От переводчика: Пока это моя любимая часть истории.

***

После долгого душа я выкуриваю клип* и направляюсь вниз, босиком и с мокрыми волосами, чтобы что-нибудь поесть. Чувствую себя прекрасно. Легко. Думаю о том, что сегодня можно было бы остаться дома. Может, поторчу с мамой, посмотрим кино. Мне вроде как хочется быть рядом со своей девочкой.

Пройдя четверть пути, я слышу смех Элис.

На полпути слышу Беллу.

На последней ступеньке вижу Гарретта и Джаспера.

И как только вижу, мое настроение тут же меняется.

Джаспер - он тихий ублюдок. Пугающе тихий. Он общается вздохами, кивками и подмигиваниями. Полагаю, у него во взгляде взрослая глубина. Он любит мою сестру, и всегда ведет себя уважительно. С тех пор, как моей сестре в прошлом месяце стукнуло пятнадцать, родители стали более снисходительны в отношении ее парня. Он чаще приходит. Они оставляют их одних… и ему можно находиться в ее комнате. Но меня волнует не он. А другой.

Гребаный даватель свитеров.

Ему нравится моя девочка. Я не дурак. Вероятно, он влюблен в нее, но Белла, блядь, слишком наивна, чтобы это заметить.

Она сидит на самом дальнем краю дивана, поджав под себя ноги и ухмыляется, накручивая на палец локон своих волос с клубничным отливом. Ее щеки до сих пор слегка горят – она до сих пор светится. Белла не поднимает головы, когда я спускаюсь, но она знает, что я здесь.

Мы всегда знаем.

Это часть соглашения.

Моя сестра сидит у ног Беллы, положив голову ей на колени. «Чиа Пет» стоит рядом с ней – охраняет. Гарретт сидит между Беллой и Джаспером, но ближе к Би. У него на голове низко надвинутая бейсболка, козырек почти прикрывает ему глаза. Он наблюдает за тем, как пальцы Беллы движутся сквозь концы ее волос… и у него такая же, как у нее, улыбка.

- Они остались? – спрашиваю я. – Я думал, ты сказала, что он просто ненадолго заехал.

Белла не поднимает глаз, а Гарретт поднимает. Как и Элис с Джаспером.

- Чего? – спрашивает Элис, пойманная врасплох. – О чем, блядь, ты говоришь, Эдвард? Я вообще ничего тебе не говорила.

Я смотрю на Гарретта, но не слишком долго. Он прочищает горло, сдвигает кепку со лба, а затем снова надвигает ее, но не так низко. Силы воли у него побольше, чем у Джаспера. Я не думаю, что он отступит так быстро, как отступил бы на его месте Джаспер, который старается по возможности избегать любых конфликтов. Гарретт все еще молчит, но выдержки у него побольше. Он более внимателен.

Я ненавижу этого ублюдка.

И когда все отводят взгляд, Белла, наконец, поднимает глаза. Она улыбается, но это дерзость. Она следит за мной взглядом, пока я иду в гостиную и сажусь в кресло-кровать. Я беру со стола пульт и переключаю то, что они там смотрели.

- Урод, - бормочет себе под нос Элис.

- Как сам, чувак? – спокойно здоровается со мной Джаспер.

Я киваю ему и наблюдаю, как Гарретт начинает неловко ерзать. Он засовывает руки в карманы своего черного худи на молнии, а затем выпрямляется. Слишком сильно.

- Чем занимаетесь, детишки? – спрашиваю я, переключая каналы.

- Ничем не занимаемся, - бормочет Белла.

Я смотрю на нее и ухмыляюсь, а затем швыряю пульт на пол и встаю.

- Пофиг.

Мама на кухне, уже в пижаме. Ее светло-розовый халат колышется у колен, когда она наливает себе бокал вина. Ее непривычно растрепанные волосы скручены вверху. Она стоит босиком на кафельном полу, и на лице ни капли косметики.

Выглядит она прекрасно.

- Привет, ма, - шепчу я, целуя ее в щеку. Я наклоняюсь к кухонному столу, запоминая на будущее… навсегда, какая она красивая сейчас.

- Ты наконец-то встал. – Она улыбается, отдавая мне остатки вина и наклоняясь ко мне.

Я пью его прямо из бутылки.

- Думаю, сегодня я мог бы остаться, - говорю я, осознавая, насколько я выше ее. Я кладу руку ей на плечо, притягивая к себе. Обнимаю маму сзади и шепчу ей на ухо всякие дурацкие сопливые глупости, которые ей нравится слышать.

За этими дверями Эсме Каллен, может, и кажется охуенно крутой, но она неуверенная. Она не слишком часто это показывает, но у них с отцом было действительно сложное начало отношений. Из-за всех этих ссор, измен, ее умирающих желаний и матери моего отца, я не думаю, что ее самоуважение когда-нибудь полностью восстановится. Должно быть, бывает такое дерьмо, которое невозможно победить. Дерьмо, которое она хоронит при помощи бутылки вина пару раз в неделю.

Но она хорошая актриса.

В этом они с Блисс одинаковые.

Так что она хихикает и вырывается, пока я тихо заверяю ее:

- Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

И:

- Прости, что я такой дерьмовый сын, мам.

И:

- Тебе стоит велеть Джасперу и Гарретту уйти, потому что они – отстой.

Мама громко смеется, и это так, блядь, мило. Она разворачивается в моих объятьях и шлепает меня в грудь.

- Будь мил с парнем своей сестры, Эдвард, - говорит она и спрашивает, делая глоток: - Обнимешь меня?

И перед тем, как идти наверх, чтобы смотреть фильм, она добавляет:

- А еще, блядь, будь добр, малыш, и найди себе девушку.

Я в одиночестве ем на кухне хлопья и думаю о своей принцессочке. Думаю о том, как бы все было, если бы это дерьмо было обычным – если бы мы просто послали все на хуй и рассказали всем.

Не то чтобы меня волновал ее папаша. Никаких сомнений, блядь, что этот ублюдок отправит мою задницу в колонию для несовершеннолетних за то, что я тронул его малолетнюю дочь… но для этого есть мой отец. Он отмажет меня. И если ее родители попытаются оградить Беллу от меня, я найду, как это исправить. Решимости Чарли и Рене Свон не сравниться с моей решимостью, когда дело касается Блисс. За нее я буду драться в кровь и насмерть. Даже с ними. Особенно с ними.

Они многое сделали для того, чтобы она предпочла меня. Она задыхается от их заботы, а я дерзкий хулиган, которого они так боятся. Я – ее свобода от них – ее бунт, … ее выход наружу.

И я им буду. Однажды. Я вытащу ее оттуда, …из их сжимающей хватки. Блядь, вытащу оттуда нас обоих. Я с нетерпением жду этого дня.

Малышка Блисс – это все, чего я хочу. И проблемы не будет, если о нас узнают мои родители. Сестра разозлится, а маме с отцом будет наплевать. Вероятно, они помогут нам держать все в тайне от шефа и его жены.

Просто я не готов.

Я знаю, что это делает меня трусом. Я люблю ее. Блядь, я в нее влюблен. Белла – все для меня. Буквально. Иногда это даже слишком – думать об этом. Она заполняет мою грудь и поглощает биение сердца. Она заставляет мои руки дрожать, а кожу – холодеть. Она лишает меня покоя и сна. Блядь, иногда я вынужден встать и пройтись, потому что меня настолько поглощают эти чувства к ней, что я не могу оставаться на месте. Она озаряет меня. Не оставляет мне другого выбора, кроме как любить ее.

Мысль об том, что этот ублюдок даже просто касается ее… даже просто находится с ней рядом – убивает меня.

Но невзирая на все это и вместо того, чтобы сделать все по-настоящему, я выбираю ложь. И никогда не задаюсь вопросом, почему я делаю все это дерьмо с ней… с нами. Делаю то, что делаю. У Блисс мое сердце, и это никогда не изменится, но голова моя с ней не целиком. Я хочу вечеринок. Мне нравится заботится о своих друзьях. Нравятся наркотики и бухло. Мне похуй на девчонок, но они - часть всего этого.

Это действительно дерьмовые качества, и я великий лицемер, потому что она моя и я никому не позволю быть с ней рядом, но не отпускаю и другую свою сторону – ту сторону, которая постоянно обманывает ее. Ту сторону, что лжет, играет и трахает всех направо и налево.

Она остается в моей комнате… остается со мной. Если я буду лгать достаточно хорошо и умело, у нас все будет отлично.

Потому что однажды, в один из этих гребаных дней, я заберу ее отсюда, и все будет по-другому. Это будем только мы.

Таково наше соглашение.

***

Я стучусь в дверь родительской спальни, прежде чем открыть дверь. Отец сидит на краю кровати в той же одежде, в которой пришел с работы. Рукава закатаны до локтей, волосы в беспорядке, словно он причесывал их пальцами. Он пролистывает файл на ноутбуке, печатая какое-то дерьмо, и смотрит Леттермана**.

- Привет, отец, - говорю я подходя к кровати. Мама спит под одеялом, крепко подоткнутым.

- Она уснула, - говорит отец, закрывая ноутбук. – Думаю, она ждала тебя, но не дождалась. – Он смеется и встает.

Я забираюсь в постель рядом со спящей мамой. Отец тоже забирается в постель, ложится на спину и издает долгий усталый вздох. Мы немного говорим ни о чем… обо всем. Говорим о всякой чепухе, cмеемся и замолкаем, когда мама переворачивается. Когда она начинает храпеть, мы смеемся над ней. Я беру ее руку и целую ладонь.

Когда разговор прекращается, я думаю, что мог бы так и уснуть, лежа между родителями, но звонит мой мобильный. Он в моей комнате, и поначалу я игнорирую его, но он продолжает звонить. Как только телефон переходит в режим голосовой почты, он снова начинает звонить.

Отец принимает это за сигнал вернуться к работе, так что я тоже встаю. Выбегаю из их комнаты и бегу в свою мимо открытой двери комнаты моей сестры. Телефон лежит на тумбочке, светится и вибрирует.

- Что, Пити? – отвечаю я, падая на кровать.

- Можешь приехать? Блядь, чувак, моя мать…

- Да, сейчас буду.

Через двадцать минут я одет и направляюсь к парадной двери. Элис с друзьями в ее комнате, и я не прощаюсь, проходя мимо, но чувствую на себе взгляд Беллы. Во время короткой прогулки до машины я достаю телефон, чтобы набрать ей сообщение, но прежде, чем успеваю, открывается входная дверь. Малышка сбегает по ступеням и встречается со мной у «Вольво».

- Куда ты едешь? Я думала, сегодня ты остаешься дома. – Ее руки скрещены на груди. Она трет покрывшуюся мурашками кожу, подпрыгивая на носках в попытке согреться.

- Кое-что случилось, - говорю я, прикуривая сигарету и глядя ей за спину. – Белла, думаю, тебе стоит вернуться, пока моя сестра сюда не вышла.

- Она не выйдет.

Я смеюсь и делаю затяжку.

- Мне пора, принцесса. – Я целую ее в лоб и сажусь в машину.

Она даже не трудится остаться и посмотреть, как я отъезжаю.

***

Пятница для Пити всегда плохой день.

День зарплаты.

Его мать, Рейчел, тратит все деньги в том же самом баре, где с таким трудом их зарабатывает. По пятницам она даже не трудится приходить домой, но если приходит, то в такой кондиции: спит лицом в своей собственной блевотине.

- Я не могу ее разбудить, - шепчет Пити, расхаживая и подбирая пустые бутылки Рейчел. – Но она дышит, - добавляет он, включая свет на кухне.

Пити провел день с Ким, думая, что матери нет дома. Он пришел домой и увидел, что она отрубилась на полу в гостиной. Весь дом был вверх дном, и пахнет хуже, чем выглядит. Он набросил на нее простыню, но я все равно вижу, что она не одета. Терпеть не могу видеть ее такой. Она вечно пьяна, но не всегда у нее жалкий вид. Рейчел была довольно классной. Она была наполовину опустившейся матерью.

Я снимаю свитер и складываю его на подлокотнике дивана. Беру у Пити мусорный пакет и помогаю ему собрать бутылки и мусор. Мы чиним мебель и перешагиваем через Рейчел, пока ходим между кухней и гостиной. Я мою посуду пока Пити чистит ванную. Его вырывает, и перед тем, как снова туда войти, он готов отпинать свою пьяную отрубившуюся мать.

У нас уходит почти весь вечер, чтобы привести дом в сносное состояние. Мы стоим возле его матери, оставив ее напоследок.

- Ты бери ее за руки, а я за ноги, - бормочет Пити, переворачивая ее на спину. Простыня спадает, и мы оба видим все.

Это, блядь, очень печалит меня, и когда Пити начинает плакать, это разбивает мое гребаное сердце.

Я пытаюсь поправить простыню, но как только мы ее поднимаем, в этом нет смысла. Она тяжелая, и мы с трудом несем ее по коридору. Пити роняет одну ногу. Он бесится и бьет кулаком в стену, а затем выплевывает слова, которых его мать никогда не услышит. Он говорит мне оставить ее, но я не оставляю. Я хватаю ее за подмышки и тащу. Пити, наконец, сдается и снова берет ее за ноги.

В комнате у Рейчел пахнет сигаретами и несвежей едой. Войдя, мы не включаем свет, и я спотыкаюсь о грязную одежду. Я нахожу устойчивое положение и двигаюсь спиной вперед вокруг постели. Мы с Пити роняем его мать на матрас, накрываем ее и уходим. Я выхожу на улицу и закуриваю, пока он пытается вычистить блевотину, в которой она только что спала. Когда я слышу его рвотные позывы, я возвращаюсь и помогаю ему убраться.

Это пиздец, но мы с Пити и Беном провели множество ночей, делая с Рейчел то же самое. И без слов знаем, что будем делать это до гроба.

***

Я мало что помню о субботней ночи. После того, как дом был чист, мы с Пити по очереди приняли душ, а затем позвонили Бену и потаскухам. Объявился Димитри, и мы все обдолбались. К тому времени, когда я пришел домой в воскресенье, Белла уже ушла. Когда я попытался связаться с ней, она не ответила ни на один звонок и ни на одно сообщение.

Из-за этого у меня выдалась дерьмовая ночь и еще более дерьмовое утро.

Элис держится от меня на расстоянии. В школу она едет на заднем сидении и за всю дорогу не говорит ни слова. Она знает, что я расстроен, но даже не представляет, почему. Она сделала эту ошибку, спросив меня об этом, когда я проснулся сегодня утром. Я огрызнулся и даже не потрудился извиниться. Не стоит меня вообще трогать, когда я такой – сумасшедший, обеспокоенный и расстроенный из-за нее – из-за Беллы.

Я заслуживаю ее гнев. Вероятно, я знаю, почему Белла меня игнорирует, но не принимаю это.

Я лажаю. Она это принимает. Таково наше гребаное соглашение.

Я паркую машину на ученической парковке; Элис тут же вылезает из машины, хлопает дверью и направляется прямиком в класс. Я помирюсь с ней позже, но сейчас в голове у меня только одна мысль и один человек. Я прислоняюсь к багажнику «Вольво» и жду, пока ее отец приедет на своей патрульной машине. Не знаю, потому ли, что я выгляжу так, что въебу любому, кто подойдет или мне просто везет, но к счастью никто не подходит. Я совершенно не в настроении общаться.

Я засовываю руки в карманы; достаю руки из карманов. Снимаю свитер; надеваю его обратно. Я дерганый как вошь на гребешке, и уже близок к тому, чтобы рехнуться, когда, наконец, приезжают Чарли с Беллой.

Я жду, когда она вылезет из машины, а затем хватаю рюкзак и иду за ней в школу. Я держусь сзади, делая вид, что иду к себе в класс. Если Белла и знает, что я у нее за спиной, то не подает виду. Она идет спокойно: легкие шаги, никакой спешки. Ее красные балетки слегка поскрипывают на дешевом школьном кафельном полу. На ней белая майка и красный свитер, и она прижимает к груди черную папку. Она идет, опустив голову вниз, и ее нежно-желтые кудри спадают ей на плечи. Белла не замечает, как смотрят на нее люди, когда она идет. Девчонки смотрят на нее с завистью, мальчишки – с желанием. Но когда они видят меня, отводят взгляд.

Она сворачивает за угол, и я оказываюсь прямо позади нее, готовый утянуть ее в сторону. Я что-нибудь сочиню. Скажу, что мне жаль. Она простит меня, потому что должна простить. Снимет этот камень с моей души, потому что она единственная, кто это может.

Она единственная, кто может его туда положить.

- Что за хуйня? – Виктория бьет меня в грудь; она застает меня врасплох, поэтому я бьюсь плечом о ряд шкафчиков. – Ты трахнул Микси? Серьезно?

Я выпрямляюсь, поправляю рюкзак на плечах, а затем перевожу взгляд от Виктории прямо на Беллу. Теперь она видит меня. И слышит.

Пити с Беном бегут по коридору, а недалеко позади них бежит Микси. Виктория прямо передо мной. Ее длинные черные волосы стянуты в высокий хвост. На ней большое черное худи и синие обтягивающие джинсы. Ее ботинки без шнурков, а глаза красные, словно она плакала, словно она и в самом деле может плакать. Она готова драться. Она хочет, чтобы я обсуждал с ней это на глазах у всех. Хочет закатить мне сцену. Хочет показать Микси, что та не может трахаться со мной.

Но мы так не договаривались.

Мои лучшие друзья все еще бегут, потаскухи ждут, а Белла смотрит, когда я говорю:

- И?

Она снова бьет меня.

Мои друзья смеются.

Белла уходит.

Знакомое, но неожиданное дерьмо. Спросите моих родителей. Спросите друзей. Спросите Беллу. Но я не трахал Микси. Она отсосала мне на заднем крыльце – этим все и кончилось. Я не знаю, как об этом узнала Белла и знала ли вообще до того, как я только что это подтвердил, что с Микс что-то было, но я все исправлю, потому что она злится из-за чего-то, что я сделал. И мне нужно узнать, кто, блядь, ее просвещает.

Я не задерживаюсь, чтобы посмотреть на Микси, и Вик отстает. За исключением Ким, которая только с Пити, потаскухи ходят по кругу. Они трахаются со мной, Беном, Димитри и с любым другим, кто рядом, когда мы вместе. К этому моменту они должны бы уже это понимать. Особенно Микси – она каждые выходные трахается с кем-нибудь новым.

***

Белле прекрасно удается избегать меня почти весь день. Наши расписания не совпадают, и каждый раз, когда я вижу ее, она с моей сестрой или еще с кем-то из друзей. Микси с Вик успокоились, и к обеду все вернулось в норму. У меня по-прежнему дерьмовое настроение, и оно становится еще хуже, когда я вижу Беллу с Гарреттом.

Они разговаривают в очереди за обедом. Я стараюсь не смотреть, но, блядь, это практически невозможно. Адреналин у меня в крови подскакивает и сердце колотится, эхом отдаваясь в ушах. Элис и Блисс ходят в эту школу уже давно, и большинство парней знают, что от них нужно держаться подальше. Было нетрудно пустить слух, что это мои сестры, и большинство в школе знает, что они неприкасаемые. Но есть, блядь, два человека, на которых это правило, похоже не распространяется – Гарретт и Джаспер.

Мне хочется набить Гарретту ебало, но я не могу. У меня нет на это никаких оснований, и Элис убьет меня, если я это сделаю.

Но оно практически стоит того, чтобы рискнуть.

К тому времени, как обед заканчивается, я уже вне себя от ярости. Мои друзья ведут себя так, как моя сестра сегодня утром – избегая всяческого контакта со мной. Виктория пытается поговорить, но быстро съеживается от страха, когда я рывком стряхиваю ее руку со своих волос.

По пути в класс я решаю прогулять оставшиеся уроки, просто чтобы уйти отсюда. Чувствую себя узником и буквально тону в этой гребаной боли. Нет ничего необычного в том, чтобы не говорить с Беллой весь день в школе. Здесь мы редко говорим, и если говорим, то всегда не наедине… но она умышленно избегает меня из-за того, что я сделал, и это больше, чем я в силах вынести.

Когда я уже стою у порога класса, решая остаться еще на один урок, я вижу ее. Белла ждет в конце пустого коридора. Она по-прежнему прижимает к груди папку, и ее волосы все так же рассыпаны по плечам. Я, не мешкая, направляюсь прямиком к ней.

Когда звенит звонок, мы единственные остаемся в коридоре.

- Привет, - бормочет она, избегая смотреть мне в глаза.

Я пытаюсь приподнять ее голову за подбородок, но она бьет меня по руке.

- Хочешь уйти отсюда? – спрашиваю я, засовывая большие пальцы за лямки своего рюкзака.

Белла наконец-то смотрит на меня, и, как и у Вик, у нее красные глаза. Разница в том, что я знаю, что Белла может плакать… она плакала из-за меня, и я ужасно чувствую себя из-за этого.

- Конечно, - говорит Белла, чем удивляет меня.

Я стараюсь не улыбаться, но не могу удержаться. Беру Беллу за руку и веду к заднему входу. По пути на школьную парковку нам приходится обогнуть здание. Белла продолжает молчать, но оттого, что она рядом со мной, боль в груди уже становится меньше.

Когда между нами и машиной остается только парковка, я говорю Белле бежать. Она хихикает, и моя боль еще немного утихает. Я знаю, что быть пойманными нам не грозит. Я прогуливал школу достаточно много раз, чтобы знать, что тупой ублюдок, который дежурит на парковке не обращает особого внимания на тех, кто приезжает и уезжает, но нервное возбуждение от нашего мини-побега приводит Беллу в восторг, так что я подыгрываю ей. Рюкзаки на наших спинах подпрыгивают, и ее смех становится все громче по мере приближения к «Вольво».

- Поторопись, принцесса-сорванец, - говорю я, притягивая ее к себе немного крепче.

- Я не могу бежать в этих туфлях! – Она тяжело дышит сквозь смех.

Когда мы добираемся до машины, я делаю вид, что у меня проблема с ключами. Белла скачет возле меня, пытаясь помочь. Когда я, наконец, открываю дверцу, она запрыгивает на пассажирское сиденье и сползает вниз, чтобы ее не было видно.

Блядь, это так мило.

Я не проявляю должной осторожности, пока мы не выезжаем с территории школы. Теперь мы на территории шефа Свона, и если он застукает меня со своей дочерью, нам пиздец. Я не превышаю скорость и выбираю второстепенные улицы, пока мы выезжаем из Форкса и въезжаем в Ла-Пуш. Би сидит нормально, но смеха и улыбок больше нет; снова напряжение и неловкость. Я пытаюсь взять ее за руку, но она выдергивает ее. Вместо того, чтобы ссориться из-за этого, я опускаю стекло и прикуриваю сигарету.

Как только мы оказываемся в Ла-Пуш, я прибавляю скорость. У нас всего несколько часов до того, как Белле нужно будет возвращаться в школу, куда ее приедет забирать ее мама.

Белла ничего не спрашивает, когда я сворачиваю на Первый Пляж. Она не говорит ни слова, когда я вылезаю из машины и не спрашивает, куда мы идем, когда я начинаю идти; она просто молча идет за мной.

На полпути к берегу, на самом краю пляжа мне уже тошно от того, что я не прикасаюсь к ней, поэтому я кладу руку ей на плечи и притягиваю ближе к себе. На удивление Белла обвивает меня руками за поясницу и живот. Ее волосы разлетаются на соленом морском ветру. Она хихикает, и я останавливаюсь, чтобы помочь ей пригладить их, но через секунду, когда мы снова начинаем идти, ветер снова раздувает их.

Мы оставляем их как есть.

- Помнишь, когда мы видели это место? – спрашиваю я ее, усаживаясь на песок перед старым доком.

Белла садится рядом и снимает туфли, чтобы вытряхнуть песок.

- Да, это было очень давно.

Мы снова долго молчим, подставляя кожу солнечным лучам. От этого я чувствую себя лучше. Воздух пахнет океанической чистотой, и под лучами света кровь моя течет немного более плавно. Белла кладет голову мне на плечо и вздыхает. Ее глаза закрыты; пальцами ног она ковыряет песок. Я говорю, что мне жаль, и она говорит, что и так знает, что мне жаль.

- Я не хотел… - пытаюсь я объяснить.

Она перебивает меня.

- Можем мы приезжать сюда, как всегда? – Белла падает на сыпучий песок. Ее волосы рассыпаются вокруг головы. Она так и не открывает глаза.

Белла ложится на песок и двигает туда-сюда руками и ногами, сгребая его, и смеется, когда я падаю рядом с ней. Я целую ее в уголок рта. Она начинает плакать.

- Блядь, детка, мне так жаль, - печально говорю я.

Белла вытирает слезы, заодно смахивая с щек налипший песок. Она поворачивает голову и смотрит на меня.

- Ким, похоже, не может дождаться, чтобы рассказать Элис все о тебе. Больная, да? Типа: «А что такого?» Мне хочется кричать ей: «Ты делаешь больно не Элис, ты делаешь больно мне!» Но я не могу. Я не могу остановить тебя, чтобы ты не делал этого и не могу остановить ее, чтобы она этого не говорила, и от этого мне так больно! – Белла прикрывает рот, заглушая негромкие рыдания.

Я рядом с ней, слушаю и боюсь сказать хоть слово, боюсь прикоснуться к ней – каждая ее слезинка пролита из-за меня. Проходит минимум час, прежде чем хоть кто-то из нас двигается: ее руки сложены на груди, и я накрываю их обе одной своей.

Я думаю, что Белла, наверное, уснула пока плакала, когда поднимаю голову и ищу ее лицо, но она, наконец, открывает глаза и так, блядь, мило улыбается, что мое сердце снова разбивается.

- Я люблю тебя, - шепчу я ей в губы.

- Я люблю тебя, - стонет она мне в губы.

Я забрасываю ее ногу себе за талию, и целую кожу у нее на шее. Мне хочется вжаться в нее, но я не делаю этого. Я так, блядь, сильно, до боли, хочу ее, что не могу доверять себе, поэтому не двигаюсь. Я целую, целую, целую ее и люблю, люблю, люблю. Надеюсь, надеюсь, что она не попросит.

Но она всегда это делает.

- Пожалуйста, Эдвард, - отчаянно умоляет она. Она пытается просунуть между нами руки, чтобы расстегнуть мои джинсы.

Я стону ей в рот и останавливаю ее.

- Не проси меня об этом сейчас, - сжав зубы, говорю я. Все мое тело дрожит, сопротивляясь тому, что правильно. Если она попросит меня еще раз, я сделаю это. Трахну ее на пляже, просто чтобы ощутить эту связанность, которой мы так отчаянно жаждем.

Быть внутри нее…

Белла вертит бедрами и тянет мою футболку. Она обезумела, хватается за нее что есть сил и тянет. Но мой член ничего не исправит. Он только все испортит.

Я уже не могу дышать.

- Трах ничего не исправит, Белла, - с сожалением шепчу я.

Она снова плачет, сражаясь с моим слабым сопротивлением. Задирает на мне футболку и впивается ногтями мне в кожу. Кусает мне губу до крови и вертит бедрами до тех пор, пока не вскрикивает.

И тогда я скатываюсь с нее.

- Блядь, не делай этого, - бездыханно говорю я, глядя, как она сжимает ноги вместе и мучается от неудовлетворенности.

Когда она достаточно приходит в себя, чтобы двигаться, она усаживается на меня сверху. С ее одежды и волос летит песок. Она трудится над моей молнией и бьет меня в грудь, когда я отталкиваю ее руки.

- Почему они?! – кричит она сквозь слезы. – Почему они, а не я?!

Я сажусь и держу ее руки за запястья. Целую ее в губы, подталкивая вниз на свой член.

- Ты делаешь мой член твердым, Би, - резко говорю я, зная, какая реакция последует.

Но она не отводит глаз.

Я медленно, медленно двигаю ее бедра, позволяя ей почувствовать каждый гребаный дюйм моего члена.

- Хочешь увидеть его, Белла? – спрашиваю я. – Хочешь коснуться ее губами? Взять в рот?

Она, наконец, отводит взгляд и тянет запястья.

- Заткнись, - говорит она, проигрывая эту схватку.

- Давай, детка Блисс, позволь мне трахнуть тебя прямо здесь, на этом пляже, где кто угодно может пройти мимо и увидеть нас. Дай мне показать всем твою маленькую киску.

- Пошел на хуй. – Белла со всей силы вырывает свои запястья, и я их отпускаю.

- Нет, Би, это ты иди на хуй.

Наши взгляды застывают друг на друге.

- До тебя не доходит, детка?

- Что не доходит? – спрашивает она.

- Что я люблю тебя.

- Ну, ты выбрал дерьмовый способ это показать.

У меня вызывает смех, то, как изящно она ругается.

- Может, и так, но это не делает мои слова менее правдивыми.
 

* сигарета со смесью табака и марихуаны

** ведущий популярной программы «Вечернее шоу с Дэвидом Леттерманом» на телеканале CBS