Глава 21

Жить вечно

Часть 1

          Есть люди, которые измеряют время в днях, часах, минутах и наблюдают, как каждый из них сменяет друг друга.

          Пять  лет.

          Шестьдесят  месяцев.

          Двести шестьдесят  недель.

          Одна тысяча восемьсот двадцать шесть дней.

          Сорок три тысячи восемьсот  часов.

          Два миллиона шестьсот двадцать восемь тысяч минут.

          Многое может случиться за пять лет.

          Мир может измениться за это время, правительства реформировать свою политику, технологии стать меньше, быстрее и значительно могущественнее, а  тренды появиться и выйти из моды.

          Но это все внешнее и, следовательно, легко прослеживаемое. Внутренние сдвиги, такие как личностные перспективы, приоритеты и цели не всегда заметны для обычного наблюдателя.

          В моих сутках было такое же количество секунд и минут, как и у любого другого, а вот то, что я сделала с этим временем, отличается. Разница заключалась в том, кем я была, а так же в том, каким человеком я хотела воспитать Эй Джея.

Когда случается нечто значительное, что-то настолько глубокое, что кардинально меняет твои взгляды на каждое действие, решение, выбор, который ты когда-то делал или сделаешь, то понимаешь, что оказывается, ты сам способен измениться, и остается только надеяться, что подобные превращения  к лучшему. Я практически не сомневалась, что лично мне ‒ это принесло пользу, просто на это потребовалось  некоторое время.

Часть моей трансформации состояла в изменении точки зрения и отношении. За последние пять лет было бессчетное количество событий, которые  повлияли и на то и на другое, но, если говорить о катализаторе, с которого начались преобразования в моей жизни, то ничто не сравнится с влиянием моего ребенка.

Есть люди, кто измеряет время в неких единицах, и существуют те, кто воспринимает время как серию моментов. Если мы достаточно удачливы, то подобные моменты становятся бесценными воспоминаниями. Жизнь, по существу, сводится к воспоминаниям,  приключениям и людям, которые помогают нам их создавать. Это те моменты, ради которых и стоит жить.

А жизни ребенка не так много событий, настолько важных, как пятый день рождения. Это один из первых осознанных этапов. Время, когда он начинает посещать школу и заводить друзей. Он учится читать и писать, исследовать и впитывать мир вокруг него. Он теряет зубы и находит свою независимость. Каждое открытие, которое он совершает – глубокое и основательное.

Эй Джей не отличался от сверстников. И я не хотела пропустить ни одного из его открытий или наблюдений. Не хотела пропустить его моменты, но все же последние несколько дней перед его пятым днем рождения стали первыми, когда меня не было с ним рядом, чтобы укрыть его одеялом, спеть песенку и прочитать историю на ночь.

 Эй Джей  относился к этому довольно спокойно, в отличие от меня.

Я не могла пропустить еще один вечер, и именно поэтому рванула из аэропорта, пробиваясь сквозь транспортный поток, чтобы попасть домой до того, как он ляжет спать.

Сидя за рулем автомобиля, я мысленно пробежалась по списку вещей, которые должны были быть сделаны перед его завтрашним днем рождения. Праздник много значил для него. Это был первый раз, когда он пригласил большую группу своих друзей, живущих по соседству, в добавление к нашей обширной семье.

Я уставилась на красные фонари передо мной и мысленно представила воздушные шарики, торт, мешочки со сладостями и игрушками, который получают дети, приглашенные на праздник, флажки, батуты, пиццу, и игры, которые запланировала. Я думала насчет подарков Эй Джею и торта со свечками, и мой разум заблудился. Было невозможно размышлять о его дне рождения и  не вспоминать, как сын появился на свет.

Пять секунд.

Я не могла ничего чувствовать, но мне казалось, что я все еще ощущала свои пальцы ног.

«Это не должно было произойти так».

Я смотрела на белый потолок и слепящие огни, светящие мне в лицо. Здесь было так жарко. Я нуждалась в Эдварде. Я нуждалась в маме. Но я была одна.

Мое сердце колотилось, грохотало, буквально выпрыгивало из груди. Носовой катетер пах забавно. Было слишком много медсестер. Было слишком много врачей.  Я узнала только парочку из них. Я не была знакома с этой операционной. Она не была частью родильного отделения.

Я почувствовала дергание – это было самое странное ощущение – и вытягивание. Затем все было кончено, и боковым зрением я увидела его с доктором и медсестрой. Он был красным и покрытым кровью, но под ней он был белым. Слишком белым.

Я хотела подержать его. Но не могла – мои руки были стянуты под простыней. Я хотела услышать его, но не слышала ни звука.

Пять секунд.

Пять мучительных секунд прошло.

Затем он завопил. Это звук принес мне облегчение.

Затем я начала дрожать. Было холодно. Они накрыли меня теплым одеялом, прежде чем они забрали его. Я была окружена людьми, но все равно одна. Опять.

Машины впереди наконец-то начали снова двигаться, и стало очевидным то, что вызвало задержку. Проблесковые огни полицейских машин и скорой попали в поле зрения, и короткий приступ тревоги заставил задержать дыхание.

Пять минут.

Все пять минут потребовалось карете скорой помощи, чтобы добраться до больницы. Парамедики понимали значимость этих пяти минут. Триста секунд. Каждая секунда измерялась моей нарастающей паникой и  тревогой.

Доктор Барроу встретил нас незамедлительно, выкрикивая распоряжения, чтобы нас с Эдвардом сразу же готовили к операции. Меня повезли в одном направлении, Эдварда – в другом.

Боль от схваток не шла ни в какое сравнение со страхом, в который я погружалась.

Все ли в порядке с Эдвардом? Все ли с ним будет в порядке?

Стряхнув беспокойство, я объехала место происшествия, и остаток пригородной зоны ехала, превышая скорость, чтобы наверстать потерянное время. Я взглянула на часы и поняла, что почти успеваю к тому времени, когда Эй Джей будет ложиться спать. Я спорила сама с собой: стоит позвонить ему и сказать, что буду дома раньше, но решила подождать, чтобы это стало сюрпризом.

Я свернула на свою подъездную дорожку и улыбнулась, когда увидела свет в спальне наверху. Я поставила свой чемодан в прихожей так тихо, как смогла и поднялась по лестнице.

- Давай, постреленок. Время спать, - Джейми похлопал по кровати и Эй Джей забрался сверху, располагаясь под покрывалом, которое Джейми держал над ним.

- Я не постреленок. Бабуля Эсме сказала, что я большой.

- Она сказала, что ты высокий, а не большой.

- Я все равно не постреленок, - Эй Джей сморщил лицо от возмущения.

Я прижала руку ко рту в попытке заглушить смех, не желая предупреждать их о моем присутствии. Я тихо стояла в коридоре, наблюдая, как Джейми укладывает спать моего почти пятилетнего сына.

Было трудно поверить, что это та же комната, которую Эдвард и Джейми превратили в детскую больше пяти лет назад в качестве подарка на мой день рождения. Стены были перекрашены. Детская кроватка исчезла. Бейсбольные и футбольные  мячи сменили плюшевых мишек, утят и деревянные кубики.

Эй Джей вытянулся и зевнул, а мне стало интересно, сколько времени потребуется его маленькому телу, чтобы перерасти его кровать. Эсме была права: Эй Джей был высоким. Это была первое, что она говорила каждый раз, когда смотрела на него.

Пять часов.

После того, как меня прокесарили, они вывезли меня из операционной. Но я все еще не подержала Эй Джея в своих руках. Я видела его недолго, прежде чем, его быстро унесли в отделение интенсивной терапии для новорожденных для кое-каких тестов. Было обвитие пуповины вокруг его шейки, но они уверили меня, что это часто случается, и не вызовет никаких проблем у Эй Джея и не повлияет на сбор пуповинной крови.

Его забрали в отделение интенсивной терапии для новорожденных для наблюдения: его оценка по шкале АПГАР была несколько снижена и они хотели быть настороже. Я считала минуты. Доктора и медсестры приходили и уходили. Мои родители навестили меня в палате, и я задремала. Они дали мне «Амбиен» (п.п. очевидно, успокоительное), чтобы помочь мне уснуть. Прошло пять часов с момента прибытия скорой и до того момента, когда я впервые взяла на руки своего ребенка. Я о том дне я могла вспомнить немного.

Я вспомнила пробуждение от вызванной лекарствами дремоты в больнице и нашла свою мать спящей на стуле в одном углу и Эсме, сидящую в качалке напротив нее.

Эсме держала моего новорожденного сына, бормоча нежности в его ушко, в то время как слезы струились по ее лицу.

- Ты выглядишь, как твой папочка. Как твой папочка. Так похож на него. Мы так счастливы, что ты у нас есть.

Сначала я подумала, что она плачет потому, что наконец-то стала бабушкой. Я не могла бы ошибиться еще больше.

На следующий день меня разбудили, чтобы я могла покормить Эй Джея грудью. Я с любовью смотрела на него, прижимая к своей груди и пропуская сквозь пальцы его мягкие, рыжеватые волосы, он определенно унаследовал их от своего отца. Было невероятно, как много любви я могла чувствовать к нему, этому маленькому человечку.

По моим подсчетам, я пробыла в больнице как минимум два дня, но все же  не видела Эдварда.

Всякий раз, когда я просыпалась, спрашивала про него, отведенные взгляды и сдержанные улыбки моей семьи заставляли мой желудок совершать кульбиты, а мысли кружиться в водовороте возможных причин.

Вскоре я узнала, что, судя по важнейшим параметрам, операция имела успех. Они оказались способны удалить большую часть опухоли и доктор Барроу смог ввести в опухолевый остаток стволовые клетки из пуповинной крови Эй Джея. Из-за опасного набухания головного мозга, Эдварда поместили в искусственно индуцированную кому. Доктор Барроу предполагал, что это только дней на десять, максимум на две недели, но я могла бы сказать по его скрытности, что он был также не уверен, как и мы все, задавая похожие вопросы. Когда он очнется? Очнется ли он?

И снова, все мы могли только ждать.

Голос моего сына, умоляющего Джейми почитать ему другую историю, вернул меня в настоящее.

Я не могла больше сопротивляться. Дверь скрипнула, когда я ее открывала.

- Мамочка!

Мои руки едва удержали его пятьдесят или около того фунтов, которые он бросил на меня.

- Мамочка, - снова завизжал он, его руки вцепились в мою шею. – Ты дома, ты дома!

- Я дома, детка.

Я оторвалась, чтобы как следует его разглядеть. Я не видела его пять дней.

- Тебе было хорошо с дядей Джейми?

- Да, - он кивнул. – Мне не понравилась его яичница.

Я бросила взгляд на Джейми, а он лишь пожал плечами.

- Определенно, я облажался в роли суррогатной матери.

- Что значит «суррогатной», мамочка?

Мой взгляд достаточно ясно сказал Джейми, что я думаю.

- Всего лишь дублер.

Я похлопала кровать, стараясь избежать ответа на вопрос как можно дольше.

- Иди, ложись. Я прочитаю еще одну историю, а потом погашу свет.

Я схватила книгу с полки и показала, чтобы Эй Джей ее одобрил.

- Нет, мамочка, - он потряс головой и  нахмурился, - тетя Элис и дядя Джаспер лучше изображают голоса.

- Какой привередливый, - пощекотала я его и выбрала другую книгу.

- Как насчет этой?

Мой следующий выбор был встречен с жаждущими глазами. Я села рядом с Эй Джеем, в то время как Джейми вышел из комнаты, прежде сжав мое плечо.

На половине истории мой сын успокоился и затих. С его губ слетало периодическое глубокое дыхание сна.

Я продолжила читать, это была привычка, сформировавшаяся, еще когда он был младенцем.

Пять дней.

Мне так сильно хотелось показать Эдварду его новорожденного ребенка, чтобы дать ему повод бороться и жить, но младенцам не позволялось посещать отделение интенсивной терапии (ОИТ). Мне пришлось ждать пять дней после собственной операции, прежде чем я смогла ясно увидеть его. Даже теперь я должна была одеть больничную сорочку и хирургическую маску.

Он выглядел не хуже, чем после подобной операции в Техасе, но мне по-прежнему разбивало сердце созерцание его, сломленного и беспомощного, со множеством прикрепленных проводов и трубок, поддерживающих его жизнь.

Я хотела упасть на колени, умоляя Бога или еще кого-нибудь, кто слышит, пощадить его, пощадить меня от агонии потери Эдварда – снова. Я бросалась в палату ОИТ и обратно, опираясь на руку отца, который терпеливо ждал меня. Нам были не нужны слова; он позволял мне плакать у него на руках, пока он выводил успокаивающие круги у меня на спине.

Остаток дня я провела, готовясь к выписке из больницы, но пока я не была полностью готова вернуться к своей жизни без Эдварда, но с новорожденным ребенком. Это было не так, как предполагалось. Эдвард должен был бы держать Эй Джея сразу после его рождения. Эдвард должен был  бы привезти меня домой прямо сейчас, неся детскую переноску, открывая входную дверь, меняя первый подгузник. Вместо этого, он боролся за свою жизнь в стерильной, холодной комнате.

Я не была одинока, но без Эдварда все ощущалось именно так.  

Я наслаждалась поддержкой всей семьи. Эсме и моя мама суетились надо мной и Эй Джеем, будучи уверенными, что он регулярно накормлен и переодет. Полагаю, то же самое можно сказать и обо мне. Я считала, что победой было бы, если я могла управлять самостоятельной чисткой собственных зубов.

Я онемела, на авторате делая то, что должна.

Я говорила себе очнуться, поискать лучшее в моей ситуации и быть матерью Эй Джею, но я не могла сделать этого – не без Эдварда.

Когда я позволяла этому взять верх, закрадывалась  горечь. Я чувствовала негодование  и злость. Я огрызалась на людей, которые просто пытались мне помочь, темные мысли заполняли мою голову. Мне хотелось обвинить кого-нибудь. Иногда это был Бог. Иногда – Эдвард. Иногда – доктора или стволовые клетки. Я ненавидела ложную надежду, которую чувствовала. Подчас, в мой самый темный момент, я даже хотела обвинить Эй Джея в том, что не улучшил состояние своего отца немедленно.

Я также чувствовала, что словно разорвана надвое. Когда я была в больнице, я чувствовала, что мне следует быть дома с Эй Джеем; когда же я была дома, мои мысли были с Эдвардом, и мой мозг представлял все виды возможных осложнений.

Логически я знала, что я должна быть дома, с сыном, находить радость в новообретенном материнстве, но вместо этого я чувствовала себя лишенной сил. Я сомневалась в моей способности позаботиться об этом маленьком человечке, когда я даже о себе не могла позаботиться. Я ретировалась, проводя больше времени в больнице, рядом с койкой Эдварда, чем дома. Я не хотела, чтобы моя грусть испортила моего прекрасного ребенка.

Когда бы я не была дома, Джаспер продолжал пытаться вызвать меня на разговор, используя свою степень психолога.

- Я принес тебе немного тостов.

Я взяла тарелку из его протянутой руки.

- Я все еще не хочу разговаривать.

- Элис предвидела, что ты это скажешь.

Я бросила на него взгляд, говоривший: «Отстань».

Он хихикнул и плюхнулся в кресло рядом с тем местом, где я сидела на своей кровати, упираясь затылков в изголовье.

- У меня все в порядке с молчанием. Вот почему мне нравится быть рядом с тобой – так спокойно.

- Ой, Джаспер, ой!

- Что? Что я сказал?

Он всплеснул руками и разместил их под подбородком. Он точно знал, что говорил или делал. Он подстрекал меня и это работало.

Я вздохнула и ответила.

- Говоря, что со мной тихо и спокойно, ты намекаешь, что это, потому что со мной рядом нет ребенка. Я позволяю моей матери и Эсме заботиться о нем: менять подгузники, купать, кормить. Я даже сцеживаю для него грудное молоко, - пробормотала я.

Он положил ноги на оттоманку, похлопывая по подлокотникам.

- Как думаешь, почему?

- Почему именно так? Почему я позволяю им заботиться о моем ребенке или почему мне тяжело находиться рядом с сыном?

- Да.

- Ты в этом не очень-то хорош, ты в курсе? – я взглянула на него.

Он улыбнулся и ждал, пока я отвечу.

Я закатила глаза и немного откусила от тоста. Он уже остыл, но на вкус был очень даже ничего.

- Спасибо, - я предложила, поднимая кусок хлеба.

Он коротко кивнул и продолжил отдыхать, сложив руки под подбородком.

- Я просто не могу. Не сейчас. Не без Эдварда.

- И ты веришь в это? Веришь, что одна проходишь через это?

- Разве не так? Ты видишь Эдварда здесь? – я взмахнула руками.

- Хм.

- Хм? Что означает «хм»?

- Здесь я с Элис, и также мои родители, и твои родители, и Джейми. Но ты все еще чувствуешь себя одиноко. Я думаю, мы делаем то, что любая семья делает, и мы все стараемся справиться с этим как можно лучше. Им тоже больно, а ты отталкиваешь их прочь.

- Не делай так, - я сглотнула комок в горле. - Не делай из меня плохого парня в этой истории.

- Никто не говорит о плохом и хорошем; просто так и есть. Мы все здесь для тебя. Я надеюсь, ты знаешь это.

Он встал и повернулся к двери, положив руку на рукоятку, повернулся и слабо мне улыбнулся.

- Я надеюсь, этого достаточно, - пробормотала я. – Должно быть.

- Сегодня двенадцатый день. Я надеюсь, ты планируешь скоро проснуться. Мне нужна некоторая помощь дома, ну ты знаешь, с новорожденным ребенком и остальным.

Мои бессвязные рассуждения были встречены тишиной. Ну, настолько близко к тишине, насколько возможно при наличии статического шума от аппаратуры, контролирующей жизненные показатели Эдварда. Технически, он больше не находился в медицинско-индуцированной коме (и не был в ней последние два дня), но до сих пор все еще не очнулся.

Доктор Барроу пытался уверить нас, что ситуация была относительно нормальной, но в действительности не было ничего нормального в мозговых опухолях и комах. Я думала, что лучше всего сохранять привычный уклад, поэтому каждый день навещала Эдварда. Я разговаривала с ним, как если бы он бодрствовал: читала последние новости или рассказывала ему о моих днях с Эй Джеем.

С момента не очень тонкого вмешательства Джаспера, я сняла   обязанности по уходу за ребенком с Эсме и моей матери. Мы составили расписание, так что Эдвард редко бывал один в течение дня, и я чувствовала себя лучше, оставляя его, чтобы побыть с Эй Джеем, который больше нуждался во мне.

Это было время, когда я начала исполнять роль заботливой матери вместо горюющей вдовы, тем более, что Эдвард находился в коме, а не умер, по крайней мере, пока. И мне следовало поблагодарить Роуз за вдалбливание этого в мою голову.

Ну, вот такое вот воспоминательно-рассуждательная глава, непростая, но с определенной долей оптимизма)