Иногда достаточно одного единственного несчастья, чтобы сломить человека; лишить его комфорта и безопасности, оставляя блуждать, потеряв путь в шторме собственной жизни. Для Эдварда таким несчастьем стала потеря семьи. Для меня – возможность потерять Эдварда.

Слыша, как его машина с визгом выезжает с подъездной дорожки, я внезапно ощущаю себя такой опустошенной, высохшей и тонкой, как бумага, что даже малейшему дуновению ветерка по силам разорвать меня на части. Когда слезы иссякают, я направляю все силы на то, чтобы окончательно не расклеиться. Игнорирую невыносимую боль, предостерегающим маяком  пылающую у меня в груди.

И именно в это мгновение, когда легкие сжимаются, а лицо горит, я осознаю, как сильно люблю его. Не «забочусь», не «испытываю симпатию» - ни одно из этих расплывчатых эмоций, в наличии которых я себя убеждала, не подходит. Я «люблю» его глубокой и чистой любовью. И это невыносимо.

И мысль о том, что он не чувствует того же по отношению ко мне…Что он не может и не ответит мне взаимностью…

Нам многое известно о стадиях горя, но мы не осознаем, как часто переживаем его. Горе не ограничивается смертью, к нему относится и лишение свободы, потеря здоровья, работы, которую хотел получить, мечты всей жизни, которая должна была осуществиться, но так и не сбылась…Что угодно, с чем ты установил тесную связь.

В моем случае это человек, ставший для меня всем, не прилагая к этому ни капли усилий.

Каждый день во многом олицетворяет маленькую смерть.

И маленькое горе.

Через пятнадцать часов, понадобившихся Эдварду, чтобы наконец вернуться домой, я где-то на грани между гневом и депрессией.

Слыша, как его машина заезжает на подъездную дорожку, я не двигаюсь с места. Я весь день еле шевелилась: только волочила ноги между диваном и ванной, иногда что-то готовила. Находясь на кухне, я слышу, как хлопает дверь машины,  и эмоции вновь накрывают меня.

 На протяжении двадцати минут я стояла и мыла один и тот же стакан. Сейчас же, я смотрю из окна на задний двор, на неосвещенные окна его старого дома, удивляясь почему после восьми месяцев, которые он продавался, его никто не купил.  Все было намного проще, когда он жил там, а я здесь. Чужие, независимые друг от друга люди. Теперь все разрушено и запутано, и я без понятия, как это исправить.

Я злюсь на себя за то, что влюбилась в него, и злюсь на него из-за того, что мое чувство безответно.

Неуверенный голос внутри меня отмечает, что я не могу его в этом винить. Как он красноречиво подчеркнул, я не Таня и могу даже не надеяться когда-нибудь с ней сравниться. Она была красива и успешна. Он любил ее, был ее мужем, завел с ней ребенка. Хотел провести с ней остаток своей жизни.

А кто я такая?

Просто женщина, собравшая его по кусочкам, когда его жена умерла.. Глаза щиплет от слез, но я не плачу. Думаю, у меня их больше не осталось. Хотелось бы сказать, что я отключила все чувства, но правда в том, что мне невероятно больно. Его поведение сегодня утром зародило внутри меня разочарование, которое передалось каждой частичке моего тела. Его шипы скручиваются и укалывают меня острыми краями при каждом движении. Поэтому я просто стою, переполненная болью и гневом, и пытаюсь от них избавиться.

Входная дверь закрывается, и тяжелые шаги направляются к кухне, но я не оборачиваюсь. Не могу его видеть. После того, что он сказал, я чувствую, что больше не знаю его. Эдвард, которого я знаю, не жесток и не обидит и мухи. Он забавный, добрый и чувствительный. Тот, что не отходит от меня, когда я подворачиваю лодыжку. Развешивает по дому плохо нарисованные картинки как напоминание мне заплатить за телефон или вынести мусор. Сочиняет для меня песенку на день рождения, которую записывает вместе с оркестром из тридцати музыкантов, потому что у него в этот день выдается свободное время в студии.

Он не тот человек, который обеими руками вырывает мое сердце из груди и уходит прочь.

Шаги замирают в дверном проеме, и я, чтобы не развалиться на части, концентрируюсь на мытье оставшейся посуды.

- Белла…

Его голос тих. Подобно выдоху. Мой - слабый, как у умирающего.

- Я приготовила для тебя ужин. Он в духовке.

- Пожалуйста, посмотри на меня…

Я не смотрю. Вместо этого ставлю тарелку, которую помыла, на подставку для посуды и выдергиваю пробку, наблюдая, как вода и мыльная пена уходят в канализацию.

- Тебе понадобятся прихватки. Тарелка горячая.

- Мои слова этим утром… Я был… Я не выспался.

- Глупая духовка спалила пирог, который я приготовила на десерт.

- Потому что прошлой ночью,  когда ты меня поцеловала… Я…

- Я собираюсь купить новую.

- Я запаниковал. Долгое время…

- Не знаю, почему я так долго тянула с покупкой.

- Белла, прошу.

- Возможно, потому, что мама пользовалась этой духовкой, когда я была маленькой.

- Хотя бы взгляни на меня.

- Полагаю, она дорожила ею или что-то вроде этого.

- Я знаю, ты злишься. Я понимаю.

Я подхожу к духовке и выключаю ее, взяв прихватки и открывая дверцу.

- Стейк, пожалуй, немного суховат, но должен быть неплохим.

Когда я ставлю тарелку на стол, он хватает меня за руку и притягивает к себе.

 - Господи, Белла, да плевать мне на ужин! Я не голоден, черт побери! Пожалуйста, прекрати меня игнорировать. Поговори со мной.

Тепло его руки разрушает мое притворное спокойствие, и я вырываюсь, вся боль в моей душе внезапно превращается в пылкую ярость.

- Что именно ты хочешь, чтобы я сказала, Эдвард? А? Что ты подонок, учитывая то, что наговорил мне? Что после всего, через что мы вместе прошли, я заслуживаю более уважительного отношения? Или я должна напомнить тебе, что прошлой ночью ты ответил на мой поцелуй? Мне это не почудилось! И твой намек на то, что я единственная хочу отношений – самый трусливый поступок с твоей стороны. Он не просто причинил мне боль, поступив так, ты предал меня. Заставил меня почувствовать себя идиоткой за мысль, что у нас может что-то получиться.

Он тянется ко мне, но я его отталкиваю.

- Нет! Ты хотел поговорить, теперь дай мне закончить! Ты ведешь себя так, будто ты единственный, кто потерял близких, но ты ошибаешься. Мои родители погибли, когда мне было шестнадцать лет. ШЕСТНАДЦАТЬ! Ради всего святого, я была ребенком! Но это не помешало мне продолжать жить. Или стать достаточно храброй, чтобы полюбить вновь.  Но ты… В день, когда умерли Таня и Бри, ты сдался! Ты закрылся в себе, потому что было слишком больно любить их, а потом потерять. Я понимаю. Я тоже их любила. Но увидь они тебя сейчас, им бы стало стыдно, ведь любовь плывет прямо к тебе, а ты слишком напуган, чтобы ухватиться за нее обеими руками! Думаешь, счастье приходит просто так? Витает в воздухе, ожидая встретиться с тобой? Это не так! Счастье нужно заслужить, Эдвард. Заработать.

Он открывает рот для ответа, но я еще не закончила. Слова вылетают из меня, яростные и жестокие.

- И позволь сказать  - нет необходимости напоминать мне, что я не Таня. Мне прекрасно об этом известно. Я всегда буду для тебя под номером два, и это убивает меня, потому что ты для меня всегда будешь номером один. Моим ЕДИНСТВЕННЫМ. И понимать, что я для тебя не первая… И НИКОГДА ею не буду…

Я утираю дурацкие слезы и пытаюсь протолкнуться мимо него, но он хватает меня и крепко держит.

- Белла, погоди…

Кровь стучит у меня в ушах, и я молочу его по груди. Он хватает меня за запястья, отводя их в сторону от себя.

- Отпусти меня!

- Нет.

Я борюсь, а он сжимает меня крепче и толкает назад, пока я не оказываюсь спиной к холодильнику.

- Белла, хватит! Послушай меня!

Простонав от досады, я пытаюсь высвободиться. Но он слишком силен и удерживает меня на месте, в то время как я все больше и больше выхожу из себя.

- Пусти!

- Я не могу! – произносит он, придавливая меня своим весом. – Это я и пытаюсь тебе сказать! То, что произошло утром, и то, что я наговорил… было моей попыткой оттолкнуть тебя. Я думал, что не смогу справиться с этим. Быть с тобой. Но это было жалко и глупо, поскольку правда в том, что я больше не могу жить без тебя. Не могу! Сегодня я это понял. После всего, что я сказал, я… Выражение твоего лица. Я больше никогда не хочу так тебя ранить.

Внезапно у меня в легких заканчивается кислород, и я предпринимаю еще одну попытку оттолкнуть его, но он вжимается в меня еще сильнее и выкрикивает:

- Господи Боже, женщина, ты прекратишь извиваться или нет? Я тут пытаюсь сказать, что люблю тебя!

Наконец, я впадаю в шок и замираю.

Он с облегчением выдыхает и прислоняет свой лоб к моему. Тяжело дыша, подносит мои руки к своей груди.

- Вот это я должен был сказать тебе этим утром. Я люблю тебя. Только это. И больше ничего. Прости меня.

На мгновение я лишена способности говорить. И думать.

Когда смысл его слов доходит до меня, я делаю вдох.

- Ты…  любишь меня?

Он вздыхает.

- Да. Я весь день мучился, зная, что причинил тебе боль. Но еще хуже то, что я солгал, сказав, что не хотел с тобой отношений. Я очень хотел. Так сильно, что в мыслях были только они. Но я не хотел признаваться в этом, поскольку часть меня считает любовь к тебе предательством по отношению к Тане. А я поклялся никогда не предавать ее. Но мне, наконец, стало понятно, что выбора у меня нет. По правде говоря, думаю, я люблю тебя уже давно.

Прежде чем я осознаю, что происходит, он целует меня, уверенно и нежно. На этот раз нет никаких сомнений, колебаний. Лишь чистое, стучащее молоточками в крови желание. Не думаю, что поцелуи с кем-то возбуждали меня так же сильно, как поцелуи с Эдвардом. Я ощущаю его губы повсюду: поцелуи эхом отдаются в шее и руках, на нежной коже задней стороны коленей, на кончиках пальцев ног. А я тянусь на цыпочках, чтобы поцеловать его с еще большей страстью.

- Я хочу тебя уже много месяцев, - произносит он, его разгоряченное дыхание щекочет кожу, когда он целует мне горло. – Каждое утро просыпаюсь, отчаянно желая увидеть тебя, и каждую ночь задаюсь вопросом, почему я сплю в своей кровати, а не в твоей… Фантазирую о том, сколькими способами я могу заняться с тобой любовью, а потом ощущаю адскую вину.

Он снова целует меня, и все, на что я способна – хвататься за его плечи и пьянеть от прикосновений. Моя голова кружится, а тело болит, наконец получая то, чего так долго жаждало.

- Прости, что причинил тебе боль, - говорит он в перерывах между поцелуями. – Ты была права. Я струсил. Я не спал всю ночь, пытаясь примириться с чувствами к тебе. И они сводили меня с ума, поскольку долгое время я считал, что никогда не смогу никого полюбить так же сильно, как Таню. Но затем появилась ты, и от этой теории не осталось и камня на камне. Но у меня было такое ощущение, словно любовь к тебе… желание… и поцелуи прошлой ночью… оскорбляли ее память. Словно делая это, я становился ужасным человеком.

- Но ты не такой.

- Я чувствовал себя по-другому.

- Что ж, уверяю тебя – ты замечательный, прекрасный мужчина, и я… Я тоже тебя люблю.

Мы целуемся долгое время, позволяя голоду друг по другу вырваться на свободу. Когда он, наконец, отстраняется, я понимаю – время разговоров прошло.

Взяв меня за руку, он безмолвно ведет меня в мою спальню. Целует и ласкает, медленно снимая с меня одежду. Это должно казаться мне странным – стоять обнаженной перед лучшим другом, но не кажется. Все правильно. Когда я раздеваю его, его тело становится для меня открытием, но в то же время уже знакомо, словно я тысячи раз касалась его, но просто позабыла об этом.

Мы не торопимся, целуя и прикасаясь друг к другу, пока не остается неисследованным ни одного участка кожи. Когда он, в конце концов, входит в меня, я чувствую, что холодная пустота внутри меня наконец-то заполнена. В первый раз никто из нас не продерживается долго, но это не важно, поскольку второй раз это компенсирует. К тому времени, когда он кончает, мое тело как желе, а я вся в поту и удовлетворена. Сворачиваюсь на его груди и засыпаю.

Несколько часов спустя я просыпаюсь и обнаруживаю, что лежу спиной к нему, и он обнимает меня, целуя в плечо.

 - Я люблю тебя, - шепчет он. Его дыхание вызывает дрожь, когда он прижимается ко мне. Я поворачиваю голову, чтобы поцеловать его, а он отводит мои бедра назад, входит в меня и одновременно целует. Наш поцелуй продолжается, и он устанавливает медленный темп. Вся предыдущая срочность позабыта, когда я покачиваю бедрами в идеальной комбинации с его медленными толчками.

Так идеально.

Так медленно.

В комнате темно, но огонь, что мы разжигаем друг в друге, становится только ярче.

Выкладывая маффины охлаждаться,  я вижу его, сидящего на заднем крыльце. Предполагается, что он должен работать -  писать музыку для короткометражного фильма. Но рукопись покоится на его коленях, а он сам наблюдает, как визжат и играют на заднем дворе дети, въехавшие в его старый дом по соседству. В последнее время его довольно часто можно застать за этим занятием, и причина этому кристально ясна – маленькая девочка очень похожа на Бри.

Я наливаю два стакана лимонада и несу на заднее крыльцо. Ставлю их на столик, прежде чем наклониться и оставить поцелуй на его шее.

- Ммм. - Он наклоняет голову в сторону, пока я целую его ключицу, наслаждаясь гладкостью его кожи и ароматом. – Ты коварная женщина, задумавшая отвлечь меня от работы, - произносит он и тянется, чтобы посадить меня к себе на колени.

- Вообще-то, ты и без моей помощи с этим справлялся. Похоже, Сара не может угнаться за братом.

- Да, но она его догонит. Она просто его выматывает.

Он целует меня, наше дыхание быстро становится учащенным и неглубоким. Я задаюсь вопросом, привыкну ли когда-нибудь к тому, как он на меня влияет.

- Когда я в последний раз занимался с тобой любовью? – спрашивает он, опускаясь с поцелуями вниз по шее, а я сжимаю его волосы.

- Слишком давно. - На самом деле, прошло всего несколько часов, но, похоже, я просто не могу им насытиться.

Он процарапывает зубами кожу вдоль моего горла, и это движение, осознаю я, гарантированно сведет меня с ума от желания. Через несколько секунд он шепчет:

- Как бы я хотел оказаться сейчас в тебе.

Собрав волю в кулак, я отстраняюсь, смеясь над его красивым, но поникшим лицом.

- Не раньше, чем ты закончишь четыре страницы партитуры.

Он откидывается в кресле и выдыхает, проводя руками по волосам.

- Иногда мне кажется, что тебе доставляет удовольствие видеть, сколько раз за день ты можешь меня возбудить.

- Не говори ерунды. К твоему сведению, твой текущий счет – двенадцать.

Он устремляет на меня взгляд своих темных глаз.

- Ох, что же я с тобой сделаю.

- Запиши, на случай, если забудешь.

Он улыбается и прижимает меня к груди. Некоторое время мы сидим в объятья друг друга и наблюдаем за игрой детей.

- У них замечательная семья, - говорю я, имея в виду наших новых соседей.

- Да. Эммет пригласил меня сходить на игру на выходных. По-видимому, у него отличные места.

Я улыбаюсь.

- Здорово, что вы общаетесь.

- Да. Он хороший парень.

Я счастлива, что Эдвард проводит время с Эмметом. Для него это еще один шаг вперед – общение с другими людьми, а не только со мной. Низкий смех рокочет в его груди, когда Сара наконец нагоняет своего брата. Догнав его, она кричит «ТЫ ВОДИШЬ!» и, хохоча, убегает.

- Ты думал о том, чтобы снова завести детей? – спрашиваю я, поглаживая его руку.

Он вздыхает.

- Да, конечно. Мне нравилась роль отца, и Бри была… - Он крепче сжимает меня в объятиях. – Она была замечательным ребенком. Мне нравилось быть ее папой.

- И ты был отличным папой.

- Она приснилась мне прошлой ночью, - произносит он. – Она сидела в красной коляске, глядя на меня и улыбаясь, и радость на ее лице… Белла, она была такой счастливой. Красивой, умиротворенной и счастливой. Но странность заключалась в том, что ее глаза не были зелеными. Они были карие.

От этой картины по спине прокатывается дрожь.

- Не так уж это и странно. Похоже на хороший сон.

- Он таким и был. Потому что в нем я увидел ее. Я скучаю.

- Да, знаю.

Я делаю глубокий вдох, готовясь поведать ему то, что откладывала всю неделю, так как не была уверена, как он отреагирует.

- Знаешь, я вчера проходила мимо магазина Goodwill…

- Ага…

- И как ты думаешь, что стояло у входа?

- Что?

- Коляска Бри.

Он, нахмурившись,  разворачивается ко мне.

- Что? Как ты узнала, что это ее?

- Колесо до сих пор скрипит. И есть маленькая дырочка сбоку, от ножниц.

Несколько секунд он пристально смотрит на меня, и мне очень хочется узнать его мысли. Я глажу его лицо, внимательно за ним наблюдая.

- Полагаю, кто бы ее ни приобрел изначально, он больше в ней не нуждается и уже отдал обратно, чтобы ее могла забрать другая семья.

- Думаю, да. – Он выглядит потрясенным.

- Я думаю выкупить ее.

Он еще больше нахмуривается.

- Почему?

- Я знаю, как много она значила для тебя…

- Да, но…

- И потому что коляска нам понадобится.

- Это хорошая идея. Иметь что-то, что напоминает о ней, но… - Он застывает, перестает дышать и его глаза расширяются. – Что… что ты только что сказала?

Я пытаюсь подавить улыбку, но терплю неудачу.

- Я сказала, что коляска нам пригодится.

Он пристально смотрит на меня, в его глазах осторожная надежда.

- Белла, ты хочешь сказать…

Я киваю.

- Я беременна.

Через секунду он крепко меня обнимает, поначалу я не уверена, смеется он или плачет. Оказывается, всего понемногу. Когда он отстраняется, его щеки влажные от слез, но на губах самая ослепительная улыбка, которую я когда-либо видела.

- О, Боже, ты носишь моего ребенка?

- Ну, если только я не занималась сексом несколько раз на дню в течение шести месяцев с каким-то другим горячим парнем, а так уверена, он твой.

Он снова меня обнимает и очень долго не отпускает. Смех детей на заднем плане – все, что мы слышим, и он отлично подходит к этому моменту.

Ночью, когда мы обвиваемся вокруг друг друга, обнаженные и счастливые, мне приходит на ум, что, несмотря на хрупкость, обременяющую всех людей, мы невероятно сильные. Наши сердца могут быть растерзаны и разбиты на миллионы крохотных кусочков, которые летают вокруг наших душ годы подряд, но благодаря одному человеку, одному событию, одной любви все они собираются воедино.

Делать ставку на любовь не всегда верно. Она переменчива и опасна, непостоянна и мимолетна, но в лучшем случае чудотворна и вечна, но, в конечном счете, оно того стоит.

- Наверное, мы ее купим, - шепчет Эдвард мне в волосы, а я поглаживаю его спину. Его голос груб ото сна.

- Купим что?

- Старую коляску Бри. Думаю, ей бы хотелось, чтобы она была у ее братика или сестренки.

Я улыбаюсь у него на груди, обняв его крепче.

- Я бы тоже этого хотела.

Внезапно мысль о том, что я услышу скрип того колеса, наполняет меня надеждой, а не ужасом. Он символизирует новое начало для меня и Эдварда – нечто прекрасное, возрождающееся из пепла после ужасной трагедии.

- Эдвард?

- Хмм?

- У меня престранное желание назвать нашего ребенка Фениксом.

Он утыкается носом мне в волосы.

- Тебе повезло, что я тебя люблю, потому что другой мужчина тут же бы тебе отказал.

Я смеюсь.

- Что не так с именем Феникс?

- Белла, наш ребенок не будет носить имя, совпадающее с названием города. Никакого Бруклина, и Парижа, и уж точно не Копенгаген.

- Ты знаешь ребенка с именем Копенгаген?

- Нет, но я уверен, что в любую минуту какая-нибудь знаменитость может назвать так своего бедного ребенка. Просто… нет. К тому же, никаких имен, связанных с фруктами. Любой ребенок, чье имя Яблоко, мгновенно становится неполноценным. Серьезно, какую карьеру такой ребенок может построить? Президент Яблоко? Очень сомневаюсь.

Я прижимаюсь ближе к его груди и улыбаюсь.

- Вообще-то,  я имела в виду мифическую птицу Феникс. А не город.

- Хмм? Ох. Тогда ладно.

- Ладно?

- Если ты прекратишь болтать и дашь мне поспать,  то конечно.

Примерно через три секунды его дыхание выравнивается, и рука вокруг моих плеч безвольно повисает. У меня возникает сильнейшее желание разбудить его и сказать, что я люблю его, но тут  же понимаю, что он и так это знает.

- Эдвард, - шепчу я в его прекрасное спящее лицо. - Думаю, имя Копенгаген действительно начинает мне нравиться.

Он выдает себя улыбкой. Я взрываюсь смехом, когда он обнимает меня и притягивает ближе, переплетая наши ноги и прижимаясь губами к моему лбу.

- Хорошо, твоя взяла.  Пусть будет Копенгаген. А теперь, ради всего святого, женщина, спи.

Я смеюсь, наполненная такой радостью, что сон еще нескоро ко мне придет.

Господи, я так его люблю.

И, в конце концов, вот к чему все сводится: к вере в то, что достаточно одного человека, чтобы захотеть рискнуть всем;  чтобы полюбить и в награду быть любимой. Хранить его в своем сердце в темную ночь и бесконечное утро, позволяя его смеху иссушить твои слезы,  его терпению взять верх над твоим расстройством, его радости возобладать над  твоим горем.

И даже если большинство дней олицетворяют маленькую смерть, они полны новых начал. Новой жизни.

Как наша.

Ииии, у кого-нибудь есть какие-нибудь мысли?) Вы еще в состоянии думать и писать комментарии?) Если да, прошу на форум. Там все и перетрем). Хочу заранее сказать всем читателям спасибо! За комментарии, за теплые слова, они поощряли меня на перевод. И Анют, овации и тебе тоже! Ты королева редактуры, однозначно)