Эдвард оказывается живущим в кондоминиуме с панорамным видом на город. Я представляю, какой вид открывается из окон, на основании зданий вокруг. И, заглушив двигатель, говорю об этом:

- Должно быть, с наступлением темноты здесь особенно невероятно. Давно ты уже тут живёшь?

- Года три, не больше.

- Квартира наверняка гигантская.

- Нет, всего пара комнат. Не считая гостиной. Не думаю, что действительно наслаждаюсь всем этим. Я мог бы ходить хотя бы в бассейн, но не хочу появляться на людях больше неизбежного, - становится тихо, когда Эдвард умолкает на какое-то время, но это уютная тишина. Хорошая. Естественная и правильная. Может быть, теперь я и сомневаюсь в его чувствах, в том, что они в принципе были, но находиться с ним в тишине и поддерживать молчание никогда не было тяжело для меня. Мне никогда не хотелось его чем-то заполнить. Я просто ждала, когда Эдвард заговорит снова. Вот как сейчас. - Скоро уже стемнеет. Хочешь подняться и посмотреть? - он смотрит на мои руки в нижней части руля или коленки, я точно не знаю. Просто чувствую взгляд, направленный вниз, в то время как сама смотрю прямо перед собой через лобовое стекло. Дорогу неторопливо пересекает кошка, цвет шерсти которой на таком расстоянии в сумерках различить невозможно, и впоследствии удаляется по тротуару, совершенно теряясь среди окружающего пейзажа.  

Я хочу. И не только подняться, но и всегда быть рядом. Но отвечаю, игнорируя своё сердце:

- Уже поздно, а я устала. И завтра много дел, - дел перед отъездом в недельный отпуск. У меня ещё даже не собраны вещи. Так, лишь сложены в чемодан не совсем аккуратно и компактно, да и то не все, а только то, что я предварительно решила взять. Кроме того, нужно будет что-то решить с машиной.

- Понятно. Тогда, может быть, в следующий раз?

- Может быть, - хотя я не уверена, что он будет. Не сделает ли это всё только хуже? Мне не нужны дополнительные сложности, когда в моей жизни и так много Эдварда Каллена. И чего ради? Чтобы молчать о главном, но общаться между турами? Увидеть, как однажды он на ком-то женится, и у них появятся дети?

- Я могу тебе позвонить или написать?

- У меня же сломался телефон.

- Чёрт. Верно. Но ты могла бы дать мне знать, когда разберёшься с ним. Хотя забудь. Я просто буду тебе звонить в течение дня, и, может быть, однажды ты ответишь, - Эдвард вдруг целует меня в щёку, и я словно застываю. Смотрю на него, тогда как его лицо отдаляется, и раздаётся щелчок ремня безопасности. Каллен не выглядит удивлённым своими действиями. Он дотрагивается до ручки открытия двери, разве что пытаясь разобраться в моих мыслях и чувствах, судя по тому, каким пристальным является его взгляд. - Спокойной ночи, Белла. Спасибо, что подвезла.

- Не за что.

Я еду домой, где меня ждёт Роби. Четырёхмесячный щенок джек-рассел-терьера. В моё отсутствие о нём позаботится Элис, которая часто присоединяется к нам на прогулках и довольно благополучно ладит с ним. Но я всё равно буду очень переживать и наверняка звонить через каждые несколько часов, ведь за время его жизни со мной это будет первый раз, когда мы расстанемся с ним столь надолго.

- Да-да, мама дома, - я едва отпираю замки и вхожу в квартиру, как Роби уже подбегает к двери, чтобы бешено и с неуёмной активностью, присущей породе, крутиться около моих ног. Можно подумать, что он хочет гулять, но, поняв, что сегодня задержусь, я позвонила мальчику из соседней квартиры. Когда Роби только появился у меня, я договорилась с подростком, что буду платить ему, сколько скажут родители, чтобы при необходимости он меня выручал и выводил щенка на улицу. Я прибегаю к помощи крайне редко, но порой такое случается. - Сейчас я тебя покормлю, малыш, только дай мамочке помыть руки, - склонившись, я чешу Роби между ушками, и он довольно влияет хвостиком, а потом бежит за мной в направлении ванной. Наша связь невероятно сильна. Говорят, что собака должна знать своё место, и не нужно позволять ей спать в кровати с хозяевами, но в этом я ещё пока не преуспела. Глаза у Роби порой такие грустные и жалостливые, что отказать ему я просто не в силах.

Чуть позже он лежит рядом со мной, иногда вставая и обнюхивая какие-то вещи, приготовленные для поездки. Его голова поднимается в качестве реакции на звонок домашнего телефона. По определителю становится ясно, что это Элис, и прежде, чем принять вызов, я включаю громкую связь, чтобы продолжать сборы одновременно с разговором.

- Да.

- Привет. У тебя что-то с сотовым? Он вне зоны действия сети.

- Да, проблемы с сим-картой. Пока не знаю, какие. Они возникли только вечером, - проведя рукой по белой шёрстке на спине Роби, отвечаю я. - Ты помнишь, во сколько я завтра уезжаю?

- Да, твой вылет в 23:20. Я буду у тебя ровно в девять, - отчеканивает Элис. - Кстати, ты не знаешь, где Роуз? Она не отвечает.

- Вероятно, ещё не дома. У отца Эммета сегодня День рождения.

- Так что... так что там с Эдвардом?

- Ну он узнал, где я работаю, потому что я не отвечала на звонки из-за неисправности телефона, приехал, и мы немного посидели в том итальянском ресторане, а после я отвезла его домой, потому как мотоцикл остался около моей работы.

- И это всё? - я слышу... разочарование, как отголосок того, что что-то не сбылось. Столь тихий голос у Элис можно услышать нечасто. Обычно она всегда бодра и настроена позитивно, но сейчас всё совсем не так.

- Да. А ты что, уже представляла, как шьёшь мне свадебное платье?

- Но я думала, что, может быть...

- Ты думала неправильно. Всё было так, как я тебе и говорила. Просто дружеская встреча.

Я не упоминаю того, что Эдвард сказал о своей девушке. Между нами это всё равно ничего не изменит. И меньше всего мне нужно, чтобы Элис только больше укрепилась в своей вере или мыслях, что мы с Эдвардом Калленом каким-то образом сможем найти путь обратно к друг другу. Семь лет назад он выразился предельно ясно. И то, что раньше было ямкой на дороге, теперь является пропастью. Его причины стали лишь глубже и шире.

- Понятно. Может быть, тебе чем-то помочь завтра? С телефоном или машиной?

- Нет, я думаю, что всё успею сама, - и заодно переключусь с Эдварда Каллена на свою обычную жизнь. Или хотя бы постараюсь переключиться. - Но спасибо тебе, Элис. Ты не обидишься, если я отключусь? Знаешь, мне всё-таки не очень удобно сейчас говорить. Извини меня, ладно?  

- Прекрати ты в самом деле. Я всё понимаю. Увидимся завтра, когда я приеду за Роби.  

- Пока, Элис.

Этим вечером я ложусь раньше, и Роби тоже. Хотя он знает, как выглядеть умоляюще, тем не менее, ещё слишком мал или попросту неуклюж в отношении владения собственным телом, чтобы запрыгнуть на матрац. Я сажаю его со свободной стороны двуспальной кровати и, выключив свет, забираюсь под одеяло. Но сон, как назло, не идёт. Роби возится у меня под боком, поскуливая и будто тоже нервничая вместе со мной, а потом смешно фыркает. Я поворачиваюсь на правый бок, чтобы было удобнее обнять щенка, и думаю, что засыпаю вскоре после этого лишь потому, что приятно чувствовать рядом с собой живое и дышащее существо.

На следующий день в течение многих часов суеты и переживаний, связанных со страхом не успеть что-то важное, я всё же справляюсь со всем необходимым. И отогнать автомобиль в автосервис, оставив ключи Роуз на случай, если потребуется забрать машину раньше, чем я вернусь. И купить новую сим-карту, но с привязкой родного номера. И уладить рабочие дела, не требующие отлагательств, тоже. Я перемещаюсь по городу на огромных скоростях, замедляясь лишь с наступлением раннего вечера, что в первую очередь связано с вынужденной пересадкой на общественный транспорт. Но всё это движение никак не избавляет меня от мыслей об Эдварде. С его же стороны ничего не происходит. Ни звонков, ни сообщений, ни просто дозвона. Даже тогда, когда мой телефон вновь обретает прежнюю работоспособность. И я думаю, что, возможно, совершила ошибку. Нет, не тогда, когда посчитала искренним желание Каллена звонить мне, пока я не отвечу, а в первое по-настоящему существенное мгновение слабости за многие годы, проявившейся в согласии встретиться. Это же отсутствие иммунитета перед ним выражается в том, что уже в самолёте, будучи пристёгнутой по всем правилам, я тяну с включением авиарежима на телефона буквально до последнего. Но всё тщетно. Эдвард так и не звонит. Моя последняя мысль перед активацией соответствующей функции заключается в том, что он вполне может быть на одной из тех вечеринок, которые ему вроде как поперёк горла, но он всё равно не может отказаться хотя бы раз.

Перелёт из Лос-Анджелеса на Пхукет занимает двадцать часов и семь минут. До пересадки в Сингапуре спустя семнадцать часов и десять минут после его начала я то худо-бедно сплю, то читаю, то смотрю в иллюминатор, то снова читаю. Она в свою очередь длится ещё пятьдесят минут, и хотя лететь до Пхукета остаётся каких-то два часа, к тому времени, как я регистрируюсь в отеле и достигаю своего номера с видом на побережье и океан, последние силы окончательно изменяют мне. У меня даже не находится внутренних резервов, чтобы разобраться, есть ли тут Wi-Fi, и, уже проваливаясь в сон, я лишь надеюсь, что за пару-тройку часов ни Элис, ни Розали не решат, что со мной что-то случилось. Про пробуждении в 12:29 я сверяюсь с информацией из приложения с данными мировых часов и устанавливаю, что в Лос-Анджелесе одиннадцатый час вечера двадцать шестого числа, в то время как на Пхукете уже двадцать седьмое. До этого момента четырнадцать часов разницы не казались такими уж существенными.

С Wi-Fi ничего не складывается, но среди полезных сведений в папке для постояльцев я нахожу инструкцию, как подключиться к островному мобильному интернету, и, заплатив нужную сумму, через десять-пятнадцать минут провожу немного времени, соединившись с подругами по групповому видеозвонку. Элис показывает мне Роби, играющего со своей игрушкой с пищалкой внутри, а Роуз ненавязчиво интересуется моими планами на этот день. Я отвечаю, что пока ни в чём не уверена и прежде всего хочу где-нибудь поесть, а сама думаю о невозможности поделиться какими-либо фото или видео в режиме реального времени. Мой день фактически только начинается, а в Лос-Анджелесе наоборот подходит к концу, и мне придётся ждать позднего вечера и даже почти ночи по местному времени, чтобы девочки посмотрели фотографии.

- Давайте созвонимся позже. Имею в виду, когда у вас будет утро, и я пришлю вам снимки.

- Будем ждать.

- Отдохни там и за нас, но не слишком увлекайся, - с улыбкой наставляет меня Роуз, а потом игриво добавляет, - хотя если встретишь какого-нибудь красавчика, то, может быть, стоит задуматься.

- Ладно, девочки, заранее вам спокойной ночи.

- А тебе хорошего дня. Я потискаю за тебя Роби.

- Спасибо, Элис.

Я привожу себя в порядок, посещая ванную комнату, и надеваю полупрозрачную белую блузку с короткой джинсовой юбкой. Все прочие вещи оставляю в чемодане, не желая тратить время на них прямо сейчас. После плотного обеда в прибрежном кафе больше ничто не способно удержать меня от исследования острова, и, бродя повсюду как на солнце, так и в тени, я фиксирую почти каждый свой шаг. Растительность, кустарники, экзотические деревья, песок, океан, черепах, снова океан, волны, небо, бунгало, удерживаемые над водой сваями. Окутанная освежающим приятным ветерком, листва шелестит шумно, и не менее бурно и словно зло ей отвечает прибой, обрушивающийся белыми барашками на берег. Пена сердится, когда её пузырьки схлопываются на песке, и шипит, но ничто не может помочь им уцелеть. Её пытается утешить следующая волна, пока с ней не повторяется всё то же самое. Не знаю, сколько времени проходит, но я достигаю бухты, где стоят несколько сравнительно небольших яхт, и около одной из них толпятся люди, поочередно забираясь на судно. Меня замечают и предлагают присоединиться для поездки на соседний остров. Сначала я не хочу ехать, потому как не планировала это, но соглашаюсь, когда мне говорят, что там тоже есть кафе и магазины.

Другой остров производит на меня впечатление шумного и тусовочного, не подходящего для расслабленного отдыха. Бары, рестораны, клубы, громкая музыка, этакий глушитель океана и прочих звуков, связанных с природой, птицами и животными. Я хочу обратно уже меньше, чем через час, но многие мои спутники начинают пить, веселиться и расходятся кто куда. Наш проводник едва успевает озвучить, что им всем необходимо вернуться обратно не позже семи часов. Я понимаю, что до этого времени почти три часа, которые надо как-то скоротать, и собираюсь начать пересылать наиболее удачные снимки Роуз и Элис, но по какой-то причине мессенджер отказывается загружаться. Выключение и включение сотовых данных ничего не даёт так же, как и перезагрузка телефона, и тут мне говорят:

- Это бесполезно, девушка. Можете больше не пытаться. Мобильный интернет на Пхукете действует только там, да и то не везде. Если уйти сильно вглубь острова, связь пропадёт. А сюда сигнал и тем более не доходит.

- Вы серьёзно?

- Да, более чем.

- И это никак не обойти?

- Боюсь, что нет, увы. Извините, если расстроил.

Я качаю головой в знак того, что мужчина ни в чём не виноват. Бессмысленно сидеть тут и дальше и просто ждать. Я иду в ближайший бар, где заказываю безалкогольный коктейль под первым номером в списке. Наверняка странно находиться на отдыхе, иметь возможность расслабиться и хотя бы на время позабыть о невзгодах, проблемах и разочарованиях, и при этом, не вникая, выбирать что-то без градуса, но определённые обстоятельства заставили меня понять, что всё возвращается в многократном размере. Как только похмелье отступает, головная боль проходит, ты осознаёшь, что ничего не изменилось. Что всё было зря. Какие-то вещи не запить, не затуманить алкоголем раз и навсегда. Это лишь временная помощь. Недолговечная и по итогу не стоящая того, чтобы к ней прибегать. Хотя вино в принципе слабовато для подобных целей. В любом случае трезвость мне нравится больше. Она позволяет наблюдать за людьми. Анализировать их и определять характер того или иного человека на основании того, танцует ли он под музыку или сидит в уголке. Я смотрю за окружающими, пока от цветомузыки перед глазами не появляются радужные круги, и впоследствии прихожу к океану, садясь на берегу так, чтобы волны максимально часто обхватывали ступни солёной прохладой. Солнце на моих глазах погружается в пучину на горизонте, окрашивая небо у кромки воды в красные, багряные и жёлто-оранжевые цвета. Это невероятное буйство красок, потрясающие переливы оттенков, и я делаю несколько фотографий на долгую память. Наконец светило окончательно исчезает из виду, чтобы начать восходить на другом конце земного шара. Вскоре после этого мы перемещаемся обратно на Пхукет, и, включив сотовые данные на телефоне по приходу в номер с ужина, я убеждаюсь, что всё дело было, и правда, лишь в колоссальной удалённости от источника сигнала. Сообщения от Элис выскакивают одно за одним, и каждое последующее вызывает во мне беспокойство всё больше и больше. Что такого могло случиться, если в Лос-Анджелесе ещё только семь утра?

Ты где?

Мне срочно нужно кое-что тебе сказать.  

Я серьёзно, это не требует отлагательств.

Напиши мне, как только прочтёшь сообщения.

Это действительно важно.

Дело не в Роби, не переживай. Он в порядке. Я оставлю ему и воду, и еду, когда пойду на работу.

Просто пройди по ссылке и всё поймёшь.

После нажатия меня перебрасывает на сайт, на котором мне и самой доводилось бывать при появлении новых снимков Эдварда, замеченного папарацци. Но теперь... теперь я не хочу ничего знать. Хочу закрыть глаза и спрятаться под одеялом от воображаемых монстров под кроватью. Эдвард Каллен был замечен на свидании с брюнеткой, но мы все знаем, что его девушка блондинка. Я бы закрыла страницу, если бы не видео. Видео из ресторана, где меня не опознать со спины, но Эдварда невозможно с кем-либо спутать. Нас кто-то снял. И отправил это на сайт. Ракурс съёмки говорит мне о том, что это не мог быть никто из посетителей. Но за моей спиной была дверь для персонала, ведущая на кухню. Я думаю и думаю, пока не понимаю, что это уже не имеет значения. Неважно, кто, важно лишь то, что у Эдварда наверняка будут проблемы. А я не хотела этого... Я хотела только поговорить с ним. Побыть рядом хотя бы немного. А не становиться причиной скандала и того, что именно о нём будут говорить. Если это отразится на его карьере...

Я была на соседнем острове без связи. Ты сказала Роуз?

Пока нет. Не знала, захочешь ли ты...

Можешь ей позвонить?

Конечно. От него пока ничего?  

Нет. Может быть, он ещё не знает. Что, если это разрушит его жизнь?

Ну, возможно, ему стоило думать об этом прежде, чем звать тебя куда-либо, когда на другом континенте у него есть девушка.

Эмоциональная, взвинченная, чувствующая некоторое физическое недомогание, я пишу ответ, не думая, что ещё недавно оставила правду при себе и не собиралась раскрывать её даже подругам. Мною руководит ощущение долга. Необходимость защитить Эдварда. Постоять за него единственным образом, каким я только могу.

Её нет. Он сказал мне, что они расстались.

И почему тогда ты скрыла это?

Потому что это предназначалось лишь мне, понимаешь? Я так почувствовала, вот и всё. Можем... можем мы закрыть эту тему? Я скину фото в общую беседу.

Но, Белла...

Я так хочу.

Я отправляю снимки в диалог, как и сказала. Элис отвечает, что они красивые. Периодически она напоминает мне о том, что я могла бы стать фотографом. Что у меня талант подмечать детали, но не позволять им затмевать то главное, что приковывает взгляд в первую очередь. В целом же разговор между нами не особо клеится. И я задумываюсь о том, чтобы, возможно, поменять обратный билет и вернуться раньше. С недавних пор весь этот отдых начинает казаться обречённым на провал. Но я понимаю, что всё равно останусь. Из-за денег, которые мне уже не вернут.

Ты будешь в порядке?

Да, Элис, буду. Как и тогда.

Фоновое бормотание телевизора заглушает мысли, но не слишком. И я всё равно не понимаю языка. Что-то на родной речи находится далеко не сразу. Примерно в 22:06. Я запоминаю время, потому что в шесть минут одиннадцатого по местному времени мне звонит Эдвард. В Лос-Анджелесе 8:06. Думаю, рановато. Его разбудили продюсеры? Или кто-то ниже уровнем, но тоже из команды? Первый вызов сменяется вторым, а потом и четвёртым. Я едва-едва набираюсь смелости к пятому звонку.

- Алло.

- Здравствуй, Белла. Извини, что я так и не позвонил вчера.

- Ничего, - я решаю избавить Эдварда Каллена от необходимости вести светский разговор и мучений, как всё лучше сказать. Мы ведь взрослые люди. Нам ни к чему ходить вокруг да около. Он узнает, что мне уже всё известно, и это всё упростит. Совсем всё. - Я... я знаю про видео, Эдвард. Мне жаль.

- Ты... знаешь?

- Да.

- Нам нужно поговорить об этом, Белла. Не по телефону, - ответ буквально незамедлительный. Настойчивый тон. Твёрдый голос. От него не веет фальшью. Лишь теплом, почти мольбой и искренностью. - Я могу приехать к тебе?  

- Нет.

- Тогда назови любое другое место, и я буду там, когда скажешь.

- Я на Пхукете, Эдвард. Улетела вчера, и здесь уже почти завтра.

- Ты не говорила. Хотя и не должна была, конечно, - говорит он вроде бы так же, как и минуту назад, ровно и спокойно, но мне кажется, что это лишь видимость. Маска... Одна из тех, которые мы иногда надеваем для других людей в зависимости об обстоятельств. - Это ведь просто... отпуск? Ты же вернёшься?

- Да, но я не думаю, что нам стоит продолжать общение. Я надеюсь, что всё это скоро забудется и в значительной степени никак тебе не навредит, что бы там не думали или не писали люди, и...

- Да плевать мне на этих людей, Белла, - агрессивно перебивает меня Эдвард, и то, каким хрипловатым и надломленным становится его голос, отзывается страданием в моём сердце. Словно раскрывает его и выпускает на волю запертые внутри горечь, пустоту и тревожность, которые первое время после ухода Эдварда были постоянными спутниками моей жизни изо дня в день. Особенно по ночам, когда я приходила домой и дышала его запахом, пропитавшим постельное бельё. Потребовалась не одна неделя, просто чтобы решиться съехать из совместно снимаемой квартиры и отпустить Каллена хотя бы так. О том, чтобы пойти на приём к психотерапевту и постараться заполучить рецепт на антидепрессанты, я точно задумывалась больше одного раза.

- Тебе не может быть плевать, - возражаю я. Он не такой. Никогда не был. Он радовался, грустил, недоумевал, смеялся, когда-то читая о себе и своём творчестве в интернете, и хоть я и не знаю, насколько часто Эдвард делает подобное теперь и делает ли вообще, но безразличие никогда не характеризовало те его реакции.

- По крайней мере, мне они не важны. А ты важна. Ты значишь для меня намного больше, чем думаешь.

- Видимо, недостаточно, если ты меня оставил, - я говорю это, не испытывая никаких сомнений, и с моей души будто спадает огромный, тяжёлый груз, который волочился за мной по земле не один год подобно невидимому багажу. Недоступному взору окружающих, но связанному со мной прочно и неразрывно. Я и не представляла, что избавиться от подобного веса, искривляющего позвоночник, а вместе с этим уродующего и осанку, может принести такое количество облегчения. Я столько была сильной, чуть ли не железной глыбой, которую ничто не пробьёт, или, по крайней мере, хотела казаться таковой в глазах окружающих, что теперь это оборачивается против меня буквально молниеносно.

- Мне казалось, что я поступаю так, как будет лучше для тебя, - тихо будто из-за вины и стыда, шумно вдохнув, отвечает Эдвард, - не уверен, что смогу когда-либо объяснить всё так, чтобы ты поняла, и у тебя не осталось ни единого вопроса. Но я думал, что без меня твоя жизнь станет счастливее, ярче и насыщеннее, если ты не будешь словно прикована наручниками к телефону. Я не хотел, чтобы ты упускала и отказывалась из-за этого от каких-то вещей вроде того, чтобы пойти куда-то вечером или днём, или утром, - я слышу странную беззащитность в мужском голосе. Ранимость. Возможно, немного скованности. В большинстве своём эти слова не новы для меня. В том смысле, что сказанное Эдвардом Калленом тогда подразумевало и их тоже. Мне так хочется оказаться рядом. Прикоснуться, обнять, сказать, что всё хорошо, а корить себя является утопией. Путём, ведущим в никуда. Будь на его месте я, кто знает, как бы я рассуждала? Какими бы были мои решения, поступки и действия? Вдруг я бы тоже ушла, руководствуясь теми же самыми мыслями? - Теперь я знаю, что больше думал о себе, чем о тебе, и потому поступил эгоистично. Я просто впервые в жизни чего-то испугался, Белла. Того, что в какой-то момент ты устанешь быть со мной, но без меня, что встретишь кого-то ещё, но не будешь знать, как мне сказать.

- И потому ты сам решил остаться без меня? Из-за того, что так и не произошло? - шепчу я, думая о кольце и медальоне, которые он мне дарил, и о наших совместных фотографиях, трепетно хранящихся в фотоальбоме. Я вижу его каждый раз, когда открываю верхний ящик рабочего стола у себя дома с целью взять новую ручку, скрепки для степлера или зажимы для бумаг. То же самое касается и набора из золота, лежащего в шкатулке вместе с прочими украшениями. Я не открываю альбом и ношу лишь те ювелирные изделия, что купила сама, но это не отменяет того, как у меня так и не поднялась рука на то, чтобы совсем стереть Эдварда из своей жизни. Избавиться от того, что связано с ним, напоминает о нём и хранит воспоминания о нас в возрасте двадцати одного года. Моё чувство не уменьшилось ни на йоту. Если бы оно ушло, значит, это была не любовь. Но я точно знаю, что именно она. - Я никого не встретила. И даже не пыталась. Я продолжала хотеть лишь одного тебя. И о твоей девушке мне никто не рассказывал. Я всё узнала сама. И знаешь, почему мой номер остался прежним? Потому что я ждала, что, может быть, однажды ты позвонишь и просто скажешь, что совершил ошибку. Мне бы хватило лишь одного этого... - я чувствую, что выдохлась. И что не хочу говорить что-то ещё. У Эдварда Каллена только что стало ещё больше власти надо мной, но мне во многом всё равно. Я устала. Измотана. И хочу, чтобы этот день просто закончился.

- Знаешь, почему я тоже сохранил прежний номер? - спрашивает Эдвард, и между тем, как он обращается ко мне, и мгновением, когда даёт ответ на свой же проникновенный вопрос, по моему телу проходит дрожь. - Это произошло не совсем по той причине, которую я назвал. Точнее она тоже имеет место быть, и в некотором смысле тот же номер позволяет мне не терять внутреннюю связь с тем обычным парнем, каким я являлся тогда, но главным образом я думал о том, что это единственный способ сберечь ощущение, что ты была частью моей жизни.

- Ты сам прогнал меня из неё, и я не знаю, чего ты хочешь теперь.

- Я лишь хотел тебя защитить.

- Оттолкнув и оставив меня?

- Иногда это одно и то же, Белла, - серьёзно, с нажимом говорит он, и я зажмуриваю глаза, будто это способно отгородить меня от отголосков прежней боли, которую вытаскивают из глубин сердца произнесённые слова, будто вскрывая его. Она просачивается через трещины, микроскопические, неощутимые физически, но такова природа эмоциональных переживаний. Они не доступны взгляду. Их невозможно увидеть и потрогать. Они просто есть. Сидят глубоко внутри или чуть ближе. В любом случае таблеток для подобных случаев, способных устранить причину раз и навсегда, ещё никто не изобрёл.

- И ты стал счастливее, поступив так со мной? Или позже, со своей девушкой?

- Нет, не стал, - я фактически слышу, как он качает головой из стороны в сторону. - Она была абсолютно другой. Лишь иногда, самую малость напоминала тебя, но не более того. Я совершил ошибку, но не хочу её повторять. Я хочу остаться с тобой, Белла. Если ты хочешь того же, то у нас всё получится, я уверен.

- Я... Я не готова ничего сейчас решать.

- Я понимаю, но я ведь могу тебе звонить и, может быть, встретить тебя, когда ты вернёшься?

- Да, можешь. Мне будет приятно.

Мы перезваниваемся почти до самого моего отъезда, разве что за исключением крайнего дня, когда я встаю буквально на рассвете, чтобы успеть насладиться самыми любимыми местами перед отлётом ещё до полудня. Эдвард больше не заговаривает о нас, ограничиваясь лишь обыденными вопросами о том, где я была, видела ли или ела что-нибудь новое, и благодаря этому я чувствую себя свободно. И почти не нервничаю из-за мысли, что он станет первым, кого я увижу по возвращении в Лос-Анджелес. Самолёт приземляется почти в девять часов вечера, и после получения багажа я оказываюсь в зоне для встречающих. Людей здесь, как обычно, немало, но глаза выхватывают Эдварда из толпы буквально за доли секунды. Он проводит рукой по волосам ещё до того, как замечает меня, и это снова кажется мне трогательным. Видеть, что какие-то вещи не меняются, а он десятилетиями реагирует на сам факт переживаний о чём-либо одним и тем же способом. Я подхожу к Эдварду и останавливаюсь в шаге от него, думая, поцелует ли он меня в щёку вновь, но он лишь протягивает руку в сторону моего чемодана.

- Привет. Как полёт? Не сильно устала?

- Привет. Почти нет. Я могу и сама его везти.

- Знаю, что можешь, но меня это не затруднит. Совсем наоборот. Пойдём. Я одолжил автомобиль у Эммета. Это мой звукорежиссёр. Здесь недалеко.

Я иду за Эдвардом, и, оказавшись на улице, мы подходим к чёрному джипу. Эдвард убирает мой чемодан в багажник, а потом открывает передо мной дверь переднего пассажирского сидения:

- Или ты хочешь сесть назад?

- Нет, всё нормально. Спасибо.

- Так куда мне тебя отвезти?

- Я живу недалеко от музея современного искусства Брода. Знаешь, где он находится?

- Ни разу в нём не был, но слышал про его открытие, - отвечает Эдвард, заводя двигатель и выруливая с парковочного места. - А ты была?

- Да, ходила пару раз. Я равнодушна к скульптурам, но красивые картины там есть. Может быть, как-нибудь сходишь.

- Мне понадобится экскурсовод и защитное обмундирование вроде кепки, чтобы никто не узнал.

- У тебя есть кепка. И не одна, - не думая, говорю я первое, что приходит на ум. Красный сигнал на светофоре вызывает торможение с последующей остановкой перед чужой машиной, и Эдвард смотрит на меня пристальнее, чем я к этому готова.

- Но нет личного экскурсовода.

- Я подумаю над своими расценками, загляну в свой график и дам тебе знать.

Его смех такой же, каким я его помню. Вызывающий если и не смех в ответ, то хотя бы широкую улыбку. Не в силах ей противостоять, я чувствую, как она появляется на моих губах.

Мы доезжаем до дома быстрее ожидаемого мною. Я думаю о том, чтобы сказать Эдварду, что меня не надо провожать наверх, но так и не преобразую мысли в слова, и в итоге он оказывается в моей небольшой квартире площадью всего восемьдесят квадратных метров. Это фактически студия открытой планировки, и если бы при помощи зонирования, раздвижных дверей и перегородок я визуально не спрятала кровать и ванную комнату, то они бы по-прежнему составляли единое целое с кухней и гостиной. Уезжая, мне следовало сдвинуть перегородку перед кроватью, но я не могла и представить, что Эдвард будет здесь, а теперь подобная суета будет выглядеть нелепо. Он уже всё увидел.

- У тебя тоже окна от пола до потолка.

- Да, но оно всего одно, и это лишь пятый этаж.

- У меня одиннадцатый.

- Вот, разница всё же есть.

- Да, верно. В любом случае у тебя уютно. Кажется, что тебе здесь хорошо, - Эдвард смотрит на меня так, будто что-то ищет, словно не разглядел прежде, и я едва не отвожу взгляд, настолько столь пристальное внимание после многих лет его отсутствия почти запредельно для меня. Я отвыкла. Забыла, как интенсивно и эмоционально это ощущалось. Как наделяло уверенностью, но одновременно и некоторой слабостью.

- Я, и правда, люблю эту квартиру.

- Ну, полагаю, мне пора, если...

Я не уверена, как всё происходит, и действительно ли это я первой сокращаю расстояние и прикасаюсь. Мне известно лишь то, что Эдвард целует меня неожиданно медленно и нежно. Будто смакуя момент. Мысленно теряюсь в пространстве я вскоре после этого. Когда перестаю различать, где мои руки, а где уже руки Эдварда. Объятия становятся совсем тесными и неразделимыми, едва он прижимается ко мне так, что ближе просто некуда. В кровати, среди моих подушек и прямо поверх покрывала. Первоначальная неторопливость сменяется чем-то иным внезапно и бесконтрольно. Это не просто страсть. Это... одержимость. Желание всецело обладать. Но и отдавать себя взамен тоже. Мы не изучаем тела друг друга заново. Не включаем свет, чтобы узнавать их с новой стороны. Молча соглашаемся, что это подождёт. Что у нас ещё будет на это время. Я лишь едва успеваю обнять лицо Эдварда прямо перед тем, как мы становимся одним целым. Он двигается... хаотично. Не быстро и не медленно. Иногда совершенно замирает и просто смотрит на меня. Но потом не выдерживает и проникает ещё глубже. Ещё теснее. Совсем теряя контроль. Так же, как и я. Абсолютно обоюдно и взаимно. Я впиваюсь в его кожу ногтями, эгоистично обхватываю его ногами, наблюдаю, как в первый раз, за зарождением капель пота на лбу у границы роста волос и позволяю Эдварду толкнуться в меня почти грубо и жёстко. И так снова и снова. В какой-то миг он устанавливает между нами глубокий зрительный контакт, запускает правую ладонь в мои волосы, разметавшиеся по подушке, и сквозь учащённое дыхание я слышу хриплый, срывающийся шепот:

- Я тебя люблю. Можешь не верить, но я никогда не переставал этого чувствовать.

- Скажи это ещё.

- Я люблю тебя, Белла, - тут же, не медля и не заставляя меня терзаться ожиданием, повторяет он, прислоняясь своим лбом к моему. Его вспотевшая кожа тесно граничит с моей. Я чувствую, как мои внутренние мышцы начинают сжиматься. По позвоночнику проходит дрожь, становящаяся жаром, от которого тело словно пылает. Горит огнём. С его силой невозможно совладать. Она сближает нас окончательно и нерушимо. Даже когда его температура спадает, мы не спешим отстраняться друг от друга. Время от времени касаясь влажных мужских волос, я размышляю о том, может ли кожа впитывать в себя отпечатки чьих-то пальцев. Это странные мысли, и стоит сказать, что они приходят мне в голову впервые. Я бы не думала ни о чём подобном, если бы Эдвард не обводил контуры моего живота достаточно долго для того, чтобы это ощущалось просто случайностью.  

- Ты отчего-то тихий... Всё в порядке?

- Более чем в порядке. Просто я уже и забыл, что быть внутри тебя и с тобой ощущалось не просто удовольствием и радостью, а чем-то вроде зависимости, как от наркотика, - он перемещается к изголовью, и у меня перехватывает дыхание от ощущения руки на бедре, а сразу после и сбоку от груди. - Мне столько всего хочется с тобой сделать. И рассказать, объяснить не меньше. Ты только не думай, что я опережаю события и...

- Я тоже люблю тебя, Эдвард, - перебивая его, признаюсь я и поворачиваюсь на левый бок лицом к нему. Может быть, в этом нет логики. Может быть, это действительно слишком быстро. Но мне всё равно, а ей вообще не место в том, что касается чувств. Я просто хочу сделать с Эдвардом Калленом массу разных вещей так же сильно, как и он со мной, если даже не сильнее. И хочу приступить прямо сейчас. Точнее продолжить оттуда, где мы остановились. То, что мы оба всё ещё обнажены, здорово сэкономит нам время. Я провожу ногой по мужской лодыжке и шепчу: - Хочешь принять ванну вместе?

- Не откажусь.

Среди пены и тёплой, почти горячей воды я устраиваю свою голову на плече Эдварда. Он не предпринимает ничего по-настоящему интимного, но после этих лет даже взгляд ощущается, как нечто особенное. Мы просто лежим без движения, и тишину лишь иногда нарушает звук, с которым капля воды из крана падает вниз.

- Ты так вкусно пахнешь.

- Это не я. Это гель для душа. Кажется, розовый грейпфрут.

- Для меня это ты, - возражение словно вплетается в мои волосы вместе с мужскими пальцами, касающимися кончиков на поверхности воды. Она покрывается рябью от того, что её потревожили, и ещё больше от моего движения, когда я сажусь.

- Я пила после твоего ухода. Ничего сильно крепкого, и девчонки так ничего и не узнали, но я пила много.Тогда у меня не было столько работы, дел и ответственности, как сейчас, и я... я могла подолгу торчать в барах. Я не горжусь тем, что делала и как справлялась. И я говорю это не для того, чтобы заставить тебя почувствовать себя плохо. Просто ты сказал, что многое хочешь рассказать, и мне тоже есть чем поделиться.

Я смотрю прямо перед собой. На Эдварда нисколько. Не могу. Не из-за мысли, что он осудит, а потому, что мне самой стыдно за себя. Я стремилась держаться, но в итоге проявляла слабость раз за разом. Может быть, так бы всё и продолжалось, если бы однажды я не увидела, как сильно выпившей девушке стало плохо, а её пытались увести в неизвестном направлении двое парней. Она из последних сил сопротивлялась им, и помогло ей лишь то, что я позвала охрану. Я испугалась, что подобное может случиться и со мной, а рядом не окажется никого, кто захочет вникнуть и помочь. С тех пор пороги баров я больше не переступала. Никогда.

Очередная капля приземляется в воду, когда Эдвард касается моей спины утешающим движением, а затем и прижимается к ней влажной кожей груди, одновременно обхватывая мои плечи. Мне становится чуть прохладно, но только пока я не привыкаю к физическому контакту.

- Я сожалею, что тебе пришлось через это пройти. Я помню, ты открылась мне не для того, чтобы я ощутил вину, но я всё равно должен был это сказать, а ты услышать. Давай я помогу тебе сполоснуть волосы, и будем вылезать, хорошо?

Я чуть киваю, слишком преисполненная благодарности за прозвучавшие слова, чтобы выразить её какой-либо чёткой фразой, и включаю воду. Закончив, мы вылезаем из ванны, и Эдвард оборачивает полотенце вокруг пояса, за чем я наблюдаю через наше отражение в зеркале, которое протёрла от влажности прежде, чем надеть халат.

- Если продолжишь так на меня смотреть, то ночью уснуть не получится.

- Это предупреждение, угроза или констатация факта?

- Думаю, последнее.

На выходе из ванной комнате я оглядываюсь на Эдварда, который шутливо задерживает меня за одну из шлёвок на халате, и потому подпрыгиваю от истинного испуга, когда по квартире разносится лай. Но этого не может быть, если только не...
 
- Элис, - я выдыхаю её имя, как только мне окончательно становится ясно, что подруга стоит прямо передо мной. Точнее перед нами. И в следующее мгновение я едва успеваю наклониться и перехватить Роби за секунду до его неминуемого нападения на Эдварда. Я люблю своего щенка, но он слишком опекающий. Слишком подозрительно воспринимающий посторонних. И считающий их угрозой. Особенно мужчин. Не спрашивайте меня, как он отличает представителей одного пола от другого. Просто однажды мне хватило единственного раза, когда Эммет зашёл ко мне за Роуз, чтобы всё понять насчёт Роби, кинувшегося к нему стремительной ракетой и за мгновение разодравшего штанину брюк. Мне было настолько стыдно за собственную медлительность и вообще незнание, что такое может произойти, что, не принимая возражений, я дала деньги на приобретение новых брюк.

- Я звонила в дверь, но ты так и не открыла, и я решила воспользоваться своим ключом, - подруга справляется с потрясением ещё до того, как я задумываюсь, какими словами будет проще, быстрее и понятнее всё объяснить. Я держу Роби, словно щит, но этот щит дрожит явно из-за присутствия чужака за моей спиной, и я уверена, что если взгляну на питомца, то увижу как минимум воинственно настроенную мордашку. Это может стать проблемой похлеще, чем с Эмметом. Кто бы мог подумать?

- Я не слышала. Я была в ванной.

- Вы были в ванной, - уточняя мои слова в соответствии с истиной, Элис поочерёдно смотрит на нас с Эдвардом и выглядит не слишком довольной. Я перевожу взгляд на него, и мне становится легче от осознания того, что он не кажется в чём-то провинившимся школьником, обязанным явиться к самому директору и предоставить объяснения. Каллен не отводит взгляд от неё и открыто обнимает меня за талию, воспользовавшись тем, что я переместила Роби в руках так, чтобы он временно не видел источник своего беспокойства.
 
- Да, мы были в ванной, Элис, но ведь мы все взрослые люди, - немного улыбаясь ей, рассудительно произносит Эдвард, - и знаешь, хоть ты и пушистый друг, видимо, Беллы, - он ненадолго концентрирует взгляд на моём лице прежде, чем вновь обращается к подруге, - не сильно и рады меня видеть, я больше никуда не денусь, - его слова звучат уверенно. Твёрдо. Обдуманно. Эдвард поглаживает мой бок через ткань халата, почти впиваясь пальцами в материал. Подобные прикосновения были свойственны нам и раньше. Я ассоциировала их с тем, что кому-то из нас в тот или иной момент было крайне необходимо чувствовать другого. И чувствовать именно так, чуть ли не переходя границу, за которой возникала вероятность переборщить и сделать так или иначе больно. Безумие, но я по-своему любила обнаруживать посиневшую кожу там, где меня незадолго до этого касался Эдвард. - Итак, у тебя ещё остались какие бы то ни было вопросы к нам?

- Нет. Разве что один. К какому дню шить свадебное платье? - Элис наконец позволяет себе улыбнуться и, думаю, не обнимает Эдварда лишь потому, что прямо сейчас это было бы неловко. Я увожу её на кухню, оставляя его одеться, и на этот раз, будучи настроенной совершенно серьёзно, подруга тихо шепчет: - Так это всё взаправду? Вы снова вместе?

- Мы решили попробовать снова. Но для платья точно преждевременно.

Я выпускаю Роби из рук, и он ступает в направлении дивана, обнюхивая всё на своём пути. Ножки стульев у стойки, служащей мне обеденным столом, блестящий пол из качественной древесины, тумбу под широкоэкранным телевизором. После малыш ложится около дивана, внешне мирный, спокойный и дружелюбный, пока не поднимает голову, увидев Эдварда. Я невольно напрягаюсь, но Роби лишь следит за ним глазами, в то время как мы трое пьём чай.

- Я рада видеть вас вдвоём, правда, рада, - после очередного глотка говорит Элис, ставя чашку на стол, - но у всего, что произошло между вами тогда, была определённая причина или даже несколько, и с тех пор жизнь одного из вас стала только публичнее, и недавно это лишь получило новое подтверждение, - подруга смотрит исключительно на Эдварда, но он не робеет, не отводит взгляд, а стоически отвечает ей тем же, - это, конечно, совсем не моё дело, просто я не хочу, чтобы всё повторилось. Если ты веришь, что разобрался в себе, если вы верите друг в друга, это прекрасно, но этот мир жесток, и порой одной лишь веры недостаточно. Что, если в какой-то момент всё снова покажется слишком сложным? Расстояние, разлуки? И ты... ты готова к тому, что для него привычно? К тому, что помимо всего этого за тобой, возможно, постоянно будут следовать по пятам, куда бы ты ни пошла? Просто... не пожалеешь ли ты, если, допустим, придётся оставить работу?

- Нет, не пожалею, - честно говоря, я не задумывалась об этом. Ни капельки. Не планировала мысленно будущее вот прямо здесь и сейчас. Ни в том, что касается того, смогу ли я продолжать заниматься любимым делом, ни в том, как мы вновь будем справляться с теми же самыми вещами, которые подтолкнули Эдварда расстаться со мной несколько лет назад. Они, и правда, не изменились. Но я верю, что изменились мы. И верю ему и в него. И отвечаю так, как отвечаю, пожалуй, лишь для того, чтобы Элис отстала. Знаю, это ужасно, учитывая её искреннее дружеское волнение, но думаю, что она всё понимает, поскольку больше не говорит ничего подобного и вместо этого в шутку расспрашивает Эдварда о том, не стало ли ему тяжелее одновременно петь и двигаться по сцене. Смеясь, он благодарит её за беспокойство и отвечает, что жаловаться на дыхание пока не доводилось. Элис собирается домой вскоре после этого.

Чуть позже, закрыв за ней дверь, я споласкиваю чашки от моющего средства под струёй тёплой воды, но то ли и дело перевожу взгляд на Эдварда. Он сидит на диване, отвернувшись к окну и словно не чувствуя Роби, который неожиданно для меня усаживается на пол рядом с правой мужской ногой и тихо, почти неслышно скулит. Столь внезапная перемена в щенке обескураживает меня. Он утешал, безмолвно помогал мне почувствовать себя лучше, когда я ненавидела, что не могу изменить какие-то вещи, связанные с Калленом, но ещё никогда Роби не проявлял подобной теплоты даже к Роуз или Элис, если им случалось заходить к нам в гости и искать моей поддержки.

Я сажусь рядом и прикасаюсь к крепкому, могучему предплечью. Мышцы чуть вздрагивают под рубашкой и кожей, но я обхватываю руку только больше. Настолько, насколько позволяет мне моя правая ладонь. Роби продолжает сочувственно сопеть и прислоняется к ноге Эдварда, но хвостом задевает мою левую ступню.  

- Я не хочу, чтобы ты лишилась работы. Как представлю, что всё, что сказала Элис, исполнится, и это внимание к тебе покажется нежелательным среди твоих коллег и руководства... Мне тошно от одной только мысли об этом, Белла.

- А мне не тошно. При необходимости я найду другую работу. Ту, где это не будет никого напрягать. Я уверена, такие варианты существуют, и, если потребуется, я справлюсь, Эдвард. И не только с этим. Ты не услышал меня тогда, но сейчас всё может быть иначе.

Я смотрю на наши отражения в стекле до тех пор, пока Эдвард не поворачивается лицом ко мне. Оно становится невероятно близко. Так, что мужские выдохи оседают на моих губах нежным, будоражащим теплом и становятся моими вдохами. Та же рука, которой я касаюсь и не могу, не желаю отпускать, обхватывает заднюю часть моей шеи. Я начинаю подозревать, что ещё никогда не любила Эдварда Каллена столь сильно и значительно, чем в тот момент, когда воедино сливаются поцелуй с оттенком искупления и любви и миг, в который Роби наконец умиротворённо и счастливо затихает.