжащие мысли не придают особого значения этому действию, словно я всегда был готов к подобному исходу. Впрочем, теперь у меня есть выбор.

Я выхожу из палаты и за первым же поворотом вижу нескольких пациентов, неприкаянно бродящих вдоль стен. Это стало обычной картиной нынешних дней – по большому счету, клиника функционирует сама по себе, большинство персонала либо больше не выходят на работу, либо заняты чем-то гораздо важнее слежения за своими подопытными. Я даже не уверен, что соблюдаются лекарственные рекомендации: в последние два дня Эммет не приносил мне новых таблеток.

Без особых надежд я заглядываю в пустующую сестринскую. Комната буквально перевёрнута вверх дном – медицинские документы лежат вперемешку на всех поверхностях, включая пол. Я оглядываюсь в поисках вещей, намекающих на недавнее присутствие Элис, но медсестра пропала так же бесследно, как и многие другие.

Я проглатываю усиливающиеся тревогу и чувство вины, вставшие в горле, и, наконец, направляюсь туда, где и должен был быть изначально – вместе с Беллой в библиотеке.

Неминуемым грозовым циклоном на нас надвигается реальность происходящего. Вот-вот что-то случится, я чувствую это по болезненно пульсирующей зубной боли, возникающей в моменты прозрения. От нервов начинают чесаться ладони, зуд переходит на шею и кожу головы – я вплетаю руки в слишком длинные волосы и останавливаю себя точно на грани того, как начну расчёсывать кожу до крови.

/Сосредоточься на Белле/

– Эдвард! – из-за секундной расфокусировки сознания я почти врезаюсь в Карлайла. – Слава богу, я нашёл тебя!

Доктор выглядит ничем не лучше моего: лопнувшие сосуды в глазах выдают болезненную температурность мыслей, глубокие синие тени делают лицо похожим на потёкший грим, мечущийся взгляд будто не может сосредоточиться на чём-то одном.

– Карлайл, – я произношу его имя в попытке затянуть время и справиться с шоком от режущего глаза вида, но так и не нахожу подходящих слов.

– Всё летит к чертям! – констатирует он, изображая подобие улыбки, отчего лицо начинает выглядеть зловеще. – Аро просто вне себя в последние несколько дней, мы только и делаем, что перебираем больничную документацию, словно пытаемся причесать всё перед какой-то грандиозной проверкой.

Я тревожно бросаю взгляд над его плечом, туда, где через несколько метров расположена дверь в библиотеку – единственное место, где я должен сейчас находиться. Возможно, последнее место, где я вообще буду существовать.

– Но сегодня всё достигло эпицентра, – Карлайл заламывает руки, буквально ничем не отличаясь от десятков своих пациентов. – Я думаю, Аро потерял всяческий рассудок. Он сыплет угрозами направо и налево… Эдвард, прости, что я не смог помочь тебе раньше. И Изабелле… – доктор плотно сжимает веки и закрывает лицо руками, пряча слишком амлитудные эмоции. – У меня не было выбора, я и так потерял уже слишком многое…

Его голос срывается на последнем слове и замолкает. Непрошено в моей голове возникают фотографии маленькой девочки из досье Карлайла, сопровождающиеся припиской “дата смерти”. Рот наполняется жалостью и желчью.

– Что бы дальше ни произошло, ты был самым человечным доктором этого и вообще всех мест, где я лечился, – я говорю правду, не имея никаких альтернативных вариантов. – Я не держу на тебя зла, Карлайл.

Доктор так и остаётся стоять – замерший и ссутулившийся – его руки плотно прижаты к лицу, в попытке удалить себя из тошнотворности происходящего. Я киваю головой, больше самому себе, так как Карлайл не видит моего жеста, и обхожу его неподвижную фигуру.

Сказанное Карлайлом раскручивается внутри моей головы, начинаясь как безобидный бриз и вырастая в полноценный торнадо. Неотвратимость развязки проливается холодным душем, сковывая дыхание. Гранд финал. Осталось только два варианта: либо Эсме опередит Аро, либо Аро опередит Эсме. Я прощупываю дрожащими пальцами заполненные карманы штанов, это действие – страшное из-за подтекста, но безобидное по сути – дарит небольшую надежду на своего рода спасение при условии победы Аро. Я слишком хорошо представляю, что он сделает с нами, если…

/Сосредоточься на Белле/

Я закрываю за собой дверь библиотеки – действие, воспроизводимое мною тысячи раз, сейчас кажется фатальным. Пальцы дрожат и не поддаются контролю, я обхватываю себя руками в попытке остановить озноб. Кожу головы колет подступающей паникой.

– Это ты, Эдвард? – Та-которая-достойна-лучшего окликает меня через заваленные пылью книжные стеллажи.

– Да, – я откашливаюсь страхом и жалостью к самому себе.

Через два выдоха я уже опускаюсь на пол рядом с Беллой – как и раньше, она сидит, облокотившись о своё кресло, спрятавшись от ненастного искусственного света под шахматным столом.

– Миру приходит конец? – слегка улыбаясь, риторически спрашивает она.

Я с благодарностью и благоговением погружаюсь в спасительные фейерверки, созданные внутри моей головы её топлёно-карамельным взглядом. Явная тревога придаёт широко распахнутым глазам туманность, я интуитивно склоняюсь ближе, желая впитать в себя её горькие эмоции.

– Дотронься до меня, Белла, – из горла не выходит ничего громче шёпота, но и он звучит умоляюще, словно последняя молитва. – Хочу, чтобы ты прикоснулась ко мне и заставила чувствовать, что я снова могу дышать.

Её тёплые пальцы моментально взлетают к моим скулам, словно только и ждали приглашения. Через полуприкрытые глаза я вижу, как расцветает нежный румянец на её лице, как губы складываются в теперь уже настоящую, живую улыбку. Я утопаю в своей любви: мои лёгкие наполнены ею, без возможности откачать хоть часть. Недостаток кислорода ощущается головокружительно прекрасно, потоки нежности забивают горло и давят на трахею, вытесняя последние признаки тревоги.

– Всё будет хорошо, – Белла проводит подушечками пальцев по моим ресницам. – Обещай мне.

/Обещай/

– Я… – мои глаза прячутся от её взгляда под испещренными капиллярами веками.

Так просто давать обещания и умолять о взаимности, находясь под толщей этой окутавшей меня любви. Так легко делать вдохи своими изменёнными новыми лёгкими, приспособленными для дыхания на многокилометровой глубине.

– Сегодня всё решится, – я все ещё держу глаза закрытыми, – либо Эсме окажется быстрее Аро, либо…

– Ну, тогда я ставлю на Эсме, – голос Беллы слегка ломается, хотя она и не хочет показывать страха, – и на тебя.

Её пальцы вплетаются в мои волосы, успокаивая зудящую кожу головы лечебным электричеством. Я, наконец, открываю глаза и встречаюсь с её взглядом – слегка тревожным и сосредоточенным.

Нет, я не могу отпустить это. Я не могу сейчас сдаться и проиграть. Псевдоспасительный план, еще минуты назад казавшийся сносным, теперь вызывает тошноту. Я не могу сделать это с ней. С собой. С нами. Мы не можем прекратить существовать – не сейчас, не сегодня, когда мир настолько идеален, когда её дыхание касается моего лица, когда наши мечты кричат слишком явственно. Не в данную секунду, когда моя любовь затапливает эту вселенную, беспощадным цунами обрушиваясь на планеты.

– Обещаю любить тебя со всей силой своего безумия, – улыбаюсь я.

Интенсивность её взгляда бьёт мировые рекорды – я сгибаюсь и сворачиваюсь под его давлением, почти до крови прикусывая язык в закрытом рту. Новый, ещё не изученный и оттого беспрепятственно эффективный страх расползается паучьей сетью внутри моего живота. Никогда до этого я не чувствовал такой фатальной потребности во взаимности, никогда не открывался настолько широко, чтобы ощущать, как её настороженное дыхание проходит сквозь распоротую грудную клетку. Эта новая, внеземная уязвимость заставляет меня рассыпаться старым выцветшим пазлом, проливаться на пол грязной дождевой водой, наполненной бензиновыми отходами. Я сломлен, беспрекословен и парадоксально счастлив.

– Правда или действие? – Та-которая-режет-по-живому всё ещё не отпускает меня из плена своих глаз.

Я откашливаюсь ироничностью. Вся моя правда лежит на её ладонях: мне нечего больше добавить в эту и без того иссиня-чёрную картину.

– Действие.

Белла наклоняется ещё ближе, почти касаясь моего носа своим. Её дыхание сбивается, словно от удивления или страха, щеки пылают почти бордовым.

– Поцелуй меня.

Я делаю короткий, почти игрушечный вдох – сердце поднялось так высоко в горле, что не даёт более дышать. Со стенающим болезненным хрипом я склоняюсь ещё ближе, делая расстояние между нами равным одному слову “люблю”. Мои губы касаются её: прикосновение шокирует своей искренностью, обжигая тонкую кожу, помечая, оставляя метку. Клеймо. Мы замираем на мгновение, касаясь друг друга лишь в этой одной точке, примеряясь, смешиваясь, соединяясь. Я отмираю первым, толкаемый изнутри эмоциями и желаниями, нахлынувшими с такой силой, что, кажется, они разорвут телесную оболочку. Мои ладони обхватывают её лицо, требуя стать ближе. Мне больше недостаточно этого лёгкого касания, я обхватываю её верхнюю губу своими губами и провожу по ней языком, собирая все невысказанные тревоги и волнения. Белла глубоко вдыхает, фактически забирая весь воздух из моих лёгких, но это то, к чему я готов в обмен на ещё большую близость. Она вплетает пальцы в мои волосы и почти врезается в меня своим телом, вставая на колени, вторя мне. Мы одновременно тянем друг друга ближе к себе, словно целью стоит полное слияние. Любое, даже бесконечно малое расстояние кажется преступным и подлежащим искоренению. Её лицо в моих ладонях, её лихорадочно горячие губы вкуса первой влюблённости – я теряю себя в этом невозможном вихре ощущений, каждую секунду проваливаясь всё глубже и глубже.

Грохот и отчётливый топот ног заставляет нас оторваться друг от друга. Мы синхронно бросаем обеспокоенные взгляды в сторону библиотечной двери, но, чтобы ни происходило, оно вне этой аудитории, за пределами нашего вакуума. Белла снова смотрит на меня, задыхающегося от переламывающей позвоночник нежности, и начинает смеяться. Она выплёскивает из себя скопившуюся тревогу, согнувшись от невозможности держать равновесие. Смех переходит в истерику, а затем в икоту, и Белла закрывает рот обеими руками, продолжая слегка вздрагивать от переизбытка эмоций.

Я сажусь обратно на пол и тяну её за собой, устраивая сотрясаемое в приступе икоты тело у себя на груди, и оставляя быстрый поцелуй на макушке.

– Что мы будем делать, когда выберемся отсюда?

Тактика Беллы по применению отвлекающих вопросов уже не раз демонстрировала свою эффективность.

– Первым делом мы, конечно, сожжём эти наши больничные пижамы, сделанные из намокшего переработанного картона, – она поднимает голову и смотрит мне в глаза.

– Сожжём пижамы, ага, – я согласно киваю, принимая предложение, как само собой разумеющееся. – Что дальше?

– Будем неделю отмокать в ванне.

Кожу на затылке сладко пощипывает оттого, что она объединяет нас в “мы”. Я прижимаю её ещё немного ближе к себе, не способный насытиться тактильной эйфорией.

– Где мы найдем такую большую ванну? – я улыбаюсь и целую её в переносицу.

– Э-м-м, – Белла показательно хмурится и закусывает нижнюю губу, размышляя, – в магазине огромных ванн? Или в какой-то суперкрутой гостинице, там бывают джакузи. 

Я снова киваю, слишком поглощённый разыгравшейся фантазией, чтобы дать вразумительный комментарий. Где-то за пределами библиотеки раздаётся грохот, затем снова. Тело Беллы напрягается, голова резко поворачивается на шум. Я вкладываю свою ладонь в её и слегка сжимаю, напоминая, что я всё еще рядом.

– Ну, и конечно же мы закажем пиццу с грибами? – несмотря на усилия, голос не получается сделать таким лёгким, как хотелось бы.

– Конечно же, – возвращая свой взгляд на меня, отвечает она. – Будем звонить в доставку параллельно с разведением костра для пижам.

Тема кажется исчерпанной, и мы замолкаем, передавая информацию лишь через тепло наших тел. Белла берёт мою ладонь в обе свои руки, разворачивает её внутренней стороной и начинает еле заметными движениями обводить шрамы указательным пальцем. Я настолько заворожен магией происходящего, что не могу отвести взгляд: где-то на глубоко подсознательном уровне я жду, когда начнётся паническая атака или хотя бы всплеск адреналина, но всё, что я могу найти в себе, – это признательность, пронизывающая каждую кость в теле.

Та-которая-излучает-любовь подносит мою ладонь к своему лицу и оставляет лёгкий поцелуй прямо по центру. Она улыбается в испещрённую десятками шрамов кожу и вдруг очень ярко краснеет.

– О чем ты думаешь? – изнывая от любопытства, спрашиваю я.

– О том, что влюбилась в тебя, как какая-то девчонка, – её румянец вспыхивает ещё сильнее.

Я прислоняюсь своим лбом к её и закрываю глаза, не в силах больше контролировать это температурящее счастье, излучаемое каждой моей порой. Мне кажется, будто в аудитории становится гораздо светлее, словно и нет никакой осени, не существует дождей и пасмурного неба. Сквозь закрытые веки я вижу мириады разноцветных огней, генерируемые моим собственным сознанием, перенасыщенным положительными эмоциями.

Слишком громкий звук открывающейся двери вырывает меня из, казалось, нескончаемого эйфоричного забвения. Мы синхронно вздрагиваем, будто проснувшись от лучшего в жизни сна, молчаливо обмениваемся тревожными взглядами и встаём. Из-за большого количества стеллажей мне сложно увидеть вошедших, но, судя по звуку приближающихся шагов, их, как минимум, двое.

Белла обхватывает себя руками, её взгляд намертво приклеен к одной точке. Почти автоматически я делаю полшага вперед, прикрывая её собой, разумом понимая, что это ничем не поможет.

Звуки шагов, приглушенных сплошным ковром, становятся по-настоящему близкими. Сквозь щели между книгами я вижу двух незнакомых мужчин, одетых в мрачную тёмно-синюю форму, с неизвестными мне нашивками на плечах. Лицо третьего гостя, идущего позади остальных, легко идентифицируется моим сознанием – Аро.

– Мисс Изабелла Свон? – один из незнакомых мужчин в форме сразу же обращает внимание на Беллу, как только между нами устанавливается зрительный контакт.

Я не свожу взгляда с Аро. Он выглядит иначе, но мне сначала сложно понять, в чём именно. Его подбородок всё так же вздёрнут, показывая явное превосходство над окружающими; бледная кожа сливается с белизной халата; поза демонстрирует статность и самоуверенность. Единственная вещь, выбивающаяся из общей картины, – это руки Аро, их словно пробивает мелкая дрожь. Пальцы сцеплены между собой так, что кожа на них уже приобрела синеватый оттенок. Ровно так же, как я неотрывно смотрю на Аро, его взгляд направлен на Беллу. В этих обычно непроницаемых, плоских глазах помимо стандартного пренебрежения отчётливо проступает ярость.

– Да, это я, – Белла отвечает чётким и ровным голосом, даря и мне каплю уверенности.

– Вам придётся пройти с нами, – мужчина в форме указывает рукой в сторону выхода из библиотеки, – прямо сейчас.

Вот она – развязка. Я предчувствовал её сегодня весь день, ощущал затылком, зябью по позвоночнику, горечью на языке. Но почему она всегда наступает так быстро, бьёт наотмашь из укрытия, не давая сгруппироваться?

Касание её руки ощущается высоковольтным ударом, но я не сдвигаюсь ни на миллиметр, жадно переплетая наши пальцы в болезненный искрящийся узел.

– Мы пойдём только вместе, – Белла ещё сильнее сжимает мою ладонь, излучая невероятную силу и уверенность.

Я перевожу свой взгляд на неё, быстро пробегаясь глазами по оттенённому искусственным светом профилю. Чем бы ни закончился этот день, месяц или вся моя жизнь, я бы не стал менять ни секунды.

Вывод (делая шаг вперёд): Только вместе.

*Автор эпиграфа - Индульгенция