Мой ответ звучит, как вопрос. А что мне делать, если я совершенно запуталась в связи между его покрасневшими щеками и походом в ресторан, ставшим уже еженедельным ритуалом в нашей повседневной жизни?  Он молчит, слегка улыбнувшись, и все еще смотрит на меня.  Кажется прошла секунда, за которую искры, пролетевшие между нами  успели столкнуться и станцевать быстрое танго, прежде чем он потянул меня к выходу, нежно положив руку мне на спину, отчего мое тело, не переставая трепетать,  пустило клубу мурашек через себя. И мне уже абсолютно плевать на то, что я так и оставила приготовленную  и нетронутую еду на плите, променяв её на одно из мест, которые уже давно не впечатляют своими разнообразными  и экзотическими названиями в меню и необыкновенным вкусом.

*-*-*-*-*

Наши ежедневные разговоры обычно перерастали в безудержный смех или же обоюдное молчание, когда каждый начинал разгребать свои мысли при затруднительном вопросе с другой стороны.  Если обсуждение касалось темы, где мы считали себя абсолютными всезнайками, то  разговор мог закончиться спором, который мог бы пошатнуть всякую уверенность в нас, но без них было бы так скучно…

Сегодня он даже не пытался мне перечить, а я не пыталась его провоцировать, чувствуя как, замыкаясь в себе, становилась мышонком в огромной клетке с тигром.  В последнее время подобные сравнения часто  посещали мою голову.  

Он все время нервно или вынужденно, выдавая свои внутренние изменения,  улыбался и, казалось, неумолимо приближался к какой-то точке, когда весь его, абсолютно возмущающий меня страх, вырвется наружу, и, честно говоря, моя нервная система тоже уже  готова была пошатнуться. Снова.  Напряжение летало по внезапно удушающему воздуху; он каждые пять минут порывался налить мне стакан воды или сока, запрещая брать что-то покрепче, хотя моя голова думала о всех различных способах забвения и нашего расслабления посредством выпивки. Его глаза перепрыгивали от меня к бару, затем оттуда на незнакомую мне пару напротив нас. Я ничего не понимала, хотя отчаянно пыталась, всячески поддерживая разговор, но почему-то опасаясь спрашивать его напрямую, боясь обидеть или задеть.

Спустя некоторое время и быстро съеденный напополам скромный ужин в почти гробовой тишине, я сама, от отсутствия разговора и вынужденной заинтересованности хоть в чем-то происходящем,  остановила взгляд на столике напротив, что обычно и происходит с крайне заинтересованными в наблюдениями за другими людьми, хотя сама я уже давно ненавидела пристальное наблюдение за собой.   Парень и девушка, ничем не отличающиеся от нас, может быть только социальным положением и парой тройкой лет, а также бесконечной в сравнении с нами свободой и отсутствием напряженного воздуха, который можно было прорезать тупым ножом. Казалось, они вели разговор, увлеченные друг другом или темой собеседования,  а их улыбки были настолько обескураживающими  насколько и  настоящими, что уголки моих губ тоже начинали непроизвольно ползти вверх, как и у любого неравнодушного  и  нефальшиво-искреннего человека.  Но, чувствуя, что  веду себя крайне неэтично,  заново вспоминая собственную раздраженность от подобного,  я возвратила взгляд, замечая, что мой стакан снова наполнен. Встретив его глаза, я столкнулась с натянутой (в очередной раз) улыбкой. Ненастоящей. Он нервно играл пальцами со снятыми часами, а я пыталась избавиться от безысходного чувства неудобства, которое затеяло игру  с моим животом до легкого приступа тошноты примерно с того момента как я сделала шаг в данное пространство.   Моя нога давно уже выбивала никому неизвестный ритм, разве что ей самой, и я посмотрела на часы, все еще пленные его пальцами. 25 минут. Мы здесь даже меньше получаса , а мне уже хочется сбежать. И впервые дело не в косых взглядах окружения и подозрительных мне телефонах в чужих руках.

Внезапно я услышала хлопки и  резко  обернулась,  чувствуя странно-неприятное ощущение внутри, разрастающееся по всему телу со скоростью молнии, неожиданно опровергающее все слова о нежелании той неизбежности, которая постигает большинство таких как мы. Парень стоял на колене, а в его слегка дрожащей руке оказалась миловидная и маленькая, но приметно выделяющаяся своим цветом, аккуратная красная коробочка, которую он держал, как самую большую драгоценность. Я подняла взгляд на девушку; она прикрыла одной рукой лицо, но даже сквозь нее были видны прорывающиеся слезы, такие же настоящие, как и недавняя улыбка.  А другая рука, подрагивая, будто в нетерпении,  уже была протянута к нему, в ожидании. Я тоже ждала продолжения, завороженная. Когда кольцо  наконец-то оказалось на её пальце, она, уже не скрывая своего лица и выражения абсолютного восторга, вскочила со стула в его объятия под еще больший шквал аплодисментов. Моё разрастающееся ощущение готово было поглотить меня,  сердце немного сжималось, и я не могла понять, какое чувство бушевало во мне, зажимая в свои тиски, но старалась чтобы снаружи оставалась лишь радость:  радость за счастье других людей. 

Моя борьба вводила меня в неуместное замешательство, и я нахмурила брови, собирая себя в ненужную кучу,  поднимая взгляд, чтобы встретится с его улыбкой. Но он не смотрел на меня: его взгляд был прикован к той паре, и он даже не старался казаться хоть немного счастливым за них.  Его тело было напряжено, как струна, и даже пальцы оставили в покое измученные часы.  Отголоски раздражения, злости или смятения, которые я видела в нем, вызывали те же чувства и у меня; моя попытка сохранить гармонию рушилась на моих же глазах.

 

Я прикоснулась к его руке, и он резко вздрогнул, дернувшись и роняя с громким стуком часы. Его глаза резко вернулись ко мне, и я  к своей неожиданности увидела, как в них плескалась паника, перемешанная со страхом.  Поборов желание вернуть свою руку на место, испытывая собственно- неуместный испуг от такого незнакомого мне состояния, я обхватила пальцами его кисть. В последний раз я видела его таким только в день нашей встречи, когда он наглотался успокоительных таблеток, которые только сильнее завели его.

Ты в порядке?

 Он молчал примерно с полминуты, пока напряжение посекундно покидало его, и признаки дисгармонии уходили с незнакомой территории,  поэтому, к счастью (настоящему), скоро я почувствовала, что он совладал с собой, и слегка улыбнулась ему.

- Пойдем отсюда?

Почти беззвучно, но я смогла прочитать по губам его просьбу. Его взгляд умолял, и я потянулась за курткой, пока он доставал несколько долларов за ужин и мой сок (или воду), оставляя их на столе, резко вставая.

- Часы, - сказала я, когда он собирался двинуться к выходу. Его брови нахмурились, и я даже смогла захихикать, бросая взгляд под стол, где одиноко лежали измученные часы, стоимость которых могла бы покрыть дневной доход этого заведения.  Его рука пробралась к волосам, когда он, смущенно приподняв уголок губ, поднял их с пола и небрежно кинул в карман, подавая мне руку. Он почти вернулся, и я уже не могла понять ничего, переплетая наши пальцы на выходе. 

Запах океана всегда ассоциировался у меня со свободой и бесконечным пространством.  Сильный ветер порывает прикрыть лицо и окунуться в просторную куртку, но я не пытаюсь застегнуть свои пуговицы, застежки, замки и спрятаться – моя голова сталкивается с потоком воздуха, а мои руки не делают попыток скрыться в укромных карманах. Никто не смотрит – мне так хочется закричать, но эмоции дают себе право на это только во время работы.  И хотя мужчина рядом со мной даже не попытается упрекнуть меня, данная мысль смущает.

- Люблю океан, чувствую, что какую бы глупость я не сделал, все потонет в его глубине.
Улыбаюсь, со знакомым ощущением согласия и удовлетворения, поворачиваясь, чтобы приткнуться к нему, побыть в знакомых объятиях, чувствуя окутывающее меня тепло, спокойствие, и ощущая, как спадающее напряжение дает свои долгожданные плоды. Так  и должно было быть.

- Ты говоришь это каждый раз.

- Только посмей сказать, что не думаешь также.

Широкая улыбка, которую он не видит, но знает. Конечно.  Мелкие вопросы осыпают мою голову, и я снова затыкаю их, ощущая неприкосновенность момента, любимого и слишком бесценного, чтобы рушить. Он знает меня, и обнимает крепче; я чувствую знакомый и любимый поцелуй в макушку, который стал для меня знаком умиротворения, хотя бы на сейчас. Ощущение абсолютной невесомости приятно наполняет все тело, и по состоянию оно колеблется от комка ваты до пушистого облака. 

Мы-темное пятно посреди бежево-голубого с мазками белых чаек, пролетающих над берегом, связывая это место с остальным миром издающимися звуками и постоянным перемещением. Ветер играет с моими волосами, и если бы они были колокольчиками, то переливались бы всеми существующими  нотами в различных вариациях.  Он щурится, пытаясь сфокусировать взгляд на мне, и старается не обращать внимания на песок, который вместе с ветром закружился в стремительном танце, периодически  делая неверные шаги к его глазам, отчего он непроизвольно щурился. Я прикрываю их рукой и быстро целую его, со смехом отлетая и пытаясь  убежать; внезапный детский порыв взбушевал во мне, рациональная часть поддалась ему, и я окунулась в беззаботную легкость и любовь ко всему миру, которая традиционно присуща детям.  Мои ноги тонут в песке  и мое тело  теряет равновесие, по-видимому желаемое окунуться в объятия песка.

Моя улыбка устремляется в небо, а глаза встречают закатывающееся за горизонт солнце, в попытках уловить последние его лучи.  Он неуклюже ложится рядом со мной под мой ускользающий смешок, и я чувствую свою простоту, обыденность, будучи точкой в огромной вселенной, в просторном мире с миллиардами запятыми и восклицательными знаками и такими же точками, как я, которые не стремятся к восклицанию, абсолютно отрицая его и наслаждающимися своим положением, стараясь уловить каждое предложение и стать его достойным окончанием.  Чувство  свободы, постоянно прикрытое давлением окружающего, вспыхивает и восполняет свои запасы до ближайшего пополнения. Одухотворение окутывает меня вместе с уходящими лучами света, и я закрываю глаза в блаженном счастье. 

Спустя несколько минут остается послевкусие и уверенность в том, что это состояние  будет длиться вечно: приятная легкость во всем теле  и стойкая убежденность во всем; возможна даже идеализация мира и всех его людей. Я смотрю на него - снова вижу  его  задумчивость,  и добрая усмешка  обосновывается на моих губах. Я тянусь к нему и ложусь рядом, и он абсолютно естественно, даже не открывая глаз, кладет руку мне на талию, прижимая к себе. Становится еще легче, и мне так хочется сохранить это состояние.

- Мне бы хотелось, чтобы так было всегда.

Он приоткрывает глаз  со снисходительной, доброй улыбкой.

 

- Тебе станет скучно.

Мы никогда не можем просто согласиться с друг другом, даже спустя столько лет. От осознания этого порой становится смешно, но я уже не представляю ничего более правильного. И так хочется притворно разозлиться на его полушутливые слова, но предвкушение нового бессмысленного спора почему-то не вызывает стойкого желания затеять его сейчас. Есть лишь потребность прижаться посильнее и снова улыбнуться от неверия в собственные силы, которые смогли снова воссоздать это счастье.

*-*-*-*-*-*

Этот дом, купленный с неуверенностью в будущем и друг друге, хранит лучшие воспоминания и наши души больше чем мои и его бывшие дома, квартиры, места ночлега и времяпровождения вместе взятые. Одна десятая жизни здесь кажется бесконечностью, что создает мнимое ощущение вечности этого дома, как и воспоминаний, эмоций, чувств, открытий – атмосферы внутри него. Знакомое чувство родного, уютного и правильного охватывает на входе, когда вешая куртку на полусвободный крючок, делаешь шаг в, до ноющей боли, знакомое пространство.  Каждый элемент передвигается за годы несколько тысяч раз, но общность и первоначальность ощущения остается как прежде, лишь меняется наполненность произошедшими в нем событиями.

 
Молчаливость, вероятно, подходящее чувство, как  и несколько сотен других, но в данных обстоятельствах его неуместность порождает неловкость в дурацких попытках найти оптимальную для крайне знакомых друг другу общую тему.  И хотя подобное чувство уже не раз практиковалось в рамках данного помещения, я не испытывала восторга из-за новой волны безмолвия.

Столько лет вдвоем… иногда исчисление времени сбивает с толку, особенно когда непроизвольные сравнения  проскальзывают в голове, одурманивая и заманивая в бесконечную глубину размышлений, заводящие в такие тупики от которых  с одной стороны хочется перестать думать, но с другой появляется непреодолимое желание добраться до какого-то конца, которого по-видимому не существует,  хотя подобные убеждения никогда не останавливали человека от поисков; ведь если конца не существует – как об этом можно узнать? Человеческий разум безграничен, потому что никто не находил его пределов, иначе мы бы перестали развиваться, изменяться - остановились бы перед непроходимой стеной, оставшись стоять перед ней, или увернув в обратном направлении. Хотя какая разница… причина отсутствия различий заключается в том, что отсутствие движения, значит смерть, а отступление ведет к началу, то есть к ней же и –

- Прости, кажется, я своим настроением испоганил весь день.

Я вздрогнула, чувствуя, как кто-то резко схватил меня за трос, вытащил за долю секунды из бездонной ямы, и заделал её, пока во мне не проснулся новый приступ любопытства и подходящего случая,  решившись откопать проход и забраться, как все время кажется, чуточку дальше внутрь…

-  Не извиняйся. Хотя… хотелось бы знать причину.

Развернувшись, чувствую долгожданное облегчение от начала преднамеренного (хоть и бесстыдно оттянутого) разговора. Он сделал несколько шагов, наконец-то разрушая невидимый барьер между нами, затем  повел меня к гостиному дивану, где я присела, наблюдая за его милой нерешительностью в движениях, но кипящей в глазах.  Никогда не испытывала такого обилия любопытства за день.  Может, только  при нашем знакомстве…

Склонившись надо мной с обреченной улыбкой, на кажется вечном полу-сонном  лице, он наконец-то решился к признанию:

- Я просто трус, - его тяжелый вздох и драматично – видимо по рабочей привычке– отведенный взгляд  придали выражения словам. -  Избегал все сегодняшние попытки, стараясь сделать как лучше, а в итоге мы опять здесь, и я уже даже не знаю насколько это хорошая идея…. Точнее, это хорошо, в смысле я не знаю, стоит ли делать это сейчас, потому что…. Ахх, Боже, опять полная чушь.

- Подожди… - его бормотания были бессмысленны, и хотя крошечное подозрение, образовавшееся сегодня утром, разбушевалось , я, подавив назойливые мыслишки,  схватила его за руки, и, используя один из особых взглядов, кажется смогла подавить его бесконечное желание размять язык, несмотря на собственное разжигаемое любопытство. Простые жесты успокоения: рука, проведенная по щеке и объятие, в которое мы погрузились, пока  я не потянула его к себе, на уютный, купленный, кажется даже на его деньги, диван.

- Прости, я полный придурок, - обреченный выдох в мои волосы заставил меня улыбнуться самой понимающей улыбкой, потому что я действительно научилась понимать причины его заскоков, не улавливая сути самой проблемы. И несмотря на желаемое с доброй усмешкой "как всегда”, которое делало порыв быть услышанным, я самым твердым тоном и с серьезным видом тихо утверждала. – Ты не придурок. Хватит гнать на себя.

 Ласковый, но упорный взгляд его глаз в моих, и отражение моего в его зрачках. Рефлекторная улыбка и тянущееся к нему лицо - непроизвольный эффект в наших отношениях, как и любая потребность в прикосновениях. Однако, на последних сантиметрах он отстраняется с новым вздохом (на этот раз кажется наиграно-яростным), снова найдя какое-то решение для себя и беспрекословно подчиняясь ему.

- Все равно я должен закончить начатое.

Ну вот, я же сказала.

- Если я не сделаю этого сейчас, то не осмелюсь в ближайшие несколько лет, пока не поборю новоиспеченную болезнь облажаться.

 -Что за чушь ты несешь? – хорошо, теперь и  я готова это признать, потому что  совершенно потерялась во всех нитях текущего разговора. Мой  слегка нервозный смех дополняет палитру разноцветных эмоций, смешавшихся в одно большое пятно, распластавшееся по всем моим внутренностям.

- А разве так не всегда? – его самокритичность порой заставляет меня вспылить, но сегодня, я кажется не обращаю внимания на его пониженную самооценку. Или только на ней и зациклилась. Я уже не знаю, но не заметив отсутствия ответа на его риторический со стороны вопрос (который как мне всегда казалось не требует никакой ответной реакции, но тем не менее обычно принуждающий к опровержению дабы не обидеть собеседника)  последовал вздох и обоюдное молчание.

Говорить должна была я? Я не знала что. Перескок на другую тему показался бы оскорбительным. А развитие этой темы, наверное, невозможным считая тот факт, что я чувствовала себя абсолютно дезориентированной и в какой-то степени смущенной своей недогадливостью или чрезмерной надеждой. В конце концов, даже не удивляя меня, он резко встал возле дивана, но будто почувствовав, что расстояние между нашими глазами будет непреодолимо большим, опустился на колени, смотря на меня снизу вверх своими щенячьими, умиляющими до смущенной улыбки глазами. Я просто ждала.

Вздох… он собирается с мыслями, и я даю ему возможность на это. Не пытаюсь прикоснуться, потому что в такие моменты это последнее что он заметит и оценит. Просто жду. Десять секунд в полной тишине отрезвляют мой мозг и настраивают на самое худшее.

-  Я люблю тебя, - его голова обреченно падает на мои колени, но спустя мгновение он снова выпрямляется и с какой-то надеждой смотрит мне в глаза, как будто я должна разгадать секретное послание трех произнесенных слов.

- И ты готовился  к этому целый день? – непроизвольно вырывается из меня, и мое состояние из нервозного постепенно превращается в  раздражительное, что совершенно не помогало ни ему ни мне. По крайне мере в моей ситуации, в случае общения с ним в такие моменты сквозь плотную броню прорывались флюиды сарказма (не то, чтобы я сильно хотела выпускать их) – По-моему, даже первое твое признание в любви вызвало меньше нервотрепки, чем сегодня. Знаешь, после стольких лет я надеялась, что это больше не будет такой уж проблемой и…

- О, Боже, пожалуйста, заткнись, -  вымученный голос и неожиданный всплеск руками -  я даже не стала спорить с ним, -  это важный момент, между прочим.

Я замолчала, а отголоски сегодняшних мыслей в голове опять  устроили напоминание о себе, отчего я снова растерялась и, чтобы скрыть пожирающее волнение, приняла недоумевающий вид, находясь в абсолютном ожидании.

Он снова вздохнул, собирая в крошечный комочек всю расплесканную за день уверенность и наконец-то по-настоящему заговорил:

- Ты ведь  знаешь, мы уже довольно долго живем вместе, и вроде как даже уживаемся, -  непроизвольная улыбка окрасила наши губы, - И хотя количество всякой ереси, которая посещает, я уверен, не только  мою голову  растет в геометрической прогрессии,  у наших отношений, по ходу дела,  уже выстроился против неё иммунитет, - мы неловко рассмеялись,  как мы всегда смеемся над общими шутками, потому что я действительно не всегда придавала значения тому, как мы вообще справляемся со всем тем, что происходит у нас и вокруг. И я уже почти догадывалась, что последует дальше, особенно наблюдая за его рукой, забравшейся в карман джинс и будто высиживающей там, в ожидании определенного момента.

- И, учитывая всякие формальности вроде обоюдной любви, общих интересов, жилья, хозяйства  и прочей подобной фигне, - он внезапно стал выглядеть настолько естественно расслабленным, что я не смогла не улыбнуться от облегчения правдивости своих догадок, когда затаенная рука показалась вместе с естественным атрибутом каждого предложения. Маленький, синий элемент, который мог бы легко спрятаться в его кулаке, если бы он обернул вокруг него свои длинные пальцы. – Я подумал, что, возможно уже пора, в конце концов, сделать  это, детка, - сказал он, открывая эту чертову коробочку. Да, это было почти то, что я себе представляла в нескромных мыслях о будущем, которые посещали мою голову, что само по себе уже было изумительно. И хотя, разделяя позиции, что главное – от кого, а не что, мне было приятно то, что он, все-таки, оказывается неплохо знает меня.

- Ну что? У меня есть хоть какие-то шансы услышать  заветное "да"?

Есть? Бушующий водоворот сомнений и отговорок ждал финального рывка, чтобы добраться до меня и овладеть всеми моими мыслями и действиями, но упрямая, эгоистичная сторона моего разума никогда бы не поддалась, как и сейчас, желая всего и для себя, выстраивая уже счастливые шаги, последующие за утвердительным ответом. И спустя тянущиеся секунды затруднительного рассуждения в самой себе и очередного кратко - формального взвешивания всех плюсов и минусов, я  пришла к уже итак очевидному решению, еще более укрепленному окончательной, абсолютно-бесполезной инстинктивной проверкой. Я сплела свою руку с его, снова опустившись до состояния абсолютного спокойствия и даже излишней наигранно-фальшивой мудрости. Так есть ли шансы?

- Я думаю, что шансы неплохие… Роб, -  я чувствовала, как светились мои глаза, и как рот боролся с непроизвольной улыбкой зарождающего счастья. Моя вторая рука, без всякого соглашение со  здравым (по крайне мере я так иногда считала) разумом уже в нетерпении вытянулась и растопырила пальчики, а я, разыгрывая абсолютно-неправдоподобное возмущение  с улыбкой, которая взяла штурмом мой рот, и мокрыми глазами, повышая голос, заявила – Возможно, когда ты отдашь мне кольцо, шансов станет чуточку больше.

Он не стал больше мешкать, надевая кольцо мне на палец, и через осознание того, через что мы прошли, состояние эйфории, счастливые слезы, безрассудный смех, объятия и безграничная любовь  заполнили помещение, освещая её чистотой и неподдельностью эмоций, согревая наш и без того уже перегретый чувствами дом еще один раз.