Город ...После...

Я облажался.
Но это всего лишь пиво. Одно, два, три, четыре. Несколько шагов в неверном направлении, скомканные деньги на барной стойке. Вот и всё.
Нет никакого повода. Никакой последней капли. Просто среда и позыв.
Я ни на кого не смотрю. Я отказываюсь на них смотреть.
Это всего лишь одна стопка, и она лучше, чем я помню. Что не объясняет, почему до сих пор чувствую слишком многое. И помню слишком многое, и хочу слишком многого.
Одна, две, три, четыре стопки подряд. Когда я наконец-то ничего не чувствую, я знаю, что накачан по уши. Но это всего лишь спиртное. Я всего лишь пьян.
Сегодня утром было два месяца как я трезв. Не жили богато – нечего и начинать. Поэтому я пью ещё одну.
Я шёл на встречу. Я смеюсь, и не могу вспомнить, когда в последний раз моё лицо чувствовало что-то подобное.
Им не стоит проводить встречи поблизости от баров. Некоторые из нас вынуждены ходить пешком.
Я окружён алкоголиками с влажными глазами и красными как у оленя Рудольфа* носами. Я гадаю, знают ли они, кто они такие. Интересно, ходят ли они тоже на встречи.
Они говорят о какой-то шлюхе, найденной в прошлом декабре мёртвой на парковке у этой дыры. Видимо, её звали Френсис. Я видел её тут несколько раз. До того, как она стала трупом.
Моя жена ушла от меня столько месяцев назад, что я потерял им счёт, и у меня не было секса так долго, что легко мог бы стать священником. Эта мысль снова вызывает у меня смех. На этот раз достаточно громкий, чтобы бармен уставился на меня. Я невольно смотрю на него.
Я в очко.
Я притворяюсь, что я лучше, чем эти никчёмные пьянчуги, потому что у меня нет пивного пуза и своего табурета в этом баре. У меня есть жена. Была.
Мне нужно убираться отсюда. Мне нужно идти домой. Но в той постели слишком холодно. Там слишком холодно без неё.
Я бросаю на стойку несколько купюр, и мне удаётся выйти наружу. Я вижу своё дыхание, так что, должно быть, на дворе зима.
Я останавливаюсь у телефона-автомата и закладываю в щель все четвертаки, что у меня есть. Я набираю цифры медленно, следя за тем, чтобы не ошибиться. И всё нормально, пока я не слышу тот механический голос, который, как я помню, я уже слышал. Она отключила свой номер. Она стёрла меня из своей жизни.
Я пытаюсь ударить телефон, но с ним что-то не так, и трубка не вешается на аппарат, поэтому я оставляю её висеть.
Винный магазин бросается мне в глаза, и я трачу остаток денег на самую дешевую бутылку текилы, что у них есть. Я пью из бумажного пакета – как тот голубоглазый мужик – до того, как он стал трупом, как шлюха Френсис.
Я прохожу остаток пути к тому холодному, скрюченному дому и притворяюсь, будто она ждёт меня там.
Дом стоит неподвижно.
Я на кухне, и я потерял ту бутылку. Я устал. Я так, блядь, устал.
Наверное, она спит наверху. Текила позволяет мне забыть всё, что я хочу.
Я сплю внизу на диване. Я не хочу её будить. Я пытаюсь удержать в мыслях её лицо, но глаза закрываются, и всё, что я вижу – Беллу, выходящую из дома. Всё, что я помню – как скрипит на петлях дверь.
Текила не даёт мне поднять руки, и я не могу вспомнить, почему я не тот человек, что был вчера.
Я сплю. Таким сном, когда ты только закрываешь глаза – и уже встаёт солнце.
- Ты похож на дерьмо.
Я моргаю, пытаясь понять, где я, блядь, нахожусь. В гостиной.
Эмметт стоит надо мной, нахмурив лоб, и неодобрительно смотрит.
- Как ты сюда попал?
Он смотрит на меня как на идиота.
- Эдвард, входная дверь нараспашку. Я думал, тебя ограбили.
- Убирайся, - говорю я ему так убедительно, как могу. Но он смеётся надо мной. И мне хочется дать ему в челюсть.
Он сидит и открывает рот, но ничего не говорит.
- Чего ты хочешь?
- Я пришёл поговорить с тобой.
- Так говори.
- Я думал, тебе будет лучше.
- Я думал, тебе плевать.
Он качает головой, словно не согласен, но затем он говорит, и я точно знаю, что он обо мне думает.
- На каких ты таблетках?
- Да пошёл ты.
- Из тебя хреновая пьянь, Эдвард.
Я не отвечаю, потому что знаю, что он прав. Мы сидим в тишине, и он выглядит почти грустным. Словно это его жизнь, а не моя.
- Знаешь, ты мог мне сказать. Про ребёнка. – Его слова не имеют смысла, и мне всё равно, потому что в голове стучит, и язык еле ворочается.
Он идёт за мной на кухню, и мне хочется, чтобы он перестал смотреть на меня так, словно я самый жалкий на свете человек.
Я шарю по шкафам в поисках кофе, но нахожу лишь два пустых пакета и невскрытую коробку тех модных кофе-фильтров. Я дразнил её за покупку дорогущей бумаги. Я вцепляюсь в коробку.
Открытая бутылка текилы стоит у раковины, и я отхлёбываю из неё раньше, чем Эмметт пытается её схватить и вылить.
- Иисусе, Эдвард.
Я вытираю рот тыльной стороной ладони, от его голоса у меня кружится голова.
- Про какого ребёнка?
Он пялится на меня с отвисшей челюстью, подняв руки вверх.
- Твоего ребёнка.
- У меня нет ребёнка.
- Да, совершенно точно есть.
- Думаю, я бы знал. – Грёбаный мудак.
- Слушай, Эдвард, я всегда старался не вмешиваться во всю эту вашу с Беллой мелодраму. Это твоя жизнь. Но я больше не могу смотреть, как ты уничтожаешь себя. Я не виню Беллу за то, что она ушла. Ты скормил ей достаточно своего дерьма.
- Заткнись. – Даже это звучит неубедительно.
- Чего я не понимаю, так это как ты просто дал твоей беременной жене уйти после того, через что вы прошли. Ты просто дал ей уйти. Ты просто отпустил её. И не смей мне говорить, что ты больше её не любишь. Не смей мне лгать.
- Убирайся.
- Тебе всё равно? У тебя есть дочь.
- Ты лжец.
- Нет, я совершенно уверен, что это у тебя на это монополия.
- Убирайся!
- Нет. – Он просто стоит на моей кухне, сжав челюсть, и пристально смотрит на меня. Он смотрит на меня так, словно я никчёмный. Жалкий.
Я чувствую, как ярость разливается по венам, сжимаю пальцы в кулаки. И затем я бью его, прямо в челюсть.
Он медленно разворачивается, и как только его глаза встречаются с моими, меня сбивает на землю грёбаный товарняк.
Я неподвижно лежу на полу, вцепившись в щёку. Он стоит надо мной, кровь сочится из его разбитой губы. Он не даёт ей течь, его рука быстро стирает все свидетельства того, что это я нанёс первый удар.
- Я сказал Белле, что проверю, как ты, но с меня хватит. Я больше не вернусь. – Я смотрю, как он хватает бутылку текилы, и не говорю ни слова.
Он оборачивается, как раз перед тем, как покинуть кухню, и на его лице читаются ненависть и ярость.
- Кстати, я видел её, твою дочь. Она точная копия тебя. – Он смотрит на меня, и я смотрю на него в ответ, и это снова товарняк. А затем он уходит.
У меня нет дочери. У меня нет ничего.
Я провожу две недели в поисках работы и сплю один. Я слишком пьян, чтобы работать по-настоящему, и недостаточно пьян, чтобы по-настоящему спать.
В дверь стучат, и я смотрю на часы, чтобы понять, утро сейчас или день.
Эмметт сказал, что не вернётся, а я не единственный лжец.
Я с ухмылкой открываю дверь, потому что не пил два дня, и шёл бы он за то, что думал, что я безнадёжен.
На пороге шериф, и в его толстых пальцах зажато моё фото.
- Эдвард Каллен?
- Да.
Он протягивает мне большой конверт, и я бездумно беру его.
- Вручено. Распишитесь там, где крестик.
- Что это за херня?
- Это подтверждение вручения, - говорит он, словно это что-то для меня значит.
- Хрен я буду это подписывать.
- Сэр, Вы уже получили конверт. – Сэр.
Я смотрю на него, одетого в форму, в начищенных ботинках, с елейным выражением на лице. И гадаю, есть ли у него жена.
Я подписываю его дурацкую бумагу, и он уходит. Наверное, идёт домой трахать свою жену.
Я выпускаю конверт. Оставляю его на полу в столовой, и даже не смотрю на него. Делаю вид, что его там нет. Я ем всю свою еду на диване. Кого, я блядь, обманываю? Я мало что ем.
Я иду на приём к врачу. Я не знаю, когда я последний раз по доброй воле ходил к врачу. Но я точно это знаю. Последний раз был тогда, когда мне сказали, что мой рецепт не продлят, и я вынужден был убраться.
Кажется, одиннадцать дней я хожу, не сказав ни слова ни единому человеку.
У моего врача очки и каштановые волосы, которые ей не идут. Похоже, она умная, и, может быть, даже хорошенькая, но я уже её ненавижу.
- В лаборатории завал, но ваши анализы должны прийти в течение недели. Я бы хотела увидеть вас снова здесь в следующий понедельник, Эдвард.
- Вы можете просто попросить кого-нибудь позвонить мне?
- Сколько в день вы пьёте, как думаете?
- Что?
- В среднем.
Она не даёт мне отвести взгляд.
- До встречи через неделю, - говорит она. – Тогда у меня будут ваши результаты.
Неделя пролетает быстро, даже, несмотря на то, что дни тянутся долго. Мои карманы остаются пустыми. В пятницу я выпиваю три пива, просто чтобы спустить пар.
Я прихожу на приём раньше назначенного времени, и она смотрит на меня так, как по моим представлениям мать смотрела бы на ребёнка.
Она садится. Я не знал, что врачи когда-либо садятся.
- У вас действительно имеется жизнеспособная сперма.
Я слышу, как воздух быстро входит и выходит из моих лёгких, словно ему там не место.
- Как такое возможно? Я же сказал. Я сделал вазектомию.
- Вы уверены, что вам сделали именно это?
- Да, когда мне было восемнадцать.
- Я не знаю ни одного врача, который сделал бы вазектомию восемнадцатилетнему.
- Я нашёл кое-кого, кто сделал бы это.
Я осознаю, каким глупым, должно быть, она меня считает, но её лицо ничего не выдаёт.
- Вы приходили ещё раз, чтобы провериться, после процедуры?
- Нет.
Она спрашивает меня, хочу ли я сделать вазектомию. Ту, которую я, может, уже сделал, а, может, нет. Это самый глупый вопрос, который она могла мне задать. Я не хочу быть человеком, которым думал, что был.
Она хочет знать, как у нас в семье обстоит дело со злоупотреблением алкоголем и наркотиками. Она не произносит «злоупотребление алкоголем и наркотиками» так, словно это грязные слова. Когда я честно рассказываю ей о том, что алкоголь забрал моего отца, а наркотики – мать, она улыбается мне. Улыбкой, которая демонстрирует не зубы, а полную жалость.
- Вы думали о лечении?
- Я бывал чист. Я могу сделать это сам.
- Эдвард, у вас меньше года назад был передоз. Если честно, я вообще удивлена, что вы здесь сидите. Нет ничего постыдного в поиске лечения. Вы один, а это очень серьёзное заболевание.
Она вручает мне брошюру, но я её не открываю.
- Они лучшие в штате.
Я иду домой, открываю тот конверт и всё подписываю. Подписываю всё. Я читаю бумаги и подписываю. В них слова, которые я даже не могу произнести. Но я знаю, что это. Я знаю, что это означает.
Вот и всё. Всё кончено.
Но она реальна. И у неё есть имя.
Она могла быть моей, но так всё будет официально. Это сотрёт меня. И, может, у неё будет шанс. Может, он будет у них обеих.
Я не плачу. Вместо этого последние кусочки меня, которые ещё живы, разом умирают.
Я иду пешком через город вместо того, чтобы ехать на автобусе. Я иду всю дорогу до квартиры Эмметта.
Я звоню в дверь дважды, прежде чем он открывает.
- Отвезешь меня домой? – Я умоляю. Я на коленях, руки перед лицом, умоляю.
Он смотрит на меня, а затем берёт за руку и тащит к своей машине. Он толкает меня на пассажирское сиденье.
- Пристегнись. – Словно ремень безопасности сейчас имеет какое-то значение в моей жизни.
- Куда мы едем?
- Ты просил отвезти тебя домой.
- Нет. Не в тот дом. Я хочу поехать домой.
Загорается зеленый свет, но он не замечает.
- Но не так.
- Я просто хочу её увидеть.
- Нет.
- Пожалуйста.
Он качает головой, и я знаю, что это конец.
Он привозит меня обратно к тому дурацкому дому, и я вышагиваю. Он не уезжает.
Я вручаю ему брошюру, и он даже не морщится.
Он звонит в другой комнате, и затем мы едем. Мы не говорим. Я два часа смотрю в своё окно, глядя на проносящиеся в дымке деревья. В какой-то момент начинается дождь.
Дождь идёт и идёт, и идёт. Он останавливается на парковке, где почти пусто. Середина ночи.
- Хочешь, чтобы я вошёл с тобой?
Я выхожу из машины и заставляю себя посмотреть на него.
- Нет.
Он бросает мне свой зонт, даже, несмотря на то, что вода уже течёт у меня по лицу. Я открываю его.
- Ты можешь это сделать, - говорит он мне. Клянусь – гроза усиливается. - Я знаю, что ты можешь это сделать. – Он убеждён в том, что может быть невозможным.
Я отворачиваюсь от машины и даже не думаю о том, чтобы оглянуться.
По тропинке идёт ворона. Промокшие под дождём, её перья слиплись, отчего она кажется больной. Клянусь Богом: она смотрит на меня.
Я стряхиваю зонт и вхожу.
Это реабилитационный центр.
Потому что у меня есть дочь. И Белла назвала её Уиллоу.

*главный из оленей Санта-Клауса