Глава 83

Около трех часов ночи я высвобождаюсь из объятий Эдварда. В течение нескольких часов я спала мирно, но затем мой сон превратился в слишком знакомый кошмар.

К счастью, я научилась просыпаться во время подобных снов, и я этим горжусь. Это не всегда работает, но когда такое происходит, то я испытываю облегчение, замечая знакомые очертания своей комнаты – или комнаты Эдварда – в семейном гнезде Калленов.

Осторожно потянувшись, я смотрю через плечо на Эдварда, который продолжает спать. Его рука протянута ко мне, ведь я использовала ее как подушку.  Его лицо расслаблено, и Эдвард тихо сопит во сне, его дыхание ровное и глубокое.

Осторожно поднявшись так, чтобы не побеспокоить его, я направляюсь к двери. Мне нужно в туалет, а еще мне стоит проверить Дымку. Я отнесла ее к себе в комнату перед тем, чем мы легли в постель, но она еще ни разу не оставалась в одиночестве, и я хочу убедиться, что ей не страшно.

На цыпочках я спускаюсь вниз по тихому дому. В моей комнате Дымка спит и даже не просыпается, когда я прохожу мимо неё в ванную. Пока я мою руки, мой желудок издаёт громкий звук. Находясь под внимательной опекой Эсме, я начала есть немного больше каждую неделю, и каким-то образом, мое пищеварение снова начало работать. Когда я ела слишком мало, я едва ли чувствовала голод – но сейчас, когда я начала есть больше, мой аппетит тоже стал расти.

Стоя в ванной и погрузившись в размышления, я прикусываю губу. Моя первая реакция на подобный сигнал организма – это проигнорировать его. Я предпочитаю оставаться худой, и, к тому же, я не умру от отказа поесть. С другой стороны, рациональная часть меня указывает на то, как сильно я хочу быть нормальной, а употребление пищи, когда этого хочется – одна из тех вещей, что делают нормальные люди. Также Сиобан однажды сказала мне, что я должна баловать себя. Так что, хотя еда – не то, что входит в топ десять моих приоритетов (или, возможно, даже топ двадцать), мне стоит спуститься вниз и что-нибудь перекусить.

К тому же, я ещё не оправилась от своего сна, и я не думаю, что смогу уснуть в ближайшее время.

Я беззвучно спускаюсь по ступенькам, и мой путь освещается только ночником из коридора внизу. За окном облачно, а это означает, что в доме хоть глаз выколи.

Так и есть, пока на полпути я не замечаю работающий телевизор в гостиной. Изумляясь тому, кто может не спать в это время, я сворачиваю за угол и вижу Розали, сидящую на диване.

Я убеждаюсь в том, что мои шаги слышны, поэтому по приходу в гостиную я не напугаю её.

– О, привет, – говорит Роуз, оборачиваясь через плечо и замечая меня. – Тоже не можешь уснуть?

– Я только проснулась, – тихо говорю я, и мой голос, как всегда, немного хриплый. Мои связки ещё не привыкли к работе. – Что тебя разбудило?

Розали пожимает плечами и вздыхает. Затем она похлопывает по месту рядом с собой на диване, приглашая меня присоединиться. Когда я делаю это, она улыбается мне, но улыбка не трогает её сердце. Роуз вновь концентрирует своё внимание на ТВ, где идёт случайное ток–шоу.

Она хмурится, и это заставляет меня взглянуть на экран. Шоу о пятнадцати– и шестнадцатилетних девушках-подростках, и они одеваются, словно стриптизерши. Они используют тонны косметики, накладные ресницы, искусственные волосы и небольшие кусочки ткани, что можно назвать одеждой только при богатом воображении.

Напротив них сидят родители девочек,  и их злые лица ожесточены беспокойством.

Тема шоу? Если они одеваются так, то ищут себе проблем. Девушки, конечно же, это отрицают, заявляя, что они просто любят внимание. Конечно, родители обеспокоены тем, что из-за того, как дети выставляют себя, они привлекут внимание ненужных людей.

Ведущий храбро пытается выступать посредником, однако у девушек не закрываются рты, а родители выходят за рамки.

– Думаешь, они на это напрашиваются? – спрашивает у меня Розали.

Я думаю, что никто и никогда не напрашивается, но, если честно, я не могу отрицать, что провокационная одежда привлекает дурное внимание. Они не ведают об опасности, думаю я, и когда вижу, что Розали переводит на меня взгляд, то понимаю, что, должно быть, произнесла всё это вслух.

– Думаешь, мне следовало  знать? – спрашивает она тихим тоном.

– Нет. Я уверена, что ты не расхаживала в подобном виде, – говорю я, кивая в сторону экрана. – Кроме того, никто никогда не просит о насилии. Даже одеваясь, словно шлюха, ты не даёшь мужчине разрешения на жестокое обращение.

Какое-то время Розали молчит.

– Тогда что же?

– Ты о чём? – спрашиваю я, хмурясь.

– Что в твоей жизни дало мужчинам право быть жестокими по отношению к тебе?

Это заставляет меня сделать паузу.

– Ты смеялась. Когда я сказала, что ты никогда никого не провоцировала. И это было не потому, что ты посчитала это забавным,  – осторожно замечает Роуз.

Чувствуя необходимость выйти, я поднимаюсь на ноги и, не дав ей ответа, направляюсь на кухню. Мой голод – пока он есть – наполнил кислотой мой пустой желудок. Я открываю холодильник, чтобы сосредоточиться хоть на чём-нибудь.

Розали идёт следом, и, не говоря ни слова, ставит чайник. Она выключает газ прежде, чем он начинает свистеть, и делает чай нам обеим. Она начинает говорить только, когда убирает чайный пакетик. Роуз не заставляет меня встретиться с ней взглядом и не отрывает глаз от наших чашек, предоставляя мне чувство уединения. 

– Ты всё ещё думаешь, что как-то это заслужила, – говорит она. Это совсем не вопрос.

– Всё было по–другому, – отвечаю я сквозь стиснутые зубы. 

– Конечно, всё было по-другому. Я просто пытаюсь понять, как  это было.

Я наблюдаю за тем, как она медленными и взвешенными движениями выбрасывает использованный чайный пакетик. Если Роуз намеренно прикармливает меня, мне не удается устоять перед искушением.

Опираясь о столешницу, я разглядываю пар, что кольцами поднимается ввысь из чашки. 

– Тебя там не было. Ты понятия не имеешь, каково это.

– Тебя не было рядом со мной в тот момент, когда те придурки домогались меня. Тем не менее, ты смогла убедить меня в том, что это не было моей виной, и я тебе поверила. Почему тебе так трудно простить ещё и себя?

Я отвечаю не сразу, и тишина заполоняет кухню, словно тяжелый туман. Розали, кажется, совсем не встревожена по этому поводу, словно она готова ждать ответ хоть до рассвета, если это необходимо.

И её терпение позволяет мне заговорить.

– Я действительно провоцировала их, – тихо начинаю я. – Ты сказала, что я никогда такого бы не сделала, но это так.

– Как?

Когда я отвечаю, это чувствуется так, словно я выворачиваю всё грязное белье на всеобщее обозрение. Насилие, которое я видела – сама по себе тяжелая ноша; времена, когда я по своему желанию вела себя плохо, чтобы вызвать ответную реакцию – ещё более темный оттенок моего стыда. Даже если времена, когда я не делала ничего, чтобы вызвать ответную реакцию – не моя вина, то случаи, когда я делала это намеренно – определенно, моя, ведь так?

– Я хлопала дверями или не приходила, когда меня звали. Я разбивала вещи или намеренно позволяла сгореть ужину. Я сопротивлялась.

– И что происходило?

Я хмурюсь. Боль ярка в моих воспоминаниях. 

– Они запирали меня или били. Нам придётся говорить об этом?

Боковым зрением я вижу, как Розали пожимает плечами.

– Я просто задаюсь вопросом, что бы произошло здесь, если бы ты сделала нечто подобное.

Её слова возвращают меня к тому времени, когда я впервые попала сюда. Когда я швырнула стакан в Эсме. Когда сожгла рубашку и отправилась в кабинет Карлайла с ремнем. Когда сломала запястье и не слушалась, когда Карлайл хотел его осмотреть. Когда я просто не могла есть, когда кто-то был рядом.

Всё время я убегала, однажды - с такой глубокой раной, что было бы лучше сначала наложить на неё швы.

Времена, когда я сторонилась Эдварда по той причине, что была неспособна справиться с тем эмоциональным хаосом, который он пробуждает во мне.

Времена, когда мы действительно ругались.

Когда Карлайл нашел нас и держал меня, пока я рыдала, с моей слабостью у всех на виду и слезами на моем лице.

И они никогда, никогда меня не били. Они никогда не отказывались от меня, и вместо этого давали мне время, чтобы со всем разобраться и сделать свои выводы. Каллены были так со мной осторожны, но я не думаю, что они намеренно использовали этот метод. Просто они такие. Потому что они не жестоки.

И ничего, из того что делала, не было достаточным, чтобы спровоцировать ответную реакцию. Потому что насилие никогда нельзя оправдывать. Даже мне.

Когда я поднимаю взгляд на Розали, она уже смотрит на меня, одна идеальная бровь изящно выгнута. Словно она все это время ожидала, пока я приду к этому выводу – по меньшей мере, целый день.

 В порыве чувств, я обнимаю её.

– Спасибо, – шепчу я, когда она обнимает меня в ответ.

– Ничего, – говорит она мягким тоном. – Для чего ещё нужна старшая сестра?

Когда мы заканчиваем пить чай, я поднимаюсь наверх. В комнате Эдварда я долго стою возле кровати, просто наблюдая за тем, как он спит. Когда я об этом задумываюсь, меня всё ещё поражает, как я могу спать с кем-то в одной постели. Я даже больше не волнуюсь о том, что что-то может произойти против моей воли.

– Белла? – сонно спрашивает Эдвард. Простыни начинают хрустеть, когда он двигается. – Почему ты проснулась?

– Сны, – шепчу я в ответ. – Спи. Я сейчас приду.

Он не отвечает, возможно, потому, что снова проваливается в сон. На цыпочках я подхожу к окну и открываю занавеску, чтобы взглянуть на вид снаружи. Здесь не так много всего, что можно посмотреть, но вдалеке уже дребезжит слабый свет, там, где огни города Форкса отражаются о тяжелые облака.

По какой-то причине я задаюсь вопросом, где мои настоящие родители. Насколько я знаю, Лоран сейчас в тюрьме, а Стефан, возможно, сейчас спит в том же доме, из которого я сбежала. Он снова сегодня пьян? Я размышляю над тем, что он сделал, когда понял, что я ушла. Стефан никогда не искал меня. Возможно, штат выдвинул обвинения против него.

Было бы здорово это выяснить, но в то же время я знаю, что не готова к любому виду столкновения с ним. Я даже не хочу гуглить его имя и узнавать, что с ним произошло, ведь я не хочу подвергнуться риску увидеть его лицо.

Также, неведение касательно того, на свободе он или нет, сдерживает подступающую тошноту, в отличие от осознания того факта, что Стефан всё ещё на свободе. Кто знает, может, он  ещёзарегистрирован  в качестве приемного родителя.

Я крепко зажмуриваю глаза, зная ответ на этот вопрос, но по-прежнему не смея принять его. Мне просто нужно больше времени – и даже тогда я не думаю, что смогу сделать то, что сделала Розали. Это даже не страх перед тем, что суд не поверит мне, когда я расскажу свою историю – тот ад, то дерьмо, что произошло со мной, то что обычно встречается только в книгах – но также  это то, что мне придется рассказать свою историю. Точка.

Хотя мне стоит признать, что то, что сейчас сделала Розали на кухне, было здорово.

Где могла бы быть моя мать? Все еще с тем человеком, который приехал за ней на той красной машине? Она когда-нибудь обо мне волновалась? Знает ли она, что почти никогда о ней не думаю?

Когда я провела небольшое исследование в интернете, то обнаружила, что много усыновленных и брошенных детей страстно желают воссоединиться со своими биологическими родителями. В любом случае, я не разделяла этого чувства. Я не хочу видеть свою мать. Я даже не знаю, как она выглядит, сколько ей лет или где она  живет. Я бы, скорей всего, прошла мимо неё на улице – у меня  не осталось воспоминаний о её внешности.

В то же время, то же самое могло произойти и с ней, ведь так? Она не знает, кто я или где я сейчас.

Единственный вопрос, на который, как я думаю, мне бы никогда не хотелось знать ответа – это почему она оставила меня с Лораном. Она знала, что происходит, ведь я рассказала всё маме за несколько часов до того, как она ушла.

Тогда мама уже решила, что уходит? Она когда-нибудь собиралась вернуться?

Как бы сложилась моя жизнь, если бы тогда она взяла меня с собой? Стала бы она лучше, или судьба продолжила свой путь и в иной реальности, разрушив мою жизнь прежде, чем у меня появился шанс начать все заново?

Я качаю головой, расчищая мысли, и тру глаза в попытке избавиться от наступающей головной боли. Так много вопросов…

Неудивительно, что я так часто предпочитаю избегать их. Большинство вопросов, мучающих меня, свели бы нормальных людей с ума.

Может, мне стоит попытаться немного поспать. В конце концов, тревоги всегда кажутся не такими угрожающими при свете дня.

Эдвард поворачивается во сне, освобождая мне место, когда возвращаюсь в кровать. Он такой теплый, и я прижимаюсь к нему. Его неосознанное объятие – подтверждение того, что я не знала о том, что оно мне нужно. Я закрываю глаза и позволяю себе погрузиться в сон. Я знаю, что скоро мне придется столкнуться с вопросами в своей голове, и, хотя я скорее спрячусь от них и в ближайшее время не найду никаких ответов, я знаю, что будет лучше начать разбираться с ними. Но не сегодня.

Просто… не сегодня.

Должно быть, я уснула, потому что я просыпаюсь, когда Эдвард отодвигается от меня. Когда я готова вновь погрузиться в дрему, он снова меняет положение, скидывая с себя одеяло.

Ему некомфортно, и он тихо стонет пару секунд спустя.

– Что не так? – шепчу я, давая понять, что проснулась.

Он вздыхает.

– Мне слишком жарко.

Стук сердца.

– Белла, это ничего, если я сниму свою майку?

У меня голова идет кругом, и, кажется, что громкое бренчание заполоняет мои уши. В то же время я могу услышать его невысказанные слова: это не обязательно должно что-то значить.

– Всё в порядке, я её оставлю, – говорит он, и я понимаю, что, должно быть, молчала дольше, чем я думала.

– Нет, снимай, если тебе так удобнее, – быстро говорю я – слишком быстро, ведь после моих слов он тут же садится, закидывает руки за голову и стаскивая свою футболку прежде, чем я успеваю обдумать свои слова.

Эдвард отбрасывает футболку на пол и, потягиваясь, выдыхает.

– Я остаюсь на своей половине, – говорит он извиняющимся тоном. – Просто мне слишком жарко в ней спать.

И тут на меня снисходит озарение, что возможно, Эдвард обычно спит без майки, но носит её, когда я остаюсь в его постели.

– Всё в порядке, – шепчу я, хоть не уверена до конца, кому именно я это говорю.

Он ложится обратно, и в темноте я замечаю, что Эдвард  лежит на спине, заложив руку за голову.

Он наполовину голый, а я всего в нескольких дюймах от него. Но ни он, ни я не двигаемся. Мы по-прежнему лежим так долгое время, а потом я снова засыпаю, будучи слишком уставшей, чтобы волноваться о ещё одной вещи в растущем списке моих вопросов.

Сегодня сон – не самый мой лучший друг. Я просыпаюсь, когда первые серые полосы рассвета проникают в комнату. Я все ещё заполнена остатками сна, который я не помню, но который заставляет меня чувствовать себя такой одинокой, что мне приходится сглотнуть несколько раз, чтобы не расплакаться.

Эдвард все еще спит. Он вновь накрылся одеялом, но верхняя часть его тела все еще в основном видна. В сумерках я наблюдаю за тонким движением линий его тела, когда он дышит.

Осторожно я приближаюсь к нему, нуждаясь в нашей связи после тяжелого сна. Одиночество, что я чувствую, заставляет меня ощущать себя брошенной, и внезапно я очень хочу, чтобы меня коснулись, чтобы знать, что я не одинока. Что я сейчас здесь, прямо сейчас.

Словно включенный радар, его глаза открываются в тот момент, когда я двигаюсь.

Эдвард встречает мою неуверенно протянутую ладонь на полпути, переплетая свои пальцы с моими. Никто ничего не говорит, но он смотрит на меня с таким настойчивым видом, что я начинаю понимать: Эдвард пытается прочесть меня, словно может через глаза разглядеть мою душу. В какой-то момент я чувствую, словно он и правда делает это.

Может ли Эдвард видеть мое одиночество? Видит ли он, как я жажду связи, даже если одна мысль об этом наполняет меня таким страхом, что почти заглушает желание?

Почти неосознанно я придвигаюсь к нему, чтобы быть ближе. Пока я делаю движение вперед, Эдвард не возражает и никак не показывает, что ему этого не хочется. Наоборот чтобы быть еще ближе, он поднимает руку и принимает меня в объятие.

Его руки обволакивают меня теплом, и я могу отчетливо ощутить тепло его тела сквозь свою одежду. Эдвард нежно смахивает назад локон моих волос, заправляя его за ухо. Здесь его пальцы задерживаются, гладя меня по голове. У меня появляются мурашки, когда я осторожно поворачиваю голову, давая больше пространства для его прикосновения.

Он приближает свое лицо ко мне, без слов спрашивая о поцелуе. Я приспосабливаюсь к нему, и наши ноги переплетаются, когда встречаются наши губы. Его поцелуй нежный, мягкий, почти робкий. Мои руки оборачиваются вокруг его спины, и я шокирована осознанием того, как много оголенной кожи находится под моим руками. Я знаю, что уже касалась его под футболкой, но никогда  – так.

Я тот час же начинаю смущаться и дергаю назад руки, однако он мягко перехватывает мои отодвинутые ладони и возвращает их обратно на свою талию. Наш поцелуй становится углубляется, и… что-то… трепещет в моем животе. Что-то мягкое, хоть и ощущается так, словно я проглотила целый рой пчел.

Мой разум приходит назад в работу, когда рука Эдварда перемещается с моих волос на мою талию, ища доступ к моей коже под футболкой. Я разрываю поцелуй, чтобы выдохнуть, и мои ногти впиваются в спину Эдварда. Он прижимает меня ближе к себе, и мой живот, оголенный задранной футболкой, касается его живота.

На секунду время замирает, так же, как и наше дыхание. Затем Эдвард хмыкает, и что-то загорается в моей голове: он наслаждается этим. Ему это нравится.

И мне тоже.

Это то, о чем говорят люди, когда распевают о том, как одно единственное касание заставляет тебя чувствовать  восхитительно? Простое прикосновение кожей его живота к моему – почти слишком много, чтобы переварить это.

Рука Эдварда ласкает область между моими лопатками, и хотя кожа там повреждена, я все еще могу ощущать, где именно он касается моей спины. И я не обеспокоена по этому поводу. Это здорово, и я ближе прижимаюсь к нему, нуждаясь в том, чтобы прервать поцелуй ради более тесного физического контакта.

Словно ожидая этого, Эдвард перемещает голову, чтобы получить доступ к моей шее, и какой-то звук выходит из меня, когда я чувствую, как его губы касаются чувствительной кожи за моим ухом.

Боже... я хочу, нет, нуждаюсь  в еще большем.

Я чувствую, как он твердеет рядом с низом моего живота, но мне на это плевать. Я уверена в том, что Эдвард не сделает ничего, что мне не понравится, учитывая, как он всегда осторожен со мной. С каждым новым движением он всегда убеждается в том, что я в порядке, и пока всё хорошо, он продолжает, и невольно задумываюсь, будет ли плохо, если однажды мне не придется принимать подобное решение. Я не могу всегда разграничивать страх и ожидание, и, если бы все целиком зависело от меня, меня бы не было в этой постели.

Эдвард осторожно проводит ногтями по моей спине, вызывая гусиную кожу от своего прикосновения. Движение его пальцев прерывается моим лифчиком, и дергает его, словно спрашивая разрешения. Прежде, чем мой разум сходится с мыслью обо всех опасностях, он расстегивает застежку.

Моя грудь кажется тяжелой без поддержки, и  мое тело инстинктивно откидывается назад, пытаясь скрыть мою уязвимость.Однако Эдвард не передвигает руку вперед. Он оставляет ее на спине, и его теплая ладонь касается моей кожи, которой теперь он может касаться без всякого прерывания. Эдвард немного запрокидывает голову, чтобы снова начать целовать меня, и в этот раз я тянусь вперед, слегка проводя языком по его губам.

Рука Эдварда все еще ласкает мою спину, и я прижимаюсь ближе, касаясь его кожи, сколько могу дотянуться. Он нежно отвечает мне, и его рука блуждает под футболкой от моего затылка вниз к пояснице. Эдвард проводит по поясу моих штанов для йоги, его пальцы скользят на долю дюйма внутрь.

Моя кожа пробуждается от его прикосновения, становясь чувствительнее с каждой лаской. Его рука вновь выскальзывает, на этот раз двигаясь ниже, слегка проведя по моим ягодицам, чтобы взяться за бедро, приподнять меня ближе и обвить мои ноги вокруг своих ног. Я чувствую себя так близко к нему – не только физически, но и мысленно. Мои глаза закрыты, и я упиваюсь чувствами, которые он приносит, и наслаждаюсь фактом того, что нахожусь в безопасности в его руках.

Мы обнимается так, кажется, целую вечность. Обе руки Эдварда обвиты вокруг меня. Моя правая рука прижата между нашими телами, и спустя какое-то время я больше не могу игнорировать  болезненные покалывания, что сигнализируют о нарушении кровотока. Я поворачиваюсь и отодвигаюсь, наполовину ложась на спину.

Эдвард просто смотрит на меня. Мягкая улыбка достигает его глаз, и они полностью сфокусированы на мне. Он перемещает свою левую руку, чтобы заправить прядь моих волос за ухо, и в этот раз я лишь немного вздрагиваю. Я делаю успехи, и мы оба знаем это, хотя наше пребывание здесь – не ради успеха. Это потому, что мы оба хотим быть здесь, прямо сейчас, и это здорово. Когда я снова устраиваюсь поудобнее, то чувствую, как правая рука Эдварда перемещается вместе со мной и сейчас покоится на моем бедре. Приблизившись, он целует меня в щеку, затем вдоль подбородка, пока  не добирается до моих губ, а его рука перемещается под мою футболку, касаясь кожи на моей талии.

Его поцелуи не могут в достаточной мере отвлечь меня, и это именно то, чего он добивался. Я полностью осознаю, что его рука путешествует вверх по моей талии. Я могу сказать точно, какие пальцы касаются нижних ребер, и тут же невольно напрягаюсь, готовясь к прикосновению в том месте, к которому, как мне кажется, я еще не готова позволить касаться.

Однако его рука смещается всего на дюйм под моей грудью. Его большой палец вырисовывает небольшие круги.

– Ты такая мягкая, – шепчет он, отступая, чтобы вновь поцеловать вдоль подбородка.

Желая ответить взаимностью, я касаюсь плеча Эдварда, пытаясь притянуть его ближе. Он приближается, наполовину оказываясь сверху, при этом оставляя весь свой вес на матрасе, так что это меня не тревожит.

Наши объятия вновь замедляются, давая шанс моему бедному сердцу и нервам, чтобы успокоиться. Эдвард будто бы знает, что ему нужно делать паузу, чтобы позволить мне привыкнуть ко всем новым вещам. Я тут же начинаю задаваться вопросом – как ново это для него? Я знаю, что он встречался с Джессикой – ох – прежде, чем я сюда приехала, но как далеко они успели зайти?

– Что происходит в твоей голове? – шепотом спрашивает он.

– Ничего, – бормочу я, протягивая руку, чтобы коснуться его мягких волос.

Эдвард ухмыляется, и его пальцы двигаются, оповещая меня о том, где находится его рука. 

– Врунья.

Румянец заливает мое лицо стесняющим теплом, заставляя Эдварда рассмеяться.

– Расскажи мне, – просит он. – Я вижу, что слова так и просятся наружу.

– Я просто задумалась о тебе,  – я увиливаю от прямого ответа, – и твоем… опыте.

Он запрокидывает голову назад и громко смеется. 

– Это означает, что ты либо полностью сражена моими навыками, либо совсем от них не в восторге.

Я дарю Эдварду изумленный взгляд, пытаясь разубедить его, но затем замечаю шалость в его глазах, и вместо этого ухмыляюсь в ответ.

Он приближается так, чтобы шептать слова мне в ухо.

– Для меня это тоже в новинку.

У меня вытягивается лицо, и он замечает это сразу же, как отодвигается назад. Мы ничего не говорим, пока разглядываем друг друга – нам это не нужно. У нас происходит разговор без слов.

Для него это все в первый раз – но не для меня. Я могу ощущать нервозность или напряжение, но, в конце концов, я знаю, какими бывают ощущения, когда меня касаются в определенных местах. Короче говоря, меня уже ничем не удивить.

Но Эдвард только качает головой.

– Для нас это в новинку, – говорит он, и я вижу, как работает его разум. 

Я киваю, соглашаясь с его точкой зрения.

– Мы можем создать новые воспоминания, – тихо произносит он. – Хорошие.

Эдвард притягивает меня ближе к себе, и я прислоняю голову в сгиб его шеи. Он щекой трется о мои волосы. Его рука все еще обвита вокруг моих ребер, всего лишь в дюйме от моей груди. Будучи убежденной в том, что я никогда не почувствую того, что, предположительно, является эрогенными зонами, моя кожа в непосредственной близости от его руки является необычайно чувствительной.

Что я бы почувствовала, если бы он коснулся меня там? Совсем ничего? Понравилось бы мне это? И, самое главное, понравилось бы это Эдварду?

Ощущение незащищенности уносит меня, и это чувство, с которым я прежде не сталкивалась. Я прогоняю эту мысль, чтобы подумать об этом позже. Если я хотя бы намекну об этом Эдварду, то, боюсь, он захочет убедить меня иным образом, а я не готова к этому.

Эдвард приподнимает руку, и, уверена, он чувствует, как я напрягаюсь – это инстинкт, который я не могу преодолеть. Однако Эдвард просто начинает пальцами вырисовывать круги выше моих ребер, вызывая гусиную кожу своими прикосновениями. 

– Мне нравится твоя мягкая кожа, – бормочет он. – Она как шелк.

– Как разорванный шелк, – бормочу я в ответ.

– Как дюпон (англ. dupion – вид ткани, грубый шелк), – шепчет он, не задетый моими словами. – Небольшие несовершенства только добавляют ей красоты.

Когда я отодвигаюсь и  с недоверием разглядываю его глаза, он смеется.

– Элис – моя сестра, – поясняет Эдварда, и я улыбаюсь, понимая, куда он клонит. Конечно, она знает все возможные виды ткани, а значит, об этом знает и он.

Эдвард располагается ближе, и мягкое мурлыканье выходит из его горла. Моя рука снова перемещается, следуя за его рукой, через его плечо, и ниже по спине, насколько я могу дотянуться.

Когда я придвигаюсь ближе, он тоже решает сместиться, и его рука безошибочно касается моей груди.

Мы оба перестаем дышать, и я уверена, мои глаза широко раскрыты, когда наши взгляды встречаются. А затем мы одновременно извиняемся друг перед другом, соблюдая синхронность.

Он хмурится.

– За что ты извиняешься?

– На случай, если ты еще не готов, – спотыкаюсь я. На случай, если тебе не понравилось то, что ты почувствовал, тут же добавляю я в мыслях, и мне хочется ударить себя за это.

Почти незаметно Эдвард качает головой.

– Я готов, – говорит он с той уверенностью, что не оставляет сомнений в его честности. – Но я буду двигаться дальше, только когда ты тоже будешь готова.

Я киваю. Мой кивок такой же короткий, и как его.

– Окей, – шепчу я. – Окей.

Соглашение заключено, и он придвигается, чтобы поцеловать меня в лоб. Затем Эдвард кладет руку обратно на низ моей талии поверх футболки. Наш маленький пузырь сдулся, и наша связь, по-прежнему сильная,  все же, потеряла былую мощь.

– Думаешь, сможешь немного поспать? – тихо предлагает он.

Я киваю, хотя это ложь. Я не сплю часами, пока он спит рядом, а его рука обвита вокруг моей талии.

Он коснулся меня, и мне это понравилось. И пока одна часть меня жаждет двигаться дальше и продолжить это исследование, испуганная часть меня вопит от тревоги. Я не могу хотеть этого. Мне не следует хотеть этого. Но почему же мою кожу все еще покалывает в том месте, где Эдвард меня касался?

Когда наступает время вставать – наконец–то – я отступаю в свою комнату после завтрака и открываю свой ноутбук. Мои мысли все еще спутаны, но я пытаюсь написать связное письмо Сиобан. Я извиняюсь за то, что беспокою ее во время отпуска, и надеюсь, что она ответит. Мне нужен кто-то, с кем можно поговорить обо всем… этом.

О желании, что я испытываю, и о страхе, что это приведет к обратному эффекту, или если вдруг выяснится, что я не способна на подобное чувство. Я слишком зациклена на всем этом, и тяжелое чувство вины, что тянет за собой всё, раздавливает все хорошие моменты.

Я знаю, что я не единственная, то в детстве был подвержен насилию. Так что, возможно, я не единственная, кто борется с теми чувствами, с которыми сейчас борюсь я.

Открывая новое окно браузера, я запускаю Гугл и начинаю новую тропу на пути к своему выздоровлению. Интересно, куда она меня приведет? Чем сильнее я пытаюсь отыскать свет в конце туннеля, тем сильнее я боюсь тех препятствий, что попадутся у меня на пути.

Но я пройду этот путь.

Я знаю, что пройду.

Примечание переводчика: глава вышла большой и немного шероховатой - в ней, как мне кажется, много повторений, но я оставила их, чтобы сохранить стиль автора. Какой момент в главе понравился вам больше всего?