Я смотрю в глаза Беллы, и мне становится глубоко безразлично, что должно или не должно быть истиной, что можно или нельзя, и на нарушение своих обещаний тоже, я просто чувствую словно избавление от большого груза. Любая недосказанность жутко гнетёт, и теперь мне значительно легче. Плевать на всё, в моих словах нет ни единой доли лжи, я, и правда, испытываю кажущиеся мне глубокими, прочными и ни в коем случае не мимолётными привязанность и симпатию, и я истинно рад, что смог открыться. Что теперь Белла всё знает, даже если вслед за моим коротким и с виду предельно ясным объяснением последуют лишь полное отрицание, несогласие и драма. Это банальность и клише, но мне всё равно, какой именно будет реакция. Пусть скажет что угодно, только не молчит. Давай же, девочка, ответь мне.

- В... в каком смысле? Я тебя не понимаю...

- Ты мне нравишься. Вот в каком смысле, Белла, - теперь уже абсолютно уверенно говорю я, едва сдерживаясь от того, чтобы сократить дистанцию и как минимум попытаться настоять на своём. Может быть, это то, что необходимо для ослабления обороны, ведь все женщины рано или поздно начинают желать, чтобы в их жизни появился истинный мужчина и был бы сильным за них и для них и обладал даром убеждения, но порой излишние резкость и напор наоборот могут навредить, и поэтому сейчас и не время для импульсивных и опрометчивых решений.

- Почему ты это говоришь? Это... это какая-то игра, шутка или проверка?

- Нет, клянусь, ничего такого. Это то, что я испытываю по отношению к тебе. И всё.

- Нет, не всё. Всегда возникает что-то ещё... всегда.

- Что возникает? Объясни.

- Я... я не знаю, как сказать. Но ты ошибаешься. Я не могу тебе нравиться. Тебе только кажется. Я не должна была это слышать, и мне жаль, что я стала свидетельницей разговора, не предназначавшегося для моих ушей, но твоя мама права. Ты просто... Ты просто видишь во мне другого человека, и только. И потому всё остальное нереально.

- Я не буду лгать и говорить, что это не так, потому что поначалу я, и правда, видел в тебе Таню, но теперь всё позади. Ты не она. Это осталось в прошлом... Ты это ты.

- Это не в прошлом. Разве ты не видишь? Я её совершенно не знаю и не знаю, какой она была, но, начиная с сегодняшнего дня, она снова здесь. Между тобой и твоими родителями, - а она, оказывается, умная и рассудительная, и даже слишком. Сейчас я бы предпочёл, чтобы она не была столь не по годам мудрой и оставалась запуганной девочкой, потому что... ну, потому что Белла во всём права. Таня действительно вернулась, и пусть сегодня я сбежал, рано или поздно мне не удастся отвертеться от откровенного разговора с мамой, он всё равно меня настигнет, хочу я этого или нет, но, стоит Белле будет только попросить, я избавлюсь от всех призраков снова. Я сделаю это ради неё. Ради нас?

- Я с этим разберусь. Только не говори мне, что чувствовать или не чувствовать. Никто не может решать за меня. Я...

- Просто не надо, Эдвард. Пожалуйста, остановись. Я... я не могу, - стоя на расстоянии того же метра, я и не рискую сдвигаться с места, ведь услышал её с первого раза, но, явно погружаясь в свои мысли и неотвратимо замыкаясь в себе, слишком скоро придя к некоему согласию с самой собой, выступает она не столько против физического сближения, сколько эмоционального и морального. Против всего того, что я ещё могу сказать или даже вдруг сделать, но я не глух и не слеп. В её взгляде сожаление и извинения наравне с убеждённостью, что я хороший, добрый и благородный и потому не заслуживаю отказа, но, каковы бы ни были причины, нет значит нет. Это не самое ужасное, что случалось в моей жизни. Были трагедии и пострашнее, и ничего, я через них прошёл и всё преодолел. Значит, и это тоже переживу. Не велика беда и не катастрофа.

- Ты только не нервничай. Поверь, я всё понял, но всё равно спасибо, что выслушала, - глубоко в душе я, пожалуй, злюсь и ощущаю ярость, но надеюсь, этого не видно, потому что Белла здесь не причём. Она не должна отвечать за мои поступки и моё признание, и лучше бы ей вообще всё забыть, но я... я не могу этого сказать. Я хочу, чтобы она всё помнила? Могла подумать об этом и, возможно, изменить своё мнение? Реально всё переосмыслила и дала шанс? Мне, себе, нам? Впрочем, лучше не обольщаться.

- А я... я ещё могу поехать с тобой? - нерешительно и с абсурдной для меня, но вряд ли для неё тревогой Белла словно забирается мне под кожу, будто я могу прогнать её только потому, что ей не мил и не приятен, и отлучить их от дома, выставив на улицу, но я так никогда с ними не поступлю и, обернувшись, обнаруживаю девушку уже в шаговой доступности от своего тела.

- Можно? - протягивая руку за сумкой, отвечаю я сразу действиями и, заручившись кивком согласия, стаскиваю поклажу с её плеча, а потом просто открываю заднюю дверцу машины, чтобы убрать вещи и уложить Эйдена в кресло, на самом деле ожидая, что и Белла присоединится к сыну, но она делает не это.

Как и по дороге сюда, она садится вперёд, но, в отличие от первой поездки, на всём протяжении обратного пути, будучи всецело сосредоточенным на вечернем траффике, фонарях, знаках и светофорах, я ни разу не смотрю на неё. Потому что ничего даже не было, но всё уже будто кончилось, и это отвратительно. И то, что мы будто поменялись местами, и моё тело прожигает её взгляд, тоже не доставляет мне комфортных ощущений. Как бы там ни было, по приезду домой я отдам ей все подарки, потому как пылиться в гараже им негоже, а всегда иметь под рукой телефон ещё никому не вредило. Да и Эйден, я уверен, оценит свою карусель, как только та будет установлена. Я читал, что младенцев такие вещи здорово привлекают и успокаивают.

******

Фейерверки сегодня не для меня. И Белла их тоже не видит. Купая Эйдена, готовя его ко сну и непосредственно укладывая малыша в кроватку, она наверняка и вовсе не думает о моём первоначальном плане на этот день. Пора бы и мне уже перестать и признать, что я всё испортил. Сначала с родителями, когда потерял всякое самообладание, а потом и с ней, когда отчего-то решил, что могу ей взаимно хотя бы слегка нравиться или обладать реальной возможностью вызвать эту эмоцию спустя какое-то время. Тоже мне, размечтался. Ты её почти ударил, а женщины такие вещи никогда не забывают. После такого они, как правило, пишут заявления о домашнем насилии, и, если бы ты, дружище, являлся её мужем, она бы наверняка так и поступила. Обратилась бы, куда следует, сняла все побои и пошла до конца.

Где-то вдалеке снова начинают греметь салюты, когда Белла появляется на тускло освещённой кухне, чтобы налить себе воды, уже также готовая ко сну с чуть влажными волосами, оставляющими мокрые разводы на халате, но я молчу, мысленно призывая себя выбрать другой момент, даже если он будет совершенно обыденным и самым будничным, пока желание порадовать всё-таки не пересиливает все доводы рассудка и не останавливает Беллу в шаге от того, чтобы пройти мимо стола по направлению к выходу из кухни:

- У меня тут есть кое-что для тебя. Как подарки, это бесплатно и совершенно безвозмездно. Я обещал тебе праздник и хочу извиниться, что в какой-то момент всё пошло не так, как задумывалось, в том числе и по моей вине, но надеюсь, что эти вещи хотя бы самую малость её загладят. Серьёзно, тебе не надо за это платить. Никогда. В телефоне уже на всякий случай забит мой номер, а карусель я установлю завтра вечером. Спокойной ночи, Белла.

Не самая позитивная нота, но я отправлюсь к себе, потому что завтра мне наконец-то снова на работу, и, не в силах дождаться этого момента, я встаю непривычно рано, снедаемый некоторым утомлением и небезызвестной грустью, но и ведомый потоком оптимистичной энергии, и собираюсь впервые за последние дни завтракать в пронзительном и ужасающе неприятном одиночестве, но натыкаюсь на взирающую на задний двор через прозрачную дверь Беллу. В столь ранний час она уже зачем-то здесь и по какой-то причине не спит, и я почти разворачиваюсь, чтобы тихо взять и уйти, не готовый сейчас общаться и ввиду такого случая вполне способный обойтись без утренней трапезы, но моё движение не остаётся незамеченным, и внутренне я весь вздрагиваю, когда лицо Беллы оказывается доступным моему взгляду. Она бледна и даже слишком, и, наверное, я не ошибусь, если скажу, что она, скорее всего, почти не спала. Что же я, ради всего святого, наделал?

- Мы можем поговорить одну минутку?

- Нет, Белла, лучше не стоит. К тому же у меня нет времени. Я тороплюсь и боюсь опоздать, - ну, это полная чушь, ведь всего минуту назад я никуда не спешил и о собственной пунктуальности также не волновался, и, скорее всего, Белла прекрасно это понимает, и я хочу согласиться, невероятно и безумно, и хочу дать ей больше, чем каких-то незаметных шестьдесят секунд, но не желаю всё усугублять. Делать ситуацию хуже, чем она есть. Усложнять то, что и так непросто.

- Но... пожалуйста? - кажется, мой слух различает всхлип на грани плача, и я... я сдаюсь.

- Хорошо, но давай вечером? Всё равно мне, думаю, надо будет тебе кое-что сказать. Насчёт твоих опекунов и вообще по поводу твоего дела в целом.

- Тогда я... буду ждать тебя, - эти простые слова разбивают лёд и холод, которые я частично хочу ощущать, и вот ноги сами уже ведут меня к Белле, и, ожидая, что в любой момент она дёрнется и отступит назад, моя рука не спешит касаться её, но, поскольку ничего из этого так и не происходит, спустя мгновение всё-таки дотрагивается до левого плеча:

- Иди поспи. Тебе надо отдохнуть. Пообещай, что попытаешься.

- Хорошо...

- Хорошо.

Вскоре я выезжаю на работу, и даже на голодный желудок ввиду исчезновения всякого аппетита это ощущается великолепно, здорово и просто освежающе. Мне этого истинно не хватало.

- Ну что, ты рад вернуться? - скорее уж рад вырваться из дома, где все идёт наперекосяк, но правды обнимающему и хлопающему меня по спине Джасперу я, разумеется, не говорю.

Полагаю, мне стыдно рассказывать о своих чувствах к девушке, на которую в обычной жизни я бы даже не взглянул, и которая по идее должна была оценить мой эмоциональный порыв, ведь до меня ей вряд ли кто признавался в симпатии столь красиво, но не сделала этого и отвергла меня ко всем чертям. Или же мне просто стыдно осознавать, насколько плачевны моя личная жизнь и перспективы, если даже такая девушка, как Белла, которая, простите, так и была бы оборванкой, если бы не я, а может, и вовсе бы уже умерла, совершенно не заинтересована во мне? Со стороны это полное фиаско. По крайней мере, так, очевидно, считают моя задетая гордость и уязвлённое эго. Да, это точно, что лучше молчать и ничего не говорить.

- И ты ещё спрашиваешь? Конечно. Просто чертовски.

- А как прошёл праздник?

- Честно?

- Ну да.

- Нормально, - отвратительно, потому что мой рот – это моя погибель, - по крайней мере, всё было нормально до тех пор, пока Эйден не стал капризничать, в связи с чем Белла и попросилась уехать. Так что мы не остались даже на чай с тортом, не говоря уже о фейерверках. В общем, могло быть и получше, - не особо и привирая, завершаю свой рассказ я. В конце концов, не все его детали – это безусловная и страшная ложь.

- Сочувствую, друг.

- Да всё в порядке. Подумаешь, не увидел салют. День независимости будет и в следующем году. Слушай, а Свенсон на месте? Мне нужно к нему зайти.

- Да, он у себя.

- Ну, тогда я пошёл.

- Давай.

- Можно, шеф? Вы сказали прийти сегодня, - постучавшись в его дверь, я смело открываю её и заглядываю внутрь. Это так кардинально отличается от прошлого раза, и поскольку у меня было предостаточно времени наедине с собой и своими мыслями, я всё для себя решил. Мне всё равно, какой будет моя участь, Беллу я в обиду не дам. За неё никогда не сражались, как должно, и не отстаивали её интересы так, как велит закон, но я буду бороться за Беллу, чего бы это ни стоило. Она заслуживает этого, как никто другой. Даже если не нуждается во мне.

- Да, Эдвард, заходи.

- Вы уже... уже что-нибудь решили насчёт меня?

- Сразу к делу, да?

- Простите.

- Да ничего. В общем, да, ты можешь вернуться к работе. Но ещё один подобный прокол, и я не буду столь щедр. Не знаю, говорил ли тебе Хейл или нет, но в предшествующие дни его напарником был Дженсен...

- Да, я в курсе.

- Но они фактически не сработались, спасибо, что хоть не поубивали друг друга, и поэтому я возвращаю тебя туда, где тебе самое место.

- Спасибо, шеф.

- Вот твои удостоверение и оружие, - достав упомянутые вещи из своего сейфа, Свенсон протягивает их мне, и, беря пистолет в руки, я чувствую его полузабытую тяжесть и наравне с этим прохладу металла, исходящую от своего значка, - и я серьёзно, Эдвард. Пожалуйста, больше никаких проступков. Ты мне нравишься, и ты хороший коп. Мне бы не хотелось тебя увольнять.

- А что... что с девушкой?

- С какой девушкой? А, с этой девушкой. Белла, кажется?

- Да, сэр. Именно с ней.

- Ну, начнём с того, что опекунам, разумеется, нанесли визит, и, хотя я при этом не присутствовал, очевидно, ситуация такова, что они не сожалеют о своём поступке и не заинтересованы в возвращении Беллы в свой дом, и особенно теперь, когда у неё есть ребёнок. Исходя из этого, служба опеки предьявит им исковые требования о возмещении ущерба в связи с невыполнением ими своих прямых обязанностей по заботе о девушке и об её имуществе. Что же касается теперь твоих подопечных, я не буду ходить вокруг да около и уверять тебя, что и здесь всё также гладко, потому что это далеко не так. К тебе в любой момент могут нагрянуть представители службы опеки для проверки условий, в которых содержатся ребёнок и сама Белла. Она не работает, и, давай посмотрим правде в глаза, твой дом вряд ли можно назвать её постоянным местом жительства, потому что он таковым не является, и в совокупности всё это работает против того, чтобы она могла в нём остаться. Конечно, окончательное решение не будет принято до визита к тебе, но мой тебе совет, будь готов к тому, что их заберут. Необязательно в тот же самый миг, но в дальнейшем. Всё-таки ты ей никто. Не родственник, не друг и не муж. У вас могут складываться близкие и доверительные отношения, но с формальной точки зрения ты для неё абсолютно посторонний человек, - пожалуй, кто-то другой сказал бы, что это предсказуемо, ведь в жизни всё и всегда упирается в правила, подчиняется им и регулируется ими, но я… я готовился не к этому.

Я ожидал совершенно другого, прямо противоположного результата, и как теперь прикажете мне возвращаться домой? И что, скажите на милость, я должен буду сказать Белле? Я знаю, что тебе обещал, но, и прости меня за это, я бессилен и больше ничего не могу сделать? Будь готова в любой момент собирать вещи? И не удивляйся, когда наступит время прощаться? Мне будет вас не хватать? Да она лишь возненавидит меня и, даже если никто не запретит нам встречаться и продолжать общение, просто не захочет, чтобы я приезжал и навещал их.

- И вы ничего не можете сделать?

- Я знаю, что обещал постараться, но здесь я ничего не решаю. Прости, Эдвард.

- Да ничего, - отвечаю я просто потому, что так положено, а не из-за того, что я так думаю и совершенно спокоен, и стоит ли говорить, что сразу после окончания службы я даже не рассматриваю вариант ехать домой?

Меня ждёт Белла, на самом деле ещё с самого утра, но она последний человек на свете, которого я сейчас хочу видеть. Будучи в то же время и первым и, пожалуй, единственным, она доверилась мне, а я её подвёл, и пусть это ещё не точно, но одна лишь мысль о принудительном отъезде убьёт её, и я, как могу, оттягиваю время, сидя в баре неподалёку от родного отделения, пока в дверях заведения не появляется Джаспер. Откуда он здесь только взялся? И как вообще меня нашёл?

- Ты забыл свой телефон. Оставил его на столе, - Джас садится рядом со мной за стойку, и с другого её конца к нам тут же спешит бармен, но останавливается, не достигнув цели, потому что мой друг так же, как и я чуть ранее, качает головой, не собираясь ничего заказывать и просто опуская на поверхность передо мной точно мой смартфон. Но мне неинтересно. У меня даже и мысли не возникло, что в моих карманах чего-то не хватает.

- А я и не заметил.

- Охотно верю. Что ты вообще здесь делаешь? Я что-то не припомню, чтобы ты сюда собирался. Ах, да, это, наверное, потому, что ты выглядел очень убедительно, когда говорил, что отправляешься домой, - я слышу фактически порицание, и я не какой-то там бесчувственный сухарь, даже если порой и хочу таковым казаться, поэтому мне в миг становится совестно. Совестно, потому что я не честен со своим другом, со своими родителями и, в частности, с мамой, которая, я уверен, к настоящему моменту просто уже оборвала бы мне телефон, если бы отец наверняка не сдерживал её, а теперь и с Беллой. Ведь разве это искренне, сидеть тут и наматывать воображаемые сопли на кулак, когда у нас немало проблем, которые требуют незамедлительного и безотлагательного разрешения и объединения всех сил, и прятаться по кустам мне нет времени?

- Ну, планы изменились, - смотря на ряды бутылок прямо перед собой, тем не менее, вряд ли собираясь домой без особого повода в самое ближайшее время, отвечаю я. Мне вроде и тут в целом неплохо.

- Слушай, Эд… В последнее время я тебя не узнаю. Да, ты и прежде сбегал от проблем, но никогда не рвался прочь из дома. Я уверен, что она не обрадуется, узнав всё, что уже известно тебе, и да, есть вероятность слёз и истерики, но у нас ещё есть время что-нибудь придумать, у тебя оно есть, просто не надо тратить его впустую. Поезжай домой и расскажи ей всё, что должен, а потом успокой и пообещай, что это ещё не конец. Она за тебя волнуется и места себе не находит.

- Нет, не волнуется. Ты ошибаешься, - хотел бы я, чтобы это было правдой, но ничего дальше от истины просто не может быть. Вчерашнее предостережение, сделанное на тихой и безликой дороге, каких сотни по всей стране, окружённой соснами и елями с двух сторон, лично и лицом к лицу, пока на улице постепенно смеркалось, было предельно чётким и красноречивым, и, как самое большое моё разочарование всех последних лет, это ещё одна причина явиться домой далеко за полночь, когда Белла уже точно будет спать. И к чёрту всё. И карусель, которую я обещал установить, и разговор, который я перенёс на вечер. Пошло оно всё. Подумаешь, двумя нарушенными словами больше. Хуже-то уже не будет. Но тогда отчего сразу же после следующей реплики Джаспера мне становится столь плохо и особенно удушающе скверно?

- А почему она тогда звонила?

- Она что? - не веря, переспрашиваю я, потому что для меня это звучит слишком неправдоподобно, внезапно и невероятно. Сотовые телефоны как раз и созданы для того, чтобы в любое время можно было взять и позвонить тому, кто важен, если он уже давным-давно должен был быть дома, но до сих пор так и не пришёл, и узнать, всё ли с ним в порядке, но я ни разу не думал, что буду тем, кого Белла станет неоднократно набирать в целях поиска и успокоения собственных нервов. А уж то, что по стечению обстоятельств это произойдёт в первый же день, когда она стала обладательницей собственного мобильного устройства, и вовсе казалось мне несбыточной фантастикой. Хотя ей вроде бы и некому больше звонить, я всё же не считал, что не зря занёс свой номер в телефонную книжку контактов.

- Она звонила. И не один раз к тому же.

- Тебе?

- Нет, тебе. Откуда у неё, по-твоему, мог бы взяться мой номер? - поправляет меня Джаспер, но, резко схватившись за свой телефон, словно утопающий за соломинку, я и так вижу достаточное количество непринятых вызовов перед одним принятым. Все они имели место быть в последние двадцать минут, повторяясь с завидной регулярностью и настойчивостью, и по идее мне уже пора, но я всё ещё не знаю, что буду говорить и, полагаю, жду, когда меня осенит. А наступления соответствующего момента можно прождать и вечность, и даже тогда в голове ничего не изменится. - Я только потому и обнаружил, что ты ушёл без телефона, а когда спустился вниз, то увидел, что твоя машина по-прежнему стоит у участка. А дальше просто сложил два и два.

- Два и два? - тупо спрашиваю я, будто напился и не понимаю очевидных вещей, но я трезв, как стёклышко, потому что не знаю, отчего за ночь кутежа и веселья люди готовы расплачиваться похмельем и головной болью, а вот Джаспер говорит загадками. Что ещё за два и два?

- Ты, наверное, не помнишь, но в своё время ты просиживал здесь часы напролёт. Ну, из-за Тани… Хотя никогда и не брал в рот ничего алкогольного, - теперь, осмотревшись, я, и правда, узнаю это место. Старый музыкальный автомат, сцену, где иногда играют группы, ну, по крайней мере, раньше она периодически использовалась для этого, и видавший виды диско-шар под потолком. Мною здесь действительно было проведено немало времени, и, наверное, со стороны парень, приходящий в бар, но не покупающий выпивку и чаще всего засиживающийся допоздна до тех пор, пока за ним не приезжал друг, выглядел странно, но меня это мало волновало. Нелюдимый, смурной и отстранённый, я был погружён в себя и почти ничего вокруг не замечал. Если подумать, то с тех пор всё осталось по-прежнему. Спустя столько лет я опять здесь только потому, что дома что-то сильно не так. - А сейчас?

- Что сейчас?

- Ты пил?

- Нет, - утратив всякую нить разговора, но благодаря Джасперу вернувшись в нужную колею, отрицаю его предположение я, ведь, как уже было сказано, мне не хочется валяться поутру в постели, будучи словно больным, особенно потому, что завтра такой же рабочий день, как и сегодня, и я не хочу час за часом напиваться водой, лишь бы прогнать чувство засухи из горла. - Ни грамма.

- Тогда вставай, пока я тебе не помог. Пора за руль.

- Джас?

- Что?

- Я сделал кое-что неожиданное. А она не оценила, - словно во сне и в прострации, без подробностей и в общих чертах, уже поднимаясь с барного стула, всё-таки признаюсь я, ведь бесконечно держать и таить всё в себе банально невозможно. Либо ты ломаешься под гнётом и давлением, либо снимаешь этот груз с души. С недавних пор я стараюсь выбирать второе.

- Возможно, ещё оценит. Жизнь штука переменчивая. А теперь отправляйся-ка ты домой.