Белла

Я не могу спать. Я не хочу спать. Никогда больше. Я хочу лежать здесь, рядом с ним, с рукой на его груди, и смотреть на кольцо на своем пальце. Смотреть на то, как бриллиант ловит лунный свет. Бриллиант Эсме.

Здесь, в этой постели, мной овладевает чувство чего-то более сильного. Чего-то большего. Как в той церкви. Чувство, что, возможно, Бог здесь. Что он мог бы быть здесь, и я бы поверила.

Комната освещается серебряным светом. Может быть, мы с Эдвардом можем быть как луна. Изменчивые, но постоянные.

Я знаю, что он не спит. Лежит совершенно неподвижно, но не спит. Подушечки моих пальцев лежат на его голой коже. Я чувствую, как под моей ладонью бьется его сердце. Живое, счастливое и целое.

По моему лицу расплылась улыбка и кажется, что она вырезана из камня. Быть счастливой. Словно ничто не сможет это украсть.

- Ты хочешь выйти за меня. – Он шепчет эти слова мне в ресницы. Правдивость того, что он говорит, не топит и даже не пытается утянуть меня на дно. Я плаваю на поверхности. Потрясенная тем, что что-то настолько несомненное может быть плавучим и легким.

Я нахожу его губы.

- Ты тоже хочешь на мне жениться.

У него моя улыбка. Я чувствую это. Я слышу это, здесь, в ночи.

Он легонько тыкает меня локтем в ребра.

- Ты хочешь от меня детей. – Он дразнит. Но иногда поддразнивание может быть правдой.

Его руки рисуют круги на моем животе до тех пор, пока я не начинаю хохотать. Потому что он прав, и это правда, и это наша жизнь. Наша совместная жизнь.

Мы смеемся вместе. До истерики. Посреди ночи. Обнаженные. В нашей постели. В нашем доме. С кольцом у меня на пальце.

Мы не спим. Мы перешептываемся всю ночь. И все так, словно никогда и не было ничего, чего можно бояться.

Эхо и тишина. Пока луна не уходит (на самом деле не уходит, а прячется) и сквозь деревья не проглядывает солнце.

Прежде, чем комната полностью освещается, мобильный Эдварда, лежащий на тумбочке, звонит. И это первое напоминание о внешнем мире с тех пор, как я стащила из его кармана кольцо, и он задал мне вопрос, и я сказала «да».

Он бросает взгляд на экран и выпрыгивает из кровати.

- Привет, Элис.

Его волосы – необузданный секс.

Он выходит из комнаты. И я остаюсь ни с чем, кроме запаха Эдварда.

Я заворачиваюсь в простыню и устраиваюсь на теплом месте рядом со мной в нашей постели.

Веки налиты тяжестью. Я накрываю лицо подушкой, крепко прижимая ее. И задаюсь вопросом: прекратятся ли когда-нибудь эти ощущения. Словно живой сон. Словно чья-то чужая жизнь. Словно больше, чем я, вероятно, заслуживаю.

Но это не сон. И не чья-то чужая жизнь. И может быть – лишь может быть – это не больше, чем я заслуживаю.

Сердце трепещется в груди. Потому что я знаю, что все, чего я хочу, это этот дом, эту постель и этого мужчину.

И маленькую девочку. Ту, которую не знаю, могу ли иметь. Может быть, она не предназначена для нас. Или, может быть, мы не предназначены для нее. Но часть меня знает, что она наша.

Когда я снимаю подушку с лица, он стоит рядом с кроватью. С телефоном в руке. Ослепительно улыбается мне своей кривой улыбкой.

- Ты улыбаешься.

- Как и ты.

Мои руки инстинктивно поднимаются к губам, проводят по натянутой коже. Просто чтобы убедиться.

Он лишь смотрит и улыбается.

- Иди сюда. – Он забирается в постель рядом со мной, ложится на меня сверху, заворачивая нас в кокон простыней. Запирая вместе с собой. Опирается на локти, одна рука в моих волосах, и есть миллион вещей, которые я хочу ему сказать.

Я останавливаюсь на тех трех словах.

- Я люблю тебя.

Его улыбка становится до невозможности широкой. Все тридцать два блестящих зуба, щетина и колючая линия челюсти. Он знает, что это правда.

- Эдвард, ты сказал Элис?

- Сказал ли я ей, что ты любишь меня?

- Эдвард.

- Что? Я совершенно уверен, что она уже знает.

- Я серьезно! Ты сказал ей?

- Я хочу услышать, как ты скажешь это. – Он невозможен, и я люблю это. Я люблю его.

- Ты сказал ей, что мы помолвлены? – Это слово кажется почти недостаточным. Потому что мы – гораздо большее, чем все, что можно выразить словами.

- Нет. Я подумал, что нам нужно вместе сказать ей. Элис. Отцу.

- Хорошо. – В этот момент до меня доходит, что мне некому рассказать. Нет никого, кто был бы моим. Нет никого, кто был бы очень счастлив или горд. Чарли был бы счастлив. Может, он и счастлив.

Эдвард трет большими пальцами уголки моих глаз.

- О чем ты думаешь?

Я гадаю: когда этот вопрос перестал меня раздражать.

- Я думаю о Чарли.

Он не знает, что сказать. Он целует мои глаза. Закрывая их. Может быть, он не хочет видеть, что там. Его поцелуи медленные и неторопливые.

Я должна спросить у него, прежде чем у меня кончится дыхание.

- Зачем Элис звонила?

Тишина. Мои глаза распахиваются, ища причину. Он не смотрит на меня, когда говорит.

- Завтра вечером Элис хочет устроить ужин в честь твоего дня рождения.

- Что значит «устроить ужин»?

- Просто ужин у отца дома.

- Просто ужин на четверых?

- Мм, она что-то говорила о том, чтобы пригласить Роуз и Эмметта.

Все мое тело под ним застывает, и я знаю, что он чувствует это.

Он проводит носом сбоку по моему носу. Он пытается отвлечь меня. И я позволяю ему.

День проходит между сном и Эдвардом. Мы не выходим из дома. Мы едим в постели. День бесконечных циклов забытых тарелок с едой и минимума одежды, падающей на пол.

Его телефон звонит гораздо чаще, чем мне бы хотелось. Он шепчет извинения и всегда выходит из комнаты для разговора.

Он на крыльце, расхаживает взад-вперед, его телефон крепко прижат к уху. Я наблюдаю за ним из окна, надеясь и молясь, чтобы эти телефонные звонки не были связаны с моим днем рождения.

Я принимаю горячий душ, нежась под мерный шум воды и с болью в руках и ногах. Я не снимаю кольцо. Потому что мне невыносима мысль о том, чтобы снять его. Даже всего на несколько минут.

Стоя перед запотевшим зеркалом, я рассматриваю свою руку. До тех пор, пока пар с зеркала не исчезает. Я жду, что буду выглядеть иначе. Может быть, это так. Потому что лицо выглядит как мое, но ярче, и глаза кажутся чужими. Я думаю, что хотела бы, чтобы они оставались такими. И не на короткое время.

В доме тихо, когда я выхожу из тепла ванной. Я иду к окну в маленькой комнате, но на крыльце его уже нет. Он больше не расхаживает.

На подушке записка. Сердце глухо колотится, даже, несмотря на то, что тогда все было иначе и это не такая записка.

Б., мне нужно ненадолго отойти. Скоро вернусь. Люблю тебя. Э.

Я сижу у двери ванной. Игнорируя стуки в дверь. Игнорируя мольбы, гневные слова и тихие слова сквозь слезы.

Я пытаюсь вытолкнуть из головы картинку с кольцом. Тем сверкающим кольцом на полу. Это несложно сделать. Есть другие картинки, которые стремятся встать на ее место. Картинки с самолетами и рушащимися зданиями. Картинки с моей матерью. Раздавленной и неподвижной. Я не выталкиваю эти картинки. Я позволяю им терзать и отвлекать.

Я прикусываю нижнюю губу, наслаждаясь острой болью.

Я задаюсь вопросом: что потребуется, чтобы убедить его. Я не могу дышать. Я встаю с пола, сажусь на корточки и зарываюсь лицом в колени. И на этот раз мне хочется быть где угодно, только не здесь. Но так не бывает.

Я чувствую во рту медный привкус. Он недостаточно горький.

Я включаю душ до тех пор, пока в этом маленьком помещении не скапливается столько пара, что трудно дышать.

Я стою под водой слишком долго, но совершенно недостаточно. Когда вода становится холодной*, и я вынуждена выключить ее, и слышу глухой стук у двери ванной. Я представляю, как он соскальзывает на пол. Я пытаюсь не представлять его лицо. Потому что это слишком.

Он не может быть моим. Я не могу удерживать его. Я говорю себе это снова и снова, блокируя бесконечные слова, которые говорятся через закрытую дверь.

До тех пор, пока грохот, с которым захлопывается входная дверь не остается единственным звуком, эхом отдающимся в моей голове. Но эхо должно медленно исчезать, а это не исчезает.

Дверь ванной скрипит, когда я открываю ее. В квартире тихо и пусто.

На подушке записка. Лист из блокнота, на котором нацарапано несколько слов. Я не хочу их читать.

Я готовлю ужин. Как в любой другой вечер. Словно последних нескольких часов, последних двух дней не было. Словно сегодня не мой день рождения.

Я лежу в постели, темной и пустой, с листком из блокнота, зажатым в кулаке.

Белла,

Я не могу заставить тебя любить меня. Я больше не буду этого делать. Я желаю тебе понять, каково это – не хотеть ничего, кроме нас. Я желаю, чтобы было достаточно - быть благодарным за то, что ты в безопасности. Я желаю одновременно и не любить, и ненавидеть тебя. С днем рождения.

Эдвард

Я лежу там, не способная почувствовать значение его слов. Окончательность. Потому что я не знаю, кто я без него.

За один день я потеряла двоих людей. У меня ничего нет. И это оцепенение.

Я включаю телевизор и быстро вспоминаю о том, что в мире есть трагедии и пострашнее. В этой стране. В этом городе.

Но все, что я вижу – это пустую квартиру. Которая опустела из-за меня.

Он – лишь улыбка и теплые руки, когда мы лежим в постели. Он заводит мне за ухо выбившуюся прядь волос.

- С днем рождения.

- Поедешь со мной сегодня навестить Чарли?

Она даже не смотрит на меня искоса.

- Конечно.

Кладбище в день моего рождения кажется странным местом. Но мне хочется сначала сказать Чарли. До Элис и Карлайла. Это важно для меня. Дать ему это.

И мы стоим у его могилы. И это не грустно. Мы стоим, рука в руке, и деревья не сбрасывают листья.

Мы рассказываем ему новости с улыбками на лицах. И улыбаемся почти так, словно он действительно здесь. Крепко обнимает меня, берет руку Эдварда, говорит ему хорошо заботиться о его дочери. Вот что бы он сказал. Потому что я его дочь, даже если во мне не его кровь.

Эдвард останавливается, когда мы отходим от надгробия Чарли. Прежде, чем я успеваю сказать ему, что не хочу навещать могилу своей матери, не сегодня, он ведет меня в противоположном направлении.

Конечно.

И сейчас мой голос застревает в горле.

- Мам, ты же помнишь Беллу.

Его руки крепко прижимают меня спиной к нему, оборачивая, словно подарок. Его губы находят мою макушку.

Хорошо заботьтесь друг о друге, сказала бы она. И я пообещала бы ей это. Мы оба пообещали бы ей.

Он вытягивает мою руку, потому что гордится кольцом на моем пальце.

Слезы льются. Вот на что похожи слезы счастья.

- Пожалуйста, не плачь.

Я поворачиваюсь в его объятьях и зарываюсь лицом ему в грудь. Изумляясь тому, как я могу любить кого-то, кого не помню.

- Белла, она так гордится тобой.

Моя первая мама.

Я буду хорошо заботиться о твоем сыне, хочется мне сказать ей. Я обещаю.

Мы уходим с кладбища, рука в руке, когда первые листья начинают тихо и мирно падать на землю.

Остаток дня проходит тихо, без фанфар, пока почти не наступает время для ужина.

Я провожу слишком много времени, пытаясь решить, какие туфли обуть. Розали не имеет значения. Но это ложь, потому что она всегда имела значение. И она имеет значение для Эдварда.

- Ты готова?

Нет.

Он стоит в дверях, совершенно готовый и так похожий на себя самого. За исключением того, что продолжает выкручивать себе руки. Если бы я не знала лучше, я бы сказала, что он тоже нервничает.

Я швыряю туфли в шкаф и ищу другую пару.

- Белла, это просто ужин.

- Я знаю. У меня просто нет ни одних туфель.

Он демонстративно смотрит на гору туфель, которые я разбросала по комнате. И мне хочется пойти босиком.

Я не видела Роуз со свадьбы Элис. С тех пор, как она сказала мне держаться подальше от Эдварда. Словно у нее есть на него какие-то права. Я знаю, что она просто пыталась защитить его. От меня.

Она обладает сверхъестественной способностью заставлять меня чувствовать себя никчемной. Она – последний человек, с которым я хотела бы провести свой день рождения.

Мы должны прийти туда пораньше, чтобы успеть рассказать Элис и Карлайлу о нашей помолвке до того, как приедут Розали и Эмметт.

- А мы не можем просто остаться здесь? – Зажав в кулаки его рубашку, я тяну его к постели. На мгновение, когда его руки начинают блуждать по моему телу, я думаю, что, может быть, можем. Но он поднимает пару уродливых туфель и качает головой, глядя на меня.

- Белла, это просто ужин. В день рождения нужно веселиться.

Я сижу на краю кровати, и он опускается на колени, чтобы обуть меня в эти уродливые туфли.

Он целует мои надутые губы до тех пор, пока я не перестаю дуться. До тех пор, пока он не тянет меня из комнаты и вниз по лестнице.

Облака надвигаются, и первые капли дождя мочат асфальт.

Когда мы приезжаем, входная дверь дома Калленов отперта. Я знаю это, потому что дергаю ручку. Мы стоим на крыльце, взявшись за руки. Я чувствую в воздухе, как меняются времена года. Лето плавно сменяется осенью. Я пытаюсь представить себе нашу жизнь здесь, и могу лишь надеяться, что она будет такой же плавной.

Элис стучит в кухонное окно. Она робко улыбается и машет нам, а затем исчезает из вида. Через несколько секунд входная дверь распахивается, и она затаскивает нас в дом.

- С днем рождения, Белла. – Она сильно напряжена, но пытается расслабиться. Я ценю эту попытку.

Эдвард стоит, прильнув ко мне. Словно защищает меня от своей сестры. От моей лучшей подруги. Это не она меня беспокоит.

- Спасибо, Элис.

- Послушай, насчет того вечера… мне жаль. – Она переводит взгляд между мной и Эдвардом. Он протягивает ей руку, словно предлагая мир. Я знаю, что они говорили, и в этом нет необходимости, но это продуманный жест, и в этом весь Эдвард.

Элис тянется ко мне и берет мою руку двумя руками. Держит ее до тех пор, пока я не слышу ее резкий вдох, от которого мой пульс учащается.

Но затем она подносит мою руку к лицу и широко улыбается, и я тоже улыбаюсь. Она бросается обнимать нас обоих и даже, несмотря на то, что мы не так собирались сказать ей, это кажется правильным.

И затем мы с ней прыгаем на месте, даже, несмотря на то, что я не из тех девушек, что прыгают на месте.

Она хочет знать, как он делал мне предложение. Она хочет каждую подробность. Но я думаю, что хочу оставить эту часть между нами.

Словно по сигналу, в дом входит Карлайл с ужином на вынос в руке, и видит нас троих в прихожей. Элис допрашивает меня. Эдвард смеется, стоя рядом со мной.

Он переводит взгляд между мной и Эдвардом. Ища ответ на незаданные вопросы.

- С днем рождения, Белла.

Он выглядит усталым, но счастливым.

- Пап, у нас есть новости.

- Мне стоит сесть?

Мы следуем за ним на кухню, молчаливо стоя позади него, пока он выкладывает еду в духовку.

И меня больше не волнует Розали, потому что все, что меня волнует – это вероятность того, что Карлайл может быть совсем не в восторге от всего этого. Что он может не одобрить. Он может подумать, что это слишком быстро. Что мы не готовы к такому большому шагу.

Он делает нам знак следовать за ним в логово, и только когда он удобно усаживается в кресле, его глаза встречаются с моими.

Эдвард выпаливает слова так, словно они рвутся наружу:

- Мы с Беллой собираемся пожениться.

Мы оба смотрим на лицо Карлайла, когда он выдыхает полной грудью.

Он улыбается и смеется, бормоча себе под нос:

- Я думал, вы собираетесь сказать мне, что ждете ребенка.

Мы с Эдвардом слишком долго смотрим друг на друга, и когда я смотрю на Карлайла, его лицо снова становится снова серьезным.

- Ты же не беременна, нет?

- Нет. Нет, я не беременна.

Он снова смеется.

- Хорошо, потому что я пока недостаточно стар, чтобы быть дедом.

Мы с Эдвардом нервно смеемся.

Карлайл искренне поздравляет нас. Он встает с кресла и обнимает нас обоих.

- Почему бы вам не пойти посмотреть, чем помочь Элис. Я приду через минуту.

Мы выходим из логова, когда он снова опускается в кресло, потерянный в своих мыслях. Я бросаю взгляд на его руку, когда он вертит кольцо на своем пальце.

Стол накрыт. Вкусный и простой. С чистыми льняными салфетками и подсвечниками. Элис улыбается во весь рот, и я горжусь ее выдержкой. Потому, что она дарит мне такой день рождения, который хочется мне, а не ей.

- Ну, дай мне взглянуть на него еще разок!

- Элис, ты уже видела его тысячу раз.

- Не на твоей руке. – Ее слова тихие.

Я сокращаю расстояние между нами, и мне хочется плакать. Совершенно без причины.

Она берет мою левую руку в свои руки.

И я думаю, что обе можем расплакаться.

- Почему ты плачешь?

- Я не знаю.

Она смахивает слезы со щек, крепко держась за мою руку. За то кольцо.

- Элис, все нормально? Я имею в виду: ничего, что он подарил его мне? Если ты хотела, чтобы оно было у тебя…

- Нет. Нет, все более чем нормально, Белла.

- Оно твое.

В дверь звонят, и мне хочется, чтобы этот звук не вызывал у меня тошноту.

Эдвард сжимает мою руку, прежде чем идти открывать дверь. Я смотрю на то, с какой легкостью он здоровается с Роуз и Эмметтом. Я смотрю на то, как она улыбается ему.

- Ты выглядишь счастливым, Эдвард. – Ее слова не предназначаются для моих ушей, но я слышу их.

Она выглядит почти мягче. Я гадаю, что могло на нее так подействовать. Или она давно такая, а я просто никогда этого не замечала. Но я думаю, что это могло произойти из-за человека, стоящего рядом с ней.

Но ее глаза поворачиваются ко мне, и она идет в моем направлении. Мои глаза немедленно опускаются на ее туфли, хотя я говорю им не делать этого.

- С днем рождения, Белла. – Она протягивает бутылку вина и дарит мне улыбку, которая говорит, что она почти искренна.

Я мгновенно понимаю, что она видит кольцо. Она тут же поднимает взгляд и смотрит мне в глаза. Обвиняя. Обвиняя меня в том, чего я не знаю.

- Кажется, поздравления уместны.

Я краснею и пожимаю плечами, жалея и о том, и о другом. Жалея, что не стояла гордо и прямо, широко улыбаясь.

Эмметт обхватывает меня, отрывает от пола, и я задаюсь вопросом: как кто-то вроде него может любить кого-то вроде нее.

После того, как он ставит меня на пол, он в шутку бьет Эдварда по плечу, и невозможно не рассмеяться.

И Розали стоит, выпрямившись, сжав в руке бутылку праздничного вина. Не глядя на Эдварда. Но глядя на меня.

- Поздравляю. – И я не уверена. Возможно, она говорит искренне.

Ужин подан. Элис извиняется за то, что приготовила его не сама. Но все нормально. Это нормально. Я едва пригубляю вино. Все рассказывают о том, как провели лето.

Розали прокашливается.

- Белла, а разве ты не уезжала несколько месяцев назад? В какой-то приют или что-то в этом роде.

- Да. Это изменило мою жизнь. – Это звучит банально, но это правда и это все, что она услышит. Это слишком важно, чтобы делиться им. Это мое.

Элис изящно меняет тему и заново наполняет бокалы.

Эдвард весь ужин держит руку на моем бедре. Моя рука невольно ищет его руку, и остается там.

Перед тем, как выносят торт, я извиняюсь, встаю из-за стола и иду в ванную, или, может быть, мне просто нужно минутку побыть одной. Я по привычке поднимаюсь по лестнице – ванная в комнате Эдварда далеко не ближайшая. Я провожу кончиками пальцев по воспоминаниям.

Неохотно я выхожу из ванной, чтобы вернуться на вечеринку. И подпрыгиваю. Розали стоит в коридоре, прислонившись к стене, сложив руки на груди. Она ждет не своей очереди попасть в ванную.

Я ее не боюсь. По крайней мере, не хочу бояться. Я хочу, чтобы мне было девять лет и хочу сказать ей, чтобы она шла трахать себя.

То, как она смотрит на меня, словно я ребенок – опасно – заставляет мою кровь вскипеть.

Она просто стоит там. Не двигаясь. Словно я должна прочесть ее мысли.

Вы трахаетесь? Да, мы трахаемся, если ты хочешь так это называть.

Когда я смеюсь над своим внутренним диалогом, она начинает говорить.

- Белла, я надеюсь, что для тебя это не игра.

- Игра?

- Ну, знаешь, такая игра, в которой он ходит за тобой, и ты почти ничего не даешь ему, но ему этого достаточно, чтобы слепо следовать за тобой, потому что он тебя любит.

Мне хочется кричать на нее. Как ты смеешь! За исключением того, что, возможно, все так и было. Может, она права.

- Я тоже его люблю.

Она выглядит удивленной или, может быть, просто не верит мне.

- Тебе потребовалось довольно много времени.

Она права. Так и было. Но я не буду извиняться перед этой девушкой, этой женщиной, за то, что не имеет к ней никакого отношения.

- Я тебя не понимаю, Роуз.

Она усмехается, ее щеки идеального розового цвета.

- Я тоже тебя не понимаю.

Это самый честный разговор, что у нас когда-либо был.

Мы даем тем словам перевариться. Я не уверена, что у нас еще есть что сказать. Но мне хочется понять. По крайней мере, что он значит для нее.

Ее маска стоика начинает трескаться. Я не уверена, что в силах смотреть на то, как Розали Хейл стирается в порошок.

- Я видела, как он смотрит на тебя. С самого начала. И все, чего мне хотелось, чтобы кто-нибудь так смотрел на меня. Ты даже не понимала, что имела.

И это так просто. То, как он смотрел на меня.

- Ты ненавидела меня все эти годы из-за того, как он смотрел на меня?

- Я никогда тебя не ненавидела. – Черта с два она не ненавидела.

- Роуз, у меня тоже есть глаза. Я вижу, как ты смотришь на меня.

Ее лицо смягчается, всего на мгновение.

- Я никогда тебя не ненавидела.

Стоя в этом коридоре, мы пристально смотрим друг на друга. Пытаясь друг друга понять.

- Роуз, я рада, что все эти годы ты была ему другом. Я рада, что он был не один.

- Если ты причинишь ему боль, Белла, я…

И мое терпение лопается.

- Не смей мне угрожать. Никогда больше.

Я оставляю ее там, в коридоре. Я чувствую силу, смелость и иду, выпрямив спину. Я больше не боюсь Розали Хейл. Теперь мне чхать, что она думает обо мне. Или о моих отношениях с Эдвардом. Потому что все, что имеет значение – это он и я. Мы Белла и Эдвард. Мы всегда будем Беллой и Эдвардом.

Через несколько секунд Розали появляется в столовой. Ее лицо безупречно. Ее выражение безупречно. И я вижу, как Эмметт смотрит на нее. Я задаюсь вопросом: знает ли она об этом.

Торт, поздравления и подарки со смыслом. И Эдвард прижимает меня ближе к себе. Или, может быть, это я. Может быть, это я прижимаю его ближе к себе.

А дни рождения – это не так уж и плохо.

Мы уходим домой до того, как солнце садится, объевшиеся и очень уставшие.

На кухне я сбрасываю туфли и ставлю остатки торта в холодильник.

Я выхожу из кухни, и вижу Эдварда у входной двери, стоящего прямо, расправив плечи. Словно он ведет меня на свидание.

- Пойдем, прогуляемся. – И его улыбка. Я бы пошла с ним куда угодно. Думаю, он это знает.

Он протягивает мне плащ и ждет, когда я просуну руки в рукава. Он держит в руках мои тенниски и маленькую спортивную сумку.

Мы идем прогуляться.

Ветви деревьев тяжелые от сегодняшнего дождя. Листья прибиты дождем и с них капает.

Мы неспешно идем, останавливаясь в переросшей траве, чтобы посмотреть на закат. Его руки на моих бедрах. Он подсаживает меня на старый забытый пень. Нос к носу. Губы к губам. Держит мое лицо в ладонях, пока я ласкаю его рот.

От его горячего дыхания на моем лице холод вечера в середине сентября внезапно становится явным. Но гусиная кожа у меня не от сентября. Это все Эдвард.

Поцелуй – это поцелуй, это поцелуй. Но это не так. И когда мое сердце колотится так, словно мне восемнадцать. И мне хочется кричать и взять то, что мое и никогда не оглядываться назад. Вот когда я понимаю, что мне не восемнадцать. Даже, несмотря на то, что он по-прежнему на вкус как Рождество. Даже, несмотря на то, что он всегда будет сладким, пряным и колючим. Мы не те, кто мы были. Мы совершенно другие. Но это чувство точно такое же. Словно ты вывернут наизнанку.

- Ты готова к своему подарку?

Я не хочу подарков на день рождения. Я хочу больше этих губ и этих рук. Но когда я открываю глаза, он прямо там. Взволнованный и ждущий. Поднимает меня с пня и прижимает к себе сбоку. Ведет нас сквозь ночь, которая опускается, окружая нас.

Он смотрит на меня. И, может быть, я тоже смотрю на него.

Когда внезапно я поднимаю глаза к небу, вижу, что облака разошлись и почти исчезли. На небе нарисованы звезды.

Он замедляет шаг. Он закрывает мне глаза руками. Теми ледяными руками, которые погружают мою кожу в огонь.

- Что ты делаешь?

- Это сюрприз. – Его голос тихий. Мне это не нравится. Или, может быть, нравится, но я не хочу этого.

Мы молча проходим остаток пути. По дуге. Вперед по тропе. Я пытаюсь замедлить сердцебиение, но сейчас ничего нельзя замедлить.

Я знаю, когда мы стоим перед амбаром. Я нутром чувствую это место. Я могла бы дойти сюда и во сне.

Он тихо стоит позади меня, его руки все еще закрывают мне глаза, его горячее дыхание на моей шее. Он не говорит. Он не двигается.

Я играю с кольцом на пальце.

Громкий гул заглушает пение сверчков. Это неестественно. Этого не должно здесь быть.

И затем его руки исчезают, но я боюсь открывать глаза.

Сквозь веки я вижу свет, оранжевый и кружащийся, там, где должна быть одна чернота.

- С днем рождения, Белла.

Мои глаза распахиваются, и я вижу, что над открытыми дверями амбара мерцают белые огоньки гирлянды.

Его лицо серьезное, очень серьезное, когда его глаза ищут мои.

- Что это?

- Он твой.

- Что?

- Он твой. Он был твоим долгие годы.

Я не знаю, что сказать. Нет ничего, что я могла бы сказать, чтобы этого было достаточно.

- Скажи мне, о чем ты думаешь. Пожалуйста.

- Нет.

Он качает головой и смотрит себе под ноги. Руки в волосах. Даже не притворяется.

Я сделала это. И я была так глупа, думая, что кольцо на моем пальце изменит то, что его может раздавить одно-единственное слово.

Я обхватываю его лицо обеими руками.

- Наш. Эдвард, он наш.

Он украдкой смотрит на меня. И это маленький мальчик в Рождество.

- Да?

- Да.

И затем он проводит пальцами по моему лицу.

- Когда ты это сделал?

- Элис помогла. Она все сделала. Но амбар долгие годы был твоим. Ну, с твоего дня рождения. - И, разумеется, я понимаю, с какого дня рождения. С того дня рождения. Мой подарок, который нельзя послать по почте.

Он поднимается за мной по лестнице на чердак, держась за меня. И я застываю.

Мне хочется плакать. В сотый раз за сегодня мне хочется плакать.

- Это слишком?

Это никогда не будет слишком.

- Нет.

Там кровать. Белая, мягкая кровать. С наложенными горой подушками. С балок свисают гирлянды. Так много огоньков. Как звезды на небе.

И я поднимаюсь по лестнице, таща его за собой. Бросаюсь к нему. Раздеваюсь и раздеваю его.

- Подожди, Белла, это еще не все.

Больше уже некуда. Он стоит передо мной обнаженный. Обнаженный, счастливый и мой.

- Белла, давай сделаем то, что мы должны сделать.

Не может быть, что он думает о том, о чем я думаю.

- Белла, она заслуживает семью. – И это так. И мы тоже ее заслуживаем.

- Ты уверен?

Он кивает.

- Каждый ребенок заслуживает дом. Она заслуживает того, чтобы ее любили.

Мы едва успеваем добраться до края этой мягкой постели, когда он входит в меня.

И это идеально и грубо. До тех пор, пока я не прохожу точку невозврата. Горю в огне, цепляясь за него.

Наши стоны заглушает гул генератора.

Вот когда я понимаю, что должно быть нечто большее. Вот, когда я точно понимаю, и нет никаких сомнений, даже их тени. Я не уверена – Бог это, или Вселенная или просто та правда, что мы с Эдвардом вместе совершенно несовершенны. Одна душа. Это то, во что я верю.

Когда он стягивает одеяла, я вспоминаю, как боялась узнать его. Боялась поцеловать его. Боялась потерять его. Это раскрепощает – когда не осталось ничего, чего можно бояться.

Я трепещу.

Он осыпает поцелуями мою покрасневшую кожу.

Я никогда не перестану влюбляться в него. В того, кто он есть и в то, как он видит этот мир. Я видела в нем лучшее и худшее, и когда я говорю ему, что люблю его, я не пытаюсь удержать его и оставить себе.

Но когда мы лежим здесь, в этом месте, которое принадлежит нам, я невольно думаю об этом. Мой.

* просто на случай, если кто-то не в курсе: в Штатах в домах нет центрального отопления, и количество горячей воды определяется размером резервуара бойлера

Перевод: helenforester
Зав.почтой: FluffyMarina