Внутри гостиничного номера я снимаю очки вместе с рубашкой, бросив их на комод. Зайдя в ванную, хватаю два полотенца для нас обоих. Когда я возвращаюсь, она все еще стоит возле закрытой двери, мокрая и дрожащая. Микки прижимает руки к себе, осматриваясь в комнате. 
- Ты можешь пройти, - вежливо приглашаю я, протягивая ей полотенце. 
- О, спасибо, - девушка берет протянутое полотенце и начинает промокать лицо, руки, грудь. Даже оттуда, где я стою, я наблюдаю, как ее кожа в вытертых местах покрывается пупырышками. Мои глаза следуют за полотенцем, которым она вытирает грудь. Понимая, куда я смотрю, старается побыстрее отвести взгляд. - Нам нужно тебя переодеть, - добавляю я. 
Ее неподвижные голубые глаза тщательно изучают меня. 
- Прошу прощения? 
Вытирая полотенцем голову, я останавливаюсь, вытаращив глаза. 
- Не то, что ты подумала, Микки. Я имею в виду, что тебе нужно переодеться, пока ты не простыла. Блин. Да за кого же ты меня принимаешь? За неандертальца, что ли? 
Ее губы дергаются в злобной ухмылке. 
- Да. 
- Да ладно, - стону я, указывая пальцем в сторону ванной. - На стойке найдешь футболку и старые фланелевые штаны, которые ты дала мне в прошлый раз. Надень их и повесь мокрую одежду на карниз, чтобы просохла. 
- Не подглядывай, - дразнит она, проходя мимо меня. 
Мое тело выпрямляется. Я салютую тремя пальцами в воздухе. 
- Честное скаутское. 
- Никогда бы не подумала, что ты был скаутом, - она передергивает плечиками. - Скоро вернусь. 
Дверь в ванную захлопывается, оставляя меня одного в гостиничном номере. 
- Не торопись, - шепчу я в пустоту комнаты. 
Пока Маккензи переодевается, я скидываю с себя мокрую одежду. Перед этим я тщательно проверяю карманы и вытаскиваю на тумбочку все их содержимое. Содержимым оказывается новый сотовый телефон. Слава Богу, он оказывается исправен. Гэвин навряд ли понял бы меня, если бы компании в течение сорока восьми часов пришлось бы покупать мне новый сотовый снова. Тем не менее коробка из-под Тиффани и Ко промокла. Вздохнув, я кладу ее на туалетный столик. Отбросив свою промокшую одежду в сторону, я быстро обтираюсь и натягиваю на себя футболку и пижамные штаны. 
В тишине комнаты я слышу, как Маккензи моется в ванной. Я усаживаюсь на кровать, скрещивая ноги и прислоняюсь спиной к спинке кровати. Закрыв глаза, я начинаю размышлять, что буду делать тогда, когда приоткрою завесу семейной тайны и как буду оправдываться перед отцом, когда он все это обнаружит. 
Задумавшись, я и не замечаю, что прекратился шум воды и дверь в ванную открывается. 
- Энди? 
Я распахиваю глаза и поднимаюсь с кровати. Микки стоит в комнате в одежде, которую я оставил на стойке в ванной после вчерашнего. Одежда висит на ее стройной фигуре и видеть Маккензи в том, что еще вчера носил я сам вызывает приятные воспоминания о том времени, когда мы были вместе. Мы были так счастливы. Как могло произойти, что все пошло наперекосяк? У нас ведь была мечта, и эта мечта обернулась кошмаром. Кошмаром, из объятий которого я не могу выбраться. Тем кошмаром, который цепляет за собой все мои другие кошмары, поднимая их на поверхность, заставляя переживать их снова и снова, когда я так стараюсь забыть обо всем. 
- Ну и долго ты будешь стоять там? - спрашиваю я, поглаживая пустое место рядом с собой на кровати. 
Маккензи колеблется. Она пришла не за тем, даже ее руки скрещиваются на груди. Ее глаза мечутся к двери, потом обратно на меня, как будто борясь с ее решением остаться. Я почти ожидаю, что она попытается спастись бегством. 
- Совсем недолго, - отвечает она, плюхаясь на кровать. Правда, на изрядном расстоянии от меня. Я не виню ее за ее волнение. Я, наверное, давно бы сбежал через дверь, если бы был в ее положении. 
- Вот и хорошо, - бормочу я. 
Она кладет руку в пустое пространство между нами, слегка подвигая ее в сторону меня. Я протягиваюсь через пропасть и беру ее за руку. Это очень милый и теплый жест. Я сплетаю наши пальцы, держа ее крепко. Часть меня надеется, что это удержит ее от побега, когда через несколько мгновений она узнает всю правду. Я бы скрыл от нее эту правду. Честным будет признаться, что и себе-то я не говорю всей правды. Вот чем бутылка для меня. Она удерживает меня от воспоминаний, каким чудовищем я был когда-то. 
Я поворачиваю голову, чтобы прочесть выражение ее лица. Странно, никакого злорадства. Только беспокойство, немного страха и растерянности. 
- Пора начать, наверное, - я решаю прервать молчание. 
Она сжимает мою руку, потом отпускает. 
- Поговори со мной, Энди. Расскажи мне, что ты имел в виду там, внизу? 
Тяжело вдыхая воздух, я пытаюсь остановить слезы, обжигающие уголки моих глаз. Маккензи чуть наклоняется и прижимает ладонь к моей щеке. Я трусь об нее, закрыв глаза, позволяя воспоминаниям всплывать в памяти. Грудь саднит боль моего прошлого. Все эмоции, которые я так старательно пытался прятать от себя последние семь лет, хлынули из меня неудержимым потоком. 
- Не знаю даже, с чего начать?! 
Маккензи опускает руку и подвигается немного ближе ко мне. 
- Лучшее место, чтобы начать, как правило, вначале, - говорит она со смешком. 
- Да... Наверное, ты права, - вздыхаю я, ища в себе силы открыть неприглядную правду. - Это началось около десяти лет назад. Я учился на последнем курсе в Гарварде. Мы с соседом по комнате, Эйденом Райтом делали все возможное, чтобы избежать рождественских вечеринок, которые устраивали наши родители каждый год. Они так надеялись, что мы сойдемся с кем-нибудь из девчонок, поэтому нас каждый раз осаждали просто толпы родственников и друзей. 
- В любом случае, - я вздыхаю и продолжаю, - Эйден и я тусовались в нашей комнате с его тогдашней пассией. Мне нужно было уйти, потому что им хотелось побыть вдвоем. У меня был абонемент с некоторых пор, и мне хотелось посмотреть на игры Патриотов. 
- Футбол, - зарычала Маккензи. 
- Как могло получиться, что ты из Техаса и вдруг не любишь футбол? 
- Потому что футбол - сплошная скука. У них постоянно какие-то остановки, задержки, и зачастую все решено еще до начала игры. То ли дело хоккей. Игра настоящих мужчин, с брызгами крови на стене или где парня вполне могут избить хоккейной клюшкой. 
- Футбол все же не так скучен, милая. 
Она гладит мою щеку и пересаживается на середину кровати, подтянув колени к груди. Я откидываюсь назад и удобно располагаюсь на спинке кровати. Одна нога свисает вниз, а другая аккуратно себе отдыхает, вытянутая вдоль всей кровати. 
- Да. Да. Так что ты хотел рассказать? - она кладет подбородок себе на колени. 
Я стучу по губам, делая вид, что задумываюсь. 
- А...Да, - говорю, щелкая пальцами. - Игры Патриотов. Итак, в любом случае, мне нужно было попасть на стадион в тот день. Я никогда не забуду его. Он весь был пропитан духом Рождества. Свежая пороша рассыпалась по земле и почти у каждой двери была рождественская елка. Было очень холодно, в перерыве я просто замерзал. Я отправился в бар, чтобы выпить кофе, и как раз собирался сделать заказ, когда услышал женский плач и выкрикивание чьего-то имени. Она была красива и расстроена. Видеть ее расстроенной было ударом по моему сердцу. 
- Всегда герой, - бормочет Маккензи. 
- Не всегда, - признаюсь я, а потом продолжаю. - Я спросил ее, что случилось. Она сказал мне, что потеряла своего маленького племянника, Джека. Он сбежал, когда они остановились, чтобы заказать какао. Ему на тот момент было всего четыре. Я успокоил ее, говоря, что мы быстро его отыщем, и предупредил офицера полиции о сложившейся ситуации. Она показала нам фотографию мальчика и начался безумный поиск. Примерно через десять минут я обнаружил его стоящим перед продавцом футболок и увлеченно разглядывающим одну из них. 
- О, это так мило, - воркует Маккензи. 
- Я никогда не забуду облегчения, отразившегося в ее глазах, когда я вернул мальчика ей. Она поблагодарила меня за помощь и представилась. Ее именем было Ребекка Слоун. Я был поражен. 
При мысли о Ребекке и том дне меня тошнит. Такая сладкая память вскоре будет испорчена другими воспоминаниями, более болезненными. При мысли об этом мне хочется выпить, но Маккензи своей чудесной улыбкой поощряет меня рассказывать дальше. 
- Толпа начала расходиться. Перерыв закончился. Не знаю, что меня дернуло спросить ее, не сходит ли она со мной куда-нибудь. Я думал, что выиграл в лотерею, когда она согласилась, и стал искать ручку. Я искал свое пальто, как сумасшедший. Я ведь был студентом и эта письменная принадлежность всегда была у меня в неограниченном количестве. Когда, наконец, нашел, она протянула перчатку. Я повертел ее в ладони и записал ее номер. 
Я прикасаюсь к своей левой руке, где много лет назад Ребекка написала свое имя и адрес. 
- После того, как она и Джек вернулись на свои места, я возвратился и купил майку, которой любовался Джек. Я не мог сопротивляться. Он был милым парнишкой с пропеллером в одном месте. Беспроигрышно для малыша. Плюс ко всему у него имелась весьма горячая тетушка. Точка кипения для меня. 
Маккензи откидывается на спинку, вытягивает ноги и, поболтав ими в воздухе, смеется: 
- Отличный ход, Вайз. 
Я хватаю ее за ногу, предотвращая от падения назад. Она вытягивает ноги на меня и улыбается. 
- Что я могу сказать? Мне нравится баловать милых дам, мои глаза остановились на комоде, где лежала шкатулка Маккензи. В зеркале я поймал взгляд Маккензи, смотрящую в том же направлении. 
Печальная улыбка играет на ее лице, когда девушка касается меня кончиками пальцев. 
- Я так понимаю, ты позвонил ей? 
- Лучше, - хмыкаю, - я нашел, где она обитала. 
Маккензи открывает рот и ахает в девичьем хихиканье: 
- Да ни в жизнь!? 
Я двигаю бровями вверх-вниз, придавая ими комизма: 
- Так и есть. Это было не очень легко, но у меня была миссия. Я решил, что она должна быть поблизости от того места, где я сидел. Итак, я отправился вверх и вниз по проходам и в конце концов обнаружил ее. Джек забился под одеяло в трех рядах от меня. Когда я позвал его по имени, он уставился на меня карим глазом и тупейшей ухмылкой. Он скинул одеяло, соскочил с колен Ребекки и прицепился ко мне. Мне удалось отвертеться от его объятий, но шапочка из джерси слетела с его головы. Шапка была ему не по размеру, но он был к ней очень привязан, - я делаю паузу, чтобы передохнуть. Рассказывая эту историю, я презираю себя. Наши отношения с Ребеккой начинались так невинно. Кто мог предположить тогда, чем все закончится. 
- Так что же произошло дальше? - подгоняет Маккензи. Она откидывается на локти назад. 
Я принимаюсь теребить уголок одеяла, вытягивая нитки. 
- Ребекка подошла ко мне и еще раз поблагодарила меня. Она рассказала, что они с Джеком прячутся от семейных разборок, когда между нами продолжился разговор. Она думала, что и я делаю нечто подобное. Ненамного позже я узнал, что родители Джека были в состоянии развода. И наше знакомство пришлось как раз на момент боевых действий в семье Слоун. 
Маккензи хмурит брови, ее губы сжимаются. Она скрещивает лодыжки с моими бедрами. 
- Это ужасно. 
- Но так и было. Но в ту ночь мы не досмотрели игру до конца. Я позвал их с Джеком на ужин, потому что стало ужасно холодно. Мы отыскали одно теплое местечко. Если честно, в тот вечер для меня возник более интересный повод, чем игра. 
В моем желудке начинает подниматься желчь. Я сглатываю металлический привкус во рту. Сейчас так спокойно сидеть рядом с Маккензи. Она не пытается убежать от меня. Не хочу снова потерять ее. Но, обманывая, ты всегда знаешь, что правда все равно откроется. Рано или поздно. 
Я заставляю себя продолжить: 

- Влюбиться в нее было довольно несложно. Никогда в своей жизни я не чувствовал себя подобным образом с другим человеком. Вскоре мы стали жить вместе, что выводило из себя моего отца, но, видимо, не достаточно сильно, как тогда, когда мы объявили, что помолвлены. 
- Вау! Постой! - Маккензи плещет руками. - Так вы поженились? 
Я скрещиваю пальцы, опустив взгляд на них. 
- Мы поженились вскоре после того, как я окончил Гарвард. Отец был в ярости. Он даже грозился отказать мне в трудоустройстве на фирме Вайзов и оповестить Ассоциацию. Конечно, мы оба знали, что он так не поступит. Фирма его детище и наше наследие. Он никогда не сделает ничего, чтобы запятнать наследие. 
Маккензи качает головой в изумлении. 
- Я не могу поверить, что ты был женат и ничего не рассказал мне, - она садится, выпрямившись, притягивая ноги к груди. Хмурится, размышляя над тем, что я ей рассказываю. - Итак, - начинает она, предлагая мне продолжить. - Как все это связано с твоим уходом и с тем, что ты сказал мне на стоянке? 
Я сажусь, повернувшись к ней корпусом, поджав ноги в индийском стиле. 
- Это все дальше. Ты ведь хотела услышать все с самого начала. 
Уголки ее губ дергаются в слабом подобии улыбки. 
- И правда. Извини, что прервала. 
- Да ладно, - шепчу я, откинувшись назад и вытянув руки. Я продолжаю: 
- Сначала мы были очень счастливы. Ровно до тех пор, пока не узнали, что она беременна, - приходится подавить рыдание, готовое обогнать мои слова. Все равно я не могу избавиться от того, что сделал, и неважно, насколько сильно отец прикрыл меня. 
Приходится вытереть слезы, стекающие по моему лицу. Стыдно. Я закрываю лицо. Когда сталкиваешься с демонами прошлого, всегда непросто. Маккензи подается вперед и убирает мои руки от лица. 
- Что произошло, Энди? - зовет она. 
Ссутулив плечи, я отворачиваюсь. Слезы текут более свободно. Теперь я уже не пытаюсь их сдерживать. Плотина в моей душе прорвалась и нет никаких сил остановить поток. Слова бессвязно льются изо рта в потоке признаний. 
- Это произошло в конце февраля. Ребекка перехаживала два дня и чувствовала себя совершенно несчастной. Я допоздна засиживался в офисе, пытаясь наверстать время, так как я хотел взять отпуск после рождения ребенка. Отец подарил мне папку для старшего юриста. Я никому не говорил, что совершенно не готов взять на себя такую нагрузку. Я пытался бороться с этим. Гордость взяла верх. Я положил слишком много времени на дела и в связи с этим мой брак затрещал по швам. Мой отец должен был лучше подумать, прежде чем назначать меня старшим юристом. Но, видимо, он хотел заставить меня бороться. Сейчас я это понимаю. Назначая меня, он наказывал меня за неповиновение. Чего он не мог предугадать, так это моего желания доказать, что он ошибался, ему и всем остальным, кто еще сомневался. Я должен был доказать, что столь же хорош и достоин имени, которое ношу. 
Я никогда не забуду ту ночь. Никогда за всю свою жизнь. Я был вдали много дней, разгребая те дела, и на сон мне оставалось лишь часа три. Отношения между мной и Ребеккой становились все более напряженными. Я бы предположил, что это случилось из-за моего столь долгого отсутствия. Мы пришли на день рождения Гэвина в дом моих родителей. Между тем мой отец был в редкой форме недовольства качеством моей работы. Такое чувство, что я стоял перед выбором между Эйденом и Ребеккой всю ту ночь. И я выпил. Ну, может, стаканчика два, - холодный смех вырывается сквозь поток слез. - Тогда еще я мог справиться со своим пристрастием к алкоголю. По крайней мере, я так думал. 
Слова плавно льются. Неважно, как сильно я пытаюсь остановить рыдания, они становятся все безудержнее. 
- К концу ночи я был таким измотанным и расстроенным, - я молчу. Всхлипы сотрясают мое тело, как и все, что почти в течение семи лет я пытаюсь скрыть. - Я не должен был садиться за руль в ту ночь, - закрываю глаза. Ужасно как их жгло непролитыми слезами. В своей голове мне все виделось настолько ясно, как будто произошло только вчера. - Пока мы ехали домой, я сказал Ребекке, что опять оставлю ее одну и поеду в офис. Было очень поздно, но столько дел нужно было еще переделать. Она взорвалась. Она обвинила меня в измене. Она кричала, что больше неинтересна мне, потому что толстая и беременна. Я пытался объяснить ей, какое сейчас на меня оказывается давление, но она не хотела меня слушать. 
Каждый волосок на моем теле топорщится из-за воспоминаний и той боли, которую они причиняют. Я наклоняю голову к груди, сглатывая слезы, бегущие по губам. Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но получаются лишь короткие всхлипы. И я утешаю себя тем, что вообще могу дышать, хотя боль так велика, что лучше бы и не дышать вовсе. 
- Я помню, как орал на нее, говорил, что никогда не изменю ей, что все, что я делаю, это для нее и ребенка. В ее словах было столько яда. Мы дрались раньше, но она никогда не пыталась унизить меня до глубины души. Когда я убедил ее, что у меня нет ни с кем романа, она заявила, что спала с Эйденом последние восемь месяцев. 
Ее слова эхом проносятся у меня в голове. 
- Она сказала, что, раз меня все время не было дома, она нашла отличного парня, чтобы потрахаться. Этим парнем оказался Эйден и секс с ним вышел отличным. 
Маккензи прижимает обе руки ко рту, сдерживая всхлипы: 
- О, Боже, нет! 
Я киваю, закусив нижнюю губу. Как же тяжко. Боль сильнее по сравнению с разрывающим грудную клетку надрывом. Я закрываю глаза, вновь переживая тот вечер: 
- Мы так орали друг на друга, отбросив всяческие приличия, что я и не заметил, когда нас вынесло на встречную полосу. Асфальт был совершенно скользким после дождя. Очнулся я только когда раздался гудок грузовика, летящего на встречу. 
Образы той ночи с ужасающей реалистичностью проносятся перед глазами. Визг шин. Крики Ребекки. А потом - чернота. 
- Меня занесло, - восклицаю я, - и я потерял контроль. Это последнее, что я помню до того, как пришел в себя. Огни вспыхивали вокруг меня. Ужасный надсадный рев сирены пронзил мои уши. Врач пыталась разговаривать со мной, но я ничего не слышал. Все, что меня волновало на тот момент, это Ребекка и ребенок. Я повернул голову и увидел ее рядом в кресле без сознания. Я орал на врачей, чтобы забыли обо мне и сосредоточили все внимание на ней, - я начинаю раскачиваться взад и вперед. Воспоминания не дают спокойно усидеть на месте. 
Маккензи сидит словно парализованная. В шоке после моих слов, если я верно вижу через свои залитые слезами глаза. 
- Дальше нас отвезли в травмпункт, где моя милая маленькая девочка вошла в этот мир. Но вместо того, чтобы радоваться ее рождению, мне пришлось скорбеть о ней из-за ее смерти. 
Каждое произнесенное слово словно ножом разрезает грудь, бередя старые раны. Я пытаюсь стереть тыльной стороной ладони слезы с лица. Достоинство кончилось напрочь. Я не могу смотреть на Маккензи. Даже если бы и смог, то не разгляжу её за потоком льющихся слез. Мое тело сотрясают рыдания, рвущиеся из моей груди. Моя сладкая девочка ушла из-за меня. Маккензи кладет руку мне на ладонь. Я поворачиваю ладонь вверх, переплетая наши пальцы. Ее прикосновение должно было успокоить меня, но в том состоянии горя и отчаяния, в котором я сейчас нахожусь, успокоиться крайне сложно. 
- Они вручили мне ее бездыханное тельце. Она была завернута в какое-то розовое одеяльце. Она была такой крошечной. Такой красивой. Я помню, как держал ее на руках в первый и в последний раз. Она была настолько беленькой, что даже видны были залысины. Ее маленькие глазки были закрыты. Казалось, она просто спит. - я задыхаюсь от горя при воспоминании образа моей девочки у себя в голове. - Она была маленьким ангелом, посланным специально для меня, с такими совершенными ручками и ножками. И я убил ее. 
"Это все твоя вина! Ты убил ее! Меня тошнит от тебя! Я ненавижу тебя! Ты убил нашего ребенка, ублюдок! Ты ничем не лучше своего отца!" - слова Ребекки сворачивают кровь до сих пор. 
- Я не видел ничего вокруг, кроме маленькой девочки у себя на руках. Мир обезумел вокруг меня, но это не имело никакого значения. Там были только я и Отэм. Я смутно помню, но, кажется, Ребекка орала медсестре, чтобы она забрала у меня ребенка, что я не заслуживаю даже прикасаться к ней, не то, что держать. Когда, наконец, медсестра забрала ее из моих рук, я рассыпался по полу лужей слез. Все мои надежды и мечты рухнули вместе с той маленькой девочкой и некого было винить, кроме себя. 
Горе застревает в горле, душа меня, мешая мне дышать. 
- Это должен был быть я, Микки, - хриплю я, почти свернувшись в кокон в агонии. Кулаки врезаются в матрас. Ненависть к себе обрушивается на меня. - Я должен был умереть в ту ночь, не она. Это я был тем, кто выпил и не обращал внимания на дорогу. Я проведу остаток своей жалкой жизни, пытаясь сделать что-то хорошее, но правда в том, что я почти ничего не могу сделать. Ничего не могу, чтобы вернуть мою девочку к жизни, - я останавливаюсь. Легкие растягиваются под глубокий всхлип и становится нечем дышать. 
Маккензи порывисто обнимает меня, утягивая в свои теплые объятия. 
- Ты не можешь винить себя за это, Энди, - я хочу успокоить ее, но не могу позволить. Она должна возненавидеть меня. Я заслуживаю ее ненависти. Я и сам ненавижу то чудовище, которым я был. 
Я вскакиваю с кровати, стараясь держаться подальше от нее. 
- Разве ты не видишь? - я машу руками в воздухе, переходя на крик. - Я не заслуживаю твоей симпатии. Я убил свою дочь. И если бы не мой отец, я бы сейчас, наверное, сидел в тюрьме, - ногтями я скреб себе кожу. 
- Тюрьма? - переспрашивает она. - Это был несчастный случай. 
- Это не то, во что верит великий граф Саффолк. Он звонил в пару мест и ему сделали одолжение, обвинение сняли. Если бы не он, меня бы обвинили в убийстве, - я всхлипываю в очередной раз, стараясь все высказать до того, как она снова меня покинет. Теперь уже навсегда. Никакого другого выхода я не вижу. Особенно после того, как она узнала, что я был убийцей. - Вот почему я начал пить запоем и вот почему ушел, едва Оливия объявила, что беременна. И почему мне пришлось почти бежать из этой квартиры сегодня утром. - Мечась по маленькой комнатушке отеля, я чувствую себя, словно зверь в клетке. Тот, кто вкусил свободы, знает, сколько счастья она приносит, особенно когда он застревает в клетке. Мое прошлое становится моей клеткой, моим адом, и я заслуживаю, чтобы оставаться в ней. - Быть рядом с ребенком для меня настоящий кошмар. Все воспоминания об Отэм разом просыпаются во мне. Я вижу, кем могла бы быть моя девочка и это большее, с чем я могу справиться. 
Маккензи соскакивает с кровати. Оказавшись рядом со мной, она хватает мое лицо в ладони и заставляет взглянуть на нее. Я дергаюсь, и ее хватка на мне усиливается. 
- Эндрю Джонатан Вайз, послушай меня. И послушай очень внимательно, - сурово требует она. Ее руки крепче сжимают мое лицо. - Ты не убивал свою дочь, - губы сжимаются в тонкую линию. - Ты меня слышишь? Ты не убивал ее. Это был несчастный случай. Почему Бог решил забрать её, я не знаю. Но одно я знаю точно: она сейчас на небесах вместе с Эваном и они наблюдают за нами. И я точно знаю, она бы ни за что не хотела, чтобы ты жил под бременем такой вины. 
- Я знаю, - плачу я. - Я знаю, но продолжаю чувствовать свою вину. Каждый день. Я подвел ее. Единственный человек, который должен был заботиться о ней, так подвел ее. 
Ладонями своих рук Маккензи отирает мои щеки от слез, осушая их. 
- Один мудрый человек в свое время сказал мне, что я не неудачница. Я выжившая. 
Я категорично хмыкаю: 
- Какой пассаж. 
- Может быть, есть немного. Но сейчас я говорю правду. Энди, ты не неудачник. Ты выживший. 
Она проводит по моим волосам, лаская меня так, как ей больше всего нравилось. Я жду, что она развернется и с криками ринется от меня, но, вместо этого, она стоит рядом и любит меня. Возможна, она права. Все это время я винил ее, что она сбежала, оставив меня, но я был единственным, кто оставил ее. Прежде, чем она ушла бы навсегда, я должен был проверить, но потом забыл с ней связаться. Я оставил ее одну в темноте. Вместо того, чтобы рассказать ей все несколько месяцев назад, я нашел утешение на дне бутылки. 
- Ты не ненавидишь меня? - спрашиваю я голосом калеки. 
- Я никогда не ненавидела тебя. Мне было больно. Все это время я думала, что ты оставил меня из-за беременности Оливии. Что ты решил, что для меня нет места в твоей жизни. И я согласилась с тобой. Не потому, что не любила. А потому, что хотела, чтобы ты был счастлив. И, имея в своем прошлом некий несчастливый опыт, я решила для себя, что тебе лучше быть отцом ребенка Оливии, - она делает паузу, выдыхая. - Теперь я просто понимаю. Если бы вдруг роли поменялись, я не могу сказать, как бы я отреагировала. - Она целует меня в уголок рта. - Прости.

- Это все моя вина. Если бы я только сказал тебе правду с самого начала. 
- Энди, мы ведь только познакомились. Не было никаких оснований так откровенничать со мной. 
- Но если бы я... 
Она прижимает пальцы к моим губам. 
- Найдется миллион причин, почему мы не сделали то или это. Что стало бы, если бы ты сказал мне все с самого начала? Что бы произошло, если бы я не убежала, не оставляя тебе шанса все объяснить? Нет правильного ответа. Есть только одно: мы оба виноваты, - признается она. 
- Да, - рыдания прорываются всхлипами из моей груди. Я целую кончики ее пальцев, стискивая, прижимая к своей груди так, чтобы она слилась со мной. Все внутри меня кричит о том, чтобы не отпускать ее. И я не отпущу. 
Плача и прося друг у друга прощения, мы постепенно двигаемся в сторону кровати. Маккензи и я падаем на кровать. Я кладу голову ей на живот, и она нежно перебирает мои волосы. Мои глаза трепещут, уже закрытые. Виски ломит, веки становятся тяжелыми от количества слез, что я пролил. 
- Пожалуйста, не оставляй меня, - шепчу я, подавляя зевок. Но зевок побеждает. 
- Я никогда не оставлю тебя, - ее ноги слегка царапают мне кожу головы. 
- Обещаешь? - переспрашиваю я, чувствуя, как быстро приближается сон. 
- Я обещаю, Энди, - она целует два своих пальца и прикладывает их к своим губам. - А теперь давай поспим. 
- Поспать прозвучит прекрасно, - бормочу я бессвязно. 
Она натягивает одеяло на нас и выключает свет. В темноте комнаты я ощущаю, как покой окутывает меня. Надежно укутанный ее руками, я блаженно погружаюсь в сон. Вес моей вины и вся ложь постепенно уходят из моей груди, оставляя мне возможность облегченно вздохнуть, впервые за семь лет. Как сломанная кость, сросшаяся неправильно, так и груз моей вины, что неправильно подавался кем-то, разбивал мое сердце раз за разом. Только теперь произошло правильное лечение, как я подозреваю. Маккензи и мне остается по-прежнему много работы для устройства нашего счастья, но мы становимся на правильный путь, и это только начало. 

Переводчик: Люба А. 
Редактор: Анастасия Т.

Материал предоставлен исключительно в целях ознакомления и не преследует коммерческой выгоды.