- Ты выглядишь хорошо, дорогая.

 - И ты, пап.

Это был один из тех случаев, когда Чарли приоделся, и он выглядел настолько потрясающе, что многие женщины в участке теряли голову. Я знаю, что не должна была это знать, но жены сплетничали, дети дразнили, и даже Луи делал это каждый раз.  

Было почти семь часов, и нам нужно было отправляться на вечеринку в особняк Калленов на День рождения Карлайла. Я сама позвонила Эсме пару дней назад и сказала, что смогла уладить дела с учебой ради такого значимого мероприятия, как праздник Карлайла. На самом деле, я просто решила увидеть, что Эдвард приготовил для меня. Эсме же была вне себя от радости из-за того, что я передумала.  

В конце концов, это же я все начала. Если бы я не была так чертовски возбуждена в тот день в поезде, я бы не соблазнилась Эдвардом Калленом. Он никогда бы не встретил меня на улице искрящегося весельем Форкса. Моя жизнь шла бы как и прежде: сухо, безопасно и скучно. Он нашел бы другую игрушку для своих игр. Я знала, кто он, и что он хочет. Я знала, что произойдет, в конце концов: я буду использована, вероятно, в какой-то момент насильно, и если не буду осторожна,  могу серьезно пострадать.

Зайдя в дом Калленов, Чарли и я стали частью все той же вздорной картины, которую мы наблюдали все предыдущие годы.  Гости толпились недалеко от двери, разделившись на небольшие группы. Официанты то и дело сновали туда сюда между ними. Слева – Мистер и миссис мэр и его стадо политического персонала. Справа – бесславный дирижер из ЛА. Он был окружен людьми под стать себе:  пианисты, виолончелисты и все остальные представители музыкальной «интеллигенции». В дальнем углу комнаты я разглядела местного мистера Популярность, которого про себя я звала напыщенным задом Форкса, в окружении испорченных противных детишек. Среди них была и мисс Джессика Стенли, которая была моей хорошей подругой в средних классах.

Посмотрев вокруг, я заметила, что все девушки вокруг были в красивых платьях и с идеальным макияжем,  и это заставило меня почувствовать себя неряшливой и невзрачной в моем голубом кукольном платье и туфлях на низких каблуках. 

Мы с Чарли прошли в дом, разглядывая широкую лестницу и декоративные люстры. Как и многие годы до этого рояль Эсме занимал большую часть огромного холла. Но он был не единственным предметом, который привлекал всеобщее внимание. Другой рояль, величественный и блестящий, как Эсме, стоял рядом с ним. Здесь было много разговоров об этом, и я даже уловила конец одного из них. Он был о том, что Эдвард Каллен, наследник короны Мейсен-Каллен, сегодня будет играть.

Вечер близился к концу, а Эдварда нигде не было видно, и медленно я начала расслабляться. Только после ужина, когда я увидела его, у меня перехватило дыхание. Черт меня подери, если ублюдок не выглядел хорошо. Одетый в черный смокинг, он поистине выглядел, будто черный принц, которым его прозвали недоброжелатели. Его широкие плечи, обтянутые черной тканью… Его волосы в беспорядке, как обычно, но зачесаны так, что приглашали пальцы пробежаться по ним…   

К черту его волосы! Все, о чем я могла думать – его член.

Эсме, не теряя времени, объявила о его присутствии, и столь ожидаемая тишина повисла, заполнив всю комнату. Он сделал значимым свое возвращение в приличное общество. Все взгляды, некоторые украдкой, а некоторые открыто, были устремлены на него. После его короткого представления Эсме объявила произведение, которое они планировали сыграть. Соната Моцарта, ре мажор, в четыре руки, «Allegro con Spirito»* – единственное произведение Моцарта, написанное для исполнения в четыре руки. Толпа зааплодировала с плохо скрываемым волнением. 

Эдвард посмотрел на аудиторию на мгновенье, и в этот момент я разрывалась между желанием быть найденной его взглядом и спрятаться подальше от его пронзительных зеленых глаз. Он же лишь посмотрел прямо перед собой и поклонился. 

Тетя и племянник заиграли, начав с мощного вступления. Четыре руки – двадцать пальцев – порхали над белоснежными и черными клавишами в быстром темпе. Они создавали сложную, бодрую мелодию. Эсме была в своей стихии. Она была изящна и улыбалась, поглядывая на племянника каждый раз, когда подхватывала, следуя или направляя, череду тем в их исполнении. Движения Эдварда во время игры были естественными и четкими, его локти двигались по-разному, когда он исполнял разные кусочки мелодии – медленно-мелодичные или, напротив, в более быстром ритме.

Allegro con spirito.

Это было элегантно просто и заразительно красиво. Несмотря на мои опасения и сомнения еще несколько минут назад, я была захвачена музыкой. Было очевидно, что Эдвард задает темп, и его тетя счастлива играть вместе с ним.

Через несколько минут они подошли к концу, вскинув вместе руки вверх, прежде чем сыграть последние торжественные аккорды. 

Аплодисменты заполнили комнату, и в глазах Эсме заблестели слезы счастья, гордости и признательности. Она потянулась к Эдварду, и, держась за руки, они поклонились благодарной публике. Карлайл присоединился к ним, еще через несколько мгновений Элис встала рядом, и картина царствующей династии Форкса была завершена. Король, королева, розовая принцесса и черный принц… Последний, конечно, легко завоевал  благосклонность приличного общества. Эдварда Каллена, бывшего заключенного и социопата, обожали и боготворили, несмотря на его грехи. Я посмотрела на Чарли: судя по его виду, он думал о том же.

Этот мир, которому принадлежал Эдвард Каллен, был тем миром, где преступления были прощены во имя красоты и искусства. Мы, в свою очередь, были никем, плебеями, кто смотрел на это с другой стороны.  В конце концов, богатые  и могущественные мира сего защищали свое имущество, оправдывая преступления, даже если закон этого не делал.

Я просунула руку в изгиб локтя Чарли и улыбнулась ему. Именно в такие моменты я чувствовала нашу солидарность и свою любовь к нему очень остро. Было очевидно, к которой из двух сторон здешнего общества я принадлежала. Папа сжал мою руку и улыбнулся в ответ.

- Кажется, сегодня нас ждет исключительный вечер. Всем известно, что прошло много времени с того момента, когда Эдвард играл для публики, – сказала Эсме, в то время как снисходительный смешок пробежал в толпе. – Сегодня Эдвард хочет сыграть новую композицию. Это то, что он начал писать после того, как приехал сюда, в наш тихий маленький уголок. Эдвард – радость и гордость для меня и моей сестры Элизабет. И огромная честь в этот вечер представить вам собственное произведение Эдварда Каллена, наследовавшего талант своей матери и уважаемую фамилию отца.  Оно называется… – Эсме остановилась и повернулась к Эдварду: – Как ты назвал его, дорогой?

Эдвард снял свой пиджак, в то время как Эсме говорила, и остался в белоснежной рубашке смокинга. Он обернулся и улыбнулся тёте, как только услышал свое имя, закатывая рукава рубашки до локтя, открывая татуировки, которые он получил в тюрьме.

Он просканировал публику, которая коллективно затаила дыхание, притихнув в ожидании.

 - Ride**, – объявил он, когда его взгляд встретился с моим.

EPOV

Я любил играть на пианино. Я любил звон струн и то, как некоторые ноты звучали в своем созвучии, сливаясь с другими. Это становилось гармонией, создавая богатые, самые разнообразные тона в музыке. Если играть правильно, можно извлечь широкий диапазон звуков, так же, как и с женским телом – от нежного стона до громкого крика. Я перестал играть не потому, что возненавидел это, а потому, что я не видел смысла в этом. Это не имело никакого смысла, пока я не проехал в поезде из Сиэтла в Такому и не встретил возбужденную, сексуальную девушку.   

Я мог бы отрицать это, но факт был в том, что маленькая мисс Свон стала единственной движущей силой, вернувшей мой интерес к музыке. Она и ее сладкая маленькая промежность. Я должен был найти другое применение моим рукам, так как кожа на моем члене начала раздражаться от слишком частого мастурбирования.

Я не хотел дразнить ее названием, но я не смог сопротивляться. Я дал название своей музыке, которое имело значение только для нее.

Только для тебя, моя грязная, возбужденная, сексуальная, дикая девочка.  

Я начал медленно, сонливо, обольстительно и обезоруживающе, как девушка невинно просящая быть оттраханной. Тон повысился после того, как мои пальцы заиграли жестче. И затем заскользили по клавишам, создавая темную, игривую и капризную мелодию. Подавляющий тон в более быстром темпе, как последние анонимные мольбы, и мелодия изменилась снова – так, как все происходило в поезде, в кровати и под душем. 

Темп доминировал, создавал ритм так же, как мой член, зарывая себя глубоко в ее влагалище, толкаясь и напрягаясь… Быстрее и быстрее, становясь бурным и ликующим, до того как упасть, отступить в посторгазмическом сне. Не раньше, чем последняя нота будет сыграна, мелодия начнет свое путешествие снова, с все возрастающей энергией и отличным исполнением пианиста, подкрепленным низким гулом, словно мурлыканье мотоцикла.

Мои пальцы порхали над клавишами, создавая дикие, громкие звуки. Струны внутри инструмента дрожали, в то время как я играл. Жесткие, тугие, натянутые. Тона и доминирующие гармонии чередовались как стоны и вздохи, траханье и удовольствие. Здесь не было момента покоя, не  cadenza ad lib***, только вихри звуков, нужды, неподдельной страсти и жажды. Движение и удовольствие играли с подавляющим крещендо prestissimo****  октав, возрастая, как уверенные и равномерные толчки. Я играл на всем диапазоне клавиш так же, как я играл ее телом. И, наконец… Наконец, я позволил сочинению раствориться в диком оргазмическом заключении. 

Я встал после последней ноты со сбитым дыханием, как будто я только что дрочил перед сотней человек. Толпа поднялась на ноги вместе со мной.

Разразились аплодисменты, громко и празднично. Я смог расслышать два выкрикнутых «Браво» сквозь аплодисменты. Возгласы и шепот благоговения почти заставили меня рассмеяться вслух.   Все было так чертовски просто.

Старые дружки моей матери, бизнес-окружение моего отца и другие люди, которых я не видел уже чертовых восемь лет, похлопывали меня по плечу и посылали мне воздушные поцелуи. Я мог понять Эсме и Карлайла и даже немного сумасшедшую Элис за их энтузиазм. Им пришлось пережить унижение из-за причастности ко мне в течение восьми лет, в то время как эти идиоты по очереди поносили меня.  

Здесь была только одна персона во всей этой толпе, кто знал, что все это значит. И она даже не хлопала. 

Она смотрела на меня, ее рот был слегка приоткрыт, а глаза чуть-чуть прищурены – ужасное недоверие было написано на ее лице.  И все, что я хотел сделать в этот момент, это крикнуть ей: «Да, я чертов смельчак! Да, я только что играл песню на всю проклятую комнату, показывающую, как сильно я любил трахать тебя!»

Но я не мог ее трахнуть здесь: ее отец был в этой комнате, хлопая от всей души. Если бы он только знал,  о чем была эта мелодия, он подвесил бы меня за мои яйца. 

Она повернулась к нему на секунду, сказала что-то и затем быстро покинула комнату.

- Это было чудесно… чудесно, Эдвард!

 - Спасибо, – сказал я сквозь зубы, даже не удосуживаясь обернуться к тому, кто это сказал. 

Почему люди не могут сказать слово только один раз? Это всегда «замечательно-замечательно» или «красиво-красиво».

Пошли бы вы… Пошли бы все вы.

Эсме была тихой, слишком увлеченной разговором с Элис, подпрыгивающей рядом с ней. Эти три недели были первыми, когда я играл вместе с Эсме, с тех пор как я потерял мать. Моцарт всегда был зарезервирован для исполнения моей мамой и Эсме.  Allegro con spirito. Живая с вдохновением. Большой частью, такой и была моя мать. Было немыслимо играть это сейчас, я почувствовал, что прекращал скучать по Элизабет Мейсен-Каллен, моей матери, учителю и другу, в то время, как играл.  

 - Я абсолютно уверен, что это было не для меня, – сказал Карлайл, похлопав меня по спине. Мой дядя был умен. Я только рассмеялся и вернул ему жест.

- Извините меня? – обратился я ко всем и сделал широкий жест в направлении сада, – Я просто должен подышать свежим воздухом. 

Мне нужно было покурить и хорошо трахнуться. Получить последнее было весьма просто.

Штуковина Джаспера была более полезна при коротком диапазоне поиска, чем на дальнем расстоянии. Я включил его и сразу нашел ее.

Она сидела за рулем ржавого ведра, будто решив сбежать, а затем передумала.

- Тебе не понравился мой сюрприз, – она посмотрела на меня испуганно.

Поразительно, как я мог подумать вначале, что она была неинтересной? Длинные ресницы, розовый детский румянец, лицо ангела и губы, созданные для сосания члена. Не говоря уже о маленьком упругом теле под ее кукольным синим платьем.  

- Нет, это было… фантастически.

Ложь, но я поверил этому. Это было все же лучше, чем все то дерьмо, что происходило со мной раньше.

- Не похоже, что ты впечатлена моей игрой? – подразнил я.

Она нервно рассмеялась и посмотрела на меня, зардевшись. Я мог видеть мягкие соски ее грудей, поднимающиеся и опускающиеся под ее платьем, когда она делала вдох и выдох. Она начала барабанить пальцами по рулю, беспокойно. Она остановилась, затем начала кусать свою губу, а потом и свой большой палец. Мой член следил за этими маленькими отвлекающими движениями  с пристальным вниманием.

 - Каково это чувствовать? Быть непревзойденным во всем?

 - Скучно, – слава была скучной. – Хочешь вернуться обратно?

Не то, чтобы я этого хотел, но я был точно уверен, что в ее грузовике не было кондиционера. Она покачала головой снова – спасибо, блять, Боже!

- Если ты настаиваешь оставаться в темноте со мной, можем ли мы перейти куда-то в более комфортное место? – ее грузовик был отвратительным куском дерьма. Кто-то должен был проявить милосердие и сбросить его в обрыв или поджечь его. – Я бы предпочел где-нибудь без угрозы порезаться и заразиться столбняком.

Ее пальцы прекратили постукивать, как только она повернулась ко мне, обиженная.

 - Поцелуй меня в зад!

Я рассмеялся:

 - Да, обязательно...