Услышав, что мужчины возвращаются, она отправилась наверх. По дороге сюда они вынужденно находились бок о бок, но теперь было достаточно места, чтобы уединиться и дать друг другу немного свободы. Она понимала: Дэниелу и его брату есть что обсудить, и ей совершенно не обязательно это слушать.

Дел у неё, когда она уединилась в отведённой ей кладовке, оказалось немного. Она вновь наполнила свои маленькие шприцы, хотя не могла вообразить ситуацию, при которой они могли бы ей здесь потребоваться. Свои запасы персиковых косточек она оставила в сарае, поэтому не могла заняться извлечением ядер. Рисковать, пробуя выйти в интернет, не стоило – вдруг ей придётся задержаться тут на какое-то время. Почитать тоже было нечего. Была одна тема, над которой она уже какое-то время размышляла, но часть её была категорически против того, чтобы записывать что-либо с этим связанное. Хотя она уже давно не водила дружбу с органами госбезопасности, посягать на общественный покой она по-прежнему не собиралась. Писать мемуары было совсем не время.

Но ей нужно было всё это тщательно взвесить и обдумать Может, записать несколько ключевых слов, чтобы потом было проще вспомнить?

В чем она не сомневалась, так это в том, что причиной нападения на них с Барнеби в лаборатории, как и всех последующих попыток её убить, было нечто, что она узнала в те шесть лет, когда они работали вместе. Если бы она могла точно определить, что это за информация, то получила бы гораздо более ясное представление о том, кто стоит за организацией убийств.

Проблема состояла в том, что известно ей стало слишком многое, и всё было безумно секретным.

Начав составлять список, она придумала код. Самые большие проблемы, связанные с атомным оружием, она обозначила буквой «А» – от А1 до А4. Четыре случая с бомбами за всё время её работы в департаменте. Это были самые серьёзные дела из всех, над которыми она работала. Проблемы меньшего масштаба не могли быть достаточным поводом для того, чтобы взрывать её лабораторию.

Она на это надеялась. Потому что если это была просто блажь какого-нибудь проворовавшегося адмирала, испугавшегося, что его имя могут упомянуть в расследовании, то ей об этом никогда не узнать.

Все неядерные теракты, которые смогла вспомнить, она обозначила буквой «Т» – от Т1 до Т49. Список был неполным – она наверняка позабыла некоторые из заговоров масштабом поменьше, не приведшие к серьёзным последствиям. Среди самым крупных, от T1 до T17, были и проекты использования биологического оружия, и планы экономической дестабилизации, и взрывы, совершённые иностранными террористами-смертниками.

Она как раз пыталась придумать систему, которая помогла бы ей не путать случаи друг с другом (первая буква города, где составлялся заговор, плюс первая буква города, бывшего целью террористической атаки? Хватит ли этого, чтобы понять, что скрывается за обозначениями? А вдруг она потом не сможет вспомнить, что именно зашифровано под каждым из них? Но записывать названия всех этих городов целиком было слишком опасно), когда услышала, что Кевин зовёт её:

– Эй, Олеандр! Где ты там прячешься?

Она захлопнула ноутбук и вышла на верхнюю площадку к лестнице.

– Тебе что-то нужно было?

Он появился из-за угла и посмотрел на неё снизу вверх – их разделяла лестница.

– Просто сообщить хотел. Я отчаливаю. Оставил Дэниелу мобильный. Позвоню, когда всё подготовлю к тому, чтоб ты послала свой е-мейл.

– Предоплаченный одноразовый телефон?

– Это не первое моё родео*, сестра.

– Что ж, тогда, наверное, удачи тебе.

– Не превращай мой дом в смертельную лабораторию, пока меня нет.

Слишком поздно. Она подавила усмешку.
– Постараюсь удержаться.

– Ну что ж, пожалуй, всё. Сказал бы я, что приятно было…

Она улыбнулась.
– Но мы всегда были так честны друг с другом. Зачем начинать лгать сейчас?

Он улыбнулся в ответ, затем внезапно посерьёзнел.
– Приглядишь за ним?

Вопрос застал её врасплох – она немного удивилась тому, что Кевин поручает ей заботиться о его брате. А собственный ответ изумил ещё больше.

– Конечно, – пообещала она немедленно и с тревогой осознала, насколько искренне ответила… и насколько непроизвольно. Конечно же, она сделает всё, что сможет, для обеспечения безопасности Дэниела. Ну какие могут быть сомнения? Она вновь вспомнила то странное предчувствие, которое впервые испытала в темноте пыточной палатки – твёрдую убеждённость в том, что ставки удвоены, что теперь на кону две жизни, а не одна.

Часть её гадала, когда же она перестанет ощущать эту ответственность. Возможно, так всегда бывает после того, как допрашиваешь человека невиновного. А может, и не всегда, а только если этот человек такой же… как это правильно сказать? Честный? Порядочный? Цельный? Если он такой же хороший, как Дэниел.

Он что-то буркнул, затем развернулся и направился в большую комнату. Она его больше не видела, но всё ещё слышала.

– Дэнни, пошли. Есть ещё одно дельце, которое надо сделать.

Движимая одновременно любопытством и желанием отложить на потом составление каталога кошмаров своего прошлого (она чувствовала, как это занятие начинает вызывать у неё головную боль), она тихонько спустилась по лестнице, чтобы посмотреть, что происходит. Она достаточно хорошо знала Кевина, чтобы не сомневаться: тот позвал Дэниела не для того, чтобы на прощанье крепко обнять и прижать к сердцу.

Большая комната была пуста – Эрни куда-то смылся – но с улицы через сетчатую дверь доносились голоса. Она вышла на крыльцо, где её ждала Лола. Рассеянно почёсывая собаку по голове, она наблюдала за сценой, которая разворачивалась перед ней в свете ламп веранды и фар седана.

Эйнштейн, Хан и ротвейлер стояли перед Кевином единым строем и, похоже, готовились внимать тому, что он сейчас скажет; Дэниел наблюдал за происходящим.

Кевин начал со своего лучшего ученика.
– Ко мне, Эйнштейн.

Собака вышла вперед. Кевин повернулся и указал на Дэниела.
– Это твой голубчик, Эйнштейн. Голубчик.

Виляя хвостом, Эйнштейн подбежал к Дэниелу и принялся обнюхивать его ноги. Судя по лицу Дэниела, он был в таком же замешательстве, как и Алекс.

– Ладно, – сказал Кевин другим собакам. – Хан, Гантер, смотреть.

Он снова повернулся к Эйнштейну и Дэниелу, опустился в борцовскую стойку и стал медленно приближаться к ним.

– Сейчас я схвачу твоего голубчика, – угрожающим тоном сказал он собаке.

Эйнштейн повернулся к Дэниелу задом и занял позицию между ним и приближающимся Кевином. Шерсть у него на загривке – от головы до самых лопаток – встала дыбом; он оскалил клыки и угрожающе зарычал. Перед ней вновь, как при их первой встрече, был пёс-демон.

Кевин сделал обманный рывок вправо, и Эйнштейн перекрыл ему путь. Нырнув влево, Кевин сделал движение по направлению к Дэниелу; собака бросилась на своего хозяина и повалила его на землю – без всякой жалости, если судить по звуку, с которым тот упал. В ту же секунду челюсти Эйнштейна охватили шею Кевина. Картинка была бы пугающей, если б не улыбка на лице Кевина.

– Хороший мальчик! Умный мальчик!

– Убей! Убей! – прошептала Алекс себе под нос.

Эйнштейн отпустил Кевина, отскочил назад и, снова завиляв хвостом, принялся скакать взад-вперёд, готовый поиграть в какую-нибудь новую игру.

– Ладно, Хан, давай теперь ты.

Кевин вновь обозначил Дэниела как «голубчика» – теперь для дога, а затем сделал вид, что нападает. Эйнштейн находился рядом с Ханом – контролируя процесс в качестве более опытного старшего товарища, предположила Алекс. Когда Кевин атаковал, огромный пёс просто поставил одну лапу ему на грудь и оттолкнул. Кевин упал на спину, и Хан той же самой лапой прижал его к земле, а Эйнштейн подбежал и оскалил зубы в непосредственной близости от шеи Кевина.

– Убей! – повторила она чуть громче.

На этот раз Кевин услышал. Он пронзил её взглядом, в котором ясно читалось: «Если бы сейчас я не учил этих собак кое-чему чрезвычайно важному, то велел бы им порвать тебя на кусочки.»

Следующий раунд Хан просидел в сторонке. Эйнштейн снова контролировал, на сей раз – ротвейлера. Пёс с широкой, мощной грудной клеткой повалил Кевина на землю ещё более безжалостно, чем до этого Эйнштейн. Она услышала, как Кевин громко выдохнул – наверняка от боли. Она улыбнулась.

– Ты не возражаешь, если я спрошу, к чему всё это было? – спросил Дэниел, когда Кевин поднялся на ноги и принялся отряхивать грязь с тёмных джинсов и чёрной футболки.

– Это поведенческая команда, которую я придумал, дрессируя псов, предназначенных для личной охраны. С этого момента эти три собаки будут охранять тебя ценой собственных жизней. Также они, скорее всего, будут постоянно путаться у тебя под ногами.

– Почему «голубчик»-то?

– Это просто слово. Но, по правде говоря, я представлял себе, что они будут использоваться в основном для охраны женщин и детей**…

– Спасибо, – язвительно отозвался Дэниел.

– Да расслабься ты. Знаешь же, я ничего такого в виду не имел. Придумай команду получше, и мы используем её для дрессировки следующего поколения.

Повисло неловкое молчание. Кевин посмотрел на машину, затем снова на брата.

– Слушай, здесь ты в безопасности. Но ты в любом случае держись поближе к собакам. И к ядовитой леди. Она сечёт фишку. Только не ешь ничего, чем она попытается тебя накормить.

– Уверен, у нас всё будет в порядке.

– Если что-нибудь случится, дай Эйнштейну вот эту команду. – Он протянул брату листок бумаги размером с визитную карточку. Дэниел взял его и, не глядя, сунул в карман. Странно, что Кевин не произнёс команду вслух, подумала Алекс. Но, может, он записал её просто потому, что не доверял памяти Дэниела.

Несмотря на её прежние мысли, вид у Кевина сейчас был такой, словно он подумывает обнять брата. Но затем поза Дэниела стала чуть более напряжённой; Кевин развернулся и, не прерывая своей речи, направился к седану.

– Поговорим ещё, когда я вернусь. Держи телефон при себе. Когда установлю прослушки, позвоню.

– Будь осторожен.

– Будет исполнено.

Кевин сел за руль, завёл мотор, положил правую руку на спинку пассажирского сидения и, глядя в заднее стекло, задом выехал на дорогу и развернулся. На брата он больше не смотрел. Затем красные огни задних фар скрылись вдали.

Алекс показалось, что с его отъездом с груди у неё свалился камень.

----------------------------------------

*«Это не первое моё родео» – популярная фраза, ставшая поговоркой, песней, мемом, надписью на футболках, табличках и других
вещах. Означает что-то вроде «Не учи учёного».

**Словом «honey» (мёд, сироп), которое Кевин использовал как собачью команду, обычно обращаются к возлюбленным или детям, вкладывая значение «дружочек, милочка/милок, любимая/любимый, голубушка/голубчик, очаровашка, душечка, чудо» и т.п.

Перевод: leverina

Редакция: helenforester

Материал предоставлен исключительно в целях ознакомления и не преследует коммерческой выгоды.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
Копирование и распространение запрещено!