Город... После...

Я прощаюсь с домом, который больше не будет нашим. Мы вроде как вместе с ним прощаемся.

На стенах остаются мои извинения, свисают клочьями обои, словно сам дом вспорот этими словами.

- Большинство людей снесло бы этот дом. – Белла дразнит меня, когда я наношу последний слой краски на плинтусы в столовой.

- Думаю, я - не большинство.

Она разочарованно вздыхает, больше над собой, чем надо мной.

- Я не это имела в виду.

- Я знаю, - заверяю я её.

За последнее время мы оба наговорили много не тех слов. Или, может, просто сказали всё, что до этого держали в себе.

Я смотрю, как она собирает волосы в хвост, и не могу понять, почему это настолько сексуально.

Она берёт вторую кисть, и я пытаюсь не морщиться при мысли, что она мне помогает. Я видел, как она красит. Я не смогу на это смотреть.

- Извини, у нас нет никакой музыки. – Я не знаю, зачем я извиняюсь.

- Я люблю тишину. – Это делает меня счастливым. Я ловлю себя на том, что пытаюсь не улыбаться, но нет причин отказывать себе в чём-то столь простом. Даже если она видит.

Мы красим в тишине. Краем глаза я наблюдаю, как она хмурится, глядя на плинтусы.

- Почему я вижу так много полос краски?

Потому что красишь неправильно.

- Ты должна проводить длинные, неотрывные полосы.

- Я так и делаю.

Поверь мне: не делаешь.

Когда я подхожу к ней, всё, что я вижу – мать моего ребёнка. Сидящую на полу с кистью. В нашем доме. Кажется, будто всего остального не существует.

- Вот так, - говорю я ей, кладя руку поверх её руки. Мы оба делаем вид, будто это пустяк. Но я слышу её дыхание. Я чувствую её дыхание.

Положив подбородок ей на плечо, я показываю ей. Это самый эротичный момент, что был у меня за долгие годы.

Как бы мне хотелось поцеловать её. Я хочу бросить кисти на пол и целовать до тех пор, пока у неё не кончится воздух. Запутав руки в её волосах, я хочу прижимать её к полу всем весом своего тела.

Мы ничего этого не делаем. Мы сидим на полу и смеёмся над всякой фигнёй почти час. Может, мы оба просто надышались краски.

Забыв о том, что там некуда сесть, мы переходим в гостиную. То, что оставалось из мебели, всё вынесли. Кроме матраса на полу в спальне. Сегодня я ночую здесь в последний раз. А потом буду ночевать у Джаспера на диване.

- Хочешь увидеть второй этаж? – Звучит как предложение. Но я не это имею в виду. Думаю, не это.

Она не отвечает и идёт к лестнице. Остановившись на полпути, она поворачивается ко мне:

- Они не скрипят.

Я позабыл, как это – видеть, как она вот так улыбается.

Я стою внизу и тоже улыбаюсь, в ожидании этого. Я смотрю на её ноги. И когда она слышит противный скрип последней ступеньки, останавливается. Она не сразу оборачивается, но когда оборачивается, её лицо стоит того.

Она не говорит ни слова. Никто из нас не говорит. Но, похоже, часть нас осталась позади. У старых домов есть истории, говорила Белла. Сегодня, впервые за долгое время, а, может, и вообще впервые я чувствую, что мы равны.

- Ты идёшь? – спрашивает она, её голос едва слышен. Если бы я не знал наверняка, я бы сказал, что последних нескольких лет вообще не было.

Моё сердце колотится в ушах, когда она стоит у вершины лестницы. Я оставил ту дверь закрытой, не зная, захочет ли она увидеть. Я не останавливаю её, когда она сворачивает направо, и её рука ложится на закрытую дверь.

Я смотрю, как она исчезает в комнате, в которой ничего нет, кроме пустоты. За исключением нычки таблеток, что была под половицей.

Я даю ей минутку, а затем забираюсь по лестнице, на секунду задерживаясь на скрипучей ступеньке.

Стоя позади неё, я вижу, что её настроение изменилось, даже не видя её лица. Стоя рядом, я заставляю себя посмотреть на неё. Её глаза неотрывно смотрят в угол комнаты, туда, где стены встречаются с потолком. Она делает так, когда пытается не заплакать.

Продавщица в лакокрасочном магазине помогла мне выбрать цвет. И когда она спросила, сколько лет моей девочке, я сказал, что два с половиной. Словно это пустяк. Словно я вижу её каждый день. Словно по вечерам я подтыкаю ей одеяло. Она назвала этот цвет сиреневым. Это такой цветок. Кажется.

Белла проводит пальцами по щеке, качая головой. Мне хочется что-нибудь сказать, но всё кажется недостаточным.

Может, было жестоко – красить эту комнату. Я стою здесь с Беллой, и мне кажется, что я пытался что-то доказать. Наверное, так и было. Но это был не пустой жест.

Мы стоим в тишине до тех пор, когда я больше не могу этого выносить.

- Как она?

Она выглядит удивленной этим вопросом. Это больно, но я понимаю. Она не знает, как много я думаю о ней. Откуда ей знать?

- Она хорошо. – Теперь она улыбается. У неё красные щеки, такие, какими они становились после её слёз. Но, может, ей не грустно.

- Она говорит? – Она спрашивает обо мне?

Она не смотрит на меня, когда говорит:

- Целыми предложениями. Хотя её любимое слово по-прежнему «нет».

Я не могу прекратить смотреть ей в лицо. Она выглядит по-другому, когда говорит о ней. О нашей дочери.

Она садится на пол и я, не думая, сажусь следом за ней. Она рассказывает мне даже о том, о чём я бы даже не додумался спросить. Мне хочется, чтобы я уже знал всё то, что она говорит. И она смеётся, когда рассказывает мне, как наша дочь любит спагетти. Потому что это моё любимое блюдо. И, возможно, она и моя дочь тоже.

Она много смеётся, и всё это написано у неё на лице. Как сильно она её любит, обожает, и что она сделает всё ради неё.

Я наблюдаю, как во время разговора она водит руками по половицам, словно пытается их запомнить.

- Иногда, когда я смотрю на неё, я не нахожу ни единого сходства с собой. Я вижу только тебя.

Я не знаю, что чувствовать, поэтому чувствую всё и ничего.

Сейчас она серьёзна, и мне хочется вернуться к прежнему разговору.

- Всё то время, что я пыталась забеременеть… я думала, что со мной что-то не так. Я чувствовала себя какой-то оболочкой женщины.

- Белла…

- Ты должен это услышать, Эдвард. Ты должен понять, что это сделало со мной.

Я киваю. Потому что она права. Я хочу понять. Я хочу знать.

- Я думала, что ущербна.

- Белла…

- Я думала, что у меня проблемы. И затем ты сказал, что я не могу забеременеть. Ты был так непреклонен, когда я была так уверена. И когда я услышала, что ты сделал… это уничтожило меня, Эдвард.

- Белла, я…

- Дай мне закончить.

Кивнув, я закрываю рот.

- Больше всего меня убивало то, что я могла любить того, кто способен причинить мне такую боль.

Я не знаю, что сказать. Я никогда не умел говорить ей что-то вслух. Но я должен попробовать. Блядь, я должен попробовать.

- Это у меня были проблемы.

Она сжимает губы, словно пытается удержать слова внутри.

- А теперь? Теперь у тебя что?

С моих губ не срывается ни слова лжи. Ни слова.

- Я пытаюсь собрать себя по кускам. – Я говорю это так честно, как умею. – Я пытаюсь жить.

Мы оказываемся колено к колену. Прикасаемся, не прикасаясь. Это то, что могло быть. Если бы мы были другими. Если бы я был другим.

- У тебя краска на волосах, - говорю я ей, протягивая руку, чтобы показать. В тот же миг она протягивает свою руку, и неловко до тех пор, пока мы каким-то образом не берёмся за руки. Она не сводит с меня глаз, и мне так приятно и так страшно, что я тоже не свожу с неё глаз.

Я беру другую её руку, и, кажется, меня трясёт.

Скрестив ноги на полу, мы смотрим друг на друга до тех пор, пока наши лица не оказываются слишком близко, чтобы смотреть. До тех пор, пока наши глаза не вынуждены закрыться, и пока наши губы почти не соприкасаются.

- Что мы делаем? - выпаливаю я, касаясь губами её губ, пока говорю.

- Я не знаю, - шепчет она в ответ, не делая никаких попыток отстраниться.

И мы стоим так, наши рты почти касаются и пальцы сплелись.

До тех пор, пока её губы не начинают двигаться на моих губах. До тех пор, пока мы не целуемся. И не так, как я представлял себе внизу. Я не могу думать. Я могу лишь целовать её в ответ. И держаться за неё.

Это длится секунды. Или часы.

- Почему ты это сделала? – спрашиваю я. Мои глаза по-прежнему закрыты, рот снова ищет и находит её рот раньше, чем она успевает ответить.

И она мне позволяет. Позволяет целовать её так. Она позволяет мне забыть.

- Думаю, я хотела, - говорит она между поцелуями. Думаю, я хотел.

Я забыл о том, какая она на вкус. Забыл, как это - чувствовать себя живым. Может, никогда и не знал.

Мы больше не колено к колену, больше не держимся за руки. Её пальцы парят вдоль моих предплечий. Я притягиваю её к себе. Или, может, это она толкает меня спиной на пол.

Наши тела прижимаются друг к другу, но это она сверху, и я не знаю, как это может быть реальным. Её пальцы в моих волосах, проводят по моему шраму.

Она целуется так же, как раньше, и ощущения такие же, как раньше, и когда она двигается на мне, кажется, что ничто уже не будет так, как раньше.

Мы оба полностью одеты, но эти звуки, что мы издаём. Я просто. Хочу. Её трахнуть.

- Эдвард.

Что?

- Эдвард, - нерешительно говорит она, пока я продолжаю целовать её. Мне мало её рта. - Нам надо остановиться.

Весь вес её тела на мне, а мы должны остановиться.

- Хорошо, - говорю я, и целую её снова.

- Хорошо, - говорит она, и целует меня в ответ. Двигая бёдрами по моим бёдрам.

Но мы не останавливаемся до тех пор, когда почти темнеет, и наши губы опухают. И даже тогда она водит пальцами по моей коже, оставляя после себя мурашки.

- Нам надо поужинать, - говорит она, задыхаясь.

Ужин – это последнее, что у меня на уме.

- Ужин – это хорошо. Просто дай мне минутку.

Она краснеет даже несмотря на то, что мы провели последний час, целуясь, и её тело выделывало с моим то, что – я знаю – она чувствовала.

Она оставляет меня там, на полу в фиолетовой комнате, и я не знаю, что это.

Она спускается вниз, а я провожу буквально несколько минут в ванной и дрочу. И хотя это кажется неправильным, это лучшее удовлетворение, что я получал за долгие годы, с тех пор, когда это делала её рука, а не моя.

Нам доставляют еду, и сидим на полу в столовой, поедая её из пенопластовых контейнеров. Кажется, будто мы только переехали. Но это не так. Эта часть нашей жизни давно позади.

- Во сколько тебе нужно быть дома?

Она отводит взгляд, когда говорит:

- Мама забрала её на выходные.

На выходные.

Она кусает большой палец, и я не помню, чтобы она когда-нибудь так делала.

- Вообще-то я ещё никогда не ночевала без неё. Это немного нервирует. – Она никогда не разлучалась с ней, а я никогда с ней не был.

Она достаёт из сумочки ключи, и я должен что-то сделать.

- Не уходи. Пожалуйста. – Мне хочется её поцеловать. Но не на прощание.

Она выдыхает, качает головой, не сводя с меня глаз.

- Чего ты хочешь, Эдвард?

- Я хочу, чтобы всё было по-другому.

- Тогда сделай всё по-другому, - практически требует она, и её рот хмурится.

Я подхожу к ней. Она не возражает. Она позволяет мне утопить её в моих объятьях. Она позволяет мне смять её моими рёбрами.

Она смотрит на меня, словно у меня есть все ответы. Она всегда видела во мне то, чего я никогда, никогда не видел.

- Я сказала себе, что не сделаю этого. – Я не знаю, говорит она это себе или мне. Я вообще не знаю, что мы делаем.

- Белла, чего ты хочешь?

На её лице пытка.

- Я хочу спать. С тобой.

Что?

- В смысле, спать. Я хочу остаться здесь с тобой. Я хочу провести последнюю ночь в этом доме. Больше всего я хочу проснуться и почувствовать тебя рядом со мной. И я ненавижу себя за то, что хочу всего этого. – Последние слова пробирают меня до кишок.

Я чувствую необходимость начать целовать её, но это было бы нечестно. Она смущена. И, несмотря на это, она поцеловала бы меня.

Она поцеловала бы меня, и она бы осталась, и я бы чувствовал себя вором.

Я позволяю своим рукам упасть по швам, и она делает шаг назад. И тут же мы – просто два человека, стоящие в одной комнате.

И затем она говорит последнее, чего я мог ожидать:

- Пожалуйста, не стой тут и дай мне уйти.

Я стою, парализованный, и боюсь, что собираюсь сделать именно это. Дать ей уйти. Потому что так лучше всего для неё. Потому что Джаспер говорит, что это зависит не от меня.

Она качает головой, словно знает, что я уже решил. Но я отказываюсь позволять нашей истории закончиться вот так.

Я тянусь к её руке, едва успевая схватить её за пальцы. Её глаза мечут молнии, и есть вопросы, на которые я хотел бы иметь простые ответы.

Я держу её за пальцы в гостиной. И когда я веду её прочь от входной двери, она идёт следом.

Мы медленно поднимаемся по лестнице. Я чувствую, что нам стоит поговорить об этом. Но, возможно, больше нечего сказать.

В нашей спальне я сбрасываю обувь, а затем отпускаю её.

Мне невыносимо терять контакт с ней больше, чем на секунду. Я держу её лицо в своих ладонях, и когда её глаза закрыты, я чувствую, как под моими большими пальцами трепещут её ресницы.

Я целую её глаза.

- Останься со мной.

Она кивает, не открывая глаз.

- Посмотри на меня, пожалуйста.

Она моргает, и я не знаю, что делать сейчас, когда она смотрит на меня. Но мне было нужно, чтобы она увидела меня.

- Мне жаль, что я заставил тебя чувствовать себя оболочкой женщины.

- Я знаю.

- Мне жаль.

- Я знаю.

Её пальцы в петлях моих джинсов, слегка тянут, а затем пробираются мне под рубашку.

Я дрожу от ощущений от её рук на моем голом животе, мои глаза закрываются, подчиняясь своей собственной воле.

- Я просто хочу почувствовать твою кожу. Ничего?

Я сглатываю и киваю, потому что это единственный ответ, который я могу дать.

Её руки бродят по моей плоти, прежде чем я помогаю ей поднять мою рубашку и снять её.

Она отворачивается, и я наблюдаю, как она снимает свою рубашку. Вид её голой спины, даже если на секунду, заставляет меня почувствовать себя сделанным из песка. Она быстро берёт мою футболку и надевает её прежде, чем снимает штаны.

Её рубашка, лифчик и джинсы кучкой лежат на полу. Ни слова не говоря, она проскальзывает под лёгкое одеяло, лежащее на матрасе.

Я не знаю, как это сделать.

Она смотрит на меня, пока я стою, застыв в ужасе с голым торсом.

- Чего ты хочешь, Эдвард? – снова спрашивает она. В её голосе слышна меланхолия. Думаю, это правильное слово.

- Я не хочу, чтобы это была последняя ночь.

Она прикусывает щёку изнутри, и я не знаю, что всё это значит. Я наблюдаю, как она распускает хвост, и я хочу её так сильно, что кажется, будто я горю в огне.

И тут же меня посещает другое страстное желание. Моё тело забывает, что мои семь мест давно пусты. Я гадаю, видит ли она это на моём лице.

- Что? – спрашивает она. И вот он мой ответ:

- Я должен говорить об этом, когда это происходит.

- Когда что происходит?

- Когда мне очень хочется принять, - говорю я ей. Я думал, мне будет стыдно, но это не так.

Она кивает, её лицо ничего не выдаёт.

- Иди сюда.

И я иду.

Она улыбается, и я в замешательстве.

- У тебя в постели полуголая девушка, а ты думаешь о кайфе.

- Я знаю, - со смехом говорю я. – Я грёбаный идиот.

- Нет, - говорит она, качая головой. – И спасибо тебе.

- За что?

- За то, что сказал мне.

- Я не знаю, пройдёт ли это вообще когда-нибудь.

- Да.

- Что это значит?

- Это значит, что я тоже не знаю.

Мы оба под одеялом, но не касаемся друг друга. Я тоже хочу почувствовать её кожу.

- Эдвард, я знаю, что ты не спишь в джинсах.

Я нервно смеюсь. Они сняты и брошены на пол, и на нас осталось лишь нижнее бельё, и на ней моя футболка.

Её рука находит мою под одеялом, и это напоминает мне о том, что надо дышать.

Я прижимаюсь к ней сзади, и я в восторге от того, как хорошо мы подходим друг другу. Мой подбородок на её плече, я крепко прижимаю её к своей груди. Я повсюду чувствую тепло её тела.

С каждым её вздохом, с каждым, блядь, её вздохом, я понимаю, как сильно я всё ещё люблю её.

Её плечо выглядывает через ворот моей футболки. Мне хочется поцеловать его. Её рука всё ещё в моей руке, и я прижимаюсь губами к её коже.

Она издает долгий и глубокий вздох. Как бы мне хотелось знать, о чем она думает.

- Спокойной ночи, Эдвард.

Я целую её плечо, вдыхаю её запах и пытаюсь быть здесь и сейчас. Мы оба лежим без сна в темноте, просто держась друг за друга.

До тех пор, пока в какой-то момент я не засыпаю.

Мне снится, что я трахаю её на матрасе, лежащем на полу. И когда я просыпаюсь посреди ночи, всё кажется мягким и тёплым.

Она тоже не спит и смотрит на меня. Её тело по-прежнему прижато к моему, но теперь она лежит лицом ко мне.

- Ты разбрасываешь руки во сне, - шепчет она.

И только тогда я понимаю, что моя рука под её футболкой.

- Мне жаль. – Я улыбаюсь.

- Тебе же не жаль.

- Немножко жаль.

Она наклоняется и нежно целует меня в губы. Всего один раз. Но наши рты не отдаляются.

Поэтому я целую её в ответ. Всего один раз. Мои губы нежно прижимаются к её губам.

И так и продолжается: она целует меня, я целую её. Это не так, как целоваться полностью одетыми.

Мои руки скользят по её коже, пальцы забираются вверх по рёбрам, и мы больше не целуемся по очереди. Мы просто целуемся.

И я вспоминаю, как это было.

Представь, чтобы ты мог сделать со мной сейчас, если бы это был наш дом.

Не могу дождаться нашей первой ночи в этой спальне, Эдвард.

Наша первая ночь. Наша последняя ночь. Я целую её так, словно она – всё на свете. Потому что мне нужно, чтобы она знала. Мне нужно, чтобы она почувствовала это. Мой рот с неконтролируемой страстью борется с её ртом. Потому что я не хочу, чтобы она была девушкой, которую я целую. Я хочу, чтобы она была моей женой.

Она начинает отстраняться, и меня душит паника.

- Останься, - молю я, жадно хватая ртом воздух. Останься.

Она качает головой, а затем снимает с себя мою футболку, и я чувствую себя как дурак.

Мы в одной постели, и она голая по пояс. И я так, блядь, отчаянно жажду всего, что она есть. И невольно смотрю на неё.

Она выглядит по-другому, но точно так же.

Мой рот тут же направляется к её сиськам. Она вздрагивает, когда я целую её, мои руки снова находят её руки.

- Я всегда мало держал тебя за руку.

Из её рта вырывается крик, и мне кажется, что я могу умереть, если это конец.

У неё горячая кожа, даже под моими губами. Словно она тоже горит.

- Мне тебя не хватало, - говорю я вслух. А тебе меня не хватало? Это всё?

Мы полностью обнажённые. И это происходит.

Я целую уголок её глаза.

Я слишком эгоистичен, чтобы это было прощанием.

Наши ноги сплелись, и мы целуемся, целуемся, целуемся. Словно в первый раз в этой постели, в этой комнате, в этом доме.

Что ты любишь больше всего, Эдвард?

Целовать тебя обнажённую в нашем доме. Я хочу целовать тебя обнажённую в нашем доме вечно.

Вечно.

Зажав её под собой, я целую и трогаю каждый дюйм её слишком горячей кожи. Костяшки её пальцев. Кожу на внутренней стороне локтя. Бедро. Лицо. Я целую её лицо.

Её руки поначалу медлят, словно она не помнит меня. Словно не хочет вспоминать.

- Останься, - молю я.

- Я здесь. – Она тяжело дышит мне в шею.

Останься.

Но она не может остаться. Мы не можем. Не тот матрас на полу.

Она снова закрывает глаза, и я не могу этого вынести.

- Останься со мной. Белла, пожалуйста.

Когда она смотрит на меня, её взгляд дикий.

- Это ты останься.

Я чувствую, что задыхаюсь. Я мог бы солгать и сказать ей, что я не понимаю, что это значит, но не буду.

- Хорошо, - говорю я. – Хорошо.

Мы смотрим, смотрим, смотрим. Мы целуемся, трогаем и пытаемся держаться друг за друга. Она тянет в рот мою нижнюю губу, и мне хочется любым возможным способом быть внутри неё.

И когда я прихожу в себя, она кивает, словно я задавал вопрос.

Это происходит, и она мне так нужна.

Мы держимся за руки, когда я медленно проталкиваюсь в неё. И так ещё никогда не было.

Я смотрю на её лицо, когда её глаза закрыты и челюсть расслаблена. И от того, как она со стоном произносит моё имя, я вынужден на секунду остановиться. Потому что никогда не думал, что у нас может быть это, и в то же время мне кажется, что это будет у нас всегда. Я почти верю, что с этим можно никогда не прощаться.

И когда её глаза открыты, чёрные и бездонные, я начинаю двигаться. Я невольно двигаюсь внутри неё. Прошли годы, месяцы, дни в попытке вспомнить это. Нас.

Это слишком.

Её дыхание уже прерывистое, а я едва пробыл в ней минуту. Кажется, что она сейчас расплачется.

- Белла.

Она мне не ответит.

- Белла.

- Не останавливайся.

Не буду. Не могу.

Она обвивает меня ногами, прижимаясь сильнее. Её руки крепко сжимают мои руки. Так крепко, как могут. Я не единственный, кто держится изо всех сил.

Я прижимаю её к матрасу до тех пор, когда уже неважно, кем мы были и где мы. Всё, что имеет значение – это нарастающая боль.

И я знаю, что «прости» недостаточно. И любви недостаточно. И мне всегда, всегда будет мало. Но сейчас кажется, что это всё, что нам нужно.

Мы – всего лишь летний пот, раскачивающиеся в такт на матрасе на полу.

Люби меня. Трахни меня. Люби меня. Увидь меня. Не уходи. Пожалуйста.

Я люблю её медленно и нежно до тех пор, пока мы оба не хотим большего. До тех пор, пока не навёрстываем последние несколько лет, проведённые в разлуке, и мы близко друг к другу, но всё равно этого мало. Я люблю её до тех пор, пока её голос не заполняет все углы этой пустой комнаты и пока её тело не обмякает.

Я люблю её.

Мы проводим остаток ночи под простынёй. Вспоминая, как это – когда тебе хорошо.