Белла

Я сижу в самолете, летящем домой. Одна.

Я снова и снова смахиваю слезы. Слезы всех видов.

Я чувствую невероятную усталость каждым дюймом своего существа. Но ее затмевает кое-что еще. Кое-что счастливое.

Когда я закрываю глаза, я вижу их маленькие лица. Одно из них. Все. Большие карие глаза. Такие, в которых можно утонуть. Маленькие шоколадные руки, которые тянутся прямо к потолку, когда я прохожу мимо. Белые металлические кроватки и яркие цветные простыни.

Каждый день оставлял меня с чем-то, что я хотела рассказать Эдварду. С чем-то, что я прятала и хранила для того разговора, который я ему обещала. Каждый день я думала о том телефонном звонке. Каждый день.

Я знаю, что оставила позади часть себя. Хорошую часть. Но еще я оставила ту свою часть, которую не хочу возвращать. Ту, которая болит, когда я говорю себе, что этого никогда не будет и что я порчу все хорошее, что падает мне в руки. Трусливую часть.

Ту часть, которая ничего не любит.

Воздух в самолете становится спертым, когда мы приземляемся в аэропорту имени Кеннеди. Остальные пассажиры нетерпеливо встают со своих мест и толпятся в проходе. Я смотрю на их лица, и у всех одинаковое выражение. У меня уходит минута на то, чтобы понять, что оно означает. И затем это кажется некстати очевидным. Они спешат попасть домой. Я почти уверена, что моему лицу это выражение неизвестно.

Я сижу на месте.

Я смотрю на свои туфли. Я та же, что садилась в самолет и уезжала из дома месяц назад. Я знаю это. Я в этом уверена. Но я совершенно другая. В этом я уверена тоже.

Вернувшись сюда, я чувствую, как она забирается внутрь. Эта необходимость оставить все как есть.

Быть девушкой, которая никому не принадлежит.

Мне не хочется выходить из самолета. Я боюсь входить в свою квартиру и возвращаться к своей жизни. Я говорила себе, что эта поездка была ради них. Ради тех маленьких незнакомцев. Но они были нужны мне так же, как и я была нужна им. Может быть, даже больше.

Я сижу на своем месте у иллюминатора до тех пор, пока самолет не пустеет. Разум начинает придумывать отговорки для того, почему мне не следует звонить ему. Почему я не буду ему звонить. Говорит, что я не в состоянии объяснить ему это.

- Мисс, могу я Вам чем-нибудь помочь? – Я смотрю на ее приклеенную улыбку.

- Нет.

С ручной кладью через плечо я иду по пустому проходу. Я прибавляю ход, когда иду по коридору. Когда я добираюсь до выхода, я перехожу на бег. Сердце колотится. Я пробегаю мимо людей, которые прощаются, которые встречаются со своими любимыми. Я бегу по лабиринту аэропорта прямо к билетной стойке. К тому времени, как я подхожу к передней линии, я дышу уже нормально, но крайняя необходимость никуда не делась.

- Мне нужен билет до Лос-Анджелеса. На сегодня. – Оператор осматривает меня с головы до пят, когда я бросаю на стойку кредитную карту.

Я звоню, чтобы узнать адрес. Звук голоса Карлайла придает мне смелости.

Пять часов спустя я в самолете. Шесть часов спустя я в машине. Час спустя я у дома.

Я снова и снова смотрю на записанный наспех адрес, просто чтобы убедиться, что я у нужного дома. Я тяну время. Я знаю это.

Я наблюдаю за тем, как дождь забрызгивает лобовое стекло, превращая мир за пределами этой машины в искаженную мешанину цветов. Это как смотреть в сломанный калейдоскоп. Я не свожу глаз в его входной двери, боясь, что он выйдет из дома в любой момент, или и того хуже. Мне невыносима мысль о том, что кто-то другой может выйти из этого дома. Кто-то, кто не я.

Я концентрируюсь на своем дыхании. Я могу это сделать. Я уже потеряла его. Я потеряла его, потому что слишком многое осталось несказанным. Мы уже расстались.

Ничего больше не осталось.

Я выхожу из взятой напрокат машины, и дождь мгновенно просачивается под кожу сквозь одежду.

Я стою на половике, промокшая насквозь, и молюсь, чтобы он был дома. Палец застывает над звонком, а дождь продолжает лить как из ведра. Вместо того, чтобы нажать на звонок, я стучу. Громко стучу.

Минуты проходят. Такие минуты, которые кажутся длиной в день. И только сейчас я вспоминаю, что мой багаж остался в Нью-Йорке.

Дверь распахивается, и он потирает сонные глаза. В разгар дня. Он выглядит старше, чем месяц назад.

Он смотрит на меня так, словно я ненастоящая.

Внезапно у меня улетучиваются все здравые мысли.

- Привет.

Широко раскрытыми глазами он осматривает меня с ног до головы.

- Привет.

И внезапно все, что я хотела рассказать ему о своей поездке, больше не имеет значения.

- Мне было девять.

- Что?

- Мне было девять лет.

Он качает головой.

- Белла, я не…

- В то время мы жили в Калифорнии. Я сказала маме, что ненавижу ее, потому что она не купила мне какую-то дурацкую папку с нарисованной на ней кошкой. Мне даже не нравятся кошки!

- Белла, что ты делаешь? – Он не проводит руками по волосам. Они прилипли к его бокам, словно мокрая бумага. Все это время я чувствую свое сердце, оно ускоряет бег.

- Это была не автокатастрофа.

- Что?

- Я сказала, что это была не автокатастрофа!

Его глаза широко раскрыты, и я начинаю отводить взгляд, но не могу отвести его наполовину. Я должна дать ему понять все, или этого будет мало. Всегда будет мало, если я не расскажу ему все. Я не свожу с него глаз.

- Белла? – Меня застает врасплох то, как из его рта вылетает мое имя, и я почти забываю, зачем я здесь. – Белла, я не собираюсь…

- Эдвард, это не тебе решать!

- Белла! – Резкость его голоса пугает меня.

- Что? – Я смотрю на него, словно провинившийся ребенок.

- Я не позволю тебе стоять здесь под проливным дождем и… делать это! – Он отходит в сторону и жестом приглашает меня внутрь.

О.

Я осторожно заглядываю в его дом. Если я войду, все будет реальным. Пока он смотрит на то, как я стою, застыв в дверях, его выражение меняется. Мне знаком этот взгляд. Он означает «так я и думал». Он ждет, что я сбегу. Я не виню его.

Я осторожно переступаю через порог в ту жизнь, которую говорила, что не хочу.

Я стою, стуча зубами, осматриваю его гостиную. Стены голые, мебель простая и ее мало. Меня пугает тот факт, что это может быть чей-нибудь чужой дом. Здесь не видно никаких следов Эдварда. Если бы он не стоял передо мной, я бы подумала, что ошиблась домом.

И затем я понимаю, что я делаю. Я не Эдварда ищу в этом доме. Я ищу себя. И совершенно не нахожу.

Он разворачивается и неожиданно выходит из комнаты. Я не уверена, должна ли я идти за ним. Поэтому я остаюсь на месте, стоя в луже дождевой воды.

Он почти немедленно возвращается, держа в руках стопку одежды.

- Белла, ты простудишься. – Он протягивает мне стопку.

- Со мной все будет в порядке.

- Белла, у тебя синеют губы. – Он строго смотрит на меня, и я снова чувствую себя ребенком. Я беру у него одежду, мои пальцы неуклюже избегают соприкосновения с его руками. Я следую за ним в ванную.

- Прими горячий душ. – Я не спорю.

Я стою под струями воды, позволяя им пощипывать мою кожу, до тех пор, пока не оттаиваю. Я смываю с себя дорожную пыль. Я мою волосы его шампунем, марку которого не узнаю. Здесь, в этом месте, где нет никаких следов моего Эдварда, я чувствую себя нелепо, отчаянно и по-дурацки. Совершенно по-дурацки.

Разгар ночи, и мой разум отказывается засыпать. Я стараюсь лежать неподвижно. Я стараюсь не разбудить его, но, кажется, это неважно.

Хриплый голос.

- Белла, ты не спишь?

- Нет.

- С тобой все в порядке?

Я прижимаюсь к нему всем телом, ухом к его сердцу, сплетаю наши ноги.

- Эдвард, ты когда-нибудь пытался узнать о своих настоящих родителях?

- Нет.

- Никогда?

- Никогда.

Я ему не верю, и он слышит это в моем голосе.

Он нежно целует мои волосы.

- Белла, я знаю, кто меня вырастил. Я знаю, кто мои родители. Это все, что имеет значение.

Мне хочется спросить у него, испытывал ли он когда-нибудь отчаянное желание отыскать их. Чувствовал ли он когда-нибудь, словно у него в груди зияющая дыра, зная, что есть единственная вещь, которая может ее заполнить, снова сделать его цельным.

Вместо этого я задаю другой вопрос.

- Зачем ты взял то фото?

- Взял какое фото?

- Фото моей мамы.

Его тело становится абсолютно неподвижным.

- Потому что на нем твоя мама и моя.

- Что?

- На этом фото. Твоя мама и моя.

Но как это возможно?

Голова кругом.

- Они были подругами?

- Лучшими подругами.

- Она никогда не рассказывала мне ничего о лучшей подруге, … о своей жизни до меня. Твоя мама… она рассказала тебе про Рене?

Он кивает мне.

- Белла, я просто хочу быть с тобой. Я просто хочу быть с тобой, и в следующую пару дней не жить с призраками наших матерей. Можем мы просто быть вместе?

Я не хотела его обидеть.

Голова, засунутая под его подбородок. Глаза закрыты.

- Да. Мы можем.

Я говорю себе оставить все как есть. Оставить в покое. Уснуть.

На этот раз мой разум слушается.

Утром я просыпаюсь от шума бегущей воды, пустое место в постели рядом со мной еще теплое. И я ненавижу просыпаться одна.

Я уже скучаю по нему, даже, несмотря на то, что у нас есть еще пара дней, чтобы быть вместе.

Я выскальзываю из постели, из головы еще не выветрился сонный туман, прежде чем потеряю смелость. В ванную. Запереть за собой дверь.

Я раздеваюсь, одежда на полу. Зеркала затуманились от пара.

Я открываю дверцу душевой кабинки, и он подпрыгивает. Встревоженный. Смущенный. Удивленный. Желающий.

- Белла, что ты делаешь?

- А что, по-твоему, я делаю?

Глаза движутся вниз. Он стоит, не двигаясь, когда я вхожу в кабинку и встаю под душ.

И мне следует стесняться. Испытывать неловкость. Стоя перед ним обнаженной, ничего не пряча.

Но то, как он смотрит на меня.

Словно я - единственное, чего он когда-либо хотел.

Словно я красивая.

Словно я живая.

Словно он мой.

Я своими собственными глазами вижу, что он хочет меня. То, как его тело хочет меня.

Но он не двигается. До тех пор, пока я не оказываюсь в считанных дюймах от него, и тогда он на мне. Толкает меня к стене. Руки повсюду. Губы повсюду. Язык повсюду.

Тепло воды и холод кафеля.

- Белла, я так тебя люблю. – От этих слов моя кожа горит огнем.

Ноги скользят на мокром фарфоре. Вода слишком горячая, чтобы дышать.

Выносит меня из душа. Несет меня в постель, вода продолжает бежать. Мокрые тела на простынях. Нависает надо мной. Руки блуждают по моему телу. Пар просачивается в постель.

Я уже таю.

Его губы движутся вдоль моей челюсти. Мои руки отчаянно тянут его за волосы.

Я требовательно притягиваю его рот к своему. Языки ждут. Доведенные до исступления.

Он переворачивает нас на бок, руки движутся по телу. Он обхватывает обеими руками мои груди. Этими руками. И у меня чувство, что я могу умереть, если он прекратит прикасаться ко мне.

Я чувствую его тело, прижатое к моему, и кажется невозможным, что он может гореть таким же желанием, как и я.

Его рука на моем бедре. Я больше не контролирую свое тело. Оно пытается прижаться к нему ближе.

Его рука опускается. Мой рот открывается.

Его рука меж моих бедер. Слишком осторожная. Недостаточно. Бедра движутся, подчиняясь своей собственной воле.

Пальцы внутри меня.

Погружаются.

Пальцы внутри, и большой палец движется.

Быстрее.

До тех пор, пока, как мне кажется, я не разлетаюсь на кусочки.

Его рот заглушает мой крик.

Словно весь город сгорел дотла.

Пальцы выскальзывают из меня. Пустота.

Мое тело как желе.

Пытаюсь найти слова.

- Эдвард, я хочу тебя.

Все его тело застывает. Глаза ищут.

- Я думал, мы ждем.

- Я не хочу ждать.

Кивок.

- Белла…

- Эдвард, пожалуйста.

И затем он нависает надо мной.

Темные глаза.

Неподвижные руки.

- Пожалуйста.

Легкое давление.

Недостаточно.

Пальцы, впивающиеся ему в спину. Подталкивающие его вперед.

Проскальзывает в меня.

Это происходит.

Медленно. Слишком медленно.

И затем одно плавное движение.

Тела соединены.

Бедра к бедрам. Нет движения. Вся моя жизнь в этом моменте.

- Ты в порядке?

Не дыша. Я лишь киваю.

Медленное раскачивание.

Губы медленные и нежные.

Бедра быстрее.

- Белла…

Лоб ко лбу. Влажная кожа к влажной коже.

Его бедра движутся в такт с биением моего сердца.

Глухие стоны. Его или мои.

Вот как это – чувствовать себя живой.

- Белла…

Я могу ответить, лишь повторяя его ритм.

Не сводит с меня глаз. Ни за что.

В последний раз заполняет меня. И затем перестает двигаться.

Падает на меня. Всем телом.

Медленные поцелуи.

- Белла…

Слов нет.

Острая боль, когда он выскальзывает из меня.

Притягивает меня ближе к себе.

Укрывая собой.

Медленное дыхание, вечер заканчивается.

Губы на моем лбу.

Шепот слов, которых я не слышу.

Слившиеся воедино.

Сон забирает меня.

Секунды, минуты, часы. Звук его голоса, возвращающий меня обратно.

- Белла, поехали со мной в Лос-Анджелес.

Что?

Шепот у моей кожи.

- Поехали со мной в Лос-Анджелес.

-Эдвард, мы это обсуждали.

- Я знаю. Но я не понимаю.

- Эдвард, у нас вся жизнь впереди.

- Ты думаешь об этом?

- Думаю о чем?

- О том, чтобы провести со мной всю оставшуюся жизнь.

Вместо ответа я целую его.

Стук.

- Ты там в порядке?

Я смотрю на свои скукоженные пальцы на ногах, а затем выключаю воду.

- Я сейчас.

Я быстро одеваюсь, натягиваю его спортивные штаны, несколько раз подвернув резинку и крепко затянув шнурок. Беру в руки футболку. «Старшая школа Форкса. Выпуск ‘99». Зеркало запотело и я рада, потому что не хочу видеть страх в своем отражении.

Я открываю дверь ванной и вижу, что он ждет меня, прислонившись к стене, и уже во второй раз сегодня я на мгновение забываю, зачем я здесь.

Он молчит, когда я следую за ним по коридору.

Мы сидим на диване, и я больше не чувствую смелости.

- Когда ты вернулась домой?

- Только что.

Он лишь пристально смотрит, долгие минуты его лицо совершено ничего не выражает.

- Белла, я все еще хочу это услышать. Если ты еще хочешь рассказать мне. – И это все, что требуется.

Глубокий вдох.

- Это случилось 17-го октября. Иногда я закрываю глаза, и все, что я вижу – это ту дату. Словно она выжжена у меня на сердце. Мы ехали в машине, когда началось землетрясение.

- Что? – Он выглядит необъяснимо подавленным.

- Мы ехали по нижнему ярусу старого виадука на Сайприс-стрит.

Его лоб хмурится, и это такое облегчение - что я все еще могу читать с его лица.

- Это была насыпная двухуровневая дорога в Окленде, которая вела к мосту Бей-Бридж. – Он кивает, и я чувствую, что нахожусь слишком далеко от него.

- Белла, почему ты никогда мне не рассказывала?

- Я рассказываю тебе сейчас.

Он качает головой.

- Я рассказываю тебе сейчас, - повторяю я.

- Хорошо.

- Она полностью обрушилась. Вся конструкция просто развалилась, словно карточный домик. Моя мама, она… погибла мгновенно, ее голову полностью раздавило. Я выжила только потому, что была маленькой. Машину сплющило и зажало между огромными бетонными плитами. Спасательная операция была широкомасштабной. Вытаскивать выживших и тела погибших было… очень трудно. – Мой голос начинает дрожать и предает меня.

- Белла…

- В тот день погибли сорок два человека. Сорок два человека погибли, а я нет.

- Белла…

- Я провела в машине два дня, засыпанная битым стеклом, теряя сознание и приходя в себя. Говорили, что я была в коме, когда меня нашли, но я это помню. Я помню все.

Не. Плачь.

- Я помню воздух, слишком густой, чтобы им можно было дышать, и помню крики и скрежет металла о бетон. Я помню запах крови. Но лучше всего я помню тишину. Когда выключались отбойные молотки. Тогда я думала, что умру там.

Он протягивает руку, и я задерживаю дыхание. Его пальцы медлят, но я не виню их. Я пытаюсь вспомнить, как это – держать его за руку. Я пытаюсь вспомнить его руки на моем лице. Я пытаюсь вспомнить его губы на моей коже. Я закрываю глаза и просто дышу.

И когда я открываю их, его пальцы танцуют по моей руке, словно он играет на пианино. Песню, которую я не знаю.

Наши глаза встречаются, и он сокращает расстояние, проводя сбоку по моей руке.

Как всегда, очень нежно.

Боится.

И еще у меня такое чувство, будто это самый интимный момент, какой у нас когда-либо был – его рука, движущаяся по моей руке. Этого достаточно.

- Знаешь, что она сказала, когда я сказала ей, что ненавижу ее? Она сказала, что любит меня. Это было последнее, что она сказала мне, прежде чем все вокруг стало черным.

Его глаза, наконец, понимают.

Я рассказываю ему все. О том, что Чарли ничего не знал обо мне до землетрясения. Что я ничего не знала о нем. Что он ничего не слышал о моей матери с тех пор, как она прислала документы на развод. Что он сидел у моей кровати, пока я не очнулась. Что я открыла глаза и увидела незнакомого человека. Что в один миг я лишилась всего, что знала и обрела неизвестное без понимания, хочу ли я этого.

Мы сидим на диване лицом друг к другу, скрестив ноги, и это напоминает мне наше первое свидание в амбаре, за исключением того, что все это в прошлом. Такое чувство, что это было сто лет назад.

У него усталые глаза. Темные круги, которых я никогда раньше не замечала.

- Белла, зачем ты здесь?

Это простой вопрос, но не тот, которого я ждала. Мне хочется сказать ему, что я не знаю, но это было бы ложью, а я уже достаточно солгала ему в этой жизни.

- Потому что я совершила ошибку.

Он ищет мои глаза и боится мне поверить.

- Ты говорила искренне? – Этот вопрос может относиться к очень многим вещам.

И, по всей видимости, он тоже все еще может читать выражения моего лица.

- То, что ты сказала после свадьбы Элис.

У меня вошло в привычку говорить не то, что думаю. Это честный вопрос. Но он болезненный.

- Я говорила искренне. Мне следовало сказать «да».

Он вертит в руках нечто похожее на диванную подушку, и я теряю его взгляд.

- Тогда почему не сказала?

Это вопрос, который я задавала себе снова и снова. Всю свою жизнь я защищала только одного человека. Не было никакого благородства, заблудившейся мысли, что я защищала его. Нет. Я всегда защищала только себя.

- Я боялась. Боялась потерять тебя.

- Белла, в этом нет никакого смысла.

- Я знаю.

Мы больше не говорим о том дне. Мы не говорим о тех днях, что привели нас к этому.

Долгое время он смотрит в никуда, и я сделала бы что угодно, чтобы узнать, о чем он думает. Я мысленно рисую углы на его челюсти. Углы, которые показывают, что нет ничего от мальчика, каким он был, а есть лишь мужчина, каким он стал.

Мой голос – едва слышный шепот.

- А что насчет тебя? Ты говорил искренне? Ты сказал, что жалеешь об этом.

Он отвечает не сразу. Он лишь открывает рот и снова его закрывает. Глубокий вдох.

- Да.

Последняя соломинка, за которую я держалась, немедленно выскальзывает из рук.

- Белла, я тоже боялся.

- Чего?

- Потерять тебя.

Слезы тут же брызжут из глаз.

- Белла…

- Что? – Я шмыгаю носом.

- Пожалуйста, не плачь. – Он берет меня за руку, и ничего нет, кроме его руки.

- Тогда скажи что-нибудь хорошее.

Тишина.

Потому что это не его задача, а моя.

- Эдвард… - Мой голос противный, он выходит из горла вместе со сдавленными рыданиями. - Я… я люблю тебя. Я всегда тебя любила.

Он выглядит так, словно я пырнула его ножом. И вот каково это – говорить эти слова и не слышать их в ответ.

- Белла…

Вот на что это похоже.

- Мне не нужно, чтобы ты говорил мне это в ответ. Я лишь хочу, чтобы ты это услышал. – Его слова, сказанные давным-давно - теперь мои слова, но это нисколько не делает их менее правдивыми.

Моя рука в его руке, мы сидим в тишине до тех пор, пока солнце не заходит, и мы не остаемся в темной комнате. Он рассказывает мне о медицинской школе, о резидентуре, о том, как он купил этот дом. Как он встретил девушку. Как он хотел любить ее.

Я ненавижу ее.

С каждым словом, с каждым объяснением, я чувствую, как он отодвигается все дальше и дальше. Я не знаю, как это вообще возможно. Еще немного, и он упадет. Я чувствую, как защитные стены вокруг меня растут, медленно обретая форму.

Он продолжает бросать взгляды на часы на стене, и это заставляет меня нервничать.

- Тебе куда-то нужно?

- Моя смена начинается через час.

О.

- Я могу уйти.

Он качает головой.

- Белла, план – это все, что у меня когда-либо было…

Я выдергиваю руку.

- Ну, мне жаль, если я больше не вхожу в твой гребаный жизненный план!

- Белла, ты не…

Я вскакиваю с дивана, адреналин бушует в венах.

- Нет! Это ты послушай, Эдвард!

И внезапно он тоже встает. Он хватает меня за запястье, пугая тем, что применяет силу. Я медленно поднимаю глаза, до тех пор, пока наши взгляды не встречаются. Огонь.

- Проклятье, Белла, ты – мой план! Ты всегда будешь моим гребаным планом!

У меня уходит минута, чтобы понять его слова, часть меня ищет повод, чтобы отступить.

Я всегда буду его гребаным планом.

Мысленно я повторяю эти слова снова и снова.

Его рука все еще сжимает мое запястье, почти до боли. Он опускает глаза на запястье, и, словно прочитав мои мысли, выпускает его. В его глазах извинение, где его не должно быть.

- Чего ты хочешь, Белла? – Его слова - отчаяние. Мне хочется одного и очень многого.

- Я хочу все.

Он, не веря, качает головой.

- Эдвард, я хочу тебя.

- Этого недостаточно.

- Ты ошибаешься.

- Белла…

- Я… я хочу черничных блинчиков на ужин.

Он закрывает глаза. Нижняя губа зажата между зубами.

- Я не ошибаюсь. Я хочу испытывать то чувство, которое возникает, только когда твои руки касаются меня. Я хочу приходить домой в тот дом, который принадлежит нам. Я хочу все, до последней капли.

Он хватает меня за руки с такой силой, что я подпрыгиваю. Я надеюсь, что его руки оставят на мне отметины. По крайней мере, тогда у меня останется хоть что-то в доказательство того, что это происходит на самом деле.

Мое лицо горит и щиплет от слез. Глаза открыты.

- Белла, я пытался не любить тебя. Я пытался. – Он слегка встряхивает меня. Если бы это был кто-либо другой, я бы испугалась.

- Я пытался не любить тебя. – Мне в лицо.

Он прячет лицо у меня в волосах.

- Я пытался не любить тебя.

Я пытаюсь вспомнить, на что это похоже – целовать его. Глаза закрыты. Я пытаюсь вспомнить. Лоб ко лбу. Мне не нужно вспоминать. Я чувствую его горячее дыхание, когда он говорит это.

- Я пытался не любить тебя. – Его губы замирают над моими губами.

И затем он целует меня. Губы к губам. Словно горячая лава. Вся без остатка боль, тревога и страх покидают мое тело.

И я целую его в ответ, целую так, словно вернулась с того света. Его руки отпускают меня. Не совсем так. Те руки. Они скользят вверх по моим рукам, по ключице, к подбородку. Обхватывают мое лицо. Те руки.

Снова слезы. Такие, что не верится. Я целую его колючее лицо.

- Белла?

Я заглушаю это слово поцелуем.

- Что?

Снова поцелуи.

- Можно я тебя поцелую?

Я улыбаюсь ему в рот.

- Думаю, ты уже это делаешь.

- Думаю, да. – Одинаковые глупые улыбки. Мои руки забираются ему в волосы, и он стонет. И это все, что мне нужно, чтобы вскарабкаться на него. Он поднимает меня. Руки скользят ниже, прижимая меня к нему.

Мы хихикаем, стоя посреди его гостиной, его руки на моей заднице, я обвиваю его ногами за талию. Как парочка подростков.

- Белла, это реально?

- Да, Эдвард, реально.

- Нам все равно еще о многом нужно поговорить.

Поцелуи.

- Я думала, мы этим и занимались.

Я тяну его за волосы до тех пор, пока он не стонет мне в рот, впуская мой язык, и таких ощущений я еще никогда не испытывала. Словно весь мир рухнул, и это не имеет никакого значения.

Быстро и отчаянно. Мой разум говорит мне действовать медленнее, смаковать этот момент.

Мы оба тяжело дышим. И это не воспоминания о том, как это когда-то было, потому что это лучше. Это сильнее. Я целую легкие морщинки, которые теперь поселились в уголках его глаз.

- Я люблю тебя, Белла. – Не дыша.

- Прекрати мне мешать. Я занята.

Он посмеивается. Я оставляю поцелуи на его челюсти, наслаждаясь звуком его смеха.

- Эдвард?

- Да?

- Я люблю тебя. – Сердце трепещет, словно колибри. – Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

Он слегка отстраняется, и я пытаюсь прижать его крепче. Вся моя жизнь вертится перед глазами. Он хочет видеть мои глаза. Даже в темноте я вижу все, что он хочет мне сказать. Но некоторые вещи нужно говорить вслух.

- Белла, я боюсь. – Я тоже боюсь.

- Боишься чего? – Боится меня?

- Что, если ты любишь лишь воспоминание? Что, если я не тот парень, которого ты помнишь?

- Тот.

- Не думаю.

- Тогда я хочу узнать тебя.

- Со мной будет покончено, если ты меня снова бросишь.

- Я знаю.

Кивок.

- Я тебе доверяю. – Трудные слова. Но моему разуму незачем беспокоиться, анализировать и делать то, что он делает, потому что он снова меня целует. Потерять и найти.

Раздается возмутительно назойливый пикающий звук.

- Мне нужно на работу.

И сразу после этих слов наш маленький пузырь лопается. У него здесь своя жизнь, и это не то, что можно узнать за один разговор. И я не часть ее. Но хочу ею быть.

- Белла, не смотри на меня так.

- Как?

- Словно это прощание.

- Больше никаких прощаний, Эдвард.

Он долго целует меня в лоб. В уголок глаза. В щеку. В кончик носа. В губы.

- Не уходи. Если я попрошу тебя остаться здесь, пока я на работе, ты останешься? – Он смотрит в пол.

Я поднимаю его голову вверх за подбородок.

- Эдвард, я приехала сюда прямо из аэропорта. И дальше небольшой речи на твоем крыльце я не строила никаких планов.

Он улыбается.

- Тогда оставайся. Поспи. Я вернусь утром. – Страх в его глазах такой же, как страх в его голосе.

- При условии, что ты перестанешь так смотреть на меня.

Он отворачивается.

- Ты будешь здесь, когда я вернусь?

- Где же еще мне быть?

Снова поцелуи. Признания в любви. Я не знаю, чьи мне нравятся больше – его или мои.

- Ты опоздаешь.

Поцелуи.

- Плевать.

Поцелуи.

- Да, плевать.

Я пытаюсь сползти с него. Встать на ноги. Но он прижимает меня крепче.

Он несет меня в свою комнату. Осторожно укладывает меня в постель, не потому, что я хрупкая, а потому что любит меня. Он, черт возьми, любит меня. Я притягиваю его ближе, сжимаю в кулаках его рубашку. Любого прикосновения совершенно недостаточно. Я хочу ощутить вес его тела. Я хочу его руки повсюду. Я хочу его голую кожу. Я хочу его внутри.

- Белла, не уходи.

Слова перемежаются поцелуями.

- Хорошо.

- Хорошо?

- Я же сказала – хорошо.

Он улыбается мне в рот.

- Эдвард?

- Да?

- Я никогда не понимала. Я никогда не понимала, как ты можешь любить меня.

Он выглядит уязвленным.

- Я никогда не понимал, почему ты не позволяешь мне любить тебя.

- Я была… я все еще…

Он целует мое лицо.

- Я никогда не видел тебя такой.

- Тогда какой ты меня видел?

- Думаю, я всегда видел ту Беллу, которой еще не было.

Смысл этих слов медленно доходит до меня.

- Увидимся утром. – Он целует один глаз. Затем другой.

Незнакомец, который открыл мне дверь несколько часов назад, полностью исчез. Я наблюдаю за тем, как мой Эдвард выходит из комнаты и, наконец, чувствую, что могла бы быть той Беллой, которую он всегда видел. Той, которая не слишком боится рискнуть. Той, которая не боится быть счастливой.

Я лежу в постели, улыбаясь, и голова так кружится от счастья, что хочется кричать.

Я забираюсь под одеяло, и последние сутки, последний месяц, последние десять лет, вся моя гребаная жизнь настигает меня.

Впервые, сколько я себя помню, моя голова полна мыслей о том, что будет, а не о том, что могло бы быть.

«Я», «люблю», «тебя».

От автора:  Порядок? Еще много вопросов. Мы доберемся до них! Спасибо за доверие. Землетрясение Лома Приета (Loma Prieta – англ.) произошло в районе бухты Сан-Франциско 19 октября 1989 года в 17.04. Погибло более 60 человек, тысячи людей были ранены, и много тысяч людей остались без крова. Включая это землетрясение в нашу историю, в мои намерения не входило освещать подобные трагедии. Несмотря на то, что герои вымышленные и не являлись жертвами событий того дня, обстоятельства совершенно реальные. Многие люди потеряли близких при обрушении виадука Сайприс-стрит (Cypress Structure – англ.). Любой, кто пережил крупное землетрясение, скажет, что воспоминания об этом остаются с вами навсегда.

От переводчика: Стоит отметить, что словосочетание «виадук Сайприс-стрит» визуально отличается от исходного «Cypress Structure», но, по сути, объясняет сущность этого сооружения. Это именно виадук, проходящий по данной улице, выходящий к заливу и переходящий в мост Бей-Бридж. Во время работы над данной главой я мне попалось видео с места трагедии. Если кому-то интересно, ссылка. Слабонервных попрошу проигнорировать.  Также во избежание вопросов от тех, кто заметил: в тексте упоминается дата 17 октября, тогда как реальное событие имело место 19-го. Я не знаю, умышленно это было сделано или нечаянно. Ставлю на нечаянно, поскольку в истории *небольшой спойлер* еще будут упоминаться реальные исторические события с точными датами. Или же автор по ходу написания изменила концепцию.