Пятница.

В нашем дворе были качели. Чарли смастерил их из старой шины. Веревку взял в гараже. Также он, подобно полицейскому новобранцу, взобрался на дерево и проверил ветку. Она оказалась крепкой. В теплые месяцы я сидела на них, качаясь и поджидая, когда на подъездной дорожке появится его полицейский крейсер. Десять минут. Я всегда просила еще десять минут. Это было наилучшее время дня. Он был усталым, но не настолько, чтобы не покачать меня.

До того как умер, Сэм приезжал иногда. После школы. Он закручивал шину качелей настолько сильно, насколько позволяли его тонкие руки, а потом отпускал. Мои внутренности закручивались в узлы и спирали. Мой рот кричал, и я смеялась до тех пор, пока не начинало тошнить. Сэм просто отлично закручивал качели.

***

Я сижу перед своим старым домом. На улице. Грузовик заглушен. В утренней газете написано, что Фила исключили из его команды. Не смог справиться даже с низшей лигой. Иисусе. Я наблюдаю за ней во дворе. Качели больше нет. Она меня не замечает - она никогда меня не замечала. Я просто хочу посмотреть, на что похож мой старый дом. Прошло очень много времени. Все практически такое же. Все практически другое. Фасад дома по-прежнему белый, но от времени приобрел сероватый оттенок. Если бы мой отец все еще был жив, дом бы выглядел свежо и ярко. По очень многим причинам. Он гордился своим домом. Теперь это всего лишь отражение ее. Серость. Да, определенно ее отражение.

Я не знаю, останется ли она здесь надолго, но я ненавижу это. Все в этом городе призрачно. Она находится далеко от дома Эдварда, но все равно слишком близко. Финикс был лучше. Ей стоило бы оставаться там.

Грузовик начинает двигаться, пока я не вижу скалы утеса. Я вижу Сэма. Вижу ребят. Выглядит так, словно они по-прежнему существуют. Я всегда была трусихой. Плюс, Чарли убил бы меня. Их. Я подъезжаю к бензоколонке и заправляюсь. На мою голову натянут капюшон - в надежде, что меня не узнают. По тысяче причин.

Я ненавижу быть здесь. Все, с чем я сталкиваюсь, выглядит по-прежнему, но иначе. Все это сопровождается визуальными образами, которые я годами старалась забыть. Я вижу Чарли, стоящего здесь с торчащей изо рта вяленой говядиной, и помню, насколько терпеть не могла этот запах. Я вижу ведро для мытья лобового стекла и то, как он смывает со своего крейсера мошкару. Я вижу мужчину, сидящего снаружи в кресле-качалке и всегда следящего за спортивными новостями.

Я вставляю пистолет обратно в держатель и иду к двери. Я подхожу к напиткам и беру бутылку сока. Справа от меня стоит несколько мальчишек. Одного из них я знаю. Его лицо знакомо. Это ребенок из офиса Эдварда. Джейкоб. Синяки и плевки.

Я наблюдаю за ними и понимаю, кто они такие. Понимаю, что они пытаются заставить его сделать. Я захлопываю дверь холодильника сильнее, чем нужно. Это привлекает их внимание. Лицо Джейкоба оживляется. Остальные мальчишки крупнее его. Они выглядят обозленными. Я смотрю на Джейкоба, но вижу Эммета. Эти пацаны должны отвалить.

- Все нормально, Джейкоб?

Я впиваюсь взглядом в старших говнюков, и они отталкивают Джейкоба. Они выкрикивают дерьмо, которое, как предполагается, должно устрашать, но все равно отпускают. Я подхожу к нему.

– Кто они?

Он пожимает плечами.

– Мои друзья.

- Твои друзья похожи на малолетних бандитов. Малолеток, которые пытались заставить тебя украсть.

Он смотрит на свою обувь.

– Это просто развлечение.

- Мне не показалось, что ты весело проводил время.

– У меня не было денег, а я хотел один из тех напитков, - бормочет он.

Я смотрю на холодильник и возвращаю взгляд к Джейкобу. Он все еще пялится на свою обувь. Она грязная, так же как и моя, так же как и его одежда.

- Ты знаешь, как вымыть грузовик?

Он смотрит на меня и кивает.

- Хорошо, тогда бери дурацкий напиток и следуй за мной.

Я плачу за наши напитки и иду к своему грузовику. Джейкоб плетется сзади.

- Если ты отчистишь от мошкары мое лобовое стекло, получишь свой напиток. Согласен?

Я не сука - я просто стараюсь быть справедливой. Я бы не взяла, если бы не заработала. Я никогда бы не поступила иначе с кем-то другим.

Он кивает и спешит к ведру. Он маленького роста. Видно, что ему немного сложно добраться до стекла, но он умудряется запрыгнуть на капот. Это не имеет значения - он уже и так мятый. Джейкоб хорошо справляется со своей работой, и я вручаю ему сок. Он залпом выпивает его, и я отдаю ему и свой.

- Тебя нужно подвести или что-то еще?

Он допивает напиток и качает головой.

- Не думаю, что мне стоит оставлять тебя здесь. Где твоя мама? – И, Господи, я говорю, как Каллен.

Он давится, и ему требуется минута, чтобы отдышаться.

– На работе.

- Что ж, может, я должна подбросить тебя до дома.

Он выглядит испуганным.

– Нет-нет-нет, пожалуйста. Мой отец там.

Он тут же отводит взгляд, как только произносит это.

- Какое это имеет значение?

Он качает головой.

– Просто оставь меня в покое, хорошо?

Он начинает уходить. Я хлопаю дверью грузовика и следую за ним. Он оборачивается через плечо.

- Я сказал, уходи, Белла! – Он бежит быстрее, и я не могу угнаться. Маленький засранец быстр.

И теперь… у меня даже нет сока. Проклятье.

***

Я бросаю свое барахло на стойку, когда возвращаюсь домой. Эдвард уже дома. Он читает и поднимает глаза, когда я вхожу.

- Ты возбужденная.

Я закатываю глаза и сажусь.

– Добавь к этому диагнозу «злая» и «раздраженная», доктор Каллен. О, и «умирающая от жажды».

Он двигает ко мне свой напиток.

– Что случилось?

Я делаю большой глоток, потом еще и еще. Господи, великолепно.

- Я видела свою мать. Она вернулась в Форкс, что чертовски превосходно, а потом я столкнулась на заправке с твоим маленьким другом Джейкобом. Засранец украл мой сок.

На лице Эдварда появляется растерянность.

- Ну, ладно, он не крал мой сок. Технически, он его заработал, помыв мой грузовик, но все-таки.

Он качает головой.

– Давай по порядку, Белла. Во-первых, почему твоя мать снова в этих краях?

Я делаю очередной глоток.

– Ее мужа выпнули из команды. Думаю, они вернулись из-за этого. Я не заходила и не интересовалась, так что, правда, я, черт возьми, понятия не имею. Она живет в моем старом доме. В том, где я провела детство.

Он переваривает полученную информацию и, взмахивая рукой, продолжает:

– А теперь о Джейкобе и о краже твоего напитка?

- Я остановилась на заправке, а те ребята докапывались до него. Заставляли его украсть что-то. Короче говоря, они ушли, и я предложила ему две бутылки сока, если он отчистит чертовых жуков с моего грузовика, а потом, когда я предложила отвезти его домой, он сильно перепугался и убежал вместе с моим напитком.

Его лицо недоуменно хмурится.

– Почему он не захотел поехать домой? И почему он был там без присмотра?

Я хихикаю про себя. Без присмотра. Это так… по-Эдвардовски.

- Я понятия не имею, Каллен. Там что-то связано с его отцом.

- Хмм.

Я делаю еще глоток. Лицо Эдварда обеспокоено. Он думает. Я уже сделала кое-какие выводы.

- Ты думаешь… думаешь, это отец Джейкоба избивает его, Каллен?

Он думает еще секунду.

– Я не уверен. Из того, что я понял, там скрыто очень много проблем, так что… я не знаю наверняка, что происходит.

- Что ты имеешь в виду? Проблем с чем?

Он не хочет говорить об этом. Я вижу его сомнения и вздыхаю.

- Каллен, я не собираюсь сдавать тебя какой-нибудь гребаной комиссии по… как бы там, черт подери, не называлась та инстанция, в которую обращаются, чтобы настучать о чем-то. Тебе не нужно рассказывать мне, что происходит в клинике, но, проклятье, Билли Блэк был напарником моего отца. Это не походит на то, как если бы ты мне рассказывал о ком-то постороннем.

Он сдается:

– У Леи есть еще один сын, Сет. Он родился после того, как она развелась с отцом Джейкоба, Полом. Она еще раз вышла замуж - за отца Сета, Сета старшего. Они все Клиуотеры… кроме Джейкоба. Я слышал, что Пол недолюбливает Сета старшего и даже не разрешает бедному ребенку взять его фамилию.

- Господи.

Он потирает лицо.

– Я знаю. Это такая неразбериха.

- Ты думаешь, Пол вымещает это на Джейкобе? – Эдвард смотрит на меня, но мне нужно убедиться. – Это так же, как было со мной. Как Рене вела себя.

Он касается моего лица.

– Это возможно.

- Интересно, знает ли Билли. Я про то, что он был полицейским. Это же его внук. Как он может не знать?

Пальцы Эдварда продолжают гладить мое лицо.

– Иногда люди не желают знать. Именно поэтому Лея не хочет говорить об этом или верить в это.

- Значит… именно поэтому она сбежала в тот день? Поэтому разозлилась на тебя?

Он кивает.

- Знаешь что, Каллен?

- Ммм?

- Родители – чертов отстой.

Суббота.

Эммет осматривает мой грузовик.

– Это - кусок дерьма.

Я скрещиваю руки на груди. Он усмехается, поднимая капот. Я улыбаюсь. Я не настолько глупа, как думают некоторые люди. Знаете, у меня тоже был когда-то отец. Он не был гребаным доктором, но он был умен и знал, как починить дерьмо. Дерьмо типа машин, грузовиков и лодок. Я не относилась к тому типу девчонок с ленточками и бантами. Моей матерью была Рене.

- Я могу заплатить. У меня есть деньги. Просто устрани этот грохочущий звук. Он доводит меня до чертова сумасшествия.

Эммет достает инструменты. Он понятия не имеет, что делать с недавно приобретенным свободным временем. Теперь у него нет работы на стороне. И нет ребенка, чтобы присматривать за ним. У него нет жены, чтобы развлечься. Осталась только церковь и официальная работа, которая скучна, как искупление грехов. Но это не искупление, так что именно поэтому он все больше околачивается в доме Эдварда.

Полагаю, он или голоден, или пытается отстраниться от своих проблем. Так или иначе, у меня есть грохочущий грузовик, а если Каллен увидит под моими ногтями мазут, он сдуреет. Я не хочу слышать причитания о том, как опасно чинить грузовик, когда вынашиваешь паразита, и о прочей бессмысленной ерунде, которую произнесет его докторский рот. К тому же, Эммету не помешает пара лишних долларов. Не то чтобы он стал просить.

Он использует какой-то ключ.

– Ну и… как тебе эта хренова работа? Работа на Эдварда?

Я ковыряю облупившуюся на грузовике красную краску.

– Нормально. Мне нравится, я думаю.

Он продолжает работать.

– А как же ребенок? В смысле, что ты собираешься делать, когда он родится? Уверен, что Эдвард не захочет, чтобы здесь жил ревущий ребенок, верно?

Я ковыряю краску. Ковыряю, и ковыряю, и ковыряю. Мой голос спадает вместе с красными хлопьями:

- Он сказал, что я могу остаться.

Эммет смотрит на меня, прекращая работать.

– Здесь… здесь кроется что-то еще, Белла? Между вами?

Я ничего не говорю, хотя с таким же успехом могла бы. Он качает головой и возвращается к работе. Я просто наблюдаю. Я не знаю, что сказать. Я не собираюсь менять то, что между нами происходит, что бы это ни было. Это как инициалы на дереве в парке. Мне просто хочется чего-то, что не нужно отдавать. Чего-то, чем не делятся. Чего-то только моего. Его. Нашего. Чем бы это ни было. Это наше.

Эдвард возвращается. С ним Элис. Завтра день рождения Эсме. Они делали покупки. Я подумывала об упаковке своего костюма медсестры. Мне бы хотелось увидеть ее лицо. Мне бы понравилось лицо его отца. И лицо Эдварда. Это было бы слишком неправильно. А я, как предполагается, все делаю правильно.

- Как дела, улыбчивая?

Я закатываю глаза. Он взъерошивает волосы на моем затылке. Я замечаю, как косится Эммет.

Элис занята выгрузкой сумок из багажника Мерседеса. Я киваю на грузовик.

- Эммет завидует моим лошадиным силам. Он должен был лично посмотреть, чтобы убедиться.

Эммет фыркает.

– Белла, эта штука хороша, но не настолько.

Лицо Эдварда морщится. Я машу на него пальцем.

– Даже не вставляй свои два цента, Каллен. Ты уже сказал мне, будто не знаешь, что находится под капотом, и, плачась, обвинил в этом своего отца. Ты не можешь критиковать грузовик. У тебя нет практического опыта, чтобы комментировать тему.

Брови Эммета взлетают вверх. Он смотрит на меня.

– Тебе лучше следить за собой, Белла. В смысле, если бы я за жилье стирал чье-то нижнее белье, не думаю, что разговаривал бы с ним, как с отребьем. Никогда не угадаешь, когда на тебя может свалиться приступ поноса… или элементарное отсутствие желания подтираться. (п. беты: я так поняла, что он имел в виду, что у Эда может случиться понос, а так как Белла стирает его нижнее белье, то…)

Хвала Богу за Элис.

– Ты-то уж точно знаешь все о вещах, связанных с говном, Эммет. Сам говнюк, ведешь себя, как говнюк, и относишься к людям по-говнянски…

– Элис, - вступает Эдвард.

Она закатывает глаза.

– Это такой бред. Я иду внутрь. – Она смотрит на меня и слегка улыбается. Совсем чуть-чуть. – Привет, Белла. – Она смотрит на Эммета. – Надеюсь, ты так что-то починишь под этим монстром, что он рухнет на твою задницу.

Она несет сумки в дом. Эммет выглядит расстроенным, но не удивленным. Я не удивлена. Я, фактически, ожидала намного худшего. Эдвард выглядит усталым. Я позволяю взгляду пройтись по его одежде. На нем сегодня джинсы, - что бывает крайне редко, - и темно-синяя рубашка с длинным рукавом. Его волосы выглядят тусклыми и очень взлохмаченными. Элис, видимо, выносила ему мозг. Он нуждается в хорошем трахе. Может, хотя бы в удовлетворении руками. Черт, так же как и я. Когда же эти люди свалят?

- Ладно, заведи ее, Белла.

Недостаточно скоро. Я забираюсь в кабину и поворачиваю зажигание. Мурлычет, как котенок. Превосходно. Эммет закрывает капот. Собирает инструменты и идет к умывальнику в гараже, чтобы смыть с рук мазут. Я выключаю зажигание, но остаюсь сидеть. Эдвард прислоняется к раме, близко ко мне.

- Я скучал по тебе сегодня.

Я смотрю на него и вижу это в пронзительной зелени. Надеюсь, это видно и в моих глазах. Я не собираюсь вдаваться в сантименты – Эммет на расстоянии всего в двадцать футов.

- Ты, очевидно, в этой своей рубашке серьезно покачнул состояние здоровья большинства женщин в торговом центре. Совсем неподходящее для доктора поведение, Каллен.

И мне хочется прикоснуться губами к тому местечку, где формируется застенчивая улыбка. И я знаю, что его глаза этого хотят. И я знаю, что этого хочу я. Посрать на Эммета. Он наклоняется, и поцелуй - мягкий и быстрый. Мое сердце мурлычет, как котенок. Идеально.

Воскресенье.

Я на качелях. Когда закрываю глаза, могу почувствовать прикосновение его рук. Нежность и его. Сильнее, папа. Выше, папа. И смех. Его. Мой. Ощущение от ветра на моем лице точно такое же. Так же как и то, как двигаются мои ноги. То, как блуждает мой ум и думает, что я, должно быть, слишком высоко, но когда я открываю глаза, мир выглядит слегка головокружительно, а я все еще недостаточно высоко взлетела.

Если посмотреть наверх, то кажется, что облака так близко. Можно протянуть руку и схватить горстку ваты. Можно увидеть детскую площадку Бога. Можно понять, почему люди продолжают верить в него, даже при том, что все это - кучка небылиц. Даже я.

Руки останавливают меня. Я знаю разницу. Я знаю, чьи они. Я улыбаюсь.

Возле моего уха появляются губы, а на плече - подбородок.

- Ты пытаешься взлететь?

Я прижимаю свою голову к нему и вижу только губы.

– Возможно.

Губы приближаются. Это то, как понимаешь, что ты жив. Мурашки и возбуждение. Это только от губ. Но это намного больше, чем просто губы. Они даже не касаются меня.

– Хочешь вместо этого пойти куда-нибудь со мной? – шепчет он.

Куда угодно. Я спрыгиваю, и он тянет меня вперед. Остальные участники вечеринки… где-то там. Не там, куда мы идем. Они уже открыли подарки и съели пирог. Это все очень весело и все такое, но сегодня - воскресенье, а мы едва ли делимся воскресеньем. Хоть и не такое, как мы привыкли, но оно все еще наше.

Он останавливается под деревом, под нашим деревом. Моя спина прижата к стволу, и губы... Его губы… На этот раз они прикоснутся ко мне. И я чувствую жизнь под своей кожей. Я ощущаю тепло на лице и чувствую себя легкой, как облака. И облака и небеса так близко. Я приоткрываю свой рот и хочу все это. Мои пальцы цепляются за его рубашку. Его пальцы скользят в мои волосы. Он вжимается в меня. Я издаю звуки, которые ему нравятся, а он издает те, которые нравятся мне. Я тяну за ткань его рубашки, чтобы он понял, что мне хочется чувствовать его ближе. Этого никогда не будет достаточно, но это все еще правильно. Его губы двигаются по моему подбородку и шее. Его семья не может увидеть нас, но все остальные могут. Хорошо. Пусть смотрят. Я хочу, чтобы они все видели.

Он прижимается лбом к моему лбу, оставляя на моих губах легкие поцелуи. Его глаза открыты, большие пальцы лежат на моих щеках. Он пытается сдержать то, что начал. Я чувствую его возбуждение, прижатое ко мне, и сделала бы все, что он хочет. Я отдала бы ему все. Все. И он смотрит на меня так, будто думает о том же самом.

- Ты слишком хорошенькая сегодня, Белла.

И я глупо улыбаюсь.

Следует еще больше поцелуев.

– Я не думаю, что мой отец оценил бы, что ты развращаешь меня у его дерева.

Он глупо улыбается.

- Именно поэтому мы стоим на этой стороне.

Моя улыбка становится еще глупее. Инициалы на другой стороне ствола. Умный мальчик.

- Понятно. Означает ли это, что теперь это наша сторона?

И он глупо улыбается. И он помещает кончики своих пальцев под моим подбородком. Мое лицо поднимается, но он хочет не губы. Это обувь. Наша обувь. Висит на нашем дереве. На нашей стороне.

В наше воскресенье.