Глава 4. Приговор

Ненависть всегда убивает, любовь никогда не умирает. Вот такая грандиозная разница существует между этими двумя чувствами. Что получено любовью, то будет сохранено временем. Что получено ненавистью, то становится тяжким грузом, который с каждым мгновением становится всё тяжелее...

Мохандас К. Ганди

Воскресенье, 8 июня

Эдвард

– Оказывается, мисс Денали была беременна… от вашего клиента.

Какого черта?

Слова детектива МакКарти прокрались в сознание Эдварда, атакуя все его чувства скорбью, пытавшейся поглотить его на протяжении последних двух дней. Но теперь его стены начали рушиться, и он никак не мог противостоять полному отчаянию, которое окружало его со всех сторон. Таня мертва… а теперь его ребенок тоже. Да что же он за монстр?

Таня уже давно очень хотела ребенка, хотя об этом стало известно сравнительно недавно. Ее биологические часы не были столь настойчивы, как у большинства ее сверстниц, и она ставила карьеру на первое место, а дети не входили в ее ближайшие планы. Часы начали тикать примерно в прошлом году, к большой досаде Эдварда. Он делал все, что мог, чтобы как можно дольше избегать этой темы. Черт, да он пытался избегать любой темы, которая хоть как-то грозила спровоцировать этот эмоциональный взрыв. Если это имело для Тани какое-то значение, Эдвард изо всех сил старался направить ее в другое русло при любой возможности. Искусство избегания, очевидно, было его любимым и наиболее применяемым умением.

Но ребенок? Если Эдвард думал, что избегал всех тяжелых разговоров, то этой темы он сторонился как чумы. Его типичным методом защиты было разозлить Таню, чтобы она пришла в такое бешенство, что окончательно бросила тему. Как он мог сказать ей об истинных причинах его нежелания заводить ребенка? Что он был таким ненормальным, эмоционально закрытым, что было бы преступлением с его стороны породить на свет ребенка? Разве у детей не должны быть любящие отцы? Которые водят их на бейсбольные матчи и рыбалку, помогают делать домашнюю работу и наблюдают, как они вырастают достойными людьми, а потом, наконец, отпускают их? Он ни за что не был способен на это. Если он даже не мог сказать Тане, что любит ее, как он мог дать ребенку эмоциональную поддержку, в которой тот нуждался?

Он убедил себя, что его скрытое желание иметь детей – такая глупость, что новость о беременности Тани огорошила его как мешок кирпичей. Если он думал, что страдал раньше, то это ничто в сравнении с тем, что он чувствовал сейчас. Он не только убил Таню… красивую, совершенную, страстную Таню… он убил своего нерожденного ребенка. Которого хотел неведомо для самого себя, в котором нуждался, сам не осознавая это, пока не стало слишком поздно.

Как давно она беременна? Она хоть сама знала об этом? Почему не сказала ему?

А потом его осенило. В Rover's. Таня не заказала вино. Ему это показалось немного странным, но он воспринял это как ее попытку задать настроение для фантастического скандала. Ему даже в голову не пришло, что у этого могла быть другая причина. Она пыталась сказать ему?

Его настигло осознание. Она сияла на протяжении нескольких недель, а он даже не замечал. Он решил, что она просто взволнована предстоящим повышением, и не стал расспрашивать ее ни о чем. Он замечал разные мелочи: она сменила кикбоксинг на йогу, стала носить простые топы и свободные футболки. А что же с мороженым? Обычно Таня строго придерживалась диеты, не желая портить стройную фигуру из-за сладкого. А теперь в морозилке каждую неделю стояла новая пинта мороженого. Она заказала конфи из кролика, животного, которого обычно ассоциировали с мягкостью и молодостью, да еще и эти маленькие морковочки в ее салате со шпинатом. Блядь, она же даже начала вязать недавно. Вязать! Не говоря уже о ужасной ссоре, состоявшейся, когда он подъехал к дому на новоприобретенном Aston Martin. Она была жутко зла на него, а он озадачен ее реакцией. Вот почему она предлагала более «практичные» варианты вроде «Ауди» и «Мерседеса»?

Она все это время делала ему подсказки? Неужели она так расстроилась из-за его равнодушия и неспособности замечать очевидные намеки, что наконец не выдержала? Поэтому она так настаивала на свадьбе? Потому что хотела родить ребенка в семье, состоящей в браке, как полагается?

Эдвард яростно потер лицо ладонями. Да. Таня пыталась сказать ему, что беременна… от него… а он не обращал внимания, раздражал ее, выводил из себя… и все ей испортил. Он полагал, что материнство было одним из важнейших моментов в жизни женщины. А он эгоистично лишил ее этой радости. Да что за человек он был? Был ли он вообще человеком?

По крайней мере, Таня заставляла его чувствовать себя таковым. До встречи с ней он шел по жизни, как в тумане… от пункта А в пункт Б. Он делал, что было нужно, чтобы смешаться с общественностью. Он общался с правильными друзьями, работал на правильной работе и делал все, как положено в обществе. Просто существовал. Когда она появилась в его жизни, он наконец почувствовал, что значит действительно жить.

Он тут же захотел ее избаловать, а она никогда не противилась его усилиям. Жизнь в глуши Аляски не давала ей много возможностей познать роскошь, и она как губка впитывала все, что Эдвард ей дарил. Ее трепетное отношение к подаркам только подогревало его желание дарить ей больше… чтобы выразить его привязанность единственным знакомым ему способом.

Она отправилась с ним в Северную Каролину ради его книги, и он впервые сказал ей, что любит ее, пока они рассматривали витрины и ходили по художественным галереям Эшвилла. Слова просто случайно вырвались, но ее восторг пробрал его до глубины души. Она взвизгнула от радости, обхватив его ногами вокруг поясницы и поцеловав его прямо посреди улицы.

Они заказали кабриолет и отправились в живописную прогулку по Голубому хребту, держась за руки и любуясь оранжевой и красной осенней листвой. Позже они занимались любовью в своем номере отеля «Билтмор», и он снова сказал ей, что любит ее, зная, что должен это сделать, пока его защитные механизмы не проснулись и не заставили его спрятаться в себе.

Позже он множество раз пытался сказать ей это, но понял, что не может, его боязнь и эмоциональная уязвимость пересиливали необходимость произнести эти слова. Он пытался, когда они впервые поехали в Лондон вместе, ее восторг перед его любимым городом был почти так же силен, как и его собственный, пока они гуляли по старым мощеным улочкам и любовались рядами домов из старого кирпича, ставших местом действа для множества великих литературных произведений. Он пытался сказать ей во время романтической поездки в Париж, а потом на очередном отпуске в Синт-Мартен. Он отчаянно хотел сказать ей это, когда попросил ее переехать к нему, но не смог произнести эти три слова. Но каким-то образом она всегда понимала. Она знала, что он пытался сказать, когда он не мог произнести этих слов.

Она была единственным человеком, кроме Джаспера, который знал о его детстве, а Джаспер знал об этом только потому, что они как-то раз напились в баре отеля «Хилтоп». Таня была первым человеком, которому он захотел рассказать о боли своей юности и потере родителей. Она понимала его эмоциональные ограничения и принимала его и то, что он мог ей дать. Хоть они и часто ругались, Эдвард знал, что это лишь было результатом их неспособности усмирить страсть, возникшую между ними. Она пробиралась во все аспекты их жизни, но для них это было в порядке вещей.

Эдвард уперся головой в стену. Как он, черт возьми, смог убедить себя, что то, что он демонстрировал ей, было любовью? Это было все, на что он способен? Родители любили его так же непоколебимо, как они любили друг друга. Нельзя сказать, что он никогда не был окружен любовью или не знал, что такое любовь. Его сестра все поняла и последовала примеру родителей. Но он этого не сделал… просто не мог. Какой любящий человек так обращается с любимым? Он мог целый день демонстрировать ей, что любит ее, но все нуждались в том, чтобы слышать эти слова… подтверждение тому, что это правда.

Как он мог быть так слеп и глух, что даже не мог слушать, как предполагалось, любовь его жизни и попытаться подумать, в чем она нуждалась? Ее желания всегда были удовлетворены, она никогда не знала отказа… но ее нужды? Едва ли. Он ужасно подвел Таню, и теперь у него больше не будет шанса это исправить.

Эдвард в расстройстве потянул себя за волосы и наконец позволил слезам пролиться. Вот и оно. Момент, когда его сердце наконец разлетелось на миллион осколков и так и не смогло собраться воедино. Он чувствовал, как его омывают волны горя, и упал на койку, сворачиваясь в позу зародыша. Умом он понимал, что должен горевать и поддаваться отчаянию. Он никогда не переживет этот период, если не сделает этого. Какие там стадии переживания и прочий психологический бред, который ему много лет назад втирали бесчисленные психологи?

Ах да. Отрицание… злость… что-то еще… что-то еще… принятие.

Он горько рассмеялся сквозь слезы, поняв, что точно прошел стадию отрицания. Сколько ему на это потребовалось? Пять чертовых часов, только чтобы вызвать полицию? Да, это уж точно была стадия отрицания.

И злость… Боже, как же он был зол. Он был зол на Таню за то, что она вообще просила его сделать такую глупость. Злился на нее за то, что бросала его… что умерла, тогда как должна быть рядом. Он злился на Бога… если он вообще существовал, в чем он очень сомневался в этот момент. Какой Бог позволит кому-то так себя чувствовать? Не раз, не два, а уже в третий раз? Если Бог существовал, он играл с ним жестокую, ненормальную шутку, и Эдвард быстро решил, что не хочет принимать в ней участия. Но больше всего он злился на себя. За свою неспособность любить Таню так, как она того заслуживала, за то, что потерял ребенка, которого неосознанно для себя хотел, за то, что убил любовь своей жизни.

И что еще хуже, он уже осквернил память Тани. Его первоначальная реакция на Изабеллу Свон, несомненно, чертовски шокировала его. Когда она вошла в эту позабытую богом комнату для допросов, как Гвиневра на белом коне, он чуть не сошел с ума. И не из-за ее молодости или притягательного запаха. Он помнил, что отпустил какой-то комментарий на этот счет, но вовсе не ее запах вынудил его сделать это. А сама она. Он шел по жизни уже тридцать два, почти тридцать три года, с сердцем в заплатках, пытаясь сохранить его в целости и казаться нормальным человеком. Он потратил почти четыре года своей жизни, пытаясь заставить свое сердце биться для кого-то еще… подскакивать в груди и пропускать удары, стучать и колотиться от одного только присутствия этого кого-то. И черт его подери, если это не произошло в секунду, когда эта сука Свон вошла в двери комнаты. Он всю свою жизнь ждал, когда эмоциональные стены начнут рушиться, чтобы он снова смог любить, как все нормальные люди, и все, что для этого потребовалось, это чтобы эта маленькая брюнетка в дизайнерских джинсах буквально вошла в его жизнь. Она заставила его сердце выскакивать из груди, и, блядь, его член из штанов тоже… а тело его покойной девушки не успело еще даже остыть. И по этой самой причине он ненавидел Изабеллу Свон и все, что было с ней связано. Она пришла спасти его от пресловутого электрического стула, а он этого даже не заслуживал.

***

Изабелла

– Эдвард. Повторяю в последний раз… тебе придется рассказать мне все, что ты помнишь. Я не следователь. Я твой адвокат. Как я, по-твоему, смогу тебя спасти, если ты ничего мне не расскажешь, мне не понятно. Я не умею читать мысли.

– Слава богу.

– Да, слава богу. Я не сомневаюсь, что твои мысли на мой счет довольно-таки красочные. Хочешь головы лишиться? Вперед. Я с радостью уйду отсюда, не оглядываясь. Решать тебе.

Воскресным утром Изабелла первым делом приехала в окружную тюрьму, чтобы поговорить с Эдвардом наедине, но ее старания оказались менее чем плодотворными. По меньшей мере час они провели в плену печально плотного круга взаимных претензий. Если она была в чем-то уверена, так это в том, что Эдвард Каллен был напыщенным, самодовольным и при этом ненавидящим себя ублюдком. Что справедливо. Будь она им, она бы тоже себя ненавидела.

– Ладно. Что вы хотите знать, госпожа адвокат? Мою любимую сексуальную позицию? Как мне нравилось трахать своих девушек перед тем, как их убить?

– Именно. Давай начнем отсюда. Как тебе нравилось «трахать» Таню?

Эдвард вздохнул, и у Изабеллы сердце подскочило в груди. Возможно, он наконец сдастся и откроется. В противном случае она не понимала, что вообще здесь делает.

– Так, как ей нравилось, я полагаю.

– Как тебе нравилось заниматься с ней любовью? Эдвард, это твоя защита, не ее.

– Блядь. Я не знаю. Я парень. Буду рад любой возможности. Понятно? То есть… думаю, догги-стайл для парня будто… наблюдаешь чертов рассвет.

– Мило, Эдвард. Спасибо, что сравнил мою задницу с горизонтом. Хотя я не об этом. Придется брать быка за яйца. Тебе часто нравилось душить Таню?

– Я думал, мы уже выяснили это с чертовым детективом.

– Может, и выяснили. Но я твой адвокат, Эдвард. Мне нужно, чтобы ты был предельно честен со мной. Если тебя заводит удушение, так сказать, мне нужно знать об этом. Мне плевать, если ты любишь, чтобы тебе вставляли в зад банан и называли Сьюзи. Просто скажи мне правду.

– Нет. Нет, мне не нравится душить мою девушку постоянно, блядь.

– Спасибо. И что ты тогда делал постоянно?

– А что? Хочешь меня трахнуть? – ощетинился он, на что Изабелла ответила сердитым взглядом. – Мы были авантюристами, я полагаю. Старались внести разнообразие. Разные комнаты, разные позиции, разные вещи. Бля, я не знаю. Мы не всегда занимались сексом в миссионерской позиции, если ты об этом спрашиваешь.

– Ладно. Хорошо. Значит, вы старались исследовать другие сексуальные… возможности?

– Ага.

– Постоянно?

– Ага.

– Спасибо. Видишь… не так уж сложно, правда?

– Да завязывай уже с бредом и давай покончим с этим. Я уже, блядь, устал от болтовни.

Терпение Изабеллы лопнуло, и она вскочила с места напротив него, больше не в силах выносить его словесные нападки.

– А знаешь, ты прав. Я тоже, блядь, устала от этой болтовни. – Она схватила сумку и портфель и, захлопнув его, посмотрела на Эдварда. – Когда будешь готов спасать свои драгоценные, потрепанные яйца, дай мне знать. До тех пор я ни черта не смогу для тебя сделать. О, и кстати, процесс предъявления обвинений завтра ровно в девять. Советую тебе подготовиться. Аро де Лука – справедливый судья, но у него не будет ни времени, ни терпения для твоих помпезных выходок. Чао.

На этом Изабелла развернулась и выскочила за дверь, пока он не свел ее с ума. Смачно ее захлопнув, она достала из сумки телефон и набрала номер Джаспера, сердито нажимая на кнопки.

– Джаспер Уитлок.

– Джаспер. Ты говорил мне, что твой друг непростой. Ты не говорил мне, что он напыщенный, самодовольный сукин сын и женоненавистник.

– О, полагаю, я упустил пару прилагательных. Прости, Из. Что он наделал?

– Спроси лучше, чего он не делал. Он отказывается со мной говорить и обращаться, как с человеком. Из него невозможно выудить информацию. Как он может быть таким… невозможным?

– Просто он… такой. Я не знаю, как это объяснить. Просто он очень сложный человек, многослойный, так сказать. Угрюмый снаружи, но у него есть сердце, честно тебе говорю.

– Ага, а Папа Римский – мусульманский джихадист.

– Хочешь, чтобы я с ним поговорил? – Как раз когда Джаспер предложил договориться о перемирии между Эдвардом и Изабеллой, телефон пикнул, сообщая о новом звонке по другой линии.

– Нет. Слушай, Роуз звонит по второй линии, мне нужно ответить. Подумай, какую бутылку скотча подаришь мне, чтобы я не убила твоего лучшего друга. Никак не меньше Johnny Walker Blue или Glenlivet.

– Понял. Пока, Из. И… спасибо. – Изабелла вздохнула и отсоединилась.

– Тут есть бары, работающие в одиннадцать в воскресенье?

– Что ж, это отвечает на мой первый вопрос. Все идет так хорошо, да?

– О, он потрясающий. Если можно назвать самовлюбленную шовинистическую свинью потрясающей.

– Во что мой братец впутал тебя на этот раз? – вздохнула Розали.

Они с Джаспером пошли по стопам матери и отца соответственно, те тоже были детьми успешных адвокатов в родном штате Техас. Джаспер с Розали закончили колледж в один год и вместе направились в Аризону в юридическую школу. Джаспер первым подружился с Изабеллой, но и Розали быстро привязалась к остроумной брюнетке, и с тех пор они были неразлучны. До того, что они даже решили начать собственное дело сразу по окончании колледжа, даже не попытавшись устроиться где-то еще. Это было рисково, и большинство их сверстников смеялись над ними, но они доказали скептикам, что они зря смеялись. Если можно было судить по грозной блондинке по имени Розали Хейл, то компания «Свон и Хейл» была силой, с которой никто не хотел связываться.

– Ты знаешь Джаспера. У самого доброе сердце, и думает, что у всех есть душа. По крайней мере, это ему говорит интуиция. Жаль, но мне кажется, что он прогадал с этим гандоном, Эдвардом Калленом.

– Он хоть такой же горячий, как на фотках?

– Боже, Роуз. Ты всегда думаешь о мужиках? – вздохнула Изабелла. – Я бы не узнала горячего мужика, даже если бы он ударил меня в лицо своим орудием. Серьезно, у меня же очень давно никого не было.

– Может быть, он такой козел, потому что сексуально неудовлетворен.

– Я бы не назвала Эдварда Каллена сексуально неудовлетворенным. Боже, что же я буду делать? Он так… так бесит.

– Ладно. Давай по порядку. Обвинения предъявят завтра утром, да?

– Да. Судья де Лука.

– У тебя еще есть несколько часов, так что давай обдумаем все хорошенько. Почему он тебя бесит? Кроме того, что он… как ты сказала? Самовлюбленная шовинистическая свинья?

– Именно так! Он думает, что его дерьмо пахнет розами. Я уже подумываю попросить образец. Ты бы видела, как он отреагировал на меня, когда я зашла в допросную. Он вел себя так, будто от меня несет тухлятиной. Даже отпустил комментарий насчет моих узких дизайнерских джинсов и сказал, что я пахну клубникой или что-то в этом духе. Как он меня там назвал? Ох да. Шарлотта чертова Земляничка. Мне-то показалось, что он скорее был поклонником «Трансформеров» в детстве.

– Ты ему нравишься.

– Прошу прощения? Я бы не назвала его оскорбления моих умственных способностей, предпочтений в моде, запаха и пола выражением его симпатии.

– У меня такое чувство, что Эдвард Каллен не тот, кто будет что-то выражать. Подумай об этом, Из. Как задиры ведут себя на детской площадке? Цепляются, дразнят… пытаются вывести из себя всеми возможными способами, чтобы скрыть тот факт, что в тайне хотят забраться к тебе в трусы. Эдвард Каллен - тридцатидвухлетний мужчина, застрявший в теле двенадцатилетнего мальчика. Его ущербные эмоциональные возможности доказывают мою довольно-таки гениальную теорию, если мне позволено ее такой назвать.

– Ерунда какая-то. Если таким образом мужчина показывает мне, что я ему нравлюсь, я даже знать не хочу, как бы он вел себя, если бы меня ненавидел. Я в жопе.

– Изабелла Мари Свон! Не время для пессимизма.

– Боже, ты не только беспрестанно возбужденная, ты еще и Ричард Симмонс по части позитивного умственного настроя. Мило. (ПП: Ричард Симмонс – специалист по борьбе с лишним весом.)

– Ты-то знаешь. Ладно, я серьезно. Забудь о том, что этот Эдвард хочет тебя трахнуть всеми возможными способами. Давай рассматривать его как свидетеля. Почему, как ты думаешь, он реагирует так агрессивно?

– Потому что его вот-вот обвинят в серьезном преступлении и нескольких других довольно серьезных правонарушениях, хотя и не грозящих расставанием с головой.

– И как он, по-твоему, себя чувствует из-за этого?

– Ему, наверное, страшно до одури.

– В точку! Ему страшно, Из. К тому же, он скорбит. Его девушка только что умерла ужасной смертью. Он как раненое животное. И он будет бросаться на всех, кто пытается ему помочь… включая тебя.

Изабелла вздохнула. Розали была права.

– Значит, я должна каким-то образом попытаться проявить сочувствие этому скоту?

– Да, тебе нужно проявить сочувствие своему клиенту, Изабелла. Ему безумно страшно, как ты и сказала. Ему нужно, чтобы ты направляла его в этот момент. Он может казаться шовинистическим ублюдком, но внутри него сидит просто напуганный маленький мальчик.

– Верно. Окей. Ну, если ты не возражаешь, я соберусь с силами и пойду поговорю со своим клиентом. И очень жду, что вечером меня будут ждать несколько кувшинов с крепкой «Маргаритой».

– Давай лучше встретимся в Mission, когда закончишь. «Маргариты» и шоколадный торт взывают наши имена.

¬– Bueno*. Увидимся. (ПП: исп. «Хорошо».)

***

– Эдвард, я должна перед тобой извиниться. Мне не следовало так уходить отсюда. Это было непрофессионально и совершенно не помогает в нашей ситуации. Я надеюсь, ты примешь мое извинение, и мы сможем двинуться дальше. – Изабелла прикусила нижнюю губу для большего эффекта. И хотя она искренне раскаивалась в своих действиях, она знала, что с Эдвардом Калленом ей придется прилагать максимум усилий. Он изучал ее лицо, прищурившись, пока его плечи не расслабились, а зеленые глаза не встретились с ее карими.

– Извинение принято. – Сработало как чертовы чары.

– Хорошо. Думаю, лучше всего будет просто рассказать тебе, что будет завтра. Позже мне придется задать много вопросов, но сейчас у нас есть проблемы поважнее. Хорошо?

Эдвард кивнул. Что ж, уже прогресс.

– Ты когда-нибудь бывал на процессе предъявления обвинений?

Скептическое выражение лица Эдварда сначала испугало Изабеллу, пока она не вспомнила совет Розали.

– Знаю, глупый вопрос. Просто не хочу говорить тебе что-то, что ты уже знаешь. Я уже поняла, что ты довольно-таки умен.

– Нет. Я никогда не бывал на таком процессе.

– Ладно. Я встречусь с тобой за несколько минут до слушания. Судья – Аро де Лука. Он справедлив, и я выступала на его заседаниях несколько раз. Окружной обвинитель будет представлять интересы жителей штата Вашингтон и зачтет тебе обвинительный акт, чтобы ты понимал, какие против тебя выдвинуты обвинения. Ты их помнишь?

– Я знаю, что тону в дерьмовом болоте и мне не на что опереться. Это все, что мне нужно знать, мисс Свон.

– Я твоя опора, Эдвард. Любишь ты меня или презираешь, я твоя опора. И я могу тебя заверить, что ты не потонешь в этом болоте. Хотя я буду честна с тобой. Тебе предъявлены серьезные обвинения, и последствия тоже будут серьезными, если тебя признают виновным. Следующие несколько месяцев будут непростыми. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не произошло.

Эдвард долго изучал ее лицо, прежде чем ответить.

– Тогда признаю свою ошибку. Но я должен сказать, что я мало во что верю, мисс Свон. Я «верю» в вашу убежденность, что вы сможете это сделать, но что касается моих собственных убеждений… я не уверен. Я циник до мозга костей.

– Что есть, то есть. Самое тяжелое обвинение на данный момент – умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах. Если вина будет доказана, прокурор будет требовать вынесения смертного приговора*. – Изабелла замолчала на мгновение, чтобы Эдвард смог осмыслить информацию. – С другой стороны, пожизненное заключение без права досрочного освобождения за убийство при смягчающих обстоятельствах и значительно меньший срок по другим обвинениям. (ПП: В Сиэтле смертная казнь формально разрешена, но не проводилась с 1963-го года.)

Эдвард громко сглотнул, но кивнул.

– Ты определился с заявлением оснований защиты против иска?

– Прошу прощения?

– Я полагаю, что ты будешь настаивать на невиновности, в противном случае я тебе не нужна.

– Я… эм… – Эдвард сглотнул. – Я… я… я чувствую себя виноватым… Я… эм…

– Эдвард, послушай. Это много значит для твоего дела. Я понимаю. Но чувство вины за смерть Тани и фактическая вина за ее убийство – не одно и то же. Эдвард, послушай меня внимательно. Ты знаешь наверняка, вне всяких сомнений, что ты убил Таню Денали?

– Ну, нет, но…

– Тогда это все, что мне нужно знать. Будем настаивать на невиновности.

***

Воскресенье, 8 июня

– Так, сейчас мы встретимся с офицером досудебного освобождения из-под стражи. Досудебное освобождение – это, по сути, просто красивое название для освобождения под залог. Видимо, в окружном суде любят пафос. – Изабелла улыбнулась ему, с удивлением увидев на его лице намек на ответную улыбку. – Это просто очередное интервью, Эдвард. Ее не будут интересовать подробности твоего дела. Главным образом, она хочет знать твое досье, прошлое, социальные обязательства, источники дохода. Она хочет убедиться, что ты нормальный, твердо стоящий на ногах житель штата Вашингтон, которому должна быть предоставлена подписка на период ожидания суда.

Эдвард кивнул.

– Значит, она нанята судом?

– Да. Она нейтральная сторона. На самом деле, я лично знакома с твоим офицером. Ее зовут Джессика Стэнли. Она наша ровесница и, если позволишь заметить, довольно впечатлительна.

– Что это значит?

– Веди себя хорошо, Эдвард. Произведи на нее впечатление. Я уже верю, что ты порядочный человек, иначе Джаспер не водил бы с тобой дружбу. По крайней мере, я на это надеюсь. Но мисс Стэнли этого не знает. Для нее ты просто очередной носитель досье. В твоих силах доказать ей, что ты заслуживаешь возможности дожидаться суда дома, а не сидеть в холодной камере.

– Ладно. Уболтать ее, правильно?

– Правильно, – Изабелла снова улыбнулась и постучала в дверь кабинета. И снова удивилась увидеть ответную улыбку, на этот раз шире.

– Мистер Каллен, верно? Приятно с вами познакомиться. – Изящная кудрявая брюнетка поприветствовала его, открыв дверь. – Меня зовут Джессика Стэнли. Я ваш офицер по досудебному освобождению, что означает, что на данный момент я ваш лучший друг.

Эдвард посмотрел на нее, выдавив улыбку, как мог, следуя разумному совету Изабеллы.

– Я сегодня задам вам много вопросов, мистер Каллен, и сделаю много заметок. Прошу. Присаживайтесь. – Она указала на два грязноватых кресла, втиснутых в маленькое подобие кабинета. – Я занимаю нейтральную позицию, я не имею отношения ни к обвинительной стороне, ни к стороне зашиты. Я здесь, чтобы зафиксировать предоставленную вами информацию и принять обоснованное решение о возможности предоставления вам подписки. Очень важно, чтобы вы сообщили мне как можно больше информации, чтобы я могла принять верное решение.

– Да, мэм.

– Спасибо. Чем вы зарабатываете на жизнь, мистер Каллен?

– Я профессор английской литературы в Вашингтонском университете Сиэтла.

– Вы достигли предельного срока пребывания в должности?

– Нет, еще нет.

– Как долго вы преподаете в университете?

– Пять лет.

– Хорошо. У вас есть иные источники дохода?

– Я писатель. Я… эм… пишу книги, некоторые из них были опубликованы.

– Какие-то из них могут быть мне знакомы? Я заядлый читатель.

– Эм, – Эдвард неловко поерзал. – Возможно. Эм. Моя последняя книга, «MPenumbra», была довольно-таки популярна.

– Довольно-таки популярна? Она была в списке бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» на протяжении двадцати недель. Я бы сказала, она безумно популярна.

– Вы поклонница моих книг?

Джессика покраснела.

– Да, вообще-то, да.

– Что ж, тогда приятно с вами познакомиться. – Эдвард ответил ей легкой улыбкой, и Изабелла поняла, что было легко проникнуться к нему симпатией, когда он был мил. Она видела его привлекательность.

– Думаю, можно сказать, что вы состоявшийся писатель.

– Да. Моя первая книга была опубликована, когда мне было двадцать два года, и сейчас я в процессе написания новой.

– Вы можете вспомнить свой общий доход по вашей последней налоговой декларации?

– Мой бухгалтер может предоставить вам точную цифру, мисс Стэнли, но, эм… думаю, два миллиона двести тысяч долларов, плюс-минус.

– Два миллиона? – Потрясение Изабеллы, казалось, зеркально отражало потрясение мисс Стэнли.

– Вы занимаетесь благотворительностью?

– Да. Я состою в правлении музея искусств Сиэтла и молодежного симфонического оркестра Сиэтла, я жертвую проценты от продаж книг в благотворительный фонд Сиэтла.

– У вас есть увлечения помимо писательства?

– Я люблю бегать, иногда принимаю участие в марафонах и полумарафонах ради развлечения. Читаю, конечно, недавно начал учиться готовить. О, и музицирую.

– На каком инструменте играете?

– В основном на фортепиано. Играл на гитаре, но это у меня не очень хорошо получается.

– Кто ваши родители?

– Меня усыновили доктор Каллен и его жена Эсми, когда мне было двенадцать.

– Они живут в Сиэтле?

– Раньше жили. Отец предпочитает маленькие города большим, поэтому они перебрались в Форкс несколько лет назад.

– И ваш отец врач в Форксе?

– Да, мэм. В местной больнице.

– Ваша мать работает?

– Да, когда у нее возникает желание. Иногда она подрабатывает фрилансером, занимается дизайном интерьеров, но, в общем-то, она домохозяйка. Не думаю, что ее это беспокоит.

– Вы родом из Сиэтла?

– Нет. Мы все из пригорода Чикаго. Мы переехали в Сиэтл вскоре после моего усыновления, когда отца перевели в новую больницу.

– У вас есть братья или сестры?

– Есть сестра Элис. Она тоже приемный ребенок.

– И где она живет?

– Здесь, в Сиэтле. Она беззаботный человек. Сейчас изучает текстиль и моду в институте искусств Сиэтла, но также училась в кулинарной школе, изучала антропологию в Чикаго.

– Она тоже родом из Чикаго?

– Думаю, да. Она была на попечительстве штата Иллинойс, как и я, но она не знает, кем были ее биологические родители.

– Вы сказали, что вас усыновили в возрасте двенадцати лет. Вы знали своих биологических родителей?

– Знал. Они погибли, когда мне было двенадцать. Вскоре меня забрали в приемную семью.

– Я сожалею.

Изабелла не могла не заметить боль, промелькнувшую в глазах Эдварда, когда он говорил о них. Джаспер был прав… его натура состояла из множества слоев.

– Ничего. Это было давно. Я едва это помню.

– Хорошо. Эдвард, вы прежде были судимы?

– Нет, мэм.

– Никаких проступков и правонарушений?

– Нет. Хотя была пара штрафов за превышение скорости. Я падок на быстрые машины.

– На вашем счету нет никаких бытовых разбирательств?

Эдвард глянул на Изабеллу, которая одобрительно кивнула в ответ.

– Ничего, мэм. Хотя соседи пару раз вызывали полицию во время ссор с моей девушкой.

– Пару раз?

– Да. Ровно два раза.

– Имело ли место физическое насилие?

– Нет, мэм. Вовсе нет. Всего лишь две разгоряченные ссоры, шум которых обеспокоил соседей.

– Вас забирали в участок?

– Я думаю, это стандартная процедура, хотя не уверен. Меня допрашивали, но отпускали, и я мог вернуться домой.

– Как давно это было?

– Последний раз был полтора года назад, может, два года. Это было давно.

– Хорошо. Эдвард, я думаю, я узнала все, что нужно. Я проработаю полученную информацию и сообщу вашему адвокату о решении, а также поставлю в известность суд. Удачи вам, мистер Каллен.

– Спасибо, мисс Стэнли. – Эдвард одарил ее обезоруживающей, кривоватой улыбкой, заставив ее тут же покраснеть. – Я бы хотел прислать вам экземпляр своей новой книги, когда она будет готова, если это не противоречит правилам, конечно.

– О, я… эм-м… ну, я не думаю, что это противоречит правилам, мистер Каллен. Только знайте, что ваш подарок никак не повлияет на мое решение.

– Конечно нет. Я лишь хочу сделать вам подарок, раз вы поклонница. Вот и все.

– Что ж, тогда ладно. Спасибо.

– Спасибо вам, мисс Стэнли.

Офицер ждал Эдварда у выхода из кабинета, чтобы отвести его обратно в камеру, ждать процесса предъявления обвинений.

– Увидимся завтра, Эдвард. Хорошо? – попрощалась Изабелла.

Эдвард кивнул и собрался уходить, как вдруг остановился и обернулся к Изабелле.

– Изабелла?

– Да?

– Спасибо. Правда. – Он одарил ее той же кривоватой улыбкой, что и Джессику Стэнли, а потом развернулся и пошел по коридору вместе с офицером.

«Черт меня побери, - думала Изабелла. - Быть может, у него действительно есть сердце».

Как вам теория Розали? Неужели нашего сурового мачо Изабелла выводит вовсе не молодостью, которую он ассоциирует с неопытностью? Скоро ли герои найдут общий язык? 

Очень жду вас на ФОРУМЕ :)