Глава 13.3. Разрушение

Ваши разум и страсть – руль и паруса вашей плывущей по морю души. Если ваши паруса порваны или сломан руль, вы можете лишь носиться по волнам и плыть по течению, либо неподвижно стоять в открытом море. Ибо разум, властвующий один, – сила ограничивающая; а одна страсть – пламя, сжигающее само себя.

Халиль Джебран

21 июня

Эдвард

В его мыслях на мгновение вспыхнула Изабелла. Он никак не ожидал встретить ее, отнюдь нет. Она была ему равной на стольких уровнях, будь то интеллектуальный или эмоциональный. Он знал, что так же, как и ему, ей есть, что скрывать, и что ее прошлое не всегда было радужным. Он и предположить не мог, что встретит кого-то, кто не только сможет защищать его, но также сумеет проникнуть в него.

Эсми прочистила горло, словно зная, в каком направлении движутся мысли Эдварда, и он вспыхнул. Глубоко опечаленный и задумчивый Эдвард просто кивнул. Он не знал, что еще можно сказать на это.

Эсми покачала головой и улыбнулась, на данный момент прерывая беседу.

– Возьми дополнительную метлу из шкафа. Кое-что нуждается в тщательной очистке, молодой человек.

Они провели следующие несколько часов, заполняя до краев мусорный мешок за мусорным мешком сломанными кусками дерева, металла и битым стеклом. Горы перьев в гостиной было чертовски сложно убирать, и к тому времени, когда он закончил, Эдвард до скончания веков отрекся от набитых мелкими паршивцами диванов. Эсми еле слышно ахнула, когда они поднялись наверх, и она увидела масштабы разрушений в его спальне. Остальная часть дома была слегка неубранной по сравнению с этой комнатой. Она раздосадовано покачала головой от нынешнего состояния некогда прекрасного берберского ковра, однако она помогла ему вытащить то, что от него осталось, и даже выделила время, чтобы отполировать паркетные полы, некогда застеленные марокканским убранством, с помощью тряпки и древесного масла. В конечном результате его спальня приобрела немного нового стиля, и, хотя все это не было лучше на сто процентов, это было неплохим началом.

Эдвард заказал китайской еды на обед из-за серьезной нехватки посуды, и они разделили трапезу между собой и немного расслабились, наслаждаясь своим совместным временем. Эдвард всегда был немного «маменькиным сынком», он так любил проводить время со своей матерью. Они вдоль и поперек обсудили сплетни маленького городка Форкс, Эсми рассказала ему обо всех последних событиях в практике его отца. Она даже рассказала ему о визите, который им нанес детектив, и том, что у нее было хорошее предчувствие относительно него. Эдвард действительно не знал, что делать с этим ее заявлением, его первым инстинктом было предположить, что все копы были плохими копами и что они уже признали его виновным. Эсми же заверила его: она совсем не почувствовала плохой энергетики от МакКарти, и Эдварду повезло, что в его деле был именно этот детектив, а не кто-нибудь другой.

Эдвард приложил все силы, чтобы сдержать ироничный смешок касательно веры его матери в детектива. Хотя Эдвард понимал, что парень только делал свою работу, любопытный ублюдок задал ему несколько довольно личных вопросов и здорово вывел его из себя. Эдварду было довольно-таки трудно открыться людям, которых он знал, что уж говорить о совершенных незнакомцах. Кроме того, было довольно сложно изменить суждение Эдварда о том, о ком он уже составил свое мнение, поэтому, даже если Эммет МакКарти вытащит его из горящего дома, Эдвард сомневался, что изменит свое мнение относительно детектива в ближайшее время. Лишь то, что он рассматривал виновность Эдварда во всей этой гребанной ситуации как вероятное событие, заставило Эдварда не доверять копу. К тому же он ощутил все грани дискомфорта, подробно описывая события, которые в конечном итоге привели к смерти Тани, особенно учитывая, что Эдвард был совершенно не уверен в своей невиновности.

Он снова вздохнул, собрав еще один мешок для мусора и позволив своим мыслям сдрейфовать к Изабелле без малейших усилий. Она впечатляюще легко справлялась с ними обоими. Эдвард даже близко не был милым, если хотите, он был мудаком, но решимость Изабеллы это даже не поколебало. Она только приняла, как называл это Эдвард, «стойку Изабеллы» – квадратные плечи, прямая, словно аршин проглотила, спина, высоко поднятый подбородок, раздутые ноздри и «лучше не трахай мне мозг» взгляд ее шоколадно-карих глаз. И точно так же она принялась за Эммета МакКарти – без унции страха, а этот говнюк был большим парнем. Она была крошечной, но с уверенностью можно было утверждать – у нее в запасе было много сил, особенно учитывая, что она могла поставить на место Эдварда Каллена и Эммета МакКарти одновременно. Он думал, что, может быть, ему следует извиниться перед ней за то, что усомнился в ее способностях, но опять же у него было чувство, что Изабелла Свон многое не принимала близко к сердцу.

Эсми прорвалась сквозь его задумчивость, когда попросила сходить к ее машине и принести из багажника коробки, которые она привезла. Эдвард понял, что самое сложное еще впереди. Он молча разгрузил машину и отнес ящики наверх в свою теперь уже убранную спальню, присел на краю кровати и, положив голову на руки, которыми он упирался в колени, уставился на зловещую гардеробную в другом конце комнаты. Он не был там с похорон Тани, но знал, что в какой-то момент он должен будет войти туда.

Эсми тихо, на цыпочках, вошла в комнату и, сев рядом с ним на кровать, осторожно потерла его колено и плечи, ожидая, что он подготовится к их следующей задаче, как делала всегда, когда он был ребенком. Независимо от того, с каким конкретным страхом он сталкивался в то время, его мама всегда терпеливо ждала, всегда выражая свою неизменную поддержку, пока он наберется смелости сделать это. Он мягко улыбнулся, вспоминая свой иррациональный детский страх перед этими вымышленными Фёрби-подобными персонажами, Гремлинами¹. По непонятным Эдварду причинам это был любимый фильм Элис. Они просматривали видеокассету с ним снова и снова, и Эдвард всегда старался быть смелым, не показывая, насколько страшными для него были эти маленькие засранцы. Они были настолько пугающими, что после каждого просмотра фильма его ум был сильно взбудоражен, и он не мог уснуть, пока его мама не приходила, чтобы обследовать его комнату: проверить под кроватью и в шкафах, терпеливо заверяя его, что бояться нечего.

Также терпеливо она справлялась с его смущающей напастью ночных недержаний – следствие ночных кошмаров, от которых он страдал после смерти его биологических родителей. Унизительно мочить простыни в любом возрасте, но особенно позорно в тринадцать лет, и Эсми имела дело с этим эпизодом так же терпеливо и сообразно, как и со всеми остальными, и Эдвард всегда был уверен, что его секрет с ней в безопасности.

Минут через двадцать она не спеша встала и жестом предложила взять ее за руку. Он взглянул на нее и принял ее приглашение, улыбнувшись, когда она ободряющее сжала его руку. Медленно он поднялся на ноги, башней возвышаясь над своей миниатюрной матерью, и так, рука об руку, они приблизились к гардеробной Тани. Он приостановился перед дверью, закрыв глаза и глубоко вздохнув, пытаясь проглотить панику, сжимающую его горло. Эсми положила свою руку поверх его на дверной ручке и надавила на нее, дверь слегка приоткрылась, придавая ему решимости, чтобы открыть ее до конца.

Сирень тут же атаковала его обонятельные рецепторы, и он задохнулся от того, каким все еще свежим и новым казался запах, хотя и не обновлялся уже две недели. Он почувствовал, как у него подкосились колени, но заставил себя сделать два небольших шага в помещение, хранившее вещи Тани, все еще не решаясь открыть глаза. Он увидел мерцание света за веками, когда его мама щелкнула выключателем. Паника понемногу начала угасать, пока он стоял там, позволяя своим чувствам приспособиться к эмоциям, штурмующим его в ее гардеробной. Его мама по-прежнему крепко держала его за руку, давая ему столько времени, сколько ему необходимо. В конце концов он щелочкой приоткрыл глаза, прежде чем открыть полностью левый, а затем и правый глаз. Он осмотрел переполненное пространство, с тревогой покусывая губу и пожирая глазами ряды одежды, обуви, коробок и различных памятных вещей, захвативших каждую поверхность и каждый уголок.

Несмотря на то, что знакомое чувство ужаса все еще присутствовало, Эдвард знал, особенно после осознания, настигшего его посреди ночи, что не то, что он собирался сделать, так его расстраивало. А тот факт, что, хотя он любил Таню, в глубине души он знал: она не являлась «любовью всей его жизни». Да, если бы сейчас она была рядом, он бы относился к ней лучше. Он бы даже женился на ней. Но, с другой стороны, он никогда бы не был способен дрочить с мыслью о другой женщине, будь Таня той самой. Справедливо было бы отпустить ее, и лучше раньше, чем позже. Теперь он не имел права удерживать ее. Она ушла, и ему нужно было двигаться дальше и позволить ей покоиться с миром.

Наконец он повернулся к своей матери и посмотрел на нее.

– Я готов.

Эсми кивнула, сжимая его руку, прежде чем отпустить ее и мягко подтолкнуть его в сторону вещей Тани. Периферийным зрением он уловил коробку, без сомнения протянутую Эсми, и Эдвард опустился на пол на колени, глубоко вздыхая и открывая первую из многих обувных коробок, которые Таня использовала для хранения ее наиболее ценных памятных вещей.

Фотографий из всех вещей было в изобилии, хотя большинство из них были из жизни Тани до встречи с Эдвардом. Он пролистал некоторые из них, улыбаясь свидетельствам ее пубертатного периода – кривым зубам, прыщавой коже лица и жидким прядям волос. Несмотря на то, что она стала красивой женщиной, он знал, почему она хранила эти конкретные фотографии под замком и вдали от любопытных глаз. Не приведи господь, чтобы кто-нибудь увидел его собственные фотографии переходного возраста, однако он знал, что Эсми надежно (и мудро) хранит их в герметичной упаковке в каком-то темном углу ее безмерного чердака.

Он сложил коробки с фотографиями в большую коробку, помеченную им для Кейт, зная, что подобные ценности должны принадлежать сестрам Тани. Он нашел несколько их совместных фотографий и поместил их в ящик для документов, зная, что хочет сохранить для себя столько вещей, сколько поместится в этот небольшой контейнер. Все остальное будет лишним и полностью уничтожит его цель.

Обнаружились корешки билетов на большинство концертов, которые они посетили вместе: Aerosmith, Beastie Boys, тур воссоединения Police, прошедший прошлым летом. Также были спрятаны несколько корешков из кинотеатров и театральных представлений, и Эдвард понял, что понятия не имел о глубине сентиментальности Тани.

Он также не знал, что она прошла курсы по недвижимости, может, потому что она никогда не занималась ею профессионально. Ванкувер, видимо, был одним из ее любимых мест, судя по всем брошюрам и случайным квитанциям Amtrak о совершенных туда поездках. Может быть, пышные леса Британской Колумбии напоминали ей о доме ее детства на Аляске. Он смутно помнил, как во время одного из его книжных туров она благоволила Канаде по этой причине, так что, возможно, это объясняло связь с Ванкувером. (ПП: Amtrak (сокращение от слов «America» и «track») — американская железнодорожная компания, занимающаяся пассажирскими перевозками.)

Он почувствовал пульсацию эмоций, подкативших к горлу, когда обнаружил юбку костюма католической школьницы, которую она надела на вечеринку Джаспера в честь Хэллоуина годом ранее. Тогда он сам оделся как священник и был так переполнен желанием ее, что, не задумываясь, трахнул ее в ванной Джаспера. Его друг до сих пор не простил их за осквернение его дома. Эдвард поднес крошечный кусочек клетчатой ткани к носу, запечатывая этот эпизод в своем огромном банке воспоминаний, прежде чем положить юбку в импровизированную стопку для Goodwill. (ПП: Goodwill («Добрая воля») — сеть магазинов секонд-хенд в США. Тип магазинов, куда люди сдают свои вещи бесплатно, при этом им выдается чек, который учитывается при оплате налогов. Купить эти вещи может любой желающий по ценам, установленным управляющим магазина. Если вещь не покупается, то ее цену постепенно снижают, а через определенное время отправляют в страны третьего мира в качестве благотворительного акта.)

На самом деле, когда он оглядел остальную часть ее одежды, он понял, что ни одну из них оставлять не желает.

– Мам? Давай отдадим всю ее одежду в Goodwill. Мне она бесполезна, а кто-то может использовать туфли от Кристиана Лабутена, верно? – Эдвард посмотрел на красные подошвы возмутительно дорогой обуви, вполне уверенный, что он назвал правильного дизайнера.

– Элис будет опустошена, – улыбнулась ему Эсми, но кивнула, молча давая понять, что позаботится о том, чтобы все оставшееся внутри шкафа было пожертвовано на благотворительность. Он также попросил маму пожертвовать на благотворительность машину Тани. Она оставалась нетронутой на обочине дороги после смерти ее владелицы, и таковой и осталась бы. Поэтому лучше отдать ее для доброй службы тому, кто нуждается в ней больше.

Он поднялся на ноги и, взяв с собой коробку, подошел к ее прикроватной тумбочке или, вернее, к тому, что от нее осталось. Внутренность ящика осталась в значительной степени нетронутой его злыми руками, и она была заполнена до краев старыми журналами, очками и таблетками. Он вскользь просмотрел названия некоторых из них, большинство были для борьбы с простудой, периодически нападавшей на нее, и мигренью.

Его взгляд упал на несколько маленьких черных упаковок, и когда он открыл их, он понял, что это были противозачаточные таблетки на несколько месяцев; в некоторых из них было пропущено по одному дню, в одной же пропущена целая неделя. Это было странно. Почему она была так безответственна в течение стольких месяцев к контролю над рождаемостью? Он задохнулся, когда догадка посетила его. Неужели Таня пыталась забеременеть? Он снова посмотрел на таблетки. Одну неделю она принимала все таблетки, а на следующей неделе – ни одной. Пыталась ли она вынудить его сделать предложение? Организовать ошибку, которая потенциально могла бы привести к его окончательному согласию жениться на ней? Старый Эдвард был бы возмущен ее безрассудством, но эта более новая его версия понимала, что бремя ответственности не должно было возлагаться только на ее плечи. Он был опрометчивым и безрассудным в равной степени, его ненасытный сексуальный аппетит, как правило, преобладал над необходимостью контролировать ее оральные контрацептивы.

Эдвард опустился на колени рядом с кроватью, глубоко задумавшись, теребя одну из упаковок. Он не был уверен, сердиться ему или быть опустошенным из-за этого нового откровения. Даже если Таня планировала забеременеть, почему же она не поговорила с ним? Очевидно, рано или поздно он бы выяснил это. Ведь она ненадолго сохранила бы свой второй размер. Как он мог злиться на нее за попытку поймать его в сети брака, если она не решалась сообщить ему, что носит его ребенка?

Их последняя ссора была ее отважной попыткой заставить его жениться на ней. Однако она ни разу не упомянула ребенка, так что, очевидно, она не использовала его в качестве инструмента, чтобы Эдвард, наконец, сдался и сделал следующий шаг в их отношениях. Судя по ультразвуковым снимкам, которые он видел пару недель назад, также не было и речи о прерывании беременности.

Вновь покопавшись в ящике, он обнаружил странный пузырек с лекарствами по рецепту и увидел, что это был какой-то тип витаминов, впрочем, это было странно, так как большинство ее витаминов хранились рядом с его внизу, на кухне. Он взял пузырек и внимательно посмотрел на этикетку.

– Пренатальные витамины, – пробормотал он слова и крепко сжал бутылочку в руке. Конечно, она не могла хранить эти витамины на кухне, но держать их в тумбочке было довольно странно само по себе. В конце концов, это был тот же ящик, где они хранили свой лубрикант, и Эдвард мог обнаружить эти витамины в любой момент.

Он повертел пустой пузырек в руке, читая дату. Витамины были назначены ранней весной, примерно за месяц до того, как она забеременела. Таким образом, она планировала забеременеть. Эдвард откинул голову на матрац и закрыл глаза.

Это был довольно большой долбаный секрет, чтобы держать втайне от него. Если она скрыла от него нечто подобное, что же еще она утаивала? Он отогнал эту мысль так же быстро, как она пришла ему в голову. Нет, он не пойдет по этому пути. Однако он с сожалением осознал, что был настолько холоден и дистанцирован, что никогда не заглядывал туда, не имел никакого интереса разгадать ее тайны или раскрыть ее секреты. Тане, вероятно, никогда не приходилось беспокоиться о том, что он будет что-то вынюхивать, потому что он, откровенно говоря, не заботился о ней настолько, чтобы любопытствовать. Он задался вопросом, о чем еще в жизни Тани он не имел и понятия. Наверное, о многом.

Он пихнул таблетки и витамины в карманы и поднял голову, когда его мама вышла из ванной, держа в руках коробку с огромной коллекцией косметики Тани и другими туалетными принадлежностями.

– Я упаковала ее расческу и зубную щетку, Эдвард. Надеюсь, ты не против.

Слезы навернулись на его глаза, но он покачал головой, стараясь изо всех сил уверить маму, что он не против.

– Нет, вовсе нет. Спасибо, мам. Я ценю это. Я не смог этого сделать, – Эдвард услышал, как его голос дрогнул. Дерьмо. Он так хорошо справлялся до этого момента. Приливы горя начали биться о береговую линию его решимости, волны становились все выше и выше, пока у него не было другого выбора, кроме как бежать.

– Извини, мам. Мне нужно... Мне нужно...

– Иди, Эдвард. Просто будь осторожен, – настоятельно попросила мама, и Эдвард слетел вниз по лестнице, выхватил со стойки ключи и выбежал из дома как можно скорее, направляясь в безопасность его любимого Aston Martin.

Он захлопнул дверь, его костяшки побелели от силы, с которой он ухватился за руль, и сделал глубокий глоток воздуха, пытаясь подавить свою внезапную тревожность.

Он осторожно выехал с подъездной дорожки, прежде чем выскочить на улицу. Красиво урчащий мощный двигатель уносил его прочь от демонов. Он пронесся по улицам своего района Куин-Энн, пытаясь остановить внезапно разразившуюся эмоциональную бурю, но точно не зная, как лучше это сделать. Попытка сосредоточиться на приводе не была успешной, и с наступлением сумерек в Сиэтле он больше не смог сдерживаться, и рыдание наконец вырвалось из его груди.

– Черт! – слезы потекли по его щекам, словно открылись шлюзы, и он понятия не имел, что было пиком, подстегнувшим его на такую реакцию. Он почувствовал, как с подбородка капает смесь соли и соплей – последнее свидетельство его горя вытекало из его глаз, и он тщетно пытался остановить слезы, смахивая их одной ладонью, хотя большая их часть катилась дальше по шее и телу, впитываясь в одежду. Он продолжил ехать, через какое-то время въезжая на I-5, выжимая из машины всю мощь. Он ехал, казалось, уже много часов без какого-либо направления или пункта назначения в голове, и гул двигателя делал все, чтобы успокоить своего измученного водителя.

Его мысли все время возвращались к новостям о беременности Тани. Единственным адекватным выводом было то, что это было оплошностью. Она была сильно расстроена из-за того, что была настолько беспечной, но все же не так, чтобы прервать беременность, когда эта оплошность вылилась в такие последствия. Черт, она наверняка надеялась на то, что он будет в восторге от новостей, когда узнает, хотя она никогда бы не вынудила его принимать участие без его желания. В конце концов, Таня была слишком гордой для этого. Она с дьявольским упорством пыталась оставить его в ту ночь, когда умерла. Поэтому нет, он не мог сомневаться в ее намерениях. Она лишь просчиталась, ясно и понятно, и она страдала и справлялась с последствиями, прежде чем умерла. Опустив окно своей машины, он выбросил доказательства ее ошибки в ночь, в то время как холодный дождь обрушился на него. Капли дождя чувствовались великолепно на его коже, почти очищающе, и он откинул голову назад на сиденье, позволяя дождю продолжить смывать его сомнения и вину. В тот момент он не утруждал себя беспокойством о состоянии машины.

В скором времени уже наступила ночь, и свечение его мобильного телефона на консоли рядом с ним предупредило его о том, что его семья, вероятно, беспокоилась о нем. Он схватил устройство и увидел, что это было текстовое сообщение от его сестры. Она заручилась помощью Джаспера в вывозе всей сломанной мебели, таким образом, когда он вернется домой, ему не придется беспокоиться об этом самому. Прежде чем бросить телефон обратно в кресло, Эдвард быстро напечатал ответ, чтобы поблагодарить ее за заботу, а также заверить, что он в порядке.

Его слезы наконец прекратились, исчерпав огромные запасы его слезных мешков, и теперь его опухшие глаза кричали в знак протеста, не хотелось ничего другого, кроме как просто закрыть их на несколько минут и отдохнуть.

Он остановился на обочине, заглушая свой двигатель, и уставился в лобовое стекло, смутно узнавая окрестность. Он был лишь немного удивлен, что сейчас не был где-то в Канаде. Его периферийное зрение выхватило автомобиль, который привлек его внимание, и он посмотрел направо, увидев знакомую BMW, припаркованную на вымощенной подъездной дорожке чуть позади него.

Автомобиль Изабеллы... припаркованный у дома Изабеллы.

***

^[1] Фёрби (Furby) – электронная говорящая игрушка-робот. Милый, мохнатый шарик с большими ушами, лапами, крохотным ртом-клювиком, антенной, шнурочком-хвостом и - пожалуй главным акцентом игрушки - выразительными глазами. Гремлины – персонажи из одноимённого американского фильма 1984 года в жанре фентези/ужасы. Здесь очаровательные существа могваи при некоторых манипуляциях могут превратиться в страшных проказливых вредителей гремлинов.

Редактор: Нея