Глава 17. Зеленоглазый монстр.

Майкл устал. Он очень, очень устал и начал уже выходить из себя. Более часа он кружил по идентичным дорогам. Между бровями его залегла складка, и он схватился за руль с такой силой, что тот заскрипел.

Это проклятое богом место никак не хотело показываться ему на глаза.

Он кружил вдоль живой изгороди из самой влажной и самой темной зелени, которую он когда-либо видел, и, хотя сам не осознавал этого, цвет которой всегда ненавидел. Будучи ребенком, он никогда не закрашивал рисунок темно-зеленым мелком, он оставался нетронутым, с резкими границами. Деревья его были стилизованными и серебристыми. А теперь он находится посреди густых лесных штрихов из воска, пространство между которыми было неопрятно заполнено черной краской.

Каждый извилистый поворот дороги приближал Майкла к тому месту, куда он на самом деле не хотел направляться, к тому месту, которое, вполне очевидно, не жаждало принимать его у себя.

Он обманул смерть по меньшей мере раз шесть, двигаясь по этим скользким спиралевидным дорогам, которые, казалось, пытались катапультировать его к деревьям. Он выдохся от постоянного сосредоточения внимания, а предплечья его болели от долгого вождения. Каждый перекресток наводил на него ощущение дежавю, и от этого Майкл все сильнее терял ориентацию в пространстве. Он старался запомнить необычные стволы деревьев или какой-нибудь ориентир, дабы определить местоположение.

Он обратился к навигатору, но и тот не вселил в него уверенность.

Он повторно проверил маршрут, выгадывая Майклу немного времени. Навигатор, скорее^ нерешительно, нежели наоборот, предложил ему путь, что почти походило на догадку. Майкл неохотно повиновался, испытывая сомнения. Указанная ему дорога казалась неверной. Даже время на приборной панели и то казалось неверным. Он решил перепроверить свой Blackberry – возможно, он ввел неправильный адрес.

Майкл припарковался на обочине. Машина, что он взял на прокат, была немного поцарапана и пропахла средством для чистки ковров и больными детьми прошлых автомобилистов. Металлический голос с британским акцентом уверенным тоном объявил, что Майкл достиг пункта назначения.

Испытывая отвращение, он выключил его.

И повернулся, смотря в окно.

Вдруг из ниоткуда материализовался грузовик со срубленными деревьями и мелькнул настолько близко, что Майкл почувствовал запах древесины и шин. Машина исчезла на удивление бесшумно, оставляя за собой крученые полосы коры. Майкл принял решение никогда не покупать мебель, сделанную из покореженных диких деревьев вроде этих. Ему куда более по душе прирученная мебель из светлого скандинавского дерева.

Он сощурился, глядя поверх очков без оправы: все, что он видел, это лишь папоротник и деревья, кажущиеся ему еще более зловещими. Этот лес просто кричал о сходстве с неглубоким могильником.

Майкл фыркнул. Вполне очевидно, он просто слишком устал и напряжен, раз предполагал, что этот лес может нести в себе смерть, и одновременно с этим обдумывал товары для дома. Смирившись с тем, что заблудился окончательно, он выключил двигатель и стал потягивать чуть теплый кофе, который купил в аэропорту вечность назад.

Он открыл окно полностью, вдыхая влажный воздух, пахнущий гниющей травой. Он слышал возню насекомых и рычащий в отдалении гром. Майкл вспомнил, как однажды Белла упомянула, что здесь постоянно идут дожди. «Этому лесу самое место на морском дне», - подумал Майкл, с отвращением рассматривая почерневшие, наклонившиеся стволы.

«Кто бы мог подумать, что ад окажется настолько зеленым», - угрюмо подумал он.

И сейчас, сидя здесь, ему казалось, что за ним следят.

Нервничая, он сидел как на иголках и на секунду задался вопросом, откуда возникло это предчувствие. Что-то было не так. Он считал себя человеком, принимающим решения на основе фактов, но, оказывается, положился на инстинкт самосохранения больше, чем ожидал. Он снова позвонил Белле, но ее телефон оказался выключенным.

«Вот это шок», - подумал он, раздраженно вздохнув и выплеснув за окно кофе. Теперь он даже не потрудился оставить ей сообщение.

Майкл был уж на грани, почти сердился на нее, хотя умом понимал, что переживаний ей и так достаточно. На эмоциональном же уровне он хотел приложить ее полностью заряженный мобильный телефон к ее запястью и примотать скотчем. За последние несколько дней он ни раз пытался связаться с ней, и с каждым не отвеченным звонком его беспокойство росло.

Как будто она опустилась в самые недра Земли. Он уставился на Blackberry, как будто ожидая знака, и попытался проигнорировать одиннадцать электронных писем, которые получил с тех пор, как в последний раз проверял свою почту, арендуя машину.

Как по сигналу, исчез последний индикатор о зарядке, и Майкл, устало вздохнув, положил телефон. Краем глаза заметив движение, он подскочил, но это оказалась просто ветка.

Он понимал, что во время последней встречи с Беллой, когда она пришла к нему в офис попрощаться, он вел себя как полный придурок. Он видел ее лицо, нахмуренный лобик и глаза, наполненные слезами, и понял, какую сильную боль причинил ей.

И теперь вынужден мириться с этим.

Но тогда, когда она впорхнула в его кабинет, он запаниковал, увидев позади нее своего коллегу, что ни раз подшучивал над ним из-за того, что Майкл спит с репортером. Именно этот парень состязался с ним за предстоящее повышение по работе, без сомнений, готовый на все, чтобы получить преимущество.

«Ничто не могло стать оправданием тому, как я заставил ее уйти», - подумал Майкл, потирая квадратный подбородок, и вздрогнул, ощутив жесткую как наждачная бумага щетину. Исходя из этого, из него выйдет ужасный муж. Раздумывая над этим, он осознал: а какой он вообще человек? Он решил вести себя вежливо по отношению к коллеге, но жестоко и бесчувственно по отношению к невесте? У Майкла забурлило в животе, но виноват в этом был не кофе.

В тот момент, когда она показалась в дверях его кабинета, он хотел попросить ее не уезжать, хотя понимал, что не имеет на то никакого права. И, наблюдая за тем, как выезжает Белла со стоянки под его окном, он задался вопросом, а вернется ли она.

Он не понимал, как выразить столь абсурдные чувства. На инстинктивном уровне он знал, что с Беллой что-то стряслось, и по этой причине испытывал негодование и с подозрением относился к этому городу.

Переживание – единственный способ объяснить поведение Беллы. Она не желала принимать обычную привязанность. Частенько она была навязчивой, но иногда впадала в ледяную отчужденность. К ее необходимости в личном пространстве Майкл быстро приспособился и никогда не заходил к ней в кабинет, даже чтобы пропылесосить.

Он всегда признавал, что в ней есть что-то такое, к чему ему никогда не получить доступ. Первое его впечатление о ней оказалось разобщенным, и это его заинтриговало. Она  сидела в зале суда, окруженная людьми, и все же оставалась заметно неприкосновенной и отчужденной, как будто находилась за витриной.

Он умышленно встретился с ней взглядом, и, вместо того, чтобы улыбнуться – как сделала бы любая другая женщина на ее месте, она посмотрела на него невидящим взглядом, а затем отвернулась. Кровь закипела в его жилах, и внезапно все идентичные светские красавицы и скользкие безупречные адвокатишки, с которыми ему приходилось иметь дело, показались ему монетами, брошенными в фонтан. Теперь, когда Майкл увидел отблеск какой-то редкости в воде, он не был согласен на меньшее. Белла посмотрела на него, как будто ей было начхать на его репутацию, машину или повышение, на которое он рассчитывал.

В дни, проведенные в суде, он дрожал от нетерпения. Каждый раз, когда она отводила взгляд, он еще сильнее желал ее. Представляя, как она делает пометки в своем блокноте во время заседаний, он просыпался в поту. Он стал все чаще выигрывать дела. Продвигался по карьерной лестнице. Покупал более дорогие костюмы.

«Она походила на его юридическую музу», - с сарказмом подумал он.

В течение нескольких месяцев он терпеливо преследовал ее, надеясь разгадать ее тайну. Он любил головоломки. И каждый раз, когда она отклоняла его приглашения или избегала беседы, стремление завоевать ее лишь увеличивалось. Он был настойчив, и, когда в конце концов она согласилась поужинать с ним, от осознания победы у него закружилась голова.

Она так и не узнала, что он влюбился в нее с первого ее отведенного взгляда. Если бы Майкл иногда бывал на кушетке психотерапевта, то что-то, возможно, из всего этого бы и вышло.

Когда спустя год отношений он впервые коснулся ее, она не находила себе места, и иногда такое повторялось и по сей день. Все указывало на то, что она терпела страдания, на то, что кто-то (или что-то) из ее прошлого сосуществовал с ним, словно призрак. Внезапно ее сдержанная неприветливость обрела смысл, и он стал проводить больше времени над попыткой разгадать ее – чего не делал даже во время работы.

Иногда она замертво замирала на полпути, а затем издавала дрожащий вздох. Майкл всегда запоминал проходящих в тот момент мужчин, пытаясь найти общее сходство, но безуспешно.

О ком бы она ни думала, это, должно быть, тот же самый невидимый мужчина, который жил с ними, спал с ней, навевал эти сны.

Но она с такой нежностью рассказывала о своих приемных родителях и казалась такой оживленной и естественной рядом с Эмметом и Роуз. Однажды Майкл прямо спросил у нее, не делал ли отец с ней что-нибудь, но Белла лишь покачала головой и категорично сказала, что в детстве виделась с отцом столь редко, что вряд ли могло что-нибудь произойти.

Она никогда не произносила вслух имени Эдварда. Майкл был не дурак. Ее воспитывали вместе с Эдвардом, она была по существу ему как сестра, и все же Белла никогда не упоминала его имени.

В тех оловянных рамках с фотографиями, который она так аккуратно выстроила в ряд, не было его фотографий. Его имя не было отмечено в ее календаре с днями рождения, и она не писала ему своим прекрасным почерком рождественских открыток. Его отсутствие было слишком явным, и по прошествии времени Майклу стало казаться, что имя Эдварда тихим криком отзывалось от стен.

Когда в прошлом году у них гостили Эммет и Роуз, первый упомянул о путешествии Эдварда на Ближний Восток, о том, как близок он к опасности и как они волнуются за него.

Майкл заметил, насколько она побледнела. Не просто побледнела, а стала белой как труп. Даже зажженные белые свечи, стоявшие на столе, не отражались в ее потускневших непрозрачных глазах. В ту секунду казалось, что она умерла.

И хотя она быстро пришла в себя и незаметно перевела тему в другое русло,  и ее медленно краснеющие щеки стали доказательством продолжающегося сердцебиения, проницательные васильковые глаза Майкла ничего не упустили.

Он увидел, как она наклонилась вперед, как затрепетали ее пальцы, лежавшие на бокале, как потемнели зрачки, задрожали губы. Ее тело пыталось вернуться к беседе так же быстро, как сознание – защитить себя.

Майклу увиденное не понравилось. Теперь он, тем более, должен был разгадать эту тайну. Несколько дней спустя он упомянул в беседе с ней о выставке Эдварда, чтобы протестировать ее ответ, но на ее лице не отразилось никаких эмоций. Он лучше остальных знал, что она носит маску, редко снимая ее.

Он надеялся, что она не уйдет в себя, хотя почувствовал, что она давно уже мыслями не с ним.

За последние несколько месяцев состояние Эсми ухудшилось, и состояние Беллы тоже. Возможно, потому что она понимала, что скоро ей предстоит вернуться в родные пенаты. Все началось с ее снов. Ночами она беспокойно крутилась, бормоча бессмыслицу, иногда падала. Спала с открытыми глазами. Руки ее цеплялись за одеяла, натягивая на себя, отпихивая в стороны. Подушка была влажной от ее слез.

Майкл резко посыпался из бесконечной петли сна, пока не стал разваливаться во время особо сложного дела о мошенничестве, ради которого ему необходимо было быть особенно прозорливым. Но его сознание, отравленное усталостью, отказывалось сосредотачиваться на деталях. Он приходил на работу все раньше и раньше. Сексуальной жизни как не бывало.

В одну особую ночь Майкл пробудился будто под действием электрического тока и машинально протянул руку за револьвером, хранившимся в ящике комода. Белла сидела с выпрямленной спиной, задыхаясь, будто от боли. Он  уложил ее одеревеневшее мокрое тело и в отчаянии ушел в гостевую комнату, где плашмя упал на тонкий матрац.

И радостно заснул, словно херувим на облачке.

Все это было временным обстоятельством, о котором они с Беллой не разговаривали, и Майкл продолжал каждую ночь спать в той комнате. Он не гордился собой, понимая, что предпочел легкий вариант, когда должен быть рядом с ней. Впервые за долгое время, - злобно сказал он себе. Все будет так, пока этот период не закончится.

Он снова пытался вернуть ее к прежней теме, но она бежала от разговоров о Форксе как от чумы, и Майкл понял, что именно это ее волнует. Он уговаривал ее поговорить о своих кошмарах с Анжелой, но она казалась по-настоящему озадаченной. Она никогда не вспоминала о них к утру. Ее подсознание, заставлявшее ее молчать в течение дня, ночью затевало какой-то языческий ритуал.

Майкл с ненавистью замечал, как она отстраняется. Бриллиантовое кольцо, что он в течение долгих месяцев прятал за словарем с юридическими терминами, стало символом его надежды, единственной материальной вещью, которой он мог привязать ее к себе, предотвратить ее побег. Он хотел надеть его ей на палец до того, как она уедет домой, несмотря на то, что этот поступок был бы ужасно собственническим. Ее согласие на его предложение было само по себе чудом, и Белла казалась… спокойной.

Голос в голове Майкла жестоко шептал: смирившейся.

Он увидел припаркованную невдалеке машину. Она показалась и замедлилась всего в нескольких ярдах от дороги. Разворачивается? Нет, кажется, направляется в лес. В смятении чувств Майкл выпрямился, но автомобиль скользнул в папоротник, и Майкл мысленно дал себе затрещину по двум причинам.

Припарковался он почти на Каллен-драйв.

А увиденный им автомобиль был из похоронного бюро. Эсми умерла, а он выбрал наихудшее для визита время.

Он взглянул в зеркала и несколько минут размышлял над предоставленными ему возможностями.

Вернуться в отель, дожидаясь, пытаясь вновь и вновь дозвониться до Беллы, поискать в телефонном справочнике домашний телефон Калленов. Затем попросить к телефону Беллу и уговорить ее на встречу в городе.

Или он мог поехать навстречу неоднозначному приему. Он забарабанил пальцами по рулю, несколько раз взглянув на часы, оглянулся и взял в руку ключи. Раздраженно простонал – предоставленная дилемма была худшей из возможных.

И наконец, решился. Майкл больше не станет идти по легкому пути. Сейчас Белла нуждалась в его поддержке. Иллюзии, что его визиту будут рады, его не тревожили, но Майкл обязан был встретиться с ней, показать, что он готов оказать ей поддержку, хотя и небольшую и слишком припозднившуюся.

Еще ему предстояло сказать ей что-нибудь. Майклу нужно было выиграть время: последнее, что ей нужно, так это лишние расстройства по его вине. Но сдерживаться более он не смел. Как только она вернется домой, он все ей объяснит. Внезапно на него хлынула паника. Что, если она избегала его звонков, уже услышав об этом от кого-то еще? Он должен был объяснить ей все лично. Если бы она выслушала его, то у него осталась бы маломальская надежда на то, что у него остался шанс объясниться. Он был ужасным мужем. Майкл повернул ключ и повел машину по раскачивающемуся папоротнику, вздрогнув, когда услышал, как царапают и цепляются за бампер травинки.

Он поехал по длинной дороге к крошечному серому квадрату, постепенно превращающемуся в… особняк? Поместье? Больше похоже на замок. Дом казался настолько защищенным, что мог бы противостоять внезапному вторжению. Подъезжая к нему, Майкл оценивающе осмотрел владения. Все казалось в хорошем состоянии, что и понятно – деньги в этой семье водились.

Майкл аккуратно припарковался и, нервно протирая очки краем рубашки-поло, решил, что воспользуется предоставленной ему возможностью, приложит все усилия.

Проанализировать улики. Выяснить, кто совершил преступление против Беллы, хотя мыслишки по этому поводу у него уже водились.

А после, возможно, он перестанет расплачиваться за грехи другого человека.

* o*o*o*o*o*o

Белла открыла глаза и незамедлительно поняла, что Эдвард  ушел – до того, как ее взгляд сфокусировался, до того, как она повернулась в его сторону. Если бы он лежал рядом, она бы чувствовала его вес на себе. Всю ночь он обвивался вокруг нее, будто бы защищая от суровой погоды, хотя на самом деле этой ночью именно она стала его тихой гаванью.

Она была не в силах отрицать, что снился ей самый божественный сон, в котором она видела сады и небо. Мышц его пресса и дыхания, которым он окутывал ее волосы, хватило, чтобы мысли ее перестали извечно метаться, и на несколько коротких мгновений у нее получилось отдохнуть, оправиться.

Футболка, которую он надел на нее, неудобно скрутилась вокруг ее тела, и она одернула ее вниз до коротких черных шортиков, доходивших до середины бедра. Она потерла ладонями глаза и зевнула, почувствовав первый звоночек волнения, окликнувший ее громко и остро.

Сегодняшний день предназначен на то, чтобы собрать себя по кусочкам.

Прежде чем уйти, Эдвард распахнул окно в комнате, и отдаленный гром, доносившийся до нее, наполнил ароматами воздух. Она, спотыкаясь в ворохе спутанных одеял, подошла к окну, высунувшись наружу и облокотившись о подоконник, и глубоко задышала. Воздух немного привел ее в чувство, и острая пугливая боль чуть утихла.

Взгляд ее привык к свету, и, смотря сквозь спутанные волосы, она заметила, каким все стало. Ни дуновения ветра. Дерево, обычно мерцавшее оливой и платиной и словно шелестевшее  страницами пергамента, теперь стояло, будто мертвое.

Каждый цветок Карлайла застыл, словно матовые стеклянные пуговицы, разложенные по саду. Деревья, ранее бывшие знакомыми утешительными каракулями, казалось, держали мир в страхе, и ее взгляд привлекла черта, где влажные черные стволы деревьев  обрушивались на пышную траву.

Каждая травинка застыла, как толпа. На что они смотрели, она не могла сказать.

Небо стало мышьяком.

«Здесь сходятся миры», - отвлеченно подумала Белла. Сколько зелени, столько же и серости. Ирландия объединилась с Трансильванией.

Она наклонила голову. Мертвенно-бледная полоса, дорога, ведущая из этого места, изгибалась, как вопросительный знак.

Белла резко отвернулась, не желая, чтобы ее мысли последовали далее.

Дверь в спальню с силой распахнулась, и вошел Эдвард, полотенцем накрыв голову. Тело его было обнаженным и влажным, второе белое полотенце непреклонно зацепилось за его острые тазовые кости. Он сушил волосы и что-то бормотал под нос.

Когда наконец он поднял голову и увидел стоявшую возле окна Беллу, то улыбнулся, и редкие морщинки показались вокруг его глаз – линии, появлявшиеся примерно черед каждый двадцать его угрюмых взглядов. Эти очертания улыбки заставляли ее думать, будто она выиграла приз или шагнула с выступа, и Белла вновь задалась вопросом, как она могла быть связанной с кем-то настолько таинственным, когда сама была слишком обыкновенной.

- Доброе утро, красавица, - сказал он, пощекотав ее подбородок, и сел за стол. Плечи его были покрыты капельками воды, и во рту у нее внезапно пересохло. Он, медленно и со стоном потягиваясь, наклонился назад, и Белла услышала хруст косточек. Мышцы на его груди и животе повышали уровень ее гормонов.

Она села на край кровати, нуждаясь в небольшой дистанции, и он инстинктивно повернулся вслед ее движению.

Несколько минут они сидели, разглядывая друг друга. Слишком поздно она поняла, что на ней нет брюк, и почувствовала неловкость, прижав колени друг к другу.

Покалывающее ощущение собственной осведомленности исчезло, когда она отвлеклась его совершенным телосложением. Взгляд ее заскользил по воображаемой линии, бегущей вдоль изгиба его подбородка. Скользнув ниже, на шею, Белла вспомнила, каково было прижиматься лицом к нему. Линия, скорее даже провод, обернулся вокруг ключицы, за который так идеально цеплялись мышцы. 

Его плечо было округлой мышцой, в которую так и хотелось впиться зубами. Белла провела взглядом вдоль синей вены на внутренней поверхности его руки и на мгновение отвлеклась на светлые волосы на его животе, дорожкой спускающиеся вниз. Она поспешно отвела глаза на более безопасную территорию – запястье, наблюдая за интересным строением костей и сухожилий.

Слишком много оголенной кожи. Повсюду. Влажной. Длинные-длинные ноги с такими великолепными извилистыми углами. Кончики ее пальцев заныли. Возможно, она просто хотела попробовать снова, позволить себе еще один проблеск. Это станет ее последней попыткой, которая поможет ей вытерпеть все.

Потребность понять его, запутаться в его сознании, подавляла ее. Если бы она могла просто спросить его о чувствах к ней, узнать правду без его загадочной игры слов, она была бы удовлетворена. Она смогла бы справиться со всем, когда в итоге  все кончится. Белла не хотела вечность сожалеть о том, что не прикладывала больших усилий.

Внезапно она поняла, что вцепилась пальцами обеих рук в стеганое одеяло. На секунду она задержалась взглядом на крепком узле полотенца, висевшего у него на бедрах. Не в силах справиться, она пробежалась глазами по лестнице стежков, по-видимому, намеревающихся разбить лагерь на его седьмом бедре.

Она мысленно ударила себя и посмотрела на его лицо. Увидела его взгляд.

Белла почувствовала тягу к этому напряженному, хмурому выражению, с которым Эдвард изучал белую плоть ее бедра. С внушающей ужас притягательностью она поняла, что узнает тот особый вид отчаяния, что пылал в его взгляде, порыв, который заставлял закусывать нижнюю губу, сжимать мышцы пальцев, в то время как сам он столь равнодушно развалился на стуле.

Она знала, что смотрит на него с тем же самым выражением. Как и всегда, Эдвард – это зеркало, в котором раньше она видела себя.

Это было сильнее страсти. Сложнее зависимости.

Это вечная жажда вернуться.

Увидев, как в его калейдоскопных глазах жажда сменяется одержимостью, ее кожа опалилась жаром. Его взгляд прожигал ее. Взгляд викинга, наблюдающего за горящими склонами Нормандии. Взять, владеть, завоевывать. Этот взгляд был полным контрастом с тем человеком, чьи слезы падали на ее щеки, пока сам он кружился над ней, дрожа от жара своей страсти; с тем человеком, который с невыразимой нежностью касался щек своей умирающей матери.

Столь хорошо его зная и понимая врожденную двойственность его характера, она не удивилась, увидев животный голод в его взгляде, коим он прошелся по ее ногам, отчего пальцы на них сжались.

- Ты в порядке? – наконец спросила она, пытаясь вернуть прежнее состояние, хотя из-за охрипшего горла голос ее казался скрипучим. Белла боялась того, что могла бы сделать, если бы не нарушила сейчас молчание. Она почти ощущала прикосновения его губ.

Эдвард скривил рот, неохотно, с видимыми усилиями отводя от нее взгляд. Он моргнул, и цвет его глаз сменился с черной опаловой страсти до привычного изумрудного. Он выглянул из окна, челюсть его была покрыта щетиной. Впервые она действительно сочувствовала ему, сдерживающего себя на короткой цепи. Украдкой Белла вновь глянула на его шею, кожа который была испещрена бусинками воды.

Он кивнул, резко выдохнув, и посмотрел на нее, медленно забираясь на стул, отчего полотенце еще сильнее натянулось вокруг его тела.

- Спасибо за прошлую ночь, - сказал он. – Это было бы невесело. – Он искренне, абсолютно беззастенчиво взглянул на Беллу, и она представила, как он держался за нее, как ее тело поглощало его дрожь, как капали его слезы на ее шею.

- Я рада оказаться рядом, - заметила она, просовывая кончики пальцев под свои обнаженные бедра. – Чем сейчас я могу помочь? Могу спуститься и постирать. – «Я могла бы провести там весь день», - подумала она, осознавая свою трусость. Так бы она выиграла немного времени на раздумья. Она могла бы снять и разобрать одежду, а заодно и разобраться со своими чувствами.

- Твоего присутствия вполне достаточно, - зевнув, ответил он и стал лениво потирать одной рукой шрам, а другой потягивать себя за волосы. – Ты не уборщица.

- Мне нравится быть полезной, - начала она, но он нетерпеливо заставил ее замолчать.

- Всякий раз ты пытаешься доказать свое право находиться в этом доме, - резко сказал он. – С самого детства. Ты была похожа на шестилетнего дворецкого. Просто… Хватит. Ты не обязана. Этот дом такой же твой, как и мой. Не начищай его, Золушка. Живи в нем.  

Она поняла, сколь прозорливым оказалось его замечание, и неловко поморщилась.

- Мне просто необходимо ощущать себя полезной, - сказала она. – Я хочу обо всех вас позаботиться.

- Ты и позаботишься. Обо мне, помнишь? – повторил он ее обещание Эсми, и она натянуто улыбнулась.

- Ты займешь все мое свободное время, - сказала она – почти для себя.

- Ты нанята,  - невозмутимо парировал он. – Ты очень квалифицирована.  – И был вознагражден улыбкой, которую она попыталась скрыть, наклонив голову. Его сердце, преисполненное горя, затрепетало, когда она откинула волосы назад и явственно и открыто посмотрела на него,  а щеки ее порозовели от смущения.

«Ладно, все хорошо, - подумал он, позволяя себе немного расслабиться. – Она здесь, она не отдаляется. Вчера вечером мне просто показалось». Ему нравилось, как она качает своими худенькими ногами у матраца, и Эдвард хлопнул себя по колену.

- Тогда я сразу и нагружу тебя работой. Первым пунктом по программе… станет утренний поцелуй. – Эдвард хищнически улыбнулся и наклонил голову.

- Как непрофессионально, - отругала его Белла. – Если я буду твоей нянькой, то ничего подобного ты не получишь.

- Не смешная ты. – Он вздохнул и снова посмотрел в окно. На сей раз он ощущал давление времени на краях своего сознания.

- Хм… Человек… занимающийся похоронами скоро придет. Организации нам немного предстоит. Ма оставила довольно подробные планы. Ты ее знаешь. Она не могла не составить план своей последней вечеринки. – При этих словах его глаза засияли, и он снова улыбнулся. Вокруг его глаз снова показались  морщинки, от которых Белла затрепетала, а новая боль при мысли о мире без Эсми прошла сквозь ее тело.

- Вчера вечером Роуз сделала несколько звонков, провернув большую часть работы. Я только что проверил папу, он в порядке. Он сейчас внизу с Эмметом и Роуз. Господи, как же он устал.

«Эдвард устал», - подумала Белла.

- Я сказал ему, что мы останемся с ним на некоторое время. – Увидев ее отчаянный взгляд, он спешно добавил: - Ты ведь останешься, правда? – Он наклонился вперед, поставив локти на колени.

- Эдвард, нам надо поговорить. – Белла сделала паузу, ожидая вспышки раздражения, и удивилась, когда она не наступила.

- Ну, вот он я, - расслабившись, сказал он и махнул рукой, повелевая ей продолжать. – Я весь твой. Говори.

Она наморщила лоб, пытаясь придумать, как выразиться получше. Посмотрела в потолок.

- Скажи, - настаивал он, наверное, даже немного резко.

- Я не могу просто… выбросить свою жизнь. – Ее взгляд умолял его, а плечи пораженно опустились. – Ты слишком многого не учел.

Эдвард завертелся на стуле, вырабатывая в уме стратегию.

- Уверен: несколько недель твое отсутствие потерпят. Возьми отпуск без оплаты. Моих денег хватит для нас обоих. – Он замолчал. – Я так думаю. Я не слежу за счетами.

Увидев ее сомнение, он рассмеялся и закрыл глаза.

- Знаю, я безнадежен. Время от времени мне звонит бухгалтер, сообщая или очень хорошие вести или слишком дурные. – Он встал, пожал плечом. – А мне все равно. Это все сглаживает.

- Эдвард, - нежно сказала Белла и соскользнула с кровати, чтобы встать между его лодыжками. Она не могла справиться с ним, сердитым, и знала, что запасов его энергии слишком мало. Время для беседы выдалось ужасным, но с каждой проходящей секундой становилось еще хуже. Она заранее принялась его успокаивать.

Продолжение на Форуме.