Это всё просто сон. Реалистичный и воплощающий всё, что ты хотел наяву, но, тем не менее, просто сон. Тогда почему прикосновения ощущаются столь остро и ярко? Отчего её прикосновения, когда она, положив обе свои руки мне на шею, в то время как я намертво завис и замер без единого движения, будто мраморное изваяние или соляной столб, кажутся мне самой реальной вещью на свете? Должно быть, я всё-таки ещё не дошёл до своей комнаты и уж тем более не лёг в собственную кровать, а по-прежнему нахожусь рядом с Беллой, потому как, неотрывно глядя в мои глаза, она повторяет уже сказанное:

- Ты мне тоже очень и очень дорог, слышишь? - это звучит убедительно и как нечто окончательное и не подлежащее сомнению и обсуждению, а она сама выглядит непревзойдённо уверенной и знающей, что именно говорит, но как это возможно? Нет, она просто сильно и ужасно благодарна, и только. Если хотите, она снова путается и горячится, как в случае с моей мамой. И это всё. Или же нет?

- Послушай, ты... ты всего лишь мне признательна, - наконец ожив хотя бы словесно и вернув себе словно утраченную на время речевую способность, качаю головой я, ведь, как бы мне не хотелось просто кивнуть и позволить произойти всему тому, что суждено, если это то, чем кажется, и меня внезапно не оттолкнут, я... я себя боюсь.

Это не имело значения до этого момента, но теперь появляется всё, о чем я даже не задумывался. Это может оказаться банальным влечением, одним из тех, что приходят и уходят, потому как после Тани... ну, после неё я ни с кем не был, и это удачно бы всё объяснило, почему вдруг Белла, потому что в таком случае сгодится любая, если бы я только не был уверен в том, что она больше, чем просто первая попавшаяся. Я чувствую себя так, словно она вообще единственная и та самая, и что она должна быть со мной, но я не думаю, что не разучился ухаживать и оказывать знаки внимания. Не думаю, что ещё помню и знаю, как сделать женщину счастливой. Это было слишком давно... Словно целую жизнь назад. И разница в возрасте также никуда не делась.

- Нет, то есть да, конечно, я за всё тебя благодарна, но сейчас дело совсем не в этом. Я вовсе не из-за этого... Я не знаю тебя всего, но при этом чувствую себя именно так. Так, будто мы знакомы всю мою жизнь. Мне... мне с тобой, правда, на удивление легко. Для меня это впервые. Я ещё никогда... никогда не ощущала такой лёгкости с кем-либо в своей жизни, - Белла смотрит на меня с непонятной эмоцией во взгляде, которая, возможно, является мольбой её услышать, ведь уже было сказано много всего, а я, по-прежнему словно статуя, так до сих пор толком и не пошевелился, но последнее, чего мне хочется, это разочаровать её.

Разочаровать в плане моральном и внутреннем, потому как физически я, безусловно, делаю это, как только мои руки, еле найдя в себе силы приподняться, настолько это оказывается тяжело и почти невыполнимо, убирают её ладони подальше от моей кожи и моего тела в целом.

- Вряд ли ты и сейчас ощущаешь. Это просто невозможно. Не с таким, как я.

- В каком смысле не с таким, как ты? Что это значит? Эдвард... - она пытается снова дотронуться до меня, уже явно подавленная тем, что, совсем недавно требуя не решать за меня, я сам отступаю от своего же правила и определяю всё за неё, но, и правда, желая лечь и ни о чём не думать, теперь даже больше, чем пару минут назад, я ухожу прочь из комнаты, и мне успешно удаётся избегать Беллу весь оставшийся вечер.

Полагаю, это совсем несложно, когда на протяжении нескольких часов ты до самой ночи безвылазно находишься в своей комнате и не ступаешь за её порог, неспособный спать, лишившийся аппетита и в конечном итоге засыпающий только благодаря двум таблеткам снотворного, принятым в виде исключения. Я почти ожидал, что, такая внезапно обрётшая уверенность и очевидное намерение, Белла не оставит меня в покое и после моего побега, но в чём я точно был убеждён, так это в том, что не увижу её и утром, но я ошибся. Готовясь к новому дню, я умываюсь, одеваюсь и, убедившись, что оружие и значок при мне, направляюсь на кухню, чтобы перехватить что-нибудь незначительное на завтрак прямо из холодильника, когда моему взгляду предстаёт накрытый стол с тарелкой оладий и блинов и заваренным чаем, в то время как та, кто ввергла меня в бессонницу и заставила утратить всякое чувство голода накануне поздно вечером, продолжает печь их, стоя у плиты. Это что, какая-то шутка?

Почему после всего она мне вдруг готовит? Почему, обернувшись, как ни в чём не бывало, желает доброго утра и предлагает сесть за стол? Неужели вчерашний эпизод, и правда, лишь был злой игрой моего бессознательного состояния и просто мне предвиделся? Но мне стоило знать лучше, что так просто она не отступится и не отвяжется, вместо того, чтобы дико ослабить бдительность, опуститься на ближайший стул и, макая в сметану, начать есть блины прямо руками, как в беззаботном детстве.

- Прежде, чем ты уйдёшь, я хочу поговорить, - просто и без малейших раздумий и колебаний в какой-то момент говорит мне Белла, и в моём горле неизбежно возникает ком. Не потому, что я не успел прожевать еду, и она застряла в пищеводе, а потому, что ничего не закончилось. То, что должно было сойти на нет ещё вчера, продолжается, и в этот раз мне, очевидно, не скрыться. Но это не значит, что я не пытаюсь. Даже наоборот, я буквально вскакиваю со стула и стараюсь как можно быстрее вытереть свои масляные руки салфеткой, чтобы они перестали блестеть, а я смог выбраться в гараж и уехать, но Белла уже рядом, и я знаю, что если хотя бы всего на секунду взгляну в её глаза, то автоматически потерплю поражение, и потому смотрю исключительно в пол и никуда больше.

- О чём? - слегка дрожащим голосом, что, впрочем, надеюсь, не слышно, спрашиваю я, не выдержав напряжения момента и прислоняясь к стене позади меня, молясь, чтобы выстоять, удержаться от случайного взора и не сказать всей правды.

- О нас. Ты сказал, что я тебе нравлюсь, и если ты думаешь, что я забыла, то это совсем не так. Знаю, для тебя это, вероятно, нисколько не просто после всего, что ты пережил и через что прошёл, и я понимаю, почему ты отверг меня вчера и пытаешься оттолкнуть и сейчас, но у нас всё получится. Если ты... если ты, конечно, только не передумал, - шепчет она, прикасаясь к моим вытянутым по швам рукам в зоне локтей, обнажённым из-за коротких рукавов обычной футболки, в которой я буду находиться до тех самых пор, пока по приезду в участок не переоденусь в форму, и, зажмуривая глаза, глядя в потолок, я хочу, очень хочу сказать, что, конечно, никогда себе не изменю, но говорю совсем другое:

- Ты ни черта не понимаешь. Думаешь, что знаешь меня? Так вот, это не так. Лучше уезжай.

- Туда, где всего будет вдвое больше?

- Да, именно туда, - одна лишь мысль, что сейчас она подчинится мне и кинется собирать свои вещи, бросает меня в арктический холод и фактически является убийственной, и я не представляю, как справлюсь, если Белла, и правда, воспримет это, как руководство к действию, но в отрицании она отказывается от моего предложения:

- Мне ничего из этого не нужно, Эдвард. Мне просто нужен ты.

- А что, если я в свою очередь в тебе нисколько не нуждаюсь?

- Но я не верю. Ты нуждался, и это не могло ни с того ни с сего взять и исчезнуть, - сжимая мои руки почти до боли, настолько я проникаюсь её близостью, которую становится невозможно игнорировать, Белла протестует против всего того, что я тут говорю, и, всё-таки не выстояв, я опускаю голову вниз с уже широко открытыми и находящими её лицо глазами:

- Да потому что ты веришь непонятно во что. Возможно, даже в ложь, - почти кричу на неё я, окончательно утрачивая контроль над собственными эмоциями, - что тебе вообще от меня надо? Разве я, по-твоему, недостаточно мучаюсь, стоя тут, не будучи способным уйти?

- Так, значит, ты мне лгал? Лгал, что что-то чувствуешь?

- Ты же знаешь, что...

- Да, я помню. Тогда, если я по-прежнему и до сих пор тебе важна, почему ты не можешь сказать мне всё, как есть?

- Да потому, что я не доверяю себе и боюсь своих желаний, - это и есть та правда, которую Белла во избежание собственного прозрения и окончательного осознания всей ситуации и не должна была узнать, но я не смог утаить её в себе, и поскольку теперь ей всё известно, а мне вовсе не хочется увидеть, как она в страхе отступает назад, я первым начинаю удаляться в сторону выхода, чтобы наконец уехать, когда нежные руки захватывают мои очевидно более крупные ладони в свой плен и прижимают их к тонкой талии, скрытой тканью шелковистой на ощупь блузки, что, как последней каплей, переполняющей чашу, сопровождается губительными в моём понимании словами:

- А я нет. Покажи мне... Покажи мне, чего ты хочешь.

******

Большой палец моей правой руки, никуда не спеша и растягивая первое знакомство, скользит по тонкой нижней губе, исполняя скрытые мечты, левая же рука, заправив за ухо отделившуюся от общей массы волос непокорную прядь, перемещается к задней части девичьей шеи, и одновременно со всем этим моё вспыхнувшее изнутри и буквально пылающее от желания тело прижимает Беллу вплотную к стене. Это неправильно, опрометчиво и ни при каких обстоятельствах не должно перейти в нечто большее и совсем запретное, но даже по части касаний то единственное, что могло бы принудить меня не просто замедлиться, но и вообще прекратить, ни за что не сработает в силу своего банального отсутствия. В молодых, но уже много повидавших глазах нет ни капли страха, так необходимого мне для возвращения подчистую потерянного самоконтроля, и когда рука Беллы стискивает футболку на моём предплечье, к этому моменту я уже тяжело дышу лишь от одного предвкушения первого совместного поцелуя, который для меня может стать ещё и первым после ужасно долгого перерыва, но усилием силы воли даю ей последний шанс уклониться и отказаться от своих слов и той ничтожной по сравнению с большим малости, к которой они могут привести:

- Ты уверена? Чтобы ты знала, я почти на десять лет старше, и если ты хочешь остановиться, то сейчас самое время...

- Но ты... ты ведь не...? - повернув голову набок и тем самым разорвав зрительный контакт, с некоей беспомощностью и тревожным подозрением слишком тихо спрашивает Белла, и, собрав воедино возникшую дрожь, проявившиеся на прежде ровной коже мурашки и смущённый трепет в голосе, я понимаю, что не так.

Что за исключением невинных и не переходящих грань прикосновений поцелуй это всё, что мне доступно и позволено, но я и не собираюсь заходить дальше. Не сейчас. А, скорее всего, и вообще никогда. Это по-прежнему может быть неправильно расценено. Всё уже так было, но я не создам реальный прецедент. Поцелуй это всё, что будет. И то лишь при условии, если она, разумеется, захочет. В противном случае я просто отступлю. Не хочу, чтобы впоследствии она пожалела. Чтобы даже такая с виду ерунда её всерьёз обидела и уязвила.

- Ни за что. Но мы вообще ничего не обязаны делать...

- Нет. Покажи мне, - учитывая всё происходящее, это не просто рядовая просьба об одолжении или помощи, это пронизывающая и проникающая в самое сердце страстная и жадная мольба, и, больше не имея сил ходить по краю, но оставаться на грани и не переступать через него, я позволяю своим рукам явно грубее и жёстче необходимого переместиться на пояс шорт и, гораздо теснее и плотнее прижав Беллу к себе, украсть у неё поцелуй.

Поцелуй, который вмещает в себе всё. Отчаяние и боль, потери и скорбь, грусть и тоску, радость и счастье. Одним словом, всё, что нас определяет. Всё то, что сделало из когда-то младенцев людей, которыми мы стали и сейчас являемся. Даже без откровенно сильного давления и едва касаясь губ, таких же приятных и упоительных на вкус, как я и думал, я ощущаю весь этот спектр эмоций, импульсы, энергию, обоюдное влечение и взаимное притяжение. Это поцелуй-жизнь, поцелуй-воскрешение, ощущающийся как маленькая смерть, отнимающий спокойное дыхание, затрудняющий неминуемую разлуку и бросающий меня в жар, но мне слишком хорошо, и прекращать это последнее, чего мне жизненно и невыносимо хочется.

Я испытываю потребность, чтобы это продолжалось как можно дольше, и чувствую будоражащий сознание отклик в каждом ответном прикосновении и в том, как, стиснув хлопок на спине, со мной будто хотят слиться в одно целое, но когда в очередном сближающем движении ласковые и одновременно способные свести с ума и лишить последних крох разума руки чуть задевают плечевую кобуру с пистолетом, отрезвляя, это говорит мне о том, что мы слишком безрассудно и опасно увлеклись, и заставляет меня отстраниться прочь.

Это не далось легко, и даже сейчас, спустя множество часов, уже будучи на работе, я всё ещё не знаю и не понимаю, как вообще смог остановиться. Наверное, если бы Белла случайно не прикоснулась к оружию, пусть и стоящему на предохранителе, я бы и так прижимал её к той вертикальной поверхности, бессовестно позабыв обо всём на свете, чересчур распалившись и даже не чувствуя сожалений по этому поводу. Если она и ждала извинений, то я по-прежнему ей их должен, потому что ушёл в растерянных и растрёпанных чувствах без основательного разговора ввиду пробуждения Эйдена и отсутствия времени как такового, и, пожалуй, теперь я... не жалею, нет, но не имею ни малейшего понятия, как отныне буду смотреть ей в глаза.

Пока никто не знает, это касается лишь нас двоих, то, что мы делаем и чего не делаем, и придумывать себе дополнительные сложности и воображаемые проблемы, кажется, не к чему, но она юна, со всей жизнью впереди, и хотя я тоже не стар, моложе я всё-таки не становлюсь, и если речь о создании семьи, задумавшись об этом, любой скажет вам, что у меня нет возможности с кем-то быть только для того, чтобы спустя время признать, что ничего не вышло, расстаться и пытаться найти кого-то снова. Его нет, и всё. Я ведь даже не задумывался об этом до Беллы, а она, выходит, стала катализатором перемен. Они с Эйденом заставили меня желать то, что могло бы уже быть в моей жизни и ещё может в ней возникнуть, конечно, не на пустом месте, и всё-таки, но, чтобы это получить и обрести собственную семью, размениваться по мелочам я не имею права. Белла, разумеется, не какая-то пустышка, и я думаю, что она мне подходит, что мы с ней равны, но разве я могу сказать ей, что либо всё серьёзно, либо это конец без начала? Для неё всё сто раз может измениться, а потом ещё и ещё, и даже наличие ребёнка в столь раннем возрасте не требует от неё мгновенно определяться и остепеняться, она не первая мать-одиночка и, увы, далеко не последняя, но... стоп. У неё есть я и хочу быть и дальше, и к черту гарантии и обязательства. Мне просто нужно расслабиться, посмотреть, куда заведет меня течение, и услышать Джаспера, который не знаю в какой по счёту раз кидает на мой стол свои карандаши для привлечения внимания.

- Ну что это такое? - собирая их, с шуточным негативом спрашиваю я, вряд ли вообще сейчас испытывая что-либо, кроме позитивных эмоций и морального подъёма. Подумать только, что может сделать с человеком всего один лишь поцелуй и воспоминания о нём.

Давно я не чувствовал себя столь... столь вдохновлённым и окрылённым. Хотя надеюсь, что это не настолько очевидно и не бросается в глаза невооружённым взглядом, будто надпись на лбу или тату. Не хочу, чтобы кто-либо знал. Даже Джаспер. Хочу, чтобы, по крайней мере, хоть какое-то время мы побыли тайной. Чтобы спокойно всё разобрать и понять, кто мы друг для друга, и был ли это просто минутный порыв или, наоборот, всё определяющий миг. Не хочу афишировать. Спустя все эти годы я вроде как согласен с тем, что счастье любит тишину? А я что, уже счастлив?

- Ты меня до этого слышал? Я уже устал тебя звать.

- Прости, забылся. Так в чём дело?

- Помнишь девушку, что некоторое время назад выловили из речки? - сейчас я, кажется, не могу забыть лишь Беллу, но да, и утонувшую или утопленную бедняжку я тоже помню. Я не видел её сильно вблизи, но она наверняка была красива. Потому что такие несчастные вещи случаются обычно лишь с теми, кто прекрасен, молод и умён и искренне полагает, что у них вся жизнь впереди. Скорее всего, и девушка так считала, а потом что-то случилось, и вот теперь её нет.

- Да, конечно. Что, расследование завершено? Удалось узнать, что произошло?

- Да. Её приятель, владелец ресторана, однажды решил пошутить и подложил ей в сумку маленькую змейку, считая существо абсолютно безобидным и невинным, но та её укусила, когда девушка вместе со своим женатым ухажёром приехала отдохнуть в дом, находящийся неподалёку, и...

- Оказалась ядовитой?

- В точку, Эд. И не просто ядовитой. Один укус этой милой змейки заставил девушку лишиться всей крови. Её тело оказалось обескровлено. Это была страшная смерть, полная агонии... - дополняет Джаспер, и мне становится не по себе. В помещении становится даже будто холоднее, словно мы внезапно очутились в морозилке, и это жутко. Должно быть, вся кровь, что есть в теле, пропитала пол и стены в одной из комнат того злосчастного дома, но как такое возможно? Она же была не одна. - Догадываюсь, о чём ты думаешь. Где всё это время был ухажёр?

- Представь себе, да.

- А он вышел из дома искать сеть, чтобы позвонить дочке и рассказать ей сказку на ночь. К моменту его возвращения девушки уже не стало.

- И он бросил её тело в воду?

- Он сказал, что не соображал, что делает.

- Ну всё, достаточно, - требую я, ощущая чуть ли не тошноту, грозящую стать достоянием общественности, - я уже всё понял. Хочешь, чтобы мне стало плохо?

- Ты, и правда, что-то побледнел. Ты в порядке?

- Был до того, как ты стал сыпать жуткими подробностями. Всё, хватит.

- Раньше тебя это не волновало, - раньше у меня не было Беллы и Эйдена, а теперь я полагаю, что хочу видеть как можно больше жизни и как можно меньше смерти? Это не намерение сменить работу, но определённо желание дистанцироваться от неё максимально дальше.

- Раньше мне не приходилось узнавать, как безобидная с виду шутка по незнанию юмориста может обернуться гибелью человека, да ещё и при таких кошмарных обстоятельствах. Об этом ты не подумал? - из-за моего выговора Джаспер мрачнеет буквально на глазах и молча отворачивается к своему компьютеру, и части меня хочется извиниться за свою резкость и грубое поведение, объяснить, что это, кажется, Белла сделала меня менее чёрствым и более отзывчивым, и рассказать о своих чувствах лучшему другу, но первый блин у меня уже вышел комом.

Родная мать, которая должна желать мне исключительно счастья, предпочитает не видеть, кто для меня является его источником, и что, если и Джаспер тоже не поймёт? Нет, пусть уж всё это будет основано на односторонней лжи, чем я лишусь и его вслед за собственной матерью.