Белла

Я езжу в Форкс каждый год, в мае. Каждый раз на День матери*. Один раз в год, и все.

Каждый год я останавливаюсь у этого дома и нахожу, что он обветшал еще сильнее, и каждый год я говорю себе, что починю его. Найму кого-нибудь, чтобы его покрасить. Прочистить водосточные трубы. Починить крышу. Я могу себе это позволить. Мне следовало сделать это много лет назад.

И затем долю секунды я размышляю, не продать ли его. Но я не могу продать дом Чарли. Свой дом. Он бы хотел, чтобы я жила в нем, нежели оставляла его гнить. Но я знаю, что не могу сделать ни того, ни другого.

Я отпираю дверь и чувствую все тот же запах, что и всегда. Может, в доме немного и отдает плесенью, но он пахнет Чарли. Рыбалкой, лазаньей и выдохшимся пивом.

Я снимаю чехол с дивана в гостиной, пыль поднимается в воздух и затем снова оседает. Я провожу первый час за уборкой кухни, вытирая каждую поверхность, заставляя поверить, что здесь кто-то действительно живет. Я иду в магазин на углу и покупаю продукты для жаркого. Я нарезаю все ровными кусочками, уделяя особое внимание морковке. Я наполняю мультиварку почти до краев – еды хватит, чтобы накормить небольшую армию.

Я еду на кладбище. Карлайл приедет сюда. Я не звоню ему сказать, что я еду домой. Он знает. Он будет здесь.

Я не приношу цветов.

Я прихожу ненадолго.

Я говорю с надгробием Чарли так, словно оно живое.

- Я приготовила жаркое из говядины. Твое любимое.

Я неловко жду, почти надеясь услышать ответ.

- Ну, Элис с Джаспером прошлым летом наконец-то поженились.

Я делаю глубокий вдох.

- Я знаю, что тебе бы очень понравился Джаспер. Вообще-то он вроде как напоминает мне тебя. Он немногословен, но когда он говорит, ты знаешь, что это важно. – Мне не хватает его голоса.

- Эдвард тоже там был. Но прошло не очень хорошо. – Я пожимаю плечами. – Была своего рода драка. Ну, он полез в драку из-за меня. А потом… а потом он сказал кое-что.

Я говорю себе не плакать.

- Но хватит об этом. – Я шлепаю по надгробию ладонью, словно хлопаю Чарли по плечу.

- Я знаю, что говорила, что буду приходить чаще, но я была очень занята по работе. Сложно вырваться. Вообще-то я беру отпуск на какое-то время. Но я хотела, чтобы ты знал, что у меня все хорошо. Ладно… я… теперь я пойду к маме.

Я быстро перехожу к маминой могиле и провожу мизинцем по буквам и той дате.

Я не знаю, что ей сказать, поэтому ничего не говорю. Я просто сижу с ней и жду звука шагов.

Но когда я их слышу, я понимаю, что что-то не так. Я оборачиваюсь и вижу две пары ног. И я знаю эти ноги.

Карлайл и Эдвард.

Его не должно здесь быть. Я рада, что не могу видеть выражение шока на своем лице.

Эдвард стоит сзади, немного прячась за своим отцом. Он либо прячется от меня, либо не видит меня, сидящую здесь в грязи.

- Мы поедем к тебе домой на ужин? – Карлайл говорит так, словно все это было заранее решено, и так и есть. Это традиция. Но Эдварда никогда здесь не было. Он не приезжает сюда. Я ищу что-то на лице Карлайла, но ничего не вижу, поэтому продолжаю подыгрывать.

- Жаркое будет готово к семи.

Эдвард резко переводит взгляд на меня, а затем на отца, и в его взгляде сначала читается недоумение, а затем гнев.

- Ты знал, что она будет здесь?

- Пожалуйста, сын. Имей уважение.

Я не знаю, что говорить, что делать, кем быть.

Я понимаю, что тереблю волосы и прикусываю щеку изнутри, и это абсурдно, что всего лишь его присутствие до сих пор вызывает у меня такую реакцию.

Ты. Бросила. Его.

- Мы с радостью придем на ужин. – Эдвард.

Я поднимаю глаза, напуганная ритмом его голоса и смыслом его слов, и вынуждена посмотреть ему в лицо. В его глаза.

В них немедленно читается понимание.

Сегодня воскресенье. Это была его идея. Провести день вместе, его семьей и моей, в память наших матерей. Это его первый День матери без нее и он улыбается. Улыбается мне.

Я, наконец, нашла то, что Эдвард делает плохо. Готовит. На кухне он совершенно теряется. Он стоит спиной ко мне, плечи прямые. Через футболку я вижу мускулы на его спине. Невозможно не рассмеяться. Невозможно. Он бормочет что-то себе под нос.

- Эдвард, что ты делаешь?

- Просто раскладываю ножи. Нож – это нож. Зачем тебе так много? – Он все еще не оборачивается.

- Мне нужен только нож для хлеба и поварской нож. Слева. – Мой голос кажется таким странный. Может, счастливым.

- Белла, мне это ни о чем не говорит. – Он медленно оборачивается, и Эдвард Каллен краснеет. Это чуть ли не самое восхитительное, что я когда-либо видела.

- Ладно, друг мой, присядь. Я научу тебя паре вещей.

Он забирается на кухонную стойку, улыбаясь как Чеширский Кот. Я вещаю о том, как важно использовать нужный нож, и он смотрит на меня, согласно кивая и явно издеваясь надо мной.

Он забрасывает кусочки морковки в рот быстрее, чем я успеваю их нарезать, невзирая на то, что я изо всех сил пытаюсь сдвинуть ножом его руку. Этот парень не ведает страха.

- Если ты продолжишь это, нам нечего будет есть на ужин. – Я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос казался раздраженным. – Либо это, либо ты лишишься пальца. Я тебя предупредила.

Он бросается в меня морковкой.

- Тебе что – пять лет?

Он бросает еще кусочек. Я притворяюсь, что он попал мне в глаз. Его так легко обмануть. И теперь это война, вплоть до того, что крышки используются в качестве импровизированных щитов. Мы носимся по кухне как белки. И я явно буду еще долго находить кусочки морковки по всем углам.

У него заканчиваются «боеприпасы», когда у меня еще пригоршня моркови. Он поднимает руки вверх, моля о пощаде. К несчастью для него, я играю нечестно. Полномасштабная атака. Смех такой, от которого можно описаться.

Мы лежим на спинах на полу кухни, истерически смеясь. Так вот на что похожа жизнь в комедийном телешоу. И я никогда в своей жизни столько не смеялась. Я никогда так не смеялась, и это правда.

Раздается звонок в дверь, возвращающий нас в реальность.

Он вскакивает на ноги и подает мне руку. Я внимательно смотрю на нее. Это просто рука, Белла. Возьми ее. Друзья подают друг другу руку. Друзья так поступают. Он не сводит с меня глаз. Раздается второй звонок в дверь. Иисус твою мать Христос. Я протягиваю руку, и улыбка возвращается, когда он практически поднимает меня с пола.

Он не выпускает мою руку, когда мы идем к входной двери. И это здорово. Мое сердце колотится, но моя рука в его руке – это здорово.

Change. Изменение, которое происходит медленно, в каждое мгновение каждого дня.

Я распахиваю дверь, и мое сердце останавливается.

Все останавливается.

За дверью униформы, соответствующая обувь и лица, которые выглядят так, словно они потеряли друга. Они потеряли. Они потеряли друга.

Их рты двигаются.

Требующие усилий слова, такие как «аневризма мозга». И затем слова, которые я не могу слышать.

Я выдергиваю руку, словно это может остановить то, что происходит. Но это ничего не может остановить.

Я падаю. Мне хочется упасть на пол и остаться там навсегда.

Руки Эдварда окружают меня. Он не даст мне упасть. Почему бы ему не дать мне упасть? В этот момент это все, чего я хочу. Исчезнуть.

Change. Изменение, которое мгновенно рушит твой мир.

И я отпускаю ту жизнь, которой, как я думала, живу.

Я не плачу.

Нет времени. Ничего нет. Но это по-другому, нежели в прошлый раз. Я вижу закат солнца. Я смогу видеть, как оно садится и снова всходит. Никто не ищет на меня. На этот раз меня не спасут.

Чарли больше нет. Чарли умер. Скажи это. Он умер.

Я была права.

Я сирота.

Нет.

Я не сирота.

Я больше не ребенок.

Для того, кто я есть, нет названия.

Офицеры ушли, и Эдвард на телефоне. Он говорит, но звука нет. Мне невыносимо смотреть ему в лицо. Его лицо выражает то, что я должна чувствовать.

Все, что я хочу в этот момент – это чувствовать.

Элис. Я сижу на диване и не могу понять, как она добралась сюда так быстро. Солнце село. Может, это произошло давно. Я не знаю. И никак не узнать.

Она гладит меня по волосам и мне хочется сказать ей, чтобы она прекратила.

- Белла, пожалуйста, поедем, останешься сегодня у нас.

Я слышу ее, но не отвечаю. Мне хочется ее послать. Я в порядке. Я буду в порядке. Она мне не нужна.

- Хорошо. – Хорошо. Я спокойно и целенаправленно поднимаюсь в свою комнату. Я закрываю за собой дверь, стою, прислонившись к ней спиной, и осматриваю эту комнату, которая была мне такой чужой, но стала моей. Моим домом. Я собираю с собой какую-то пижаму и комплект одежды на завтра. Зубную щетку. Свою подушку.

Эдвард ждет меня под лестницей и, глядя на выражение его лица, мне хочется его ударить.

Он протягивает мне руку, когда я дохожу до нижней ступеньки. На секунду кончики его пальцев касаются моих. За секунду до того, как мне удается отдернуть руку.

Я вожусь с ключами от своего грузовика. Грузовика, который купил мне Чарли. Я даже не могу вставить чертов ключ, чтобы открыть чертову дверцу.

- Белла, что ты делаешь? – Его рука на моем плече. Я стряхиваю ее.

- А на что, по-твоему, это похоже? Я еду к тебе домой.

- Белла, пожалуйста. Просто позволь мне отвезти тебя. Или Элис, Элис может тебя отвезти. – Отчаяние.

- Эдвард, я в порядке.

- Ты не в порядке. Белла, пожалуйста. Пожалуйста. – Я не могу игнорировать агонию в его голосе. Я роняю ключи на гравий и иду к пассажирской дверце, ожидая, когда он впустит меня. Я не смотрю на него. Я слышу звук ключа, поворачивающегося в замке, как водительская дверца открывается и щелчок с моей стороны. Я проскальзываю внутрь, ставя между нами свою сумку.

Мы едем в дом Калленов в тишине, и я рада, потому что сказать нечего.

Двигатель выключен. Мы сидим в машине, стоящей на подъездной дорожке. Я не знаю, как долго мы здесь. Я не знаю, чего Эдвард ждет. Я хватаю свою сумку и быстро поднимаюсь по ступенькам, прохожу через фойе и направляюсь прямиком в гостевую спальню, где на постели покрывало с цветочным узором.

Я долго принимаю горячий душ, который обжигает мне кожу. Я мою волосы, чищу зубы щеткой, затем нитью, надеваю пижаму и взбиваю свою подушку на кровати.

Я всегда хотела быть роботом. За исключением того, что я представляла себя больше похожей на робота Викки из сериала «Small Wonder»**. Я не такой робот.

Тихий стук в дверь.

- Белла, можно войти? – Карлайл. Я не отвечаю. Может, он подумает, что я сплю.

Он стучит громче.

- Входите. – Уходите.

Он медленно открывает дверь, просовывая голову внутрь. Он боится того, что может найти. Но это всего лишь я, стоящая у кровати, совершенно спокойная.

Он осторожно идет ко мне. Словно боится, что я могу укусить. Он протягивает руку, чтобы положить ее мне на плечо, но передумывает.

- Белла, я просто хочу, чтобы ты знала, что мы здесь. Твой отец был хорошим человеком. Он любил тебя больше всего на свете. – Слова обжигают. Он ни черта не знает.

- Я знаю.

- Мне жаль, что я ничего не мог сделать. Жизнь несправедлива, когда это касается тех, кого мы любим. – Я позволяю себе взглянуть на него. И он говорит не о моем отце.

Я отвожу взгляд, потому что мои собственные глаза выдают меня. Секунду мы стоим в тишине, прежде чем он спрашивает:

- Тебе что-нибудь нужно?

Мысленно я смеюсь. А, может, и вслух.

- Я просто посплю. Увидимся завтра. – Он смотрит на меня теми же глазами, что и Эдвард. Я поворачиваюсь спиной к нему и жду тихого щелчка двери, когда он закрывает ее за собой. Я запираю ее.

Я обуваюсь. Обувь – это страховка от того, чтобы уснуть. Я не усну. Я не знаю, почему. Это единственное, за что я сейчас держусь. Я не могу спать обутая.

Я лежу поверх покрывала, слушая этого монстра – дом. Шаги перед моей дверью. Стук.

- Белла? – Голос Эдварда. Твою мать – в его голосе боль. Поворот дверной ручки. Удаляющиеся шаги. Тишина.

Я смотрю в потолок до тех пор, пока утром не звонит будильник. В доме тихо. Я одета для школы. Кажется. Я на полпути к входной двери.

- Белла, куда ты собираешься? – Голос Эдварда, сонный и с нотками отчаяния.

- Иду в школу. Сегодня понедельник. У нас уроки.

- Белла, я думаю, что вряд ли… - Он качает головой и трет ладонями глаза. Его волосы выглядят более нелепо, чем обычно.

- Эдвард, не надо.

Он слушается.

И я еду в школу. Я рано. Я сижу в машине на парковке, наблюдая за тем, как дождь стекает по лобовому стеклу, и жду, когда парковка заполнится машинами.

И затем Эдвард стучит мне в стекло. На его лице еще больше боли.

- Можно проводить тебя в класс? – Его глаза умоляют меня не говорить «нет».

Но я не могу идти на занятия.

- Ты не отвезешь меня обратно к себе домой?

Он не мешкает и даже не отвечает. Он открывает дверцу со стороны водителя и проскальзывает внутрь, а я двигаюсь, но остаюсь прижатой к нему.

Я чувствую свое сердце в груди. Я чувствую свое сердце. Я чувствую его. И мне нужно выбраться отсюда. Немедленно.

Он едет недостаточно быстро.

- Эдвард, пожалуйста.

Он кладет руку поверх моей и это единственное, что удерживает меня здесь.

- Я не знаю, что мне сделать для тебя. – Я слышу панику в его голосе. Не надо паники. К черту ее. Никакой, твою мать, паники.

- Вытащи меня из этой машины.

И затем меня здесь больше нет.

За рулем моя мать. Я рядом с ней. Я маленькая, но не чувствую себя маленькой.

Я дуюсь, потому что она не разрешила мне купить в аптеке*** папку «Trapper Keeper» c белой кошкой****. Она сказала, что это барахло. Она никогда не разрешает мне ничего из того, что мне хочется. Никогда.

- Я ненавижу тебя. – Я желаю ей смерти. Искренне.

Она долгое время молчит.

- Хочешь послушать про один прекрасный день? – Да. Я притворяюсь, что не слышу ее. Я знаю, что она все равно расскажет.

- В один прекрасный день мы с тобой будем жить в Нью-Йорке. У нас будет квартира на верхнем этаже в высоком-высоком доме и у нас будет огромный шкаф для обуви. И…

- Ты забыла сказать про швейцара. – Часть про швейцара – моя любимая.

- Ах, да, в нашем доме будет улыбчивый швейцар, который будет каждый день приветствовать нас и называть тебя мисс Беллой.

Я поворачиваюсь к ней лицом. Она смущается. У нее счастливый голос, но улыбка и глаза – печальные.

- В один прекрасный день, Белла.

- В один прекрасный день. – Я не могу дождаться этого дня.

- Я люблю тебя, детка.

И затем дорога вращается. Это как «американские горки», но рельсов нет. Она останавливает машину, но уже слишком поздно. Крыша машины сминает нас, и все меркнет. Слишком много звуков, и затем только звуки машин. И затем только тишина.

Я протягиваю руку, чтобы потрогать ее лицо, и оно влажное и неподвижное. Оно наклонено так, как быть не должно. Она мертва. Я знаю это. И я этого хотела. Но я хотела этого не по-настоящему. Я не хотела ничего подобного.

- Ты не хотела чего?

Мой грузовик. Эдвард касается моего лица. Я не заслуживаю этого.

- Белла, как бы мне хотелось сказать что-нибудь, чтобы стало легче. – В его голосе слышатся слезы. В его голосе.

- Чтобы что именно стало легче, Эдвард?

- Все. – И он искренен.

Я открываю дверцу и практически вываливаюсь из грузовика. Я чувствую, что он идет следом за мной в дом и вверх по лестнице, но ничего не говорит. А если и говорит, я его не слышу.

Я сижу на краю постели, на той, которая застелена покрывалом с гребаными маленькими цветочками, и вожусь со своими ботинками, и затем там его руки, на моих руках, успокаивают. Хорошо. Хорошо. Он расшнуровывает ботинки и снимает их так осторожно, словно боится сломать меня, словно я настолько хрупкая, что могу в любой момент разлететься на миллион кусочков. Сначала один, затем другой.

Это что-то в моей груди. Что-то невидимое и тяжелое. И мое сердце бьется. Я чувствую это. Я чувствую, что это приближается, но я не настолько глупа. Я не умею плакать. Я не знаю, как.

Некоторые люди красивы, когда плачут. Их щеки совсем слегка краснеют, глаза блестят, пока слезы тихо катятся по щекам. Моя мама была красивой, когда плакала. Я думаю, что почти помню это. Я лишь однажды видела, как плачет Чарли. Он не выглядел красивым. Его лицо было залито слезами, сморщенное и совершенно мокрое.

Я ощущаю руки Эдварда на обеих половинах лица, его большие пальцы у уголков моих глаз, двигающиеся взад-вперед. И пугаюсь того, что он делает, не потому, что не ожидала этого от него, а потому что он вытирает слезы. Мои слезы.

Один глубокий вдох, и я больше не могу сдерживать слезы. Не могу их сдерживать. Лицо горит, короткие вдохи – и я не могу их сдерживать. Я держусь за руки Эдварда, умоляя слезы продолжать течь.

Так вот как это - плакать. Так вот как это - чувствовать.

Его руки не покидают моего лица, когда он прижимает меня к своей груди. Он обнимает меня, пока я рыдаю. Размазываю сопли по его рубашке. Он все равно обнимает меня. Я сжимаю его так крепко, что ему, должно быть, больно. Но он все равно обнимает меня.

Он укладывает меня в постель, подтыкает одеяло, убирая влажные волосы с моего лица.

Я не из тех, кто красив, когда плачет.

Мои глаза умоляют его не оставлять меня. Он знает. Он ложится рядом со мной, поверх одеял, его лицо всего в нескольких дюймах от моего. Он не сводит с меня глаз. И мне это приятно.

Слезы, невыплаканные за годы жизни, и потом не остается ничего, только сон.

Два дня проходят в тумане небытия.

В доме тихо и темно. Этот дом, этот город. Я одна. Сквозь туман я почти вижу звезды. Звезды, на которые я загадывала желания, пока не узнала, что к чему.

Я жалею, что не сказала Чарли, что люблю его. Я жалею, что моя мама не прожила достаточно долго, чтобы наше «в один прекрасный день» стало явью. Мне хочется говорить то, что я думаю и думать то, что я говорю. Мне хочется туфельки Дороти. Мне хочется сделать так, чтобы я не потеряла себя.

Мне хочется впустить Эдварда.

Я делаю глубокий вдох, зажмуриваясь. Жизнь коротка. Жизнь коротка. Жизнь коротка. Не укорачивай ее.

Мои глаза и легкие горят, и все болит.

Я быстро стягиваю одеяло и выпрыгиваю из постели, как делала, когда была маленькой.

Я иду по коридору так, словно по нему разложены горящие угли, пока не добираюсь до его комнаты, и застываю как статуя, беззвучно приложив кулак к его двери. Я осторожно стучу. За дверью едва различимые звуки. Я пытаюсь, не пытаясь. Этого недостаточно.

Когда я отношу руку, готовая постучать по-настоящему, так, что точно разбужу весь дом, дверь распахивается. Он стоит, одетый в старую потрепанную зеленую медицинскую форму.

- Привет. – Мне следовало продумать свои действия лучше. Мне следовало продумать свои действия лучше…, и так до бесконечности.

- Белла, что случилось?

Все. Ничего.

- Все. Ничего.

И я снова плачу. Невероятные ощущения.

Он снова притягивает меня к себе. Он пахнет сном, беспокойством и Эдвардом. Он пахнет как Эдвард. Я отстраняюсь, но только чтобы посмотреть на него. Мне хочется видеть его лицо, а не его ноги. Его глаза. И они – это все.

- Белла, я знаю, что ты наверняка не хочешь этого слышать, но ты красива, когда плачешь, ты знаешь об этом? – И в этот момент я почти верю ему.

Его глаза ищут мои, и я позволяю им найти их. Я не отвожу взгляд. На этот раз, не отвожу. Это попытка. Это все, что у меня есть.

Я толкаю его назад, толкаю в комнату, и он позволяет мне это. Он смущен, но позволяет.

Он сидит на краю постели. Его глаза все еще ищут. Всегда ищут. У меня нет для него ни единого ответа. Я стою между его ног, наши руки сплелись. Дыхание в норме. Такое ощущение, что все в порядке. Нет. Это кажется правильным. Кажется правильным.

Я опускаю лицо к его лицу, касаюсь носом его щеки. Я чувствую на своем лице его дыхание. Он не поцелует меня.

- Эдвард?

- Хмм?

- Могу я остаться?

Он отвечает не словами. Он тянет меня за собой на постель. Он касается моего лица, всегда касается моего лица, обводя все его части, словно пытаясь запомнить их, прежде чем я исчезну. Я не хочу исчезать.

Мои глаза закрываются, повинуясь своей собственной воле, пока он продолжает смахивать слезы, которые не прекращаются. Ногой я ищу его ногу, греясь об нее. Он обнимает меня за талию и притягивает ближе к себе. Недостаточно близко. Если бы я могла заползти внутрь него, я бы это сделала. Большим пальцем он рисует круги на моей пояснице.

Через какое-то время просыпаюсь, зарывшись лицом у него на груди. Когда я шевелюсь, он притягивает меня к себе. Его губы на моих волосах.

Никогда не отпускай.

Я как сумасшедшая бегаю по дому, пытаясь сделать… что-нибудь. Я не знаю. Придать дому достойный вид. Это смешно. Можно сделать очень многое с домом, в котором никто не живет.

Стук в дверь, и я застываю.

Вот и мы.

Я с улыбкой открываю дверь. На пороге, бок о бок, словно два маленьких мальчика, стоят Карлайл и Эдвард. На Эдварде другая одежда и его волосы выглядят так, словно он пытался их укротить. Мое сердце ёкает.

- Я купил вина. – Он протягивает мне бутылку. Я принимаю ее с благосклонным «спасибо».

Я приглашаю их внутрь, и они вешают свои куртки на крюк рядом с рыболовными снастям Чарли.

Карлайл одаривает меня искренней улыбкой.

- Белла, пахнет восхитительно, как всегда.

Он извиняется и идет в гостиную, чтобы позвонить по мобильному. Эдвард предлагает мне помочь накрыть на стол. С незапамятных времен еще никогда не было момента более неловкого, чем сейчас, когда мы двое на этой кухне. Мы не разговариваем.

Когда Карлайл появляется в дверях, мы двое с надеждой смотрим на него, ожидая, что он спасет нас.

- Боюсь, я должен идти на работу. Белла, мне очень жаль.

- Пап… - Голос Эдварда резкий, с нотками неверия.

Карлайл поворачивается к Эдварду, который свирепо смотрит на него, и сжимает его плечо.

- Принеси мне домой немного из того, что останется, сын.

- Белла, ты не против отвезти Эдварда домой после ужина?

- О. Я имею в виду, конечно. Я имею в виду, разумеется, - мямлю я как дура.

- Знаешь, ты всегда можешь остановиться у нас. – Я киваю, но не отвечаю. Он знает, что я не отвечу. Он быстро обнимает меня на прощание и выходит за дверь.

Мы с Эдвардом в тишине стоим на кухне, оба обдумываем очевидную ловушку Карлайла.

Я оставляю Эдварда там, где он стоит, и иду к раковине. Я стою там несколько минут, приложив руки ко рту.

- Белла, послушай, я могу уйти.

Нет.

Я бросаю взгляд через плечо, и он стоит прямо позади меня. Я не знаю, как давно он там стоит, глядя на то, как я пытаюсь не паниковать.

- Нет, пожалуйста. Я столько наготовила.

Кивнув, он садится. И мы едим пищу, которую должны были есть много лет назад.

Он предлагает мне вина, и я беру маленький бокал. Я чувствую необходимость оставаться в трезвом уме.

- Итак, Белла, ты делаешь это каждый год?

Почему у меня такое чувство, словно это свидание вслепую?

- Да, это своего рода традиция. Я не знаю…

Тишина до тех пор, пока он не поднимает свой бокал.

- Тост. За наших матерей. И за Чарли.

Я поднимаю бокал, чтобы чокнуться с ним, и наши глаза на мгновение встречаются, пока он не отводит взгляд. Пока он не отводит взгляд.

Большую часть времени мы едим в тишине.

После того, как он во второй раз подчищает тарелку, а я гоняю по тарелке свою еду, он рассыпается в похвалах моим кулинарным талантам.

Мне хочется, чтобы он ушел и хочется, чтобы остался навсегда.

- Итак, когда ты возвращаешься в Нью-Йорк?

Солгать ему? Нет. Больше никакой лжи.

- Ну, вообще-то я собираюсь в небольшое путешествие.

Он отвечает не сразу, и когда я поднимаю взгляд от своей тарелки, он выглядит почти злым.

- В отпуск?

- Не совсем.

- Тогда что именно ты собираешься делать?

- Я собираюсь немного поработать волонтером.

- А ты не можешь работать волонтером в Нью-Йорке?

- Дело не в этом.

- Хорошо, и надолго ты уезжаешь?

- На месяц.

- Элис знает об этом?

- Да, знает. Она-то и поддержала эту идею.

Взад-вперед. Взад-вперед.

- Куда едешь?

Я знаю, что ему это не понравится.

- Знаешь что? Это совершенно не мое дело. – Он качает головой.

- Эдвард, это… важно.

Он делает глубокий вдох, и я начинаю гадать – собирается ли он делать выдох. Но когда он его делает, на его лице одновременно читается теплота и холодность.

Он допивает бокал и наливает себе еще. Я наблюдаю за тем, как он допивает бутылку.

Тарелки вымыты и убраны до следующего года, и мы оказываемся в гостиной. Либо это «спокойной ночи», либо я прошу его остаться ненадолго. Но я не настолько смелая.

Вместо этого я спрашиваю, готов ли он, чтобы я отвезла его домой. Он немедленно идет за своей курткой. Он смотрит на снасти Чарли, и момент слишком затягивается, прежде чем он открывает входную дверь.

До дома Калленов ехать недалеко, и теперь разговор между нами более непринужденный, чем был в доме. Или может быть это потому, что Эдвард перепил вина.

Мы говорим о Чарли. Мы говорим об Эсме. Мы не говорим о моей матери.

Когда мы сворачиваем на подъездную дорожку, Эдвард поворачивается ко мне с улыбкой.

- А помнишь тот раз, когда Чарли взял меня на рыбалку, но на самом деле хотел остаться со мной наедине, чтобы выяснить, какие именно у меня намерения по отношению к его дочери?

- Конечно, помню. Я была не жива от страха.

- Думаю, тогда я еще даже ни разу тебя не целовал. – Он посмеивается.

Мое лицо начинает гореть.

- Белла?

- Да?

- Он очень тебя любил.

Слезы тут же колют глаза, и я отворачиваюсь от него, прежде чем он увидит.

- Эй. Эй, прости. Не плачь.

Я вытираю предательские слезы так же быстро, как они появляются.

- Посмотри на меня. Пожалуйста.

Я не хочу смотреть на него, но смотрю.

Его глаза – это вечное два в одном. Пугающие и успокаивающие. Уверенность и Страх.

Он протягивает руку к моему лицу. Медленное движение. Я склоняюсь к ней, не желая этого. Злой и нежный. Теплый, сильный, Эдвард.

Он на мгновение закрывает глаза и когда открывает их, они безумные.

- Белла, что мы делаем?

Я качаю головой, и слов нет.

Он чего-то ждет, и когда я не даю ему этого, я вижу это в каждом дюйме его тела.

Я наблюдаю за его губами, когда он говорит:

- Сделаешь для меня кое-что?

Все, что угодно.

- Позвонишь мне, когда вернешься и расскажешь об этом?

Я киваю, не говоря ни слова.

Он роняет свою руку, и она прижимается к его боку.

- Мне пора.

И он уходит.

И только когда он уходит от меня, я понимаю, что так и не спросила у него, что он здесь делает.

Я надолго остаюсь на подъездной дорожке после того, как он уходит в дом.

Дверь закрыта.

Света нет.

*Праздник, отмечающийся во второе воскресенье мая

**Телесериал 1985-1989 г.г., где одна из главных героев – робот Викки, прототипом которого послужила настоящая девочка

***В Штатах аптека – это место, где наряду с медикаментами продаются всевозможные продовольственные и непродовольственные товары, а также можно, например, поесть мороженого

**** описываемую не нашла, но например такую: http://nerdorable.net/photos/hunter-binder.png

Перевод: helenforester
зав.почтой: FluffyMarina