Глава 22

Жаркое тосканское солнце играет на моей коже, а мы летим сквозь виноградные лозы, корни которых тщательнейшим образом выравнены, а вот усики хаотично торчат в разные стороны. Терпкий висящий в воздухе запах винограда, земли, глины разгоняется легким пьянящим ветерком, пока мы несемся по этому лабиринту.

Я подставляю лицо солнцу, чтобы ощутить его тепло и закрываю глаза, спрятанными за темными очками. Мои руки свободно обвивают Манчу, который со знанием дела ведет старый грязный мотоцикл по своему семейному поместью. Мое решение приехать сюда, быть с ним – самое лучшее из всех, что я когда-либо принимала. Наш псевдо медовый месяц наполнен его семьей, едой, смехом и любовью.

Я прижимаюсь головой к плечу Манчу и вспоминаю день, когда мы сюда приехали. Это было всего лишь десять дней назад, а кажется, что прошла вечность.

Как только мы приземлились в аэропорту «Леонардо да Винчи» в Риме, я уединилась в ближайшем туалете, чтобы хоть немного смыть с себя грязь. Долгий перелет и эта тщетная попытка привести себя в порядок не успокоили царившее в моей душе смятение, и я уже жалела, что не нашла времени переодеться, когда бросилась догонять его. Манчу уверял меня, что я отлично выгляжу, но я-то знала, что мне предстоит встретиться с его семьей, а я и так достаточно нервничала, чтобы предстать перед ними, выглядящей как беспризорница.

Во время нашего трехчасового перелета из Рима до Вольтерры в арендованном самолете я отрешенно разглядывала незнакомый, красивейший пейзаж. Всего лишь двадцать четыре часа назад я зализывала раны, убежденная в том, что обречена на одиночество. И вот она я, сижу, а мои руки крепко с любовью сжимает, постоянно оставляя нежные поцелуи на костяшках, самый красивый человек на Земле.

В конце концов, мы прибыли к, как он это назвал, началу его владений. Он указал на акры земли, склоны и возвышенности которой покрывали ровные ряды растений, обвивающих решетки. Мы двигались вдоль старого каменного забора, пока не добрались до огромных чугунных ворот, обвитых плющом и цветущими лианами. Над ними висела огромная вывеска, на которой было написано «vini Volturi e la famiglia», что Манчу перевел как «Вина семьи Вольтури». Они были открыты, словно приглашая нас внутрь, и мы последовали по грунтовой дороге, со всех сторон окруженной травой, к главному дому поместья.

Ехали мы несколько минут, прежде чем я сумела разглядеть впереди нас огромное строение. Большой дом был похож на один из тех, что вы можете увидеть на иллюстрациях книг или на открытках. Стены, окрашенные в бежевый цвет, обрамлялись темно-красной черепицей крыши. Он состоял из нескольких секций, разных по своей форме и размеру, некоторые из которых были с башенками и балконами. Над ним возвышалась высоченная башня, а сам он был увит тем же плющом и цветущими лианами, что и ворота на въезде в поместье. Как объяснил Манчу, это был главный дом, а все его многочисленные дяди и их жены жили в других домах, разбросанных по округе.

Когда мы плавно остановились на подъездной дорожке у главного входа, мои нервы были натянуты до предела, и я крепко сжимала руку Манчу.

- Они вообще знают, что я приехала?

Он поцеловал мою руку еще разок, щекоча ее усами.

- Я написал дяде Маркусу сообщение, когда мы приземлились. И не волнуйся ты так. Для моей семьи будет честью познакомиться с тобой. Ведь я тебя выбрал, а меня они любят, - он улыбнулся и сжал мои пальцы, прежде чем выбраться из машины.

Не успел он вынуть сумку из багажника, как с грохотом открылась дверь дома, и на улицу вывалило больше людей, чем, по моим представлениям, может жить в одном доме, под предводительством крепкой женщины в домашнем платье с фартуком, который обычно носят итальянские женщины в возрасте.

- Edward! Ragazzo mio! Sei venuto a casa da me!** – я заметила, как толпа людей отступила, пропуская вперед, как я предположила, бабушку Манчу, для первого приветствия. Она притянула его к себе во всеохватывающие объятия и расцеловала его лицо, удерживая его голову своими большими любящими руками.

- Nonna, mi sei mancata, - успел проговорить Манчу, прежде чем его поглотила толпа встречающих.

Но в конце концов, все взгляды устремились на меня, Манчу сделал шаг назад и приобнял меня рукой за плечи, нежно, но твердо.

- Cari, questa e Isabella, l'amore mio. La mia ragazza. Моя девушка, - закончил он на английском, видимо, специально для меня, и посмотрел на меня с улыбкой.

- Чао, - сказала я, положив руку на грудь Манчу. И, подняв на него глаза, спросила, как сказать на итальянском, что я рада со всеми познакомиться. Он улыбнулся и прошептал мне на ухо.

- Mi sono innamorato di tua nipote.

Какое-то время они просто таращились на меня, а потом раздалась какофония из английских и итальянских слов. Меня, приветствуя, пожимали за руку, тут же обнимали несколько членов его семьи, все как один были приветливы и рады меня видеть. Я вопросительно взглянула на Манчу, но тут к нам подошла темноволосая девушка и ударила его по руке.

- Дразниться нехорошо, Эдвард, - сказала она на английском с сильным и красивым итальянским акцентом.

- Что ты заставил меня сказать? – прищурив глаза, спросила я, догадавшись, что он меня подставил.

- Бедняжка. Он заставил тебя произнести «Я люблю вашего внука», - ответила она, прежде чем сжать мою руку и тепло мне улыбнуться.

Я повернулась к нему, а он пожал плечами, улыбаясь так, словно ему не о чем было беспокоиться. Я посмотрела на эту девушку и краем глаза заметила, что его бабушка за нами наблюдает. Поэтому я составила ответ из тех немногих слов, что узнала из книг и фильмов: "Si, amore."

***

Потянулись волшебные дни, которые мы проводили среди многочисленной семьи Манчу, среди его дядей и тетей, двоюродных братьев и сестер, которые радушно приняли меня, великодушно поделились одеждой и обращались со мной как с членом своей семьи. Почти каждый день вся семья, включая работников с виноградников и соседей, собиралась на пир, который они называли il pranzo или полуденным приемом пищи. А я называла это праздником.

На столах, расположенных прямо в саду Нонны, выставлялось огромное количество разнообразных сыров, видов копченого мяса, оливок, и, конечно, вина. А дальше все продолжалось как в кино. Все одновременно говорили, передавали друг другу тарелки, наполняли бокалы, дети галдели и не обращали внимания на своих мам, которые уговаривали их поесть взамен на возможность поноситься по клумбам с братьями и сестрами.

Дяди и Нонна учили меня собирать урожай и виноделию. Вместе с тетями я приготовила свежую пасту и хлеб и поиграла с Нонной в карты. Я ни разу не выиграла, и казалось, что она очень этим гордилась. Она почти не говорила по-английски, но мы отлично друг друга понимали.

Я влюбилась в наши ленивые полудни, когда я имела возможность наблюдать за Манчу и младшими членами его клана. Мое сердце наполнялось радостью, когда я видела его бегущим между виноградных лоз в попытках спрятаться или отыскать кого-то или успокаивающим какого-нибудь малыша, который отказывался идти спать.

Я начала дорожить постоянно царящим вокруг сумасшествием. Не было ни одной секундочки, когда в доме не находилось хотя бы десять человек, и я полюбила этот новый для меня опыт семейного проживания. Пару раз я извинялась и пряталась от того количества любви, которое окружало меня, боясь опозориться излиянием эмоций. Довольно давно у меня не было никаких родственников, кроме Эммета, поэтому я не имела представления, чем на самом деле является семья, и не знала, что упускаю, пока не столкнулась с семьей Манчу.

Ночами мы обвивались вокруг друг друга, скрытые плотным паладином, висящим над кроватью и колышущимся от легкого дуновения ветерка, проникавшего в комнату через открытое окно. Прижимаясь друг другу, мы разделяли с ним нашу глубокую любовь, показывали, что это значит – чувствовать себя дома.

***

Мы резко подпрыгиваем, попав в небольшое углубление в земле, и я выныриваю из воспоминаний. Громкий шум мотора разрезает царящую в поле тишину. Вокруг никого нет, машины не работают, работники или разбрелись по своим домам, разбросанным по склонам холмов, или собрались в главном доме, где их балует Нонна.

Сегодня мы к ним не присоединимся, потому что Манчу хочет, чтобы я увидела дальний уголок виноградника, где зарождалась империя Вольтури. Он упаковал нам ланч и привязал корзину с ним к багажнику мотоцикла позади меня.

Как только мы начинаем въезжать на холм, я еще сильнее цепляюсь за него, прижимаясь губами к тонкой футболке. Все эти дни меня переполняет любовь, чувство, к которому я так быстро привыкла, что мне трудно держаться на расстоянии от Манчу. Я залезаю руками под футболку, чтобы ощутить, как перекатываются мышцы на его груди и животе, в такт нашим скачкам по холму. Он сжимает мою руку прямо через ткань, а потом направляет мотоцикл к великолепному оливковому саду.

Манчу объяснял мне, что многие виноделы используют оливковые деревья для защиты виноградников от сильных ветров, и они отлично растут на этих почвах и в этом климате. А некоторые, включая семью Манчу, верят, что корни оливковых деревьев добавляют винограду некую пьянящую нотку, а виноград, в свою очередь, оказывает особое влияние на вкус оливок. Вольтури не выращивают оливки для широкой продажи, вместо этого они продают его местным предпринимателям и, конечно, используют для личных нужд.

Он помогает мне слезть с мотоцикла, я потягиваюсь и снимаю очки, чтобы получше разглядеть окрестности. Мы находимся на одном из самых дальних холмов, и я вижу несколько домиков на другом его склоне. Виноградные лозы здесь выглядят величественными, из-за их терпкого аромата мой рот наполняется слюной. Они растут довольно плотно, образуя внутри закрытую от посторонних глаз полянку.

Манчу садится, опираясь спиной на ствол оливкового дерева, и пару раз похлопывает себя по коленям, приглашая меня присоединиться к нему. Я сажусь к нему спиной, так, чтобы мы оба имели возможность наслаждаться видом, а наши руки оплетали мою талию.

- Мне не хочется уезжать, - говорю я. Эмоции, полученные в этой поездке, переполняют меня.

- Мы вернемся сюда, я обещаю. И будем возвращаться так часто, как ты захочешь.

Мы сидим в тишине, а потом Манчу притягивает к себе корзину и начинает кормить меня маленькими кусочками еды прямо из своих рук. Сладкие фрукты, пряный сыр и, конечно же, тщательно отобранная бутылка никогда не кончающегося вина.

Я опьянела от дурманящего нектара, воздуха, пахнущего землей, и Манчу, поэтому поворачиваюсь к нему, целую его в губы, а потом кладу голову ему на плечо и чувствую, как он прижимается к моей макушке щекой и удовлетворенно вздыхает.

- Манчу, - бормочу я, и он мычит мне в ухо, - я тут подумала.

- И о чем же, Коротышка? – его губы прижимаются к моей шее, и я льну к нему, не имея возможности насытиться теми острыми ощущениями, которые дарит мне его рот.

- Об именах.

- Каких именах? – в действие вступает его язык, которым он проводит линию чуть выше горловины моей майки по направлению к уху. – Вина? Оливок?

- Детей.

Его губы замирают, и я кожей ощущаю его резкий выдох.

- Ты хочешь мне этим что-то сказать?

Смысл сказанного доходит и до меня, я начинаю смеяться и чувствую, что он отодвигается.

- Я рад, что ты счастлива, но я тут испытываю шок, поэтому прости, что не понимаю, что же так тебя развеселило, - говорит он, и я поворачиваюсь к нему, чтобы увидеть его широко распахнутые глаза, блеск которых ни на секунду не исчезал с момента нашей встречи в аэропорту.

- Я не беременна, ну, пока нет, - я вижу, как Манчу поднимает бровь. – Я просто думала обо всех этих пустых комнатах в твоем доме.

- Коротышка, говори уже прямо.

- Ну, мне нравятся классические имена. Не Диланы, не Монтаны.

- Хорошо…

Я снова поворачиваюсь к нему спиной после того, как ухватываю виноградинку из корзины, и ложусь на него.

- Семейные имена. Вроде Элизабетты, имени твоей мамы, Лусианы, как зовут твою бабушку. Мы должны выбирать такие имена или их вариации.

Я слышу, как он втягивает носом воздух, и чувствую, как он снова приникает губами к моей шее, но на этот раз более жадно. Он отвечает, не отрывая губ от моей кожи, оставляя на ней поцелуи и мурашки.

- А имена для мальчиков? Ты же понимаешь, что среди шестерых детей, вполне вероятно, у нас будут и мальчики.

Моя улыбка такая широкая, что я боюсь, что она разорвет мое лицо на две части.

- Я еще пока не соглашалась на шесть, но думаю, что мы должны сойтись хотя бы на четырех именах.

- Пяти.

- Четырех.

- Увидим. Я думаю, придет время, ты поймешь, какое счастье испытываешь, будучи беременной от меня, и попросишь седьмого.

От его слов я закатываю глаза, хотя я как-то все же умудрилась полюбить и высокомерие Эдварда Каллена.

- Я не смогу выносИть семерых твоих детей, у которых будет твой размер эго. Четыре.

- Белла, любимая, - как только он произносит это мое имя, я начинаю дрожать, превращаясь в желе.

- Ммм? – мои глаза закрываются в ту же секунду, как его руки проникают под мою майку и накрывают грудь.

- Мне же тоже придется иметь дело с упрямством, которое они унаследуют от тебя, - он начинается смеяться, как только мой локоть входит в контакт с его ребрами, правда, мне не очень нравится побочный эффект от моих действий – его руки исчезают с моего тела.

Я слышу, как он прокашливается, и ожидаю продолжения.

- Извини меня за вопрос, который я задам, но я не могу серьезно разговаривать о будущем, пока не спрошу, - он кладет руку обратно мне на живот, приподнимая ткань футболки. – Теперь, когда наша спонтанная поездка подходит к концу, и реальность возвращения домой не за горами… Ты все еще хочешь этого?

- Я этого жду, - тихо отвечаю я, понимая, что этот вопрос должен быть задан, и удивленная тем, что он спрашивает лишь сейчас.

- Я наслаждаюсь тобой, общением с моей семьей, - я чувствую, как он пожимает плечами позади меня. – Для меня то, что ты сейчас со мной, уже является ответом на вопрос, но его недостаточно, если мы собираемся обсуждать детей. Для меня это очень серьезно.

Я вздыхаю, расстроенная тем, что именно я являюсь причиной его неуверенности, но он достоин уверений.

- Я не могу этого объяснить. Это чувство, которое возникает, когда полностью отдаешь себя кому-то, оказало на меня совершенно противоположный эффект тому, что я ожидала. Я ощущаю себя в безопасности, во мне появилась какая-то безмятежность, а не страх и не беспокойство. Твоя уверенность в нас возродила во мне силу и ответную уверенность. Я – твоя.

Он крепко обнимает меня и хмыкает.

- Вот видишь, иногда моя самоуверенность – отличная шутка.

Он прижимается губами к моей голове, и я чувствую его улыбку, а потом он тянется к корзинке, кладет туда пустую бутылку и пытается встать. Я заставляю свое разморенное тело подняться и помогаю ему собрать остатки нашего ланча.

Он переплетает наши пальцы, когда мы идем туда, где припаркован его древний мотоцикл, и помогает мне на него забраться. Мы трогаемся с места. Моя голова кружится от выпитого вина, и я упираюсь подбородком в его плечо, рассматривая живописную округу. На этот раз мы едем мимо высоких подрезанных кипарисов, и я чувствую, как он замедляет мотоцикл рядом с еще одной группой оливковых деревьев. Это какой-то другой сорт, и, как мне кажется, мы заехали сюда, чтобы собрать немного плодов для Нонны. Я слышу, как рядом журчит вода, и Манчу указывает мне в направлении маленького ручья, который бурлит и лениво пенится, увлажняя старые корни и камни на своем пути. Я встаю рядом с ручьем и наблюдаю за водой, глубоко дыша влажным воздухом с запахом глины.

- Давай корзинку, я начну собирать оливки, - я протягиваю руку назад, но ответа не следует. Я поворачиваюсь и вижу, что Манчу фиксирует мотоцикл у оливкового дерева, придавливая его с другой стороны деревянным чурбаном. Я вопросительно поднимаю бровь, когда он вбивает колышек под заднее колесо мотоцикла, а затем медленно поднимается и упирается в него бедром, перекрещивая руки на груди. Мой желудок сжимается от его вида, такого расслабленного, такого великолепного; татуировки лишь слегка выглядывают из-под рукавов его футболки.

- Что это ты делаешь? – спрашиваю я, наблюдая за тем, как он пальцами начинает поглаживать свои усы сверху вниз.

- Я думаю, настало время лишить тебя девственности.

Я ничего ему не отвечаю, моя голова наполнена облаками, вином и чернилами на коже.

- Ты же не думаешь, что мы приехали сюда на мотоцикле только потому, что сюда далеко идти, правда ведь?

Мои глаза встречаются с его, и я издаю легкий стон, когда он отводит руку от лица и перемещает ее на пуговицу своих шорт. Я перевожу взгляд туда и слышу, как он издает опасный, темный рык.

- Я наконец-то оттрахаю тебя на мотоцикле.

Мои колени в буквальном смысле слова подгибаются, когда Манчу подходит ко мне и хватает меня за талию. Он не дает времени опомниться, его рот накрывает мой в жадном поцелуе. Мои руки болтаются по бокам как плети, когда он отрывается от меня, сдергивает с меня майку и отбрасывает ее, как ненужный предмет. Когда воздух касается моей обнаженной груди, соски тут же напрягаются, и я пытаюсь вспомнить, находилась ли я хоть однажды настолько обнаженной вне стен дома, и уже одна эта мысль меня заводит.

Он захватывает ртом нуждающийся в ласке жесткий сосок и посасывает его, властно сжимая грудь. Я наконец вспоминаю о том, что у меня есть руки, и запускаю их в его развивающиеся локоны, вдыхая запах оливкового шампуня. Его руки оставляют мою грудь, задевая оставленный без внимания сосок, и перемещаются на кнопку моих шорт. В мгновения ока он расстегивает их и спускает по ногам.

- Теперь только один малюсенький кусочек ткани отделяет тебя от всего мира, Белла. Я хочу, чтобы ты была полностью обнаженной в моем винограднике.

- А я хочу, чтобы ты тоже был голым, - шепчу я и заканчиваю то, что он начал, открывая его молнию в порыве страсти и похоти. Его шорты падают вниз, указывая на то, что вот его-то от мира ничего не отделяет, и я сглатываю, видя полностью эрегированный член, который покачивается и целится в мою влажную промежность. Его размер до сих пор вводит меня в ступор, и я, улыбаюсь, вспоминая, как первый раз пыталась поглотить его ртом. В этой поездке я продолжала тренироваться, и, хотя все еще не смогла полностью погрузить его в себя, но испытывала при этом невероятное удовольствие.

- Можно тебя попробовать? – я облизываю губы и сжимаю руками его бедра, а мои глаза устремлены на жаждущий меня член.

Он легонько стаскивает с меня трусы, дюйм за дюймом, все ниже и ниже, и наконец я могу скинуть их с ног полностью. Его глаза исследуют мое тело: завитки лоз, затейливые перья на одной руке, проходят по груди, по причудливому рисунку другой руки и замирают на цветах вишни, украшающих мой бок и бедро.

- Ты чертовски красива. Чернила, скрытые обыденной жизнью, обрамляют твое великолепие. Ты невероятная.

То, что я нахожусь абсолютно голой, будучи на улице – для меня является невероятным откровением, и мне это жутко нравится. Я наслаждаюсь его изысканными словами, удивляясь тому, где я, кто я, и откуда я такая взялась, а потом опускаюсь на колени, желая показать этому мужчине то, как много значит для меня все, что он мне дает.

- О, господи, боже мой, да, становись на колени, детка.

Он сжимает кулаками мои волосы, когда я упираюсь коленями о землю и нежно провожу рукой по его ягодицам, а потом смотрю на него с обожанием. Он издает какой-то рычащий звук, и я провожу влажным языком от основания его члена до кончика, заставляя его замереть в ожидании. Я полностью покрываю его ствол слюной, ощущая, как его ладони усиливают хватку в моих волосах, а затем всасываю головку в рот, тут же чувствуя, как сжимаются полушария его задницы, чтобы остановить желание податься вперед. Я медленно посасываю его, губами лаская выпуклость вен, восхищаясь его мужским началом (п.п. я бы сказала, концом). Я не пытаюсь захватить его глубже, целиком, наслаждаясь им и стараясь усладить его языком, впуская в себя и выпуская. Я чувствую, как он аккуратно дергается вперед, пробуя, и киваю головой, говоря ему продолжать. Он собирает мои волосы одной рукой в хвост, обматывает их вокруг ладони, а другой начинает подталкивать мою голову к себе, одновременно двигая бедрами по направлению к моему рту. Я стону, почувствовав, как он напрягся, как еще глубже входит в меня, еще быстрее, как мой язык пытается успеть за его ритмом, как мои зубы царапают его кожу, и накрываю его яички рукой.

- Ох… черт!... – вскрикивает Манчу и, дернувшись еще два раза, кончает мне в рот. Он тут же отпускает мои волосы, берет меня за подбородок, потирая напряженные мышцы, и тянет так, что мне приходится встать.

Он жадно впивается в мой рот, его зубы покусывают мои припухшие губы, а язык жадно исследует все внутри.

- Я чертовски тебя люблю! – говорит он, запуская руку в мою уже горящую огнем женственность и изучая ее влажность.

Он обхватывает меня, заставляет прогнуться, затем слегка поворачивает так, чтобы я опустилась попкой на сиденье мотоцикла, и все это – не разрывая жадного поцелуя. Затем он убеждается, что я твердо сижу, и прижимает меня телом так, что я вынуждена полностью лечь. Он жадно покусывает кожу моей шее, без сомнений, оставляя там свою метку, а затем медленно разводит и сгибает мои колени, и от прикосновения воздуха к промежности, я вздрагиваю. Он давит на меня, на мои бедра, стонет надо мной, его тело поглощает меня, а металл мотоцикла охлаждает. Я чувствую, как он засовывает в меня один палец, и я вскрикиваю, а потом высовывает его, обводит им мои губы, и… мы продолжаем целоваться. Впадая в безумие от ощущения на наших губах его и моего вкуса, сходя с ума от того, как наши рты встречаются, от наших чувств.

Он двигается где-то надо мной, его головка толкается у моего входа, и я еще больше развожу ноги, приглашая его. Он слегка отодвигается, наши взгляды устремлены друг на друга.

- Коротышка хочет ответной ласки? Или профессор по девиантному поведению мечтает быть жестко оттраханной?

- Боже, оттраханной!

- Это то, что ты действительно хочешь? – дразнит он, требует, вопрошает, дыша мне прямо в лицо.

- Трахни меня, здесь, на мотоцикле. Прямо сейчас! – его глаза сверкают, тлеют, руки обхватывают руль над моей головой, и он врезается в меня, жестко, быстро, грубо.

Я сжимаю его руками, мои ногти впиваются в его тело, в цветы оливок, украшающих его кожу, а он колотится в меня с исступлением, с жадностью, неотступно, поглощая и присваивая. Я обвиваю ногами его бедра, позволяя ему входить глубже, высвободить все свои чувства, отдавая себя всю. Звук наших соединяющихся тел заполняет все вокруг, а исступление и вибрация очень скоро заставляют мои мышцы сжиматься, и я знаю, что он чувствует это. То, что я кончаю.

Я поднимаю свои бедра так высоко, чтобы он никуда не мог вырваться, чтобы я ощущала его внутри так долго, как только могу.

- О, черт, черт, Белла, как же хорошо!

Я еще нахожусь на волнах оргазма, когда чувствую подергивания, которые означают, что и он достигает вершины, но он удивляет меня, полностью остановившись. Я открываю глаза, чтобы посмотреть на него, и вижу его лицо буквально в нескольких сантиметрах от своего. Он пристально смотрит на меня.

- А теперь я хочу любить тебя.

И он начинает медленно и нежно скользить во мне. Мы не разрываем наши взгляды, когда он ласкает мои волосы одной рукой, а другой гладит бедра, бока. Этот забег проходит в мучительно медленном темпе. Любовь, которую мы чувствуем друг к другу, заряжает воздух электричеством. Он ласкает мои губы поцелуями, ритм этих ласк совпадает с ритмом наших тел. Я чувствую, как во мне снова начинают замирать мышцы с легким покалыванием, унося меня на небеса, когда он стонет и приподнимается надо мной, не позволяя мне сдвинуться с места, проникая в меня глубже. Я смотрю на него, любуясь, а его глаза не отрываются от меня, когда он, входя в меня последними рывками, отпускает себя.

Он обрушивается на меня, как же тяжело дыша и дрожа, как и я. Руки обхватывают мое лицо, и он целует меня, один раз, второй, третий, а потом прижимается ко мне лбом.

Я держу глаза открытыми, и мы дышим вдвоем, но наше дыхание общее, его грудь опадает, а моя вздымается, и наоборот. Мы не отпускаем друг друга, и когда наши взгляды снова встречаются, я произношу:

- Tu sei il mio sole, la mia luna e la mia terra. Sono completamente tuo. Il mio cuore ti appartiene.*

Я вижу, как в его глазах появляется сияние, как моя любимая улыбка медленно озаряет его лицо, как он приникает к моим губам в самом потрясающем поцелуе душ.

Белла говорит:
*Ты - мое солнце, моя луна, моя земля. Я полностью твоя. Я отдаю тебе свое сердце в полное распоряжение.

Диалог семьи:
**- Эдвард! Мой мальчик! Ты вернулся ко мне домой! – я заметила, как толпа людей отступила, пропуская вперед, как я предположила, бабушку Манчу, для первого приветствия. Она притянула его к себе во всеохватывающие объятия и расцеловала лицо, удерживая его голову своими большими любящими руками.
- Нонна, как же я по тебе скучал, - успел проговорить Манчу, прежде чем его поглотила толпа встречающих.
Но, в конце концов, все взгляды устремились на меня, Манчу сделал шаг назад и приобнял меня рукой за плечи, нежно, но твердо.
- Это Изабелла, моя любимая девушка. Моя девушка, - закончил он на английском, видимо, специально для меня, и посмотрел на меня с улыбкой.

Перевод: mened
Редакция: Maria77