От автора: «Сумерки» мне не принадлежат; я лишь вынуждаю их сделать неверный выбор.

Особое спасибо «The Band Perry» и их светлячкам. Джеку Джонсону, «Brushfire Fairytales» и «In Between The Dreams». Все, что ты знаешь обо мне, детка, изменится. Ты обязательно назовешь это совершенно другим именем.

А затем я просто буду вынуждена солгать тебе.

YellowGlue, я люблю тебя как воскресное утро.

От переводчика: Наверное, кто-то опустил бы слова автора, поскольку для непосвященных (в том числе и меня) это не более, чем вырванные из контекста фразы, но, во-первых, я привыкла с уважением относиться к каждому слову автора (включая и те, что «за кадром»), во-вторых вполне может статься, что на определенном этапе повествования весь этот «бред» обретет какой-то смысл. Даже если и нет, вы всегда при желании можете его пропустить



Мы ужасные, но мы – ничто. Мы – лишь мгновения. Мы умны, но бестолковы. Мы лишь люди, забавные, сложные. Мы пытаемся, но куда все это ведет?

Никогда не узнать.

Изабелла Блисс (потому что ему так нравится гораздо больше)

Иногда когда Эдвард смеется, он прижимает руки к животу и далеко откидывает голову назад.

Как сейчас.

- Так что было в этой записке? – переспрашиваю я, изо всех сил пытаясь не краснеть.

Пити с Беном тоже смеются, но их смех не так хорош, как у Эдварда. Когда Питер смеется, его щеки становятся противного красного цвета, а Бен падает на бок, прикрывая все лицо руками.

Это стыд, ему следует иногда показывать его мне.

- Белла, ты не хочешь знать, что там написано. Ты даже не поймешь. Ты слишком маленькая. Сколько тебе? Двенадцать? – Питер качает головой, глядя на Эдварда для подтверждения своей правоты, что я слишком мала.

- У меня день рождения через три месяца, мне почти тринадцать. – Я выпрямляюсь на кровати и завязываю волосы в высокий хвост.

- Иисусе, - бормочет Эдвард себе под нос. – Тебе не стоит тусоваться с нами, Блисс.

Вероятно, он прав, но это же наша фишка.

Наш секрет.

Мой и их.

Я не знаю, как это произошло, или почему мы продолжаем это делать, но это неправильно. Мне удалось засунуть подальше все предупреждения родителей про мальчиков, алкоголь, наркотики и неправильный выбор, и удавалось проводить с этими парнями минимум три ночи в неделю после того, как моя лучшая подруга Элис отравлялась в царство снов.

Мне даже больше не нужно стучать в дверь комнаты Эдварда. Если они там, мне можно входить.

Иногда мы ничего не делаем, просто лежим на его кровати и смотрим фильмы. А иногда я сижу рядом, пока они пьют или курят травку, высунувшись в окно. Пару раз я играла с ними в видеоигры, но я не так хорошо играю как они. Эдвард злится, когда играет со мной, так что моя очередь наступает крайне редко.

У меня вроде как даже есть свое собственное место: в углу между тумбочкой и кроватью. Эдвард разрешает мне брать его подушки, если я устала. Уже не раз я засыпала, пока они занимаются своими делами.

Здорово быть в круге.

Никто не рассказывает Элис о наших ночных тусовках, и по какой-то причине я тоже не рассказываю. Это некое негласное правило, которое есть у нас четверых, и мне нравится, что оно только мое. У нее есть набалдашники кровати и украденные кеды, а у меня - это: подушки, видеоигры и курение высунувшись в окно.

- Я ближе к тринадцати, чем к двенадцати. Я не такая маленькая, а ты не такой взрослый, так что заткнись.

- Мне пятнадцать.

- Тебе исполнилось пятнадцать всего две недели назад, Эдвард. – Я пытаюсь говорить строго, но не дерзко. Я провела с Эдвардом тучу времени и знаю все о гормонах и переменах настроения; мне не хотелось бы испытывать их на себе… и пока этого еще не случалось, по-настоящему не случалось.

Эдвард смотрит, ждет, что я скажу что-нибудь еще. Я молчу. Его брови сгибаются посредине, и он отводит взгляд, усиленно обдумывая это. Пити с Беном делают вид, что не замечают напряжения, внезапно повисшего в этой дымной комнате, но им совершенно не удается быть незаметными. Я сажусь спиной к тумбочке и издаю долгий, полный разочарования, вздох.

Как бы мне хотелось быть старше.

- В чем дело? – нараспев спрашивает Бен.

Я выпрямляюсь.

- Что было написано в той записке, Пит?

Бен закатывает глаза. Эдвард бормочет себе под нос несколько ругательств и направляется к окну, чтобы прикурить сигарету. Я его игнорирую.

Пити с Беном сидят прямо передо мной. Они смотрят друг на друга, смеются, затем смотрят на меня и обмениваются словами, которые звучат похожими на «невинная» и «ребенок».

- Тебе, наверное, пора в постель, Блисс. – Эдвард сидит на подоконнике, держа сигарету большим и указательным пальцами.

Я зло смотрю на него, а он ухмыляется.

- Ну же, принцессочка, тебе давно пора спать. – Он насмехается надо мной. – Маленькая девочка, - добавляет он, когда я не реагирую на его унизительный тон, с которым он называет меня принцессочкой.

Обычно он говорит это очень вкрадчивым тоном. Но не сейчас. Сейчас он груб.

- Я не хочу идти спать, Эдвард.

Это именно те слова, которых он от меня ждал, и я говорю их именно так, как он и хотел: как маленькая.

После этого на меня перестают обращать внимание. Эдвард поворачивается ко мне спиной, опираясь руками на подоконник, и выдыхает белый дым в летний воздух. Он слишком серьезный, и это беспокоит меня.

- Все еще хочешь знать, Блисс? – спрашивает Пити, снова хватая Бена за грудь.

Идиоты.

- Да. – Я сажусь по-турецки, прижимая подушку Эдварда к груди. Трусь щекой о прохладный хлопок, давя зевок.

Пахнущие Эдвардом подушки клонят меня в сон.

Эти «не разлей вода» подходят чуть ближе. Я смеюсь: они такие глупые. Внезапно Эдвард проявляет интерес. Он даже ухмыляется.

- Скажи ей. – Бен толкает локтем Пита.

- Сам скажи. – Пити толкает локтем Бена.

- Это была твоя записка.

- Это ты хочешь, чтобы она знала.

- Ким - твоя девушка.

- Нет!

- Да, блядь, твоя. Она так сказала Вик.

Пити краснеет; Бен выигрывает этот спор. Я вцепляюсь в подушку Эдварда, пряча в наволочке улыбку. Эдвард подмигивает мне, щелчком выбрасывая на улицу сигарету.

- Я ей скажу, - предлагает он, захлопывает окно, а потом садится передо мной между своими друзьями. – Нельзя рассказывать об этом твоему отцу, Блисс.

- Не буду, - тут же отвечаю я.

Эдвард смеется от души, остальные мальчишки тоже.

- Не могу поверить, что собираюсь рассказать это тебе, принцесса.

Произносит это нежно, словно перышко.

- Я не расскажу, обещаю.

- Это хорошо. – Эдвард качает головой, переставая смеяться. – Твои родители больше не отпустят тебя, если узнают, что я загрязняю твой невинный разум, Би.

- Они не узнают. Я слежу за своими словами.

Эдвард наклоняется вперед, наматывая на палец прядь моих волос. Он выпускает локон и подносит рот прямо к моему левому уху. Его рука на моем плече. Его дыхание щекочет мне кожу. А затем говорит мне, что было написано в записке Ким.

Я огорошена и в шоке.

Эдвард отодвигается, все понимая по моему лицу: у меня большие глаза и отвисшая челюсть. Все трое мальчишек взрываются смехом, громче, чем за все ночи вместе взятые.

- Подождите, а это бывает? Так бывает? – спрашиваю я, совершенно сбитая с толку.

Долю секунды они смотрят на меня, а затем их смех продолжается, даже громче чем раньше. Пити пунцово-красный, Бен лежит на боку, пряча лицо, а Эдвард, далеко откинув голову назад, держится за живот.

Я по-прежнему совершенно сбита с толку.

***

После того, как мне открывают тайну записки, я пошла спать. Мальчишки безостановочно смеялись надо мной, и мой разум не мог постичь того, что сказал Эдвард, так что я вынуждена была убраться оттуда.

В смысле, неудивительно, что у него были такие проблемы, когда он украдкой положил эту записку в шкафчик Кимберли.

Мальчишки просто отвратительные.

- Элис, ты знаешь, что такое «сосать»? – Я сижу на крыльце, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях.

Элис катается на скейте по подъездной дорожке, босая и с грязным лицом. Она хихикает и бьет ногой по доске, поднимая ее.

- Кто тебе это сказал, Блисс?

- Услышала по телевизору, - вру я.

Элис подъезжает ко мне. Садится на свою доску и сдирает обмотку. – Я не знаю. Вроде как да. – Она краснеет. – А что?

Я пожимаю плечами, усаживаясь перед Элис на ее доску.

– Просто так. – Я откидываюсь к ней на грудь; она толкает доску, и мы двигаемся взад-вперед маленькими рывками. – Я просто думала, что это типа неестественно.

- Это и есть неестественно. Это мерзко. – Элис обнимает меня за грудь, толкая доску вниз по подъездной дорожке. Я поднимаю ноги, пока не ободрала их об гравий. Элис обхватывает меня ногами за талию, и мы обе кричим, когда сырой летний ветер обдувает нам лица. Когда мы доезжаем до подножия холма, мы поднимаемся наверх и делаем это снова.

Это самое близкое к катанию на скейтборде действо, какое у меня когда-либо было.

Мы шесть раз поднимаемся и съезжаем с холма. Элис пытается убедить меня съехать одной, … стоя на доске. Ни за что.

- У меня есть шлем, налокотники и наколенники, - настаивает она, сдувая пряди с глаз.

- Наколенники? – спрашивает Эдвард, стоя по ту сторону сетчатой двери. – Слишком маленькая, принцессочка, да? – Он снова насмехается надо мной; это из-за того, что он рассказал мне вчера ночью про «сосать».

Мои глаза широко раскрыты, но это Элис кричит:

- Заткнись, Эдвард! - У нее на шее вздувается венка. – Иди, кури косяк или что ты там куришь, гребаный неудачник.

- Элис! – сердито говорит Эсме откуда-то из дома. – Следи за языком, пожалуйста.

Я тяну края своих джинсовых шортов и подтягиваю на плечо бретельку лифчика как раз в тот момент, когда Эдвард со своими дураками-друзьями выходит на улицу. Я весь день провела с Элис на улице. Может, потому, что чувствую вину за то, что храню от нее секреты, или, может, потому, что она постоянно позволяет мне красить и причесывать себя, не жалуясь, и меньшее, что я могу – вернуть ей любезность.

Мы ходили гулять в лес, засовывали ноги в ледяную грязь, умывались в ручье за их домом и катались с подъездной дорожки на ее доске. Если бы она умоляла чуть дольше, я бы, наверное, надела все эти наколенники и налокотники и съехала вниз сама, как она и хотела. Элис умеет настаивать.

Только сейчас я вся грязная и наверняка он меня пахнет, а Эдвард смотрит на мои ноги, качает головой и смеется.

Я поджимаю пальцы, пытаясь хоть немного спрятать грязь. Вытираю руки о свою желтую майку и приглаживаю растрепавшиеся волосы.

Пити с Беном держат Элис за ноги, и она висит вверх тормашками. Она это любит.

Эдвард облизывает большой палец и вытирает мне щеку. Я бью его по руке и пытаюсь убежать, но он гонится за мной. Бежит за мной к гаражу, вокруг дома, обратно к подъездной дорожке и к переднему крыльцу.

От него действительно вкусно пахнет. Отцовским одеколоном. И он вырядился на выход.

Устав убегать, я сажусь на качели. Устав догонять, Эдвард садится рядом со мной.

- Куда ты идешь? – спрашиваю я.

- Отсюда, - отвечает он.

А я вроде как надеялась, что сегодня он останется дома.

Эдвард щекочет меня за ухом.

- Улыбнись, это правило.

Я делаю это. Улыбаюсь.

- Правило?

- Да, правило номер один, что ты должна всегда улыбаться, когда я рядом. – Он не смотрит на меня, но я вижу румянец на его щеках.

- Отлично, но у меня тоже есть правило. – Своими грязными ногами я раскачиваю качели.

- Какое?

- Ты всегда должен говорить мне, куда идешь.

- Нет.

- Да.

- Это даже не одно и то же, Белла. – Своими «Конверсами» Эдвард раскачивает качели.

- И все же это правило. – Я пожимаю плечами. – А правило номер три, что ты должен следовать правилу номер два, всегда.

- Отлично, тогда правило четыре, что ты не можешь носить на пляже свитера других мальчишек.

В голове у меня мелькает образ Гарретта. Я вспоминаю его тепло и его искренность.

- А как же в школе, в машине, у себя дома, …у тебя дома? – шучу я, смеясь про себя.

- Я серьезно.

Надо же: он серьезно.

- Ладно.

После этого мы молчим, испытывая легкую неловкость. Эдвард раскачивает качели; я откидываю голову назад и закрываю глаза. Элис смеется, потому что Питер и Бен изводят ее. Заходящее солнце приятно греет мне ноги. Я вытягиваю пальцы, позабыв о том, какие они грязные. За веками все кажется красным, я чувствую, что слегка потею у линии волос… я люблю конец июля.

Я могла бы спать в этом теплом свете.

А затем: «Я собираюсь домой к Виктории».

Я открываю глаза и все вокруг искаженное и расплывчатое от солнца. Эдвард смотрит на меня, но затем отворачивается, хлопая по карманам в поисках сигарет. Это непривычно: он не курит, когда рядом родители.

Дальше происходят две вещи: на подъездной дорожке останавливается старая «Тойота», которая приехала за Эдвардом, и на крыльце появляется Эсме с домашним телефоном в руке.

- Это твоя мама, Блисс.

Эдвард проводит рукой по волосам.

- Увидимся, - бормочет он, вставая. Он целует свою маму в щеку и направляется к машине. Виктория сидит на переднем сидении, ее мама за рулем. Элис показывает ей средний палец и пинает землю, поднимая пыль в воздухе перед машиной. Эдвард указывает на нее пальцем, говоря строго, но тихо.

- Привет, мам, - говорю я в трубку, умышленно делая тон более беззаботным.

- Я хочу, чтобы сегодня ты приехала ночевать домой. – В ее голосе я уже слышу решимость, но я не хочу уезжать, … пока не хочу.

- Еще одну ночь, пожалуйста, - говорю я достаточно громко, чтобы Эсме услышала. Ее взгляд смягчается. Она касается моего лица, вытирая то же место, что до этого Эдвард.

Машина отъезжает задом с подъездной дорожки. Эдвард не смотрит на меня.

- Ты пробыла там два дня, Белла. Что ты делаешь там такого, чего не можешь делать здесь? – Мама расстроена, она раздраженно вздыхает. – Попроси Элис приехать сюда. Я хочу, чтобы ты была дома.

Я встречаюсь глазами с Эсме, умоляя ее о помощи. Смахиваю отчаянную слезинку с левого глаза. Она протягивает руку за трубкой. Я отдаю ей ее.

- Алло, Рене. – Ее голос гладкий как шелк. – Мы с девочками только что заказали пиццу… да, еще всего на одну ночь. Я привезу ее домой утром. Мы с Карлайлом будем здесь всю ночь, … не беспокойся, … да, прости, но если бы ты позвонила немного раньше… ладно, увидимся завтра.

Она подмигивает как ее сын.

Я прикладываю трубку к уху и вздыхаю.

- Не поступай так больше со мной, Белла.

- Хорошо, мам. – Я стараюсь скрыть свой восторг.

- Увидимся утром. – Она вешает трубку.

Мы с Элис еще немного играем на улице, но когда солнце садится, мы идем в дом и принимаем душ. Я не могу поверить, что так выгрязнилась, но замечаю, что на носу появилась парочка новых веснушек. Мои волосы выглядят чуть темнее, чем должны быть у блондинки, а кожа не такая бледная.

Сидя перед телевизором, мы едим пиццу, которую заказала Эсме. Элис хочет смотреть повтор «Фабрики фантазии»*, а я надуваю губы, умоляя ее смотреть «Последнюю песню»** на канале HBO.

Мои надутые губы празднуют победу.

Карлайл и Эсме не остаются дома, как пообещали моей маме. Обычно мне нравится смотреть на платье Эсме, когда она готова к походу на эти важные деловые ужины, но сегодня мой голод побеждает. Я ем третий кусок «Маргариты» и не исключаю, что съем четвертый.

- После этого нам надо сделать крем-соду с мороженым, - говорю я, зарываясь лицом в сыр и помидоры.

- Ладно, - соглашается Элис, корча рожу Майли Сайрус. – Мы правда что ли смотрим это дерьмо, Блисс?

- Это мой второй любимый фильм! – Я смеюсь, защищая свое кино про любовь.

Элис роняет пиццу и смотрит на меня с забавной ухмылкой.

- О, блин, а какой первый?

- «Волшебник страны Оз».

- Ты такая девчонка.

- А у тебя какой? – спрашиваю я, зная, что это будет какой-нибудь ужастик или кино для мальчишек.

- «Терминатор-2: Судный день» и «Мисс Конгениальность», но если ты кому-нибудь расскажешь, я убью тебя, когда ты будешь спать.

Я умираю со смеху.

Сейчас около полуночи, мы идем спать и вырубаемся поверх одеял.

Мы так и не сделали крем-соду с мороженым.

***

- Изабелла.

Я глубже зарываюсь лицом в кучу подушек Элис.

- Блисс.

Я скручиваюсь в комок, прячась от голоса.

- Принцессочка, просыпайся.

Я открываю глаза.

- Оставь меня в покое.

Он смеется. Я сажусь. Прикрываю рот после сна рукой.

Эдвард стоит на коленях на моей половине кровати, прижимая палец к губам.

- Тише, малышка.

Я киваю головой.

- Пойдем со мной на улицу. – Он протягивает мне руку. Я беру ее, медленно выскальзывая из-под скомканных простыней. – Тебе понадобится это. – Он дает мне свое бейсбольное худи. У него на спине его номер и фамилия. Оно проскальзывает по моей теплой ото сна коже, целиком окружая меня запахом ванили и дыма. Внутри хлопок стиранный и поношенный, но кажется мне мягким. Придется закатать рукава до локтей, если мне понадобятся руки, но не сейчас. Сейчас мне нравится прятаться внутри чего-то, принадлежащего ему. Я чувствую себя защищенной.

- И обувь. Где она? – спрашивает Эдвард, осматриваясь.

Я указываю на «мыльницы» у двери.

Его худи доходит мне до середины бедер. Эдвард роняет «мыльницы» у моих ног, натягивая капюшон мне на голову.

- Там вроде как холодно, - говорит он, берет меня за руку и выводит из комнаты.

Элис мертва для мира, не издает ни звука.

В доме тихо и темно. Карлайл и Эсме вернулись домой со своего ужина; свет от телевизора пробивается из-под двери их спальни. Я иду на цыпочках как можно тише, когда мы проходим мимо их комнаты.

- Сколько времени? – шепчу я, размышляя, могу ли почистить зубы, прежде чем мы пойдем.

- Начало четвертого. – Эдвард включает свет на кухне. Я моргаю, позволяя глазам привыкнуть. – Я только пришел домой. – Кажется, он практически извиняется. – Не надо было тебя будить, но я не устал. Ты можешь вернуться в постель, если хочешь.

Он стоит перед холодильником, засунув руки в карманы. От него пахнет дурью. Он выглядит так, словно светится.

- Хочешь крем-соды с мороженым? – спрашиваю я, улыбаясь.

- Да, блядь, это было бы прекрасно.

Мы едим мороженое в лесу, вдали от дома. Он сидит, прислонившись к дереву, а я сижу напротив него, скрестив ноги по-турецки. Все еще темно, но мне не страшно. Я слышу, как вокруг ползают маленькие твари, устраивая себя дом в деревьях и на земле, но быть здесь до восхода солнца приятно. Эдвард рассказывает мне о своем вечере.

Я люблю звук его голоса на улице в темноте.

Он доедает свое мороженое, как только садится. Пытается съесть мое, но я ему не даю. Это мое. Я хотела его с тех пор, когда еще ела второй кусок «Маргариты».

Но перед его печальным лицом трудно устоять.

- Виктория – твоя девушка? – спрашиваю я, скармливая ему ложку своего мороженого.

Он закатывает глаза и глотает мороженое.

- Почему ты спрашиваешь?

- Не знаю. Похоже, что так и есть.

- Почему?

- Потому что ты много времени бываешь с ней. Она зовет тебя домой. Ее мама сегодня приехала, чтобы забрать тебя. Она носит твои солнечные очки. О, и ты пускаешь ее в свою комнату с закрытой дверью.

Эдвард улыбается.

- Я и тебя пускаю в свою комнату с закрытой дверью; это значит, что ты моя девушка, Блисс?

- Нет. – Я отпиваю ванильной крем-соды. – Но я другая, а она очень красивая. – Виктория больше чем красивая, она потрясающая, и со временем это становится лишь более очевидным.

Трудно соревноваться с ее темными волосами и загорелой кожей. Трудно смотреть. Виктория – девушка другого типа, пылкая и сильная, и, возможно, она слишком сильно старается, но ее красота всегда перекроет недостатки ее личности.

Она сексуальная.

- Ты красивее, Белла. Поверь мне. – Эдвард снова прислоняется к дереву, закрывая глаза. – И она не моя девушка. Все не так.

- Почему нет? Ты ее целуешь. Я тебя видела. – Он должен помнить тот день так же хорошо, как помню его я.

Это был последний день занятий. Она стояла спиной к шкафчикам. На Виктории была кислотно-розовая майка с бретелями-спагетти, джинсовые шорты и ботинки «Доктор Мартин». Я помню, как стояла, спрашивая себя, почему она выбрала эти ботинки к этим шортам и майке. Это было так необычно. Но затем она увидела меня и помахала рукой. Я помахала ей в ответ, но она не увидела, потому что там был Эдвард. Он наклонился к ней и поцеловал ее в губы.

Я видела раньше, как целуются мои родители. У меня на глазах они целуются просто, а Карлайл с Эсме – их поцелуи полны страсти. Они целуются взасос. С языками. Они смеются во время поцелуя… и нежно касаются друг друга. Карлайл целует Эсме взасос, с закрытыми глазами, но после того, как он поцелует ее так, он еще пару раз поцелует ее сомкнутыми губами. Нежно. Это так мило, что когда они делают это, я могу лишь смотреть и улыбаться.

Эдвард целовал Викторию не так. Он целовал ее грубо… с языком, но не нежно, Он целовал ее словно безумец, … словно пытался сделать ей больно. Наверное, было очень неприлично пялиться, но я не могла отвести взгляд. Я была поражена и ошарашена. Их поцелуй был неистовым и совершенно не милым, и после он уже не целовал ее в губы. Когда он увидел меня, он вытер рот и ушел.

- Позже, Вик, - сказал он, проходя мимо меня.

- Извини, - удалось мне пропищать, но Эдвард так ни слова и не сказал о том, что только что случилось. Он положил руку мне на плечи и повел на школьную парковку, где меня ждал мой отец.

Это первый раз, когда я завела об этом разговор с тех пор, как это случилось.

- Иногда я ее целую, - осторожно говорит он.

- А как насчет остального?

- Я не буду говорить с тобой об этом, Блисс. – Он смеется, но это горький смех. – Она не моя девушка. Я не… - Он замолкает. – Я ничего к ней не чувствую. Не так.

- Тогда зачем ты ее целуешь?

Обе его руки в волосах. Он надувает полные щеки воздуха.

- Белла, хватит. – Он пытается оставаться спокойным. Его переключатель срабатывает очень легко.

- Эту штуку из записки - ты делал это? – спрашиваю я.

- Давал ли я ей сосать свой член? – выплевывает он и встает. Это звучит гораздо грязнее, когда это говорят вслух. – Ты это хочешь знать, Белла? Почему?

- Просто любопытно. – Я тоже встаю. Я не боюсь его, не так, как все остальные. Это всего лишь Эдвард.

- Ты маленькая, Белла, оставайся маленькой.

- А тебе всего лишь пятнадцать, веди себя соответственно.

- Ты и понятия не имеешь. – Он отворачивается от меня.

- О чем? – Я скрещиваю на груди свои маленькие руки. Затем до меня доходит, что его дружков здесь нет. – А где Пити и Бен?

- Явно не здесь. – Эдвард усмехается.

- А где?

- Дома.

- Почему?

- Блядь, ты такая приставучая. – Он смеется, глядя на меня через плечо.

- Ты груб со мной. – Я снова говорю как маленькая. Вот почему он мне не рассказывает. Мне всего двенадцать. Я для него всего лишь принцессочка.

- Правило номер четыре: не ссориться в лесу после того, как поели мороженого с крем-содой, - шутит он в попытке поднять настроение.

- Правило номер пять, - говорю я, снова садясь, - никогда не иметь от меня секретов.

Эдвард оборачивается.

– Может быть.

- Мне кажется, что «может быть» всегда означает «нет».

- Тогда я буду просто вынужден солгать тебе, - шепчет он.

Я улыбаюсь.

– Правило номер шесть: не лгать.

Он качает головой.

– Правило номер шесть: никаких обещаний.

- Хорошо, - легко соглашаюсь я. – Никаких обещаний, никогда.

- Обещаешь? – спрашивает он.

- Обещаю.

- Вот и все.

- Это всего одно.

***

На обратном пути к дому мою «мыльницу» засасывает в какую-то беспощадную грязь; она утопает в грязи. Эдвард пытается ее вытащить, но слишком темно.

- Нам придется прийти искать ее утром, Белла. – Он склоняется над грязью и шарит руками. – Но я думаю, что ее засосало в ад.

- Ты дурак.

Эдвард вытирает грязную руку об свои джинсы.

- Прости за туфлю, малышка.

Я вздыхаю.

– Эдвард, правило номер семь: ты больше не можешь звать меня малышкой.

Он берет мою грязную ногу, вытирает как может и говорит:

- Правило номер восемь: ты не можешь устанавливать никакие правила.

- Правило девять: ты не можешь устанавливать правила, которые меняют мои правила.

Он ставит мою ногу на землю.

- Ладно, но правило десять гласит, что у нас есть дневной лимит на создание правил. Десять правил в день. Вот так. Пять для меня, пять для тебя.

- Отлично.

- Отлично. – Он улыбается.

- Ты придурок.

- Запрыгивай, Блисс. – Эдвард наклоняется, чтобы я могла забраться к нему на спину.

Я кладу подбородок ему на плечо и легко дышу по дороге домой. Для того, кто курит так много, Эдвард легко несет меня домой. Мы не говорим, лишь идем и едем. Солнца еще нет, но оно близко. Небо светлеет, это хорошо видно. Я слышу вдалеке едущие по дороге машины. Слышу щебет просыпающихся птиц.

Но он видит светлячков раньше меня.

- Слезай, детка.

Когда я спрыгиваю на ноги, Эдвард медленно идет вперед. Я жду его. Он тихо, осторожно крадется к дереву, где они летают.

Ловит одного и несет его мне.

- Они вечно не такие яркие, как по телевизору. – Он открывает ладонь, и на ней сидит маленький мерцающий жучок.

- Ты прав, - говорю я, - но он все равно мне очень нравится.

- Конечно, нравится, - шепчет он и отпускает его.

* реалити-шоу канала MTV

** фильм 2010 года с Майли Сайрус в главной роли