Фанфики
Главная » Статьи » Переводы фанфиков 18+

Уважаемый Читатель! Материалы, обозначенные рейтингом 18+, предназначены для чтения исключительно совершеннолетними пользователями. Обращайте внимание на категорию материала, указанную в верхнем левом углу страницы.


Мелочь в кармане: Глава 17. Белла и Эдвард

Белла

 

 

Мы стоим в аэропорту, прямо за постом секьюрити, зал гудит от людских голосов. LAX - это улей.

 

 

Его руки обнимают меня, я зарываюсь лицом ему в грудь, дышу им.

- Две недели. – Он говорит это мне в волосы.

- Две недели. – Это не вопрос, и не ответ.

Он крепко сжимает меня.

Это не прощание, а просто: «Скоро увидимся. Я люблю тебя».

Он притягивает мое лицо к своему и целует мои глаза. Его губы медлят.

Одной рукой он все еще обнимает меня, кончик его пальца на кончике моего носа. Я смотрю в его глаза и говорю себе, что две недели – это ничто. Но думать невозможно, когда он так смотрит на меня.

Зеленые, как лунный свет на глади океана.

Словно он не в силах отпустить меня.

Потому что никогда не знаешь, что может случиться между «здесь» и «там». Наша жизнь всегда переворачивалась вверх дном по воле Бога или человека. Больше раз, чем кто-либо в силах вынести.

- Белла, ты опоздаешь на рейс. – Он обнимает меня крепче.

Кончики наших пальцев цепляются друг за друга, когда он отходит назад. Настолько, насколько можно вытянуть руки.

На долю секунды я перестаю ощущать его кожу. И хватаю его.

- Я хочу попрощаться по-настоящему.

- А кто что-нибудь говорил о прощании? – В его словах нет боли, он дразнит меня.

Его губы находят мои губы. Целует так, как неприемлемо целовать в аэропорту. Говоря мне то, что невозможно сказать словами.

Я говорю себе не плакать. Я выгляжу нелепо. Мы выглядим нелепо. Можно плакать о многом, но не об этом.

- Еще один поцелуй. – Еще один.

- Эдвард, мне пора идти.

- Возьми меня с собой.

- Эдвард, мы же говорили об этом.

- Еще один поцелуй. – Еще один.

Я стою в очереди, без обуви, туфли в руке, мою ручную кладь просматривают под рентгеновскими лучами. Щипчики можно использовать в качестве оружия, а большие бутылки шампуня – чтобы изготовить бомбу.

Не плачь.

Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, или я никогда не сяду в этот самолет. Я стою в очереди.

Его холодильник забит домашней едой. С ним все будет хорошо. Со мной все будет хорошо.

Я сажусь в самолет. Вхожу в салон одной из последних.

Ремень пристегнут, я смотрю на мужчину, сидящего рядом, когда его нога подпрыгивает вверх-вниз. Он забрасывает в рот «ксанакс»* и извиняется за все предстоящие приступы паники. Если бы он только знал. Я никогда не боялась летать. Я рада, что это я лечу в самолете, а ноги Эдварда твердо стоят на земле.

Перелет кажется короче благодаря словам, что лежат у меня на коленях. Я прочла их все от корки до корки, но поскольку остальная часть этой истории снова происходит в Форксе, я читаю их снова. Те части, что касаются меня.

13 октября 1980 года

Сегодня нам один месяц! Она красива и идеальна. У нее носик как у ее матери. И иногда – клянусь – я вижу на ее маленьком личике намек на сходство с собой и Карлайлом. Я знаю, что это глупо, что так не бывает, но она наша дочь и, может быть, она будет похожа и на нас тоже. Ее ручки и ножки по-прежнему неуклюжие. Ее волосики вьются мягкими кудрями после купания. Ее глазки темные и серьезные. Ей нравится, когда ее отец поет песни «Битлз» - только песни «Битлз». Она любит фен. Иногда его звук – единственный, который заставляет ее заснуть. Я думала, может быть, Рене позвонит. Весь день я составляла в голове список того, что я расскажу ей. Я думала, что она захочет узнать, как поживает ее дочь, моя дочь. Она не позвонила. Я невольно беспокоюсь за нее. Я даже не знаю, где она. Это такое же беспокойство, которое я испытывала в тот день, когда Изабелла родилась. Она не хотела брать ее. Она даже не хотела на нее смотреть. Она сказала мне взять ее. Что мне оставалось делать, кроме как тут же взять ее на руки? В тот момент я не была ей хорошей подругой. Я была лишь матерью.

Я на минуту закрываю глаза и пытаюсь не ненавидеть ее. Свою мать. Рене. Потому что знаю, что ненависть – это нечестно.

Мой самолет приземляется в JFK, но на этот раз все по-другому. Потому что теперь я знаю, что этот город больше не будет моим домом. На этот раз я здесь для того, чтобы упаковать вещи, съехать из квартиры и двигаться вперед. Оставить все.

Быть большим, чем чьи-то чужие мечты об «одном прекрасном дне».

 

***

 

- Тебе нужно поговорить с кем-нибудь. Со специалистом.

Я свирепо смотрю на него, обида на моем лице очевидна, я уверена.

- Можно подумать, я никогда не делала этого раньше. Это принесло мне море пользы.

Эдвард выглядит смущенным или раздраженным.

- Я не знал. Как я мог об этом знать?

Я качаю головой, отказываясь смотреть на него.

- Я говорю с тобой.

- Нет, Белла, не говоришь.

Я, топая, ухожу от него, захлопывая за собой дверь его спальни.

Я докажу ему, что права.

Я иду гулять. Пытаясь выбросить все из головы.

К тому времени, как я возвращаюсь, я знаю, что опаздываю на рейс. Он ждет меня с моей сумкой в руке.

Мы подъезжаем к аэропорту LAX, и он глушит двигатель. И мы сидим.

- Белла, прости. Я не хочу, чтобы ты уезжала вот так.

Я гадаю: сколько это будет продолжаться, прежде чем ему надоест извиняться.

- Я тоже не хочу уезжать вот так.

- Останься.

- Нет.

Мы сидим в зоне посадки пассажиров, перебрасываясь словами, около получаса.

Я целую его. Таким поцелуем, который умоляет его не ставить на мне крест. В конце концов, я сажусь в самолет.

Я сижу в своем кресле и вспоминаю, что когда мне было девять, я сидела на верхней ступеньке лестнице, рядом с тем местом, где она скрипела. Сидела так тихо, что Чарли не знал, что я сижу там и слушаю. Слушаю, как он говорит с моим психотерапевтом** по телефону.

Чарли хотел, чтобы со мной все было хорошо. Его было легко одурачить. Иногда Эдварда тоже легко одурачить. А иногда он видит то, чего не вижу даже я.

 

*** 


Две недели проходят как в тумане. Я опустошаю свою квартиру и офис. Пытаюсь убедить себя, что я не сошла с ума, раз ухожу с работы. Ухожу, понятия не имея, что буду делать дальше. Пытаясь описать шарм маленького городишка, о котором никто никогда не слышал.

Я работаю на износ, чтобы легче было спать одной. Засыпая с телефоном у уха в те ночи, когда он не на работе. Просто слушать звук его дыхания.

Иногда, когда я закрываю глаза, я вижу другое лицо. Лицо девочки-младенца, которую я баюкала целый месяц. Я задаюсь вопросом – кто баюкает ее теперь. Я задаюсь вопросом – все ли спокойно в ее жизни или она бьет ключом, как у меня.

Я пытаюсь представить, что скажет Эдвард, когда я скажу ему, что хочу вернуться туда.

Я смотрю на свой пустой шкаф. Тот, который был набит дорогими туфлями, которые я никогда не носила. Дорогими туфлями, которые были отданы в «Goodwill»***.

Я не продаю свою квартиру. Потому что, возможно, мы захотим провести здесь какое-то время. Потому что Нью-Йорк всегда будет частью меня. Потому что он всегда будет частью нас обоих.

Потому что я не знаю, что я делаю.

Стоя в коридоре, я запираю дверь на засов, и это придает мне новых сил. Я выхожу из здания, нервничая и ощущая прилив смелости. Готовая жить своей жизнью без привратника.

Я снова в самолете. Я снова в самолете, летящем в Лос-Анджелес, чтобы повторить все это. Все распаковать. И за то время, пока мы были в разлуке, ничего трагического не произошло. Ничто не развалилось на части. Ничто не разбилось на мелкие осколки. Ничто не раздавилось и не сгорело.

Его улыбка, когда он видит меня в аэропорту, оставляет меня бездыханной. Его сильные руки отрывают меня от земли.

- Самые долгие две недели в моей жизни. – Я скучала по ощущениям от его губ на моих волосах.

Упаковочные коробки отброшены, мы проводим полдня, целуясь на его диване, словно парочка подростков. Его руки ползут вверх по моей рубашке. Словно мы получили второй шанс сделать это нормально.

Но мы не подростки.

В конце концов, он отстраняется. Оставляя меня раздосадованной. И с желанием кричать.

И снова сладкие поцелуи, пока мы упаковываем его вещи, его жизнь. Его руки пробираются, обнимают меня, пока я поглощена тем, что заклеиваю коробки «скотчем». Его губы на моей шее, пока я наклеиваю на коробки ярлыки. И еще я невольно ощущаю, что он держит меня на расстоянии вытянутой руки.

У нас больше коробок, чем нам нужно.

Мы сидим, скрестив ноги в центре крепости из пустых коробок. Он проводит кончиками пальцев по моему голому колену.

- Я думаю, что мой отец нервничает, думая, что ты обижена на него.

Я не говорила с Карлайлом с того дня, когда звонила ему узнать адрес. Потому что я не знаю, что сказать. Потому что, вероятно, он тоже не знает.

- Я не обижена.

- Но было бы нормально, если бы ты обиделась. – Порой Эдвард все еще смотрит на меня так, словно боится.

- Я не обижена.

Он внимательно смотрит на меня.

Попрощаться с домом Эдварда мне на удивление труднее, чем ему. Табличка «Продается» установлена на лужайке перед домом, он даже не оглядывается. Я медлю на верхней ступеньке крыльца, вспоминая, каково это было - стоять здесь под дождем. Я держусь за это чувство. Страх и смелость. Иногда это одно и то же. Я стою там, одетая в сарафан, позволяя жаркому солнцу впитываться мне в кожу.

Он оборачивается, когда понимает, что я не иду за ним. Его слабая улыбка и усталые глаза возвращаются ко мне. Он целует меня в лоб. Но я хочу его губы. Я пытаюсь привыкнуть к ощущениям, которые они дают мне, чтобы получить то, чего я хочу. То, чего я очень хочу. Невинные чмоканья превращаются в неуместное здесь ощупывание.

Я отстраняюсь, упрекая его глазами.

- Почему ты пахнешь как шоколад?

Эта улыбка.

- Кусочки шоколада всегда нужно брать в дорогу.

- Я голодна. Может, тебе следовало получше меня накормить.

Я шлепаю его, и он хватает меня за руку и тянет к машине.

Мы едем длинной живописной дорогой к побережью.

К заходу солнца мы на мосту «Золотые ворота», окутанном туманом, жара Лос-Анджелеса давно позади. Мое сердце в груди. Я игнорирую его.

Я не боюсь мостов.

- Твоя сестра убьет нас, когда узнает, что мы проезжали Сан-Франциско и не сказали ей. – Настолько, насколько я люблю Элис, я не готова видеть ее. Для нас с Эдвардом это как быть экспонатами на выставке. Потому что мы еще сами ничего не понимаем. И это достаточно трудно, не решив, как мы будем действовать на глазах у всего остального мира.

Он толкает меня локтем.

- Не беспокойся, я защищу тебя от Элис. – Он подмигивает мне. Он, черт возьми, мне подмигивает. Он щурится, пока ведет машину. И мне хочется напрыгнуть на него, прямо здесь, в машине.

Слова Розали, сказанные ею десять лет назад, эхом раздаются у меня в голове.

Ты конкретно трахаешь его, так?

Нет, мы не трахаемся.

Ты говоришь мне, что ты спишь с Эдвардом Калленом в одной постели каждую ночь и не трахнула его?

Иди на хуй, Розали. Иди на хуй.

Я знаю точную дату, когда у нас с Эдвардом в последний раз был секс. Это та же дата, когда много лет назад он сделал мне предложение и та же дата, когда я сказала ему «нет». Я отказываюсь подсчитывать.

Мы всегда все делали шиворот-навыворот. И вот мы снова. Едем в Вашингтон, все наши вещи уже доставлены туда. Переворачиваем всю свою жизнь вверх ногами, и даже не знаем, кто мы друг другу.

Мы любим друг друга.

Мы друзья, которые любят друг друга? Мы друзья, которые спят в одной постели? Мы друзья, которые целуются на диване?

Его голос вмешивается в вихрь моих мыслей.

- О чем ты думаешь?

Я ненавижу этот вопрос. Это нечестный вопрос. Мысли – это личное. Вопросы как этот превращают честных людей в лжецов.

Я поворачиваюсь на сидении, глаза на его профиле.

- О сексе.

- О. – Он не сводит глаз с дороги, его лицо ничего не выдает.

- А что именно о сексе?

- О том, что у нас его вообще нет.

- О.

- Эдвард, мы друзья?

Я наблюдаю за тем, как меркнет его лицо. Я наблюдаю за тем, как оно меркнет, и он не отвечает.

Твою мать.

Он съезжает с автострады в маленьком городишке в округе Марин, и сворачивает на парковку у отеля.

- Я думала, мы собирались ехать до полуночи.

- Да, но я устал вести.

Хорошо.

Он выходит из машины, в руках наши сумки. Я медленно выхожу из машины, дрожа на холодном ночном воздухе. Сожалея о том, что на мне сарафан.

Я вынуждена практически бежать, чтобы догнать его. Мы снимаем номер в причудливом и до нелепости дорогом отеле. Эдвард стоит слишком прямо. Его поза идеальна, плечи расправлены, когда он платит за номер. Он не посмотрит на меня.

Он трижды проводит карточку через щель электронного замка, прежде чем я беру ее у него. Прежде, чем я вытаскиваю ее из его пальцев и открываю дверь в номер. Он пропускает меня вперед, глаза в пол. Мне хочется спросить у него, в чем, черт возьми, проблема.

Дверь захлопывается, пугая меня. И меня отрывают от земли. Мои ноги инстинктивно обвиваются вокруг него.

Его губы сминают мои губы. Безжалостно. Непреклонно.

Я изо всех сил отвечаю ему.

Он толкает меня к стене. Сминает меня.

Это вам не поцелуи на диване.

Горячие, влажные губы у моего горла. Тонкая ткань моего сарафана, сжатая в его кулаках. Я чувствую его прямо там. Мои неистовые пальцы возятся с его джинсами. Пытаясь стянуть их. Как раз достаточно.

Первый вдох, который он делает с тех пор, как мы вошли.

Я встречаюсь с его взглядом, диким и необузданным. Я могу лишь кивнуть. И время несется вспять. Он тянет за лямки моего сарафана, обнажая груди. Я все еще дрожу, но не от холода. Руки дразнят, а языки сплетаются.

Вероятность того, что он не хочет меня внезапно кажется смехотворной. Невероятной.

Сарафан у меня на талии. Трусиков нет.

Одного легкого движения бедер к нему навстречу достаточно, чтобы он начал проскальзывать внутрь. Вот когда время останавливается, когда исступление превращается в неторопливые движения. Когда он медленно заполняет меня, почти болезненно, и больше ничего нет. Ничего.

До тех пор, пока он не заполняет меня полностью, и тогда медленные движения прекращаются.

До тех пор, пока я не прикусываю губу с такой силой, что, возможно, до крови. До тех пор, пока он не всасывает ее. То тех пор, пока я не выдыхаю его имя. До тех пор, пока я не распадаюсь на части. До тех пор, пока мы не становимся единым целым. До тех пор, пока мы не соскальзываем на пол.

Иногда разваливаться на части, разлетаться на мелкие осколки, раздавливаться и гореть – это не трагедия. Иногда это все.

Лоб ко лбу, слова между тяжелыми вздохами:

- Нет, Белла, мы не друзья.

Я могу лишь согласно кивнуть.

Мы лежим, потные, слившись в единое целое, все еще почти одетые. Его руки крепко обнимают меня. До тех пор, пока наше дыхание не выравнивается. До тех пор, пока мы не набираемся достаточно смелости, чтобы выпустить друг друга на секунду.

Остатки одежды падают на пол, когда мы забираемся в постель, крепко обнимая друг друга.

Он шепчет мне в рот:

- Ты в порядке?

Я могу лишь поцеловать его.

- Белла, я не совсем так планировал провести нашу первую ночь вместе.

- Эдвард?

- Да?

- Некоторые вещи не нужно планировать.

Он целует мое лицо, натягивая одеяло нам на плечи. Он целует меня в губы до тех пор, когда я больше не могу держать глаза открытыми.

- Я люблю тебя, Эдвард. – Язык заплетается.

- Я знаю.

Я ищу ногами его ноги и держусь, сколько могу, пока не отпускаю его. Пока сон не одолевает меня.

Во сне перемешаны мечты, надежды на будущее и Эдвард.

Я просыпаюсь, когда чувствую, что его пальцы движутся по моему голому бедру. Мои глаза все еще закрыты. Лучший способ пробуждения. Даже если посреди ночи.

Я поворачиваюсь на бок лицом к нему, он целует мои веки. Мои руки ползут вниз по его груди, по животу, его кожа горячая ото сна. До тех пор, пока я не чувствую его в своих руках. И я могу умереть, если сейчас же не возьму его. И, может быть, не я одна.

Обвиваю его ногами.

И он внутри меня. Мои глаза все еще закрыты.

Осторожное и едва ощутимое движение. Слова шепотом, которых я не слышу. Но понимаю. Потому что это и мои слова тоже.

Заставляя меня чувствовать.

Как волны о берег.

Движемся вместе, раскачиваясь, пока руки лениво блуждают по телу. То тех пор, когда я почти там. Мое тело вспоминает его тело. Заявляет на него права. Мое.

И затем я проглатываю его звуки. Его искаженные слова.

Дышим одним воздухом.

И мы нигде, но здесь.

И я задаюсь вопросом: можем ли мы остаться здесь, в этой постели, в этом сонном городе навсегда, забыв обо всем остальном.

Нежные поцелуи на веках до тех пор, пока я не открываю глаза. Ресницы и губы. Ночь окружает нас.

- Привет.

- Привет.

- Белла, поехали домой.

Домой.

К тому времени, как мы приняли душ и оделись, солнце встает. Остаток пути мы едем быстро, стремясь поскорее добраться. Он держит меня за руку. Большим пальцем он рисует маленькие круги на моей коже.

И все мои силы уходят на то, чтобы мыслить здраво. Я жду. Когда все придет к логическому концу. Потому что все слишком хорошо. В нашей жизни такое невозможно. Я гоню прочь эти мысли. Я отталкиваю их. Потому что может быть, в нашей жизни такое возможно. Может быть, возможно.

Глубокой ночью мы стоим на крыльце дома Калленов, держась за руки. Впервые в жизни мы стоим на этом крыльце. Словно родственники, пришедшие на рождественский ужин. За исключением того, что на дворе август. И того, что мы жили здесь.

Он дважды сжимает мою руку. Азбука Морзе.

Нам следовало бы просто войти внутрь вместо того, чтобы разыгрывать спектакль, но входная дверь заперта. Эта дверь никогда не запиралась. Но нет времени паниковать из-за такой ерунды как запертая дверь, которая никогда раньше не запиралась на ключ, потому что она распахивается.

Карлайл стоит на пороге с нервной улыбкой. Он не тот человек, которого я знала в течение десяти лет. Он человек из того дневника. Человек, который был моим отцом. Он стоит перед нами, в его глубоком взгляде неуверенность.

Мне интересно: как долго все мы можем стоять здесь, не говоря ни слова. До тех пор, пока я не обнимаю его. Быстро и неуклюже. Я рада, что больше не вижу его лица. Я пытаюсь сделать шаг назад, бормоча извинения, но он не отпускает меня. Он не отпускает меня, и это хорошо.

Моя рука все еще в руке Эдварда.

- Пап, она никуда не денется. – И Карлайл выпускает меня. Он внимательно смотрит на меня, словно видит впервые за почти тридцать лет. Это чувство взаимно.

Он берет мою маленькую сумку и начинает подниматься по лестнице. Мы молча следуем за ним. Он останавливается в темном коридоре, перед гостевой спальней. Той, где на кровати цветочное покрывало. Он переводит взгляд с меня на Эдварда и обратно.

- Я просто оставлю сумку здесь. А вы приводите себя в порядок. Я приготовлю кофе. Увидимся на кухне. – Он исчезает на лестнице.

Я поворачиваюсь к Эдварду, приподняв брови.

- Ну, это было неловко. Я думала, ты говорил, что сказал ему о нас.

- Да. Я сказал ему. – Он притягивает меня к себе, целуя место между глаз.

- Что именно ты ему сказал?

- Не знаю. Точно не помню.

- Эдвард…

- Что? Что я должен был ему сказать?

- Ты должен был ему сказать, …кто мы.

Он наклоняется, пытаясь встретиться со мной взглядом.

- Что именно? Кто мы?

- Мы… мы Белла и Эдвард.

- Белла?

- Да?

- Я думаю, он уже это знает.

Я вздыхаю, прижавшись к нему, и его объятья окружают меня.

Через полчаса мы сидим за кухонным столом, кофейные чашки и неловкие взгляды.

- Я уверен, что у тебя много вопросов. Уверен, что у вас обоих. Боюсь, у меня нет ответов на все, но я очень постараюсь рассказать вам все, что вы хотите знать.

И затем мы сидим. В тишине. Потому что я даже не знаю, с чего начать.

Эдвард сжимает мою руку. Может быть, сегодня обойдемся более легкими вопросами. Я прокашливаюсь.

- Что ты подумал, когда впервые увидел меня в своем доме?

Он смотрит на меня, пытаясь вспомнить или пытаясь решить, что сказать.

- Я подумал… я подумал, что у тебя те же глаза. Твои глаза. Глаза не меняются.

Я чувствую, что моя нижняя губа начинает дрожать.

- Ты привез нас в этот город из-за мамы или из-за Беллы? – В голосе Эдварда слышится неуловимая издевка. Этого достаточно, чтобы я сдержала слезы.

Карлайл смотрит на стол.

- Если честно, не знаю. Я знал, что должен был быть здесь. Я знал, что нам следовало переехать сюда раньше, когда твоя мать еще была жива. Я знал, что она хотела быть похороненной здесь, и я знал, что должен быть там, где она. Я знал, что здесь Белла. Но это все, что я знал.

Мы несколько часов ведем подобный разговор. Собираем картину по кусочкам. До тех пор, пока у меня не начинает болеть голова. И сердце. До тех пор, пока я не остаюсь в большем недоумении, чем была до этого.

Карлайл исчезает в своем кабинете и возвращается с картонной коробкой.

- Думаю, это все с тех времен. У тебя есть ее дневник за первые месяцы после твоего рождения. Я проверил даты на этих дневниках. Я не могу заставить себя читать их. Я не могу заставить себя избавиться от них. – Он ставит коробку на стол передо мной. – Они твои, если ты этого хочешь.

Я киваю и заглядываю под крышку. В коробку со словами.

- Если вы не возражаете, мне нужно немного поспать. Завтра у меня ранняя смена. – Еще один кивок. – Я рад, что ты здесь. – И он уходит с кухни, прежде чем я успеваю хотя бы открыть рот, чтобы пожелать ему спокойной ночи.

Укол в легкие.

Эдвард забирает тяжелую коробку, и я иду за ним с кухни. Мы выключаем свет, проходя по дому. Пока не добираемся до его старой комнаты.

Он ставит коробку и падает на кровать, сбрасывая ботинки на пол. Совершенно измотанный.

Я стою, глядя на коробку.

- Белла.

- Я просто хочу чуть-чуть почитать.

Он моргает.

- Хорошо.

Я чищу зубы. Я почти жду, что из зеркала его ванной на меня посмотрит отражение меня, подростка.

К тому времени, как я забираюсь в постель, он сопит во сне.

Я держу на коленях один из ее дневников, проводя пальцами по обложке. На первой странице небрежная запись о том месяце, когда родился Эдвард. Почерк портится. Я прижимаюсь к нему и читаю.

29 июня 1981 года

Карлайл не понижает голос в детской, когда думает, что я не слышу. Он не укачивает его. Он не берет его на руки. Он ходит на работу. Он лишь ходит на работу. Я понимаю, что он делает. Я прекрасно это понимаю. Он говорит, что я знала, на что иду, когда выходила за врача. Он отказывается говорить об этом. Он меняет тему. Иногда я смотрю на него и думаю: что случилось с человеком, за которого я вышла, даже, несмотря на то, что я прекрасно знаю, что случилось. Я была там. Я еще не сказала ему. Я не знаю, как ему сказать. Я всегда знала, что хотеть того, чего у меня никогда не будет – это худшая разновидность пытки. Теперь я знаю, что получить то, чего я всегда хотела и понимать, что этого недостаточно – гораздо хуже.

Я перечитываю эти слова. Слова, которые рисуют картину сломленного человека.

Его сделала таким потеря ребенка. Смерть без похорон. Сложно охватить умом тот факт, что этим ребенком была я.

Теплая рука ложится на мой живот.

- Белла, ложись спать.

Я закрываю дневник со словами, прижимаясь к его боку. Но картинка из их жизни по-прежнему не выходит у меня из головы, когда я закрываю глаза. У Эдварда было не такое детство, каким я всегда его представляла. Совершенно не такое.

- Эдвард, кто мы?

Его голос хриплый ото сна.

- Мы Белла и Эдвард.

 


* успокоительное
** в оригинале использован термин «grief counselor» - психотерапевт, который помогает пациентам справиться с потерей близких
*** благотворительная организация


Перевод: helenforester
Зав.почтой: FluffyMarina



Источник: http://robsten.ru/forum/19-1573-1
Категория: Переводы фанфиков 18+ | Добавил: LeaPles (17.12.2013) | Автор: Перевод: helenforester
Просмотров: 2314 | Комментарии: 23 | Рейтинг: 5.0/42
Всего комментариев: 231 2 3 »
0
23   [Материал]
  Познавательной оказалась глава. Раскрыты некоторые секреты good

22   [Материал]
  Спасибо за главу.... good lovi06032

21   [Материал]
  Спасибо за главу  cvetok01

20   [Материал]
  good Спасибо большое за главу!!!

19   [Материал]
  Очень красивая и чувственная глава. Спасибо.

18   [Материал]
  Спасибо огромное за новую главу!!! lovi06015 lovi06015 lovi06015

17   [Материал]
  Теперь они точно не друзья, они гораздо больше друг для друга. И я ужасно рада, что они вновь обрели друг друга. Надеюсь в Форксе Белла получит и ответы на многие вопросы о своем прошлом.

  Спасибки за главу!!!! good

15   [Материал]
  Дааааааа! Вопросы, вопросы, чем больше ответов, тем ещё больше вопросов.
Спасибо за главу. Интересное изложение событий, одними лёгкими мазками. good

14   [Материал]
  Появляются ответы на некоторые вопросы, но появляются и новые вопросы:) Спасибо за главу! lovi06032

1-10 11-20 21-21
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]