Хай бейбы!Ну вот мы и добрались к прорыву,в прямом смысле слова!Сегодняшняя глава полна событий и эмоций,так что умащиваемся поудобнее,пристегиваем ремни,и по-коням!Во-время прочтения не рекомендуется хомячить,так как существует вероятность того,что вы можете удавиться!
Миллион раз выношу благодарность нашему главному редактору-Натуличке!
Белла.
Воскресенье.
- Для чего все это? - спрашивает он о полиэтиленовом пакете, лежащем на моих коленях.
- Это просто кое-какие вещи. - Я накрываю пакет руками. Он продолжает ехать и ничего больше не говорит. Мы подъезжаем к кладбищу и выходим из машины. Сегодня не так уж и холодно. Весь снег растаял. Мы на развилке, откуда ему идти в одну сторону, а мне в другую. Налево. Направо. Холодные пальцы неожиданно сжимаются вокруг моих. Я смотрю на него.
- Что обычно ты говоришь? - Он не смотрит на меня. Он смотрит… туда. Его голос тих. - Я никогда не знаю, что сказать.
И мое сердце смущено.
- Эмм… иногда я совсем ничего не говорю. Когда как.
- От чего это зависит?
Я пожимаю плечами.
- От всего, что происходит. Я не знаю. В некоторые дни я испытываю желание говорить, в некоторые - нет.
- Сегодня ты что-нибудь скажешь?
Я смотрю на пакет в своей руке. Мне на самом деле не хочется… но хрен с ним. Я переплетаю наши пальцы и тащу его за собой. Я дохожу до могилы Чарли и отпускаю его. Я чувствую себя глупо, но начинаю выгружать содержимое пакета. Браслет. Рубашка. Та юбка. Письмо. Сложив пакет в сумку, висящую на плече, я встаю. Эдвард наблюдает за мной. Я чувствую это.
Мои челюсти сжимаются.
- Это все то дерьмо, которое я украла. Ну… не все… но то, которое у меня осталось. Не похоже, что я смогу вернуть его людям, у которых украла… так что…
- А письмо? - спрашивает он.
Я смотрю на него. Я не злюсь, но мне просто не нравится чувствовать себя уязвимой.
- Это мой способ попросить прощения за то, что сделала. Понятно?
Эдвард кивает. Его руки в карманах. И галстук сегодня в порядке. Хотя он выглядит слегка бледным. Он еще немного болен. Я слышу это по его голосу. Его нос все еще заложен. Он собирается стоять здесь все время?
- Эмм… это все, что я собиралась сделать. - Это ложь, но я не собираюсь стоять и «говорить» с Чарли, пока Эдвард здесь. Он смотрит на могилу моего папы. Он читает надпись. Его пальцы вновь находят мои.
- Я ничего не написал. Нет никакой гравировки. Только ее имя и даты.
Я трясу головой.
- Я не писала это. Это правда, но писала не я.
- Тогда кто?
- Те люди, с которыми он работал. Другие полицейские, наверное.
- Это мило, - шепчет он.
Его глаза прикованы к плите. Я не знаю, что делать. Тяжелое биение в моей груди учащается. Он далеко. Прямо рядом со мной - его пальцы вокруг моих, - но очень, очень далеко. Я пропускаю свои пальцы через его и сжимаю.
- Эдвард?
Его глаза моргают, и он поворачивается, чтобы взглянуть на меня.
- Прости.
- Все нормально.
Он смотрит туда, где Танина могила, затем обратно на меня.
- Мне не хочется сегодня это делать.
- Это тоже нормально.
- И мне также не хочется идти в церковь.
Я подталкиваю его своим плечом.
- Ты превращаешься в язычника в моем обществе.
Он улыбается, но глазами, а не губами.
- Есть одно место в нескольких милях отсюда. Они готовят замечательные завтраки. Не хотела бы сходить?
- Ты всерьез спрашиваешь беременную женщину о том, не хочет ли она поесть?
Он улыбается, и мы возвращаемся к машине. Ресторан небольшой, и я на время откладываю воспоминания о Чарли.
Официантки все так же носят короткие платья с передниками. И белые мокасины. Стулья деревянные, а столы – немного липкие. Мне это нравится, но я нахожу забавным, что Эдварду тоже. Как бы то ни было, у них есть французкие тосты. Я не возражаю. Его телефон разрывается, но он не отвечает. Полагаю, это его родители. Я шутила, но все-таки я меняю его. Я не уверена, хорошо это или плохо. Хрен с ним. По крайней мере, он не валяется в коматозном состоянии на своем диване. В одиночку. Подходит официантка. В возрасте. Немного полноватая. Мне нравятся ее накладные ногти. Ярко-розовые. Модные.
- Что я могу вам принести, сэр? – она, конечно же, спрашивает его первым.
Он думает с минуту.
- Апельсиновый сок был бы прекрасен.
Она поворачивается ко мне.
- А для миссис? - И я застываю на своем месте. Серьезно, ему стоит избавиться от этого проклятого обручального кольца.
Я вздыхаю.
- То же самое.
Она царапает в своем блокноте.
- Дать вам еще несколько минут или готовы заказать сейчас?
Я заглядываю в меню.
- Заказывай, - говорит Эдвард. Он все еще смотрит.
- Три ломтика французского тоста, порцию бекона и омлет из двух яиц. - Она тянется за моим меню. - И порцию картофеля… не тонко нашинкованного - ненавижу те чертовы хрустящие штуки… Я хочу порезанную кубиками.
- Деревенский картофель? – спрашивает она для верности.
- Да, его. И еще порцию колбасной подливки. - Я протягиваю ей свое меню. Эдвард смотрит на меня. Его губы прижаты друг к другу. - Даже не начинай. Эта штука во мне принимает за меня все касающиеся еды решения, Эдвард. Думаешь, мне нравится быть толстой? Нет.
Он улыбается, и видеть его улыбку в воскресенье приятно.
- Ты не толстая. - Он смотрит вниз, на свое меню. - Мне только яйца-пашот на оливковом тосте, пожалуйста.
- Не возражаете против артишоковой пасты на нем, сэр?
- Нет, это было бы здорово. - Он возвращает ей меню, и она улыбается. Как только она уходит, я смотрю на него. - Что?
- Серьезно? Ты только что заказал на завтрак яйца-пашот и тост с овощной пастой? С какой ты планеты, Чудак?
Он пожимает плечами. Уголки его рта приподнимаются.
- Это вкусно.
- Пфф. Ты так долго не проживешь, Каллен. Я имею в виду с такими предпочтениями… - я машу рукой в его направлении, а он смеется.
Официантка ставит на стол наши напитки. Я беру свою трубочку и снимаю с нее бумажную обертку. Эдвард не использует свою.
- Почему тебе нравится это место? - Я просовываю трубочку в стакан и делаю маленький глоток.
- Никто из моих знакомых не ходит сюда. - Апельсиновый сок останавливается посреди глотка. Он качает головой. – То есть, тут просто нет никаких драм. Мне плевать, что меня могут заметить с тобой, Белла.
Я пожимаю плечами.
- Это не имеет значения.
- Нет, имеет, и я клянусь, что не поэтому выбрал это место. - В его глазах правда. Я больше не настаиваю. Он меняет тему. - Могу я кое о чем спросить?
- Конечно.
- Это немного… личное.
Я усмехаюсь.
- Давай сделаем это.
- Не настолько личное, извращенка.
Я смеюсь над ним.
- Не могу поверить, что ты только что назвал меня извращенкой. Я определенно плохо влияю на тебя, Каллен.
Он улыбается, но вздыхает.
- Так могу я спросить или нет?
- Конечно, но это не значит, что я тебе отвечу.
- Достаточно справедливо. - Он делает глоток из своего стакана, а затем сжимает руки. - Когда ты впервые пошла к Чарли на могилу?
Да уж, а мне хотелось, чтобы это был вопрос сексуального характера.
- Эмм… ну я была там во время похорон и потом обычно ходила по воскресеньям после церкви с Рене… но потом она перестала ходить, и мы больше не посещали церковь. Это было немного далеко от нашего дома, чтобы я могла ходить одна… так что мне пришлось перестать ходить тоже.
- Почему твоя мать перестала ходить?
Я пожимаю плечами.
- Это, наверное, делало ее несчастной.
В его глазах любопытство.
- И это не делало тебя несчастной?
Я беру бумагу от трубочки. Кручу ее пальцами и смотрю на получившийся шарик.
- Это единственное место, где я могу увидеть его, а он не заслуживает того, чтобы видеть меня расстроенной или злой. В смысле, я знаю, что он не может меня видеть, - я не настолько сумасшедшая, - но просто не беру эти чувства с собой туда.
Когда я поднимаю взгляд, он кивает. Наша еда доставлена. Эдвард пристально смотрит на мой обильный завтрак. Я отрезаю кусок французского тоста и кладу на его тарелку.
- Поживи немного.
Я собираюсь покрыть яйца колбасной подливкой, когда часть его завтрака оказывается в моей тарелке.
Я поднимаю голову.
Он пожимает плечами.
- Так будет честно, Белла. - Он отрезает кусок французского тоста и ест.
- Прекрасно. Если мы играем в «око за око», «зуб за зуб» или как бы тебе там, черт возьми, ни хотелось это называть, когда ты впервые отправился на могилу к Тане?
Его челюсти замедляются. Он не отрывает глаз от тарелки, пока не прожевывает до конца. Затем делает глоток сока.
- Когда ты впервые увидела меня там. – Мой мозг нарезает круги. Я пытаюсь соединить все кусочки вместе. Даты. Он замечает. - Да, она умерла год назад. Я знаю.
- Почему ты ждал так долго? - Глупый вопрос. Посмотри на его лицо. Черт, посмотри на его палец.
- Я просто не мог. Такой финал был для меня слишком.
Дай ему поесть. Просто дай бедному страдальцу поесть.
- Почему по воскресеньям? – У меня дурацкий, проклятый рот.
Его вилка ложится на тарелку. Он вытирает рот. Его пальцы обвиваются вокруг стакана с соком, но он не пьет.
- Я подумал, что было бы легче, если бы после этого я мог пойти в церковь.
- Но это не легче. - Спасибо, Капитан Очевидность. Я - гений.
Его взгляд встречается с моим.
- Думаю, даже хуже.
- Почему?
Он вздыхает.
- Мы привыкли ходить в церковь… мы с Таней привыкли вместе посещать церковь по воскресеньям. Так что, казалось, будто следуешь сложившейся привычке… но нет. Складывается ощущение, словно… забыл что-то, что хотел взять с собой, и ты не осознаешь этого, пока не покинешь дом и не окажется слишком поздно, чтобы вернуться за этим.
И я понимаю. Вот почему мы здесь. Не для еды. И липкий стол не имеет значения. Это просто прерывание сложившегося цикла. Мой рот наконец замолкает. Я беру отвратительное дерьмо, что он положил на мою тарелку, и откусываю. Я жую, и мне стоило бы привыкнуть к употреблению этой кроличьей еды, потому что это на самом деле вкусно, чертовски вкусно. Глаза Эдварда выжидают.
- Ладно, хорошо, это довольно-таки вкусно. Иисусе.
Он улыбается, смеется даже, и да, сегодня воскресенье, а Эдвард счастлив. Представьте себе.
- Хочешь еще? - предлагает он.
- Это твой способ выпросить еще французских тостов, Эдвард?
В его глазах веселье.
- Может быть. - И он довольно-таки милый, когда расслаблен. - Конечно.
Я делюсь свой едой, а он своей. Когда приносят счет, я едва ли съела половину своей еды. Он достает бумажник и отсчитывает долларовые купюры. Я тянусь к своей сумке, но пока роюсь в ней, он уже возвращает счет.
- Сколько я тебе должна?
Он убирает бумажник.
- Все в порядке.
- Каллен, сколько я тебе должна?
- Я сказал, все в порядке, Белла.
Я сердито фыркаю.
- Не усложняй это больше, чем нужно.
- Я не усложняю. Был счет. Я оплатил. Наслаждайся своим мини-фуршетом, тебе там есть над чем поработать, - он кивает на мою тарелку.
- Я серьезно.
Он смеется.
- Я тоже.
Я отсчитываю предполагаемую сумму и кладу на стол.
- Либо ты принимаешь то, что я тебе должна, либо та толстушка с ярко-розовыми ногтями получит реально хорошие чаевые.
Он закатывает глаза и забирает деньги. Он отсчитывает, как я полагаю, нужные чаевые и забирает остальное.
- Ты настоящая заноза в заднице, Белла.
Я накалываю своей вилкой картошку.
- Что ж, по крайней мере, мы в этом похожи.
Понедельник.
На улице потеплело. Карлайл наконец-то нашел Эдварду подмену в больнице. Он приходит домой к четырем. Я жалуюсь на свои целлюлитные бедра. Мы гуляем по тропинке в его дворе, чтобы исправить это дерьмо.
- Подумать только, с тем количеством раз, как я каждый день поднимаюсь по лестнице и обратно, я должна бы иметь сильные бедра, достаточно сильные, чтобы колоть орехи.
Эдвард разражается смехом.
- Я даже не хочу затрагивать эту тему, Белла. - Я закатываю глаза и продолжаю идти. – Тем не менее, именно поэтому я хочу добавить весной к дому пристройку. Хорошо было бы иметь дома спортзал. Возможно даже, закрытый бассейн или что-то подобное.
И Каста-де-Каллен звучит теперь гораздо более интересным местом, чтобы жить в нем.
- Я, конечно же, буду взимать плату с тебя за его пользование, - дразнится он. Я толкаю его. Он хватает меня за руку, и мы так и идем.
- Я хочу, чтобы наступила весна, - признаю я.
- Почему? - Его рука обнимает меня за плечи. Это ничего, но я не знаю, что произошло с ограничениями прикосновений.
Я пожимаю плечами.
- Было бы неплохо снова иметь возможность наслаждаться проведенным временем на улице.
- Сейчас мы на улице. Ты не наслаждаешься этим?
- Могло бы быть и теплее. Солнечнее.
Его рука спадает.
- Ну, я не могу вывести солнце, но держи, - и он скидывает свое пальто.
Я машу головой.
- Я не хочу твое пальто.
- Ты сказала, что тебе холодно.
- Я сказала, могло бы быть теплее. Я в порядке, Каллен. Знаешь, ты не должен все исправлять.
И на его лице появляется легкая обида. Возможно, растерянность. Он накидывает свое пальто обратно. Его ноги застывают. Я останавливаюсь и оглядываюсь.
- Ты не должна все так усложнять. Это просто глупое пальто, Белла.
- Нет… это пальто, рука на моем плече и твои руки… - я прохожусь пальцами по своим волосам. - Ты всегда прикасаешься ко мне.
Его лицо становится еще печальнее. Но обида превращается в гнев.
- Это называется быть милым. Тебе стоило бы как-нибудь попробовать.
- Я заботилась о тебе всю неделю, пока ты болел, - возражаю я. - Я даже варила дурацкий суп твоей матери.
- А зачем ты это делала, Белла? Я не просил тебя.
Я молчу. Он - нет.
- Если ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе, тогда и не надо. Я тебя не трону. Но хватит гонять дерьмо туда-сюда, Белла. Или ты хочешь быть друзьями, или нет. Выбери что-то одно.
И он идет обратно в дом. Он не оглядывается на меня, и я совсем одна.
Вторник.
Я - экономка. Я не шучу направо и налево, хотя умею шутить. Я не флиртую, хотя умею флиртовать. Я не претендую на его завтрак, хотя ем сладкие хлопья с добавками и искусственными красителями.
Я просто… другая. Помощница. Он не груб. Он просто становится тем, кем должен бы быть все время. Моим боссом. Он не делится со мной своими мыслями. Я не знаю, почему на его лбу появляется складка, когда он утром спускается вниз. Он удостоверился, что его галстук надлежаще завязан. Он на двадцать минут раньше, нежели обычно.
Мне нечего сказать, чтобы сломать его. Он не суетится и не смеется над какими-нибудь моими глупыми фишками. Я чувствую себя подобно Эбенезеру Скруджу, когда он загнан в ловушку показного фасада, и хотя он кричит людям, что он не в порядке, они не могут его услышать. Я прикусываю губу, чтобы не заплакать. Он уходит, и нет никакого «Увидимся позже, Белла». Он не желает мне приятного дня, и мне ничего не достается кроме пустого дома, чтобы работать. (п.п.: Эбенезер Скрудж - персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь». Он - жадный человек с холодным сердцем, который презирает Рождество и все, что делает людей счастливыми.)
Среда.
Это отстой. В чем моя чертова проблема? Почему я всегда говорю всякое, подобное этому дерьмо? Серьезно, мне нужно провериться. Там, в моем мозгу, должно быть, испортилась проводка. Он прав… это всего лишь проклятое пальто. Простой жест. Блядь, я зашла настолько далеко, что могу отсосать парню член, но не соглашусь на чертово пальто на моих плечах. Нужно изобрести специальный термин для такого психического состояния, как у меня. Возможно, у этого психического состояния будет мое имя. Синдром Беллы Свон.
Я - дрянь. Вот и все. Я - дрянь.
Четверг.
Эдвард ужинает на кухне с Элис. Он возвращается к своей нормальной жизни. Он проводит свое время с другими людьми. С людьми, которые не обращаются с ним, как с дерьмом. Я сижу, прячась в тени на ступеньках, и подслушиваю. Они говорят о том, как провели неделю. Я не знала, что в эти выходные приедет Бри. Он ничего не говорил мне. Элис говорит о Джаспере. Эдвард дразнит ее. Дразнит ее. Как меня.
- Как Белла? - спрашивает она. Чертовски ужасно.
Пауза. Я не осмеливаюсь вдохнуть.
- Хорошо, я полагаю. - Неверно. Так неверно.
- Ты полагаешь?
- Я не ее сторож, Элис. - Я слышу, как отодвигается стул и лязг посуды. Течет вода, и больше никаких вопросов. Он даже не хочет говорить обо мне.
Я встаю и тихонько пробираюсь в свою комнату. Я укладываюсь поверх покрывала в позе эмбриона. Я слышу, как захлопывается входная дверь и звук отъезжающей машины. В доме наступает мертвая тишина. В моей груди пузырятся сдавленные рыдания. Слезы ручьем. Я не ощущаю, но я чувствую. Я зажимаю одеяло в кулак, прижимая ко рту, когда слышу, как он поднимается по лестнице. По моей коже бегут мурашки, когда я вижу тень от его ног под дверью. Он останавливается, но не стучит. Тень исчезает, и его дверь закрывается.
Это обжигает подобно аду.
Пятница.
Я ем хлопья. Мое жевание замедляется, как только он входит. Он присаживается и открывает свой ноутбук.
- Завтра после обеда приедет Бри. Нужно, чтобы ее комната была готова, пожалуйста. - Он печатает и даже не смотрит на меня.
- Хорошо.
И больше ничего. Снова озноб. Я опускаю глаза к своей тарелке, чтобы он не увидел, как задевает меня его игнорирование. Я прямо здесь, а вроде и нет. Я могла бы быть стулом, кофеваркой или магнитом на холодильнике. Это не имело бы значения.
- Ты еще не завтракал сегодня? – Пожалуйста, поговори со мной.
- Нет, у меня нет времени. - Его глаза остаются на экране, читают.
И я не могу сделать это. Мне нужно уйти, или я сорвусь. Я встаю и несу тарелку в раковину. Я мою ее, а когда вытираю, он встает. На стойке лежит оставленный для меня конверт, и он ничего не говорит. День зарплаты, но нет «счастливой пятницы, Белла». Это просто день оплаты. Я заканчиваю сушить тарелку и беру его. Я делаю несколько шагов, пересчитывая, но на полпути останавливаюсь. Я разворачиваюсь и иду обратно в кухню. Он надевает пальто.
- Эмм… здесь слишком много.
Он смотрит на меня.
- Слишком много чего?
Я показываю конверт.
- Ты заплатил мне слишком много. Больше на сто долларов.
Он качает головой.
- Нет, я думаю все верно.
Я бросаю взгляд на конверт, потом на него.
- Нет, обычно ты платишь мне двести пятьдесят.
Выражение его лица не меняется. Он кивает.
- Значит, тогда там должно быть триста пятьдесят. Двести пятьдесят плюс сто - триста пятьдесят, Белла.
Я тупая или это не имеет никакого смысла?
- Но ты мне платишь двести пятьдесят, а не триста пятьдесят.
Он вздыхает.
- Я повысил оплату. Это называется повышение, Белла.
- Почему?
Он качает головой и начинает собирать свои вещи.
- Только ты стала бы спрашивать почему. Кто-нибудь другой просто поблагодарил бы меня и взял.
- Ну прости, что я не кто-нибудь другой, Эдвард. – Хотелось бы мне.
Он смотрит на меня.
- Когда люди работают хорошо, они получают повышение. Так заведено. Теперь поняла?
- Я не делала ничего за рамками того, для чего ты меня нанял.
Его рука тянется к лицу.
- Иисус Христос, Белла. Почему все, связанное с тобой, походит на восхождение на гору?
И на это раз я не могу предотвратить или сдержать слезы.
- Я просто хочу прежнего отношения, почему ты не понимаешь, Эдвард?
- Потому что ты не прежняя. Если бы ты была прежней, то была бы к этому времени уволена, а я искал бы для работы нового человека.
- Только потому, что они портачили, не значит, что я заслуживаю повышения за то, что они не могли или не стали бы делать. Это несправедливо.
- Ты права, это несправедливо. Это совсем не справедливо. Я прикладываю столько усилий с тобой, Белла, и это несправедливо, что ты не понимаешь этого. Ты просто не замечаешь этого. - Он вырывает конверт из моих рук. Забирает лишние деньги, а остальное возвращает. Он разворачивается, чтобы уйти, но бросает вещи обратно за стойку и оборачивается лицом ко мне. - Знаешь, я понял, Белла. Правда. Тебе нелегко принять кого-то, любого, кому не плевать на тебя. Я понял. Но чего ты не понимаешь, так это того, что как бы трудно тебе ни было принимать, мне еще труднее делать это. Я разрушил свои стены перед тобой, был честным и открытым, и я, черт возьми, ни к кому не прикасаюсь так, как прикасаюсь к тебе… ни к кому со времен ее… и когда ты берешь все это и швыряешь мне в лицо или запрещаешь мне делать это только потому, что чертовски боишься, это ранит меня. Это действительно причиняет чертовски сильную боль. (п.п.:я аж мурашками покрылась от такой речи...)
И мой рот, которому всегда есть что сказать, немеет. А он хватает свои вещи. И он злится. И ему больно. И я сделала это. Этот из-за меня. Он уходит, и человек, который никогда не хлопает дверью, хлопает ею. И мое сердце умирает еще больше. И он ушел. Я не хотела, чтобы он уходил, но все же собственными руками оттолкнула его. Я не хотела ранить его, но мой рот просто не смог сдержаться.
Моя гордость просто не смогла промолчать.
Суббота.
Он с Бри во дворе. На улице сегодня хорошо. Я наблюдаю из кухни, пока вытираю посуду. Она гонится за ним с чем-то. Я не знаю, что это. У нее в руках. Он смеется. Она смеется. Они счастливы вместе. Ее родителей нет. Она одна. Я не знаю, почему. Я не разговаривала с ним со вчера.
Она падает, и он останавливается. Он возвращается и опускается перед ней на колени. Она не плачет, но он выглядит озабоченным. Он беседует с ней. Я могу себе представить его слова. Он хочет знать, все ли с ней в порядке. Она кивает. Он усаживает ее на колени и обнимает. Его руки потирают ее плечо. Его губы целуют ее лоб. Он прекрасен в этом. Не существует ничего более прекрасного, и слезы снова возвращаются.
Вдруг она вскакивает с его коленей и начинает ему что-то рассказывать. Историю. Ее руки резво жестикулируют, и он смеется. Он ложится спиной на траву и слушает ее. На его лице улыбка, и это не может не затронуть. Он смотрит на нее с обожанием, и я знаю это выражение. Я тоже использовала его. Для двух человек.
Они уходят ужинать. Не скажу, куда. Они просто уходят. Я сижу у стойки и ем лапшу, которую он ненавидит. Я не знаю, кого наказываю. Себя. Его. Не все ли равно? Я убралась, и мне нечего делать. В доме жуткая тишина. Громкая. Она меня убивает. Это друг, которого я не хочу.
Я иду в свою комнату и ложусь в постель. Я приняла душ и вымылась. Мои волосы сухие и прямые. Я слышу, как они возвращаются, еще больше смеясь. Она говорит о том, насколько любит еду его матери – они, должно быть, были в доме его родителей. Конечно. Спустя тридцать минут наступает полная тишина, снова. Я слышу, как он поднимается наверх. Я слышу, как закрывается его дверь. Эта тяжесть на сердце требует освобождения.
Это избегание требует обсуждения.
Я эгоистка, мне следовало бы остаться там, где я нахожусь. Он прекрасно проводит выходные. Он счастлив. Мои нервы не позволяют мне двинуться в течение двадцати минут. Я не могу смириться с этим. Я поднимаюсь с постели и открываю дверь. В доме темно, за исключением камина. Бри находится внизу и спит на диване. Я прислушиваюсь под его дверью. Все тихо. Я поворачиваю ручку. Моя рука медленно толкает дверь.
Здесь темно, но ночник в его ванной создает достаточно света, чтобы видеть. Его спина обнажена. Он лежит на боку, лицом от меня. Я закрываю за собой дверь. Мои колени проваливаются в матрас, когда я вползаю на кровать. Я дотрагиваюсь до его плеча. Мои губы шепчут:
- Эдвард?
Он поворачивается ко мне. Чуть приподымается. Он немного сонный.
- Белла? Что случилось?
И именно поэтому я здесь. После всего, что я сделала, его первые слова - это слова беспокойства. За меня.
Я трясу головой. Я не могу озвучить, что хочу. Он переворачивается на спину, опираясь на локти. Его голос мягче.
- Что случилось?
Я перекидываю через него одну ногу. Он выглядит растерянным. Хорошо, поскольку в этом мы похожи. Я опускаю свое лицо к его.
- Обними меня так, как в тот день, когда ты болел.
Его глаза пытаются прочесть мои. Он медленно опускается на спину. Его руки обвиваются вокруг меня так же, как и на прошлой неделе. Эти ощущения так приятны. Просто идеальны. На коже вновь проявляются мурашки. Я прижимаюсь своим лбом к его и закрываю глаза. Он этого не сделает. Я должна. Он уже рискнул, а я разрушила это. Это требует всей моей силы воли, хоть я и хочу этого.
Я единожды прикасаюсь к его губам, и все хорошо. Мир не рушится. Ничего не болит. Ничего плохого не происходит. Все хорошо. Я делаю это снова, а затем еще раз. Он в конце концов расслабляется. Я чувствую, что напряжение и удивление улетучиваются, и он отвечает на мое требование.
Это вовсе не от похоти. Не от чувства между моими ногами. Я не пытаюсь соблазнить его. Я не пытаюсь быть той девушкой. Я не знаю, кто эта девушка. Она не целует мужчин. Она не позволяет своему телу говорить о том, что в ее сердце. Ее тело скрывает то, что там находится. Только ради него. Я обнаруживаю эту девушку, только когда она с ним. Или он обнаруживает ее. Не знаю.
Он обнимает меня, и его руки нежные, но сильные. Когда он поднимается, наши губы прижимаются сильней. Его руки двигаются к моим волосам, и он так же ласков, как и всегда. Я целую его сильнее, и он отвечает мне. Мои губы движутся быстрее, и он отвечает мне. Он целует не только мой рот. Он целует мое лицо. Мой подбородок. Я откидываю голову, и он целует везде, где может. Под ухом. Вдоль шеи. Он опускается ниже и отодвигается. Он смотрит на меня. Его руки продолжают водить по моим волосам.
Мое дыхание переходит в поверхностные вдохи-выдохи, когда я пытаюсь отдышаться, как только наши губы отделяются. У него - то же самое. Я пытаюсь понять, чего он ждет. Я пытаюсь прочесть то, что прячется в его голове. Он снова наклоняется вперед. Его руки сжимаются вокруг меня, и нежный поцелуй оставлен на моей груди. Он снова отклоняется. Он перемещается, и мы лежим бок о бок. Его ладонь обхватывает мою щеку.
Он целует меня медленно. Дарит легкие поцелуи, пока я не требую большего. Я приоткрываю рот и надеюсь, что все делаю правильно. Это так правильно, когда его язык касается моего. Он нежен и медленен, и я никогда не испытывала таких ощущений у себя между ног. Его рука остается на моем лице. Я оказываюсь прижатой к нему, и мне хочется всего, что я чувствую. Гладкости его тела. Сильного трения там, где я влажная. Я хнычу и даю ему знать о своем желании, когда трогаю его там. Он убирает мою руку и подносит к своему лицу. Его губы передвигаются по ней. Моя ладонь усыпана его поцелуями. Я притягиваю Эдварда к себе и удерживаю его лицо против своего.
И я не могу остановить слезы. Мне не хватает воздуха. Его дыхание снова на моем лице. Тепло его кожи на моей, и мне просто хочется слиться с ним. Я хочу все это поверх себя. Я трусь лицом об него и просто отдаюсь ощущениям. Я просто чувствую, на что он походит. Мой нос против его щеки, против его носа, лоб ко лбу, и он позволяет мне.
Мои пальцы путаются в его волосах. Здесь запах лаванды и нежность, и ничего не причиняет боль. Здесь нет времени. Его не существует. Здесь нет ничего постыдного. Здесь безопасно, я в безопасности, и он – причина этого. И это вырывается наружу. Все те лица и те ошибки всплывают. Все те тайны и страдания всплывают. Вся правда и желание и страсть вырываются наружу. Все это.
- Прости меня. Я так сожалею. - И я не знаю, кому это говорю, но шепчу слова против его губ. Его объятия усиливаются. Мои слезы опробованы на вкус и стерты его ртом, осыпающим поцелуями все мое лицо. Я заключена в его объятия, когда он поклоняется мне. Это нежно, и я расслабляюсь рядом с ним. Он успокаивает меня и обнимает, и все хорошо. В этот момент все хорошо.
Проходят часы. А ощущается как минуты. Но за окном уже виден свет. Мягкий, голубоватый и тусклый. Мои губы по-прежнему прижаты к его. Я устала, и он, должно быть, тоже. Мы не спали. Его лицо ластится к моему. Его рот движется вдоль изгиба моей шеи. Любой признак сонливости исчезает. Я жива, я чувствую, и это так, так хорошо. Он прокладывает дорожку к моему плечу, а затем так же возвращается к губам. Его рука давит на мое бедро.
- Перевернись, Белла.
И я переворачиваюсь. Моя спина у его груди. Он укрывает меня одеялом, и я прижимаюсь к нему. Здесь тепло и не похоже ни на что другое, что я когда-либо знала. Я обнята им, заключена в его объятия. Здесь так безопасно. Он одержим моим плечом. Его рот никогда не оставляет его.
Пока мы не засыпаем.
.............................................................................
Крали,не забываем о смене графика!Следующую главу ожидаем в субботу!перевод:Lena-r
редактура:nats
Источник: http://robsten.ru/forum/19-868-1
0
, но зато такое милое "воссоединение" 
