Глава 15

За месяц до круиза

— Ах ты черт! Ты только взгляни на чувака, которого я только что снял! — хмыкнул Квил. — Ты это видела, Белла? Видела? Я только что изрешетил его пулями!

— Что?

— Ты можешь отвлечься от своего занятия и обратить на меня внимание? — цыкнул зубом Квил. — Я только что вывел из игры здоровяка, удвоил очки, а ты все пропустила!

— Квил, погоди секундочку. Я перепроверяю бухгалтерию за этот месяц. Никак не найду, из-за чего не сходится баланс.

Через динамик мобильного телефона мне было слышно и то, как пальцы Квила быстро и ловко бегали по клавишам джойстика, и то, как на заднем плане грохотала музыка. Пришлось сделать потише: я находилась в офисе у родителей, и пока папа водил клиентов в поход, мама решила вздремнуть на диване всего в нескольких футах от меня. Через окно у меня за спиной в помещение проникал типичный для Форкса солнечный свет — достаточно яркий для того, чтобы я смогла поработать, но недостаточно яркий, чтобы потревожить мамин сон.

Пару минут спустя я обратила внимание на новую композицию, что заиграла у Квила. Энергичный битовый ритм не давил, не отвлекал. Несмотря на то, что я не являлась музыкальным экспертом и последние два года, по общему заключению, не слушала ничего, кроме чартов «Топ-30» по радио, мне стало очевидно, что у мелодии была размеренная каденция, а гармонично подобранные симфонические инструменты брали исключительно верные аккорды. Это заставило меня улыбнуться. В те несколько минут, пока играла музыка, я спокойно работала и, периодически поглядывая на маму, чтобы убедиться, в порядке ли она, совершенно забыла, что Квил все еще оставался на связи.

— Выкуси, мудила!

Неожиданно прозвучавшее ругательство напугало меня до потери дыхания; я бросила взгляд на маму — та пошевелилась и перевернулась с боку на бок.

— Твою мать, — тихонько выругалась я сквозь зубы. — Квил, ты мог бы не вопить так громко? Мама спит. — Я еще сильнее убавила звук у мобильного, что возымело неприятный побочный эффект — композиция на заднем плане стала тоже звучать тише.

— Боже мой, Белла, скажи, что ты это видела!

— Что там еще? — выдохнула я.

Квил застонал:

— Белла, что тебе мешает смотреть, как я играю?

— Я перепроверяю бухгалтерские книги своих родителей, — фыркнула я. — И, нет, я не трачу понапрасну время. Если бы ты удосужился выслушать меня, услышал бы, как я говорила, что не сходится баланс.

Что-то громыхнуло — так, словно кто-то швырнул в стену джойстик. Нежная мелодия оборвалась.

— Смысл в музыкальном сопровождении пропал, — пробормотал Квил. — Я убит, Белла!

Стиснув зубы, я попробовала сдержать себя и в то же время сосредоточиться на цифрах на экране ноутбука.

— Может, закончим разговор, Квил? Это очень важно, и мне нужно собраться.

— Игра тоже была важна! И я не хочу вешать трубку. Мне скучно. Мы с Джейком собирались потусоваться, но он вместо этого отправился куда-то с Леа.

Чтобы не потерять нужное место, я перевела курсор на следующую строчку.

— Почему бы тебе не поработать над своим резюме? — рассеянно спросила я. — Ты вроде хотел привести его в порядок и начать подыскивать что-то еще, помимо подработки в «Спорттоварах Ньютонов». Помнишь?

— Ну да, ну да. — Стало слышно, как он сначала застонал, а потом, словно потягиваясь, зевнул.

— Квил, мы закончили колледж почти год назад.

— Почему бы тебе не взглянуть на мое резюме, Белл? Ты у нас специализировалась на литературе.

— Квил, — выдохнула я и перешла на очередную строчку, — сейчас у меня совершенно нет на это времени.

— Ну, не сейчас. Что, если я захвачу его с собой в круиз…

Я оторвала глаза от экрана и уставилась в телефон. Квил был привлекательным парнем: смуглая, без изъянов кожа, черные, как смоль, волосы и настолько темные радужки, что белки глаз казались белыми-белыми. Среднего роста, среднего телосложения. Помимо белков ничего в глаза не бросалось... но и ничего плохого в Квиле тоже не было. Еще в колледже выяснилось, что способности к учебе у парня средние — не то чтобы они полностью отсутствовали, однако вряд ли вы захотели бы видеть его среди участников своего группового проекта.

Но у него имелся талант всех смешить. Этакий клоун группы. Он был... полагаю, веселый, если бессмысленное веселье соответствовало чьим-то представлениям о веселье. Некоторые из наших друзей все еще считали его веселым... но с тех пор, как мы закончили учиться, таковых осталось не очень-то много.

Впрочем, в последнее время и я так не считала.

И он по-прежнему оставался средним во всем.

— Ты что, издеваешься? Это один из твоих приколов? Потому что я не просто так пообещала родителям ничего не делать в этом круизе и расслабиться, не думая ни о работе, ни о чем-то другом… — не видя смысла продолжать разговор в том же духе, я покачала головой. — Без меня у них будет недоставать сотрудников. Более того, я выложила кучу денег за этот круиз. И ты ожидаешь, что я стану обновлять твое резюме?

— Ладно, ладно, хорош читать нотации! — рассмеялся Квил. — Я... прикололся. Разумеется, прикололся.

— И, кстати, спасибо тебе, — сыронизировала я, — за помощь, которую ты, специалист по бухгалтерскому делу, соизволил мне предложить.

— Белла, я работаю на подхвате у Ньютонов именно потому, что больше не собираюсь смотреть на такое количество цифр, — усмехнулся он.

— Потрясающие планы на будущее, — пробормотала я.

Он продолжил смеяться:

— Скоро попадется что-то другое. Я не парюсь.

— Уверяю тебя, так не бывает. Не бывает, чтобы возможность сама постучалась к тебе в двери.

— Да ну? — ухмыльнулся он.

— Ну да, — с презрением кивнув, я снова сосредоточилась на экране ноутбука. — Черт подери, я потеряла нужную строчку.

В очередной раз усмехнувшись, Квил начал напевать мелодию из игры Jeopardy. [Российский аналог Jeopardy — викторина «Своя игра».]

— Давай, Белла, быстрее! Ищи нужную строчку! Быстрее, быстрее! — Он принялся выкрикивать случайные числа, что еще больше сбивало меня с толку.

— Все, хватит, Квил. Я кладу трубку.

Он разразился хохотом:

— Я просто подкалывал тебя, детка. Да ладно тебе. Не надо так. Куда подевалось твое чувство юмора?

— Пока, Квил. — Я отключилась.

Через полчаса я обнаружила и исправила ошибку, после чего, удовлетворенно вздохнув, закрыла ноутбук. Повернулась к маме: оказалось, она уже проснулась и глядела на меня.

Я гордо ухмыльнулась:

— Все исправлено.

Мама улыбнулась:

— Ох, детка, спасибо. Я пыталась разобраться, но у меня начинала кружиться голова от одного только вида цифр на экране, а твоего отца постоянно дожидались клиенты.

— Мама... может, мне все-таки не стоит ехать в круиз в следующем месяце?

Улыбка исчезла с ее лица.

— Белла, даже не начинай.

— Но вдруг что-нибудь…

С осторожностью, не торопясь она села на диване и похлопала по сиденью.

— Иди сюда, Белла.

Когда я расположилась рядом с мамой, та, развернув одеяло, в которое была укутана, обернула его вокруг нас. Затем, откинувшись на спинку дивана, притянула меня к себе так, чтобы моя голова легла ей на плечо, и обняла меня. Несколько волшебных минут мы, умиротворенные, провели в уютной тишине; она гладила меня по волосам, а я удовлетворенно вздыхала.

— Не забывай о своем обещании, Белла, — нежно напомнила она.

Я открыла глаза. 

— Мама, разве я сумею расслабиться?

Ощутив, что она отстранилась, я подняла голову с ее плеча и посмотрела вверх. Если не брать в расчет темные круги вокруг глаз и отсутствие роскошных волос, химиотерапия не навредила маминой внешности. Красная широкая головная повязка делала ее похожей на кинозвезду золотой эры Голливуда.

— Предполагалось, что ты расслабишься. Ты молода, умна, красива. После четырех лет успешной учебы в колледже и всей той помощи, что оказала нам с отцом, ты заслужила небольшую передышку. И, — мама сделала глубокий вдох, после чего улыбнулась, — хотя ты продолжение меня, а я часть тебя, в действительности мы не единое целое. Поэтому мое состояние, — постукивая мне по носу указательным пальцем, пробормотала она, — не должно тебя сдерживать.

— Но мама…

— И я знаю, что такое легче сказать, чем сделать. Поверь, знаю. Вот почему я просила тебя не звонить домой. Если случится нечто, о чем тебе нужно будет узнать, мы с отцом непременно с тобой свяжемся.

Мама говорила спокойно и настолько непринужденно, будто бы мы обсуждали такую безобидную вещь, как очередное расхождение в бухгалтерских книгах, а под конец, пожав плечами, одарила меня взглядом своих ярко-синих глаз. (На них химиотерапия тоже не повлияла.) Я с трудом сглотнула.

— Давай же, — улыбнулась она. — Веди себя как двадцатитрехлетняя. Развлекайся, как я, когда мне было двадцать три.

Я ухмыльнулась:

— Когда тебе было двадцать три, у тебя, уже давно замужней, имелась четырехлетняя дочь.

— Ну и что? — хмыкнула она. — Я все равно отрывалась, милая. Уложив тебя спать, мы с твоим отцом — иногда вдвоем, а иногда и с друзьями — танцевали и пили всю ночь напролет. Если отправлялись в горы, то ты в тепле и уюте преспокойно сопела в палатке, а мы устраивались у костра и проводили остаток вечера, глядя на звездное небо и потягивая вино.

— Звучит изумительно, — выдохнула я.

— В любом случае вечер всегда завершался наилучшим образом.

Тут она многозначительно поиграла бровями. Я в ответ изобразила позыв к рвоте и отвернулась.

— Тьфу, ты заставила меня представить это вплоть до мельчайших подробностей.

Мама от души расхохоталась.

— Я совершенно серьезно, Белла. Не трать свой отпуск на то, чтобы представлять нас с папой в каком бы то ни было состоянии, положении или виде. Создавай свои собственные воспоминания. Осматривай и исследуй острова, наблюдай за восходом и закатом солнца над Карибским морем.

Все это время я просидела, уставившись на живописный горный пейзаж за окном.

— Участвуй во всевозможных развлечениях, — продолжила мама, — пробуй новые блюда, выпивай без остатка экзотические коктейли. Много занимайся сексом…

— Мама, — простонала я, на что она снова расхохоталась.

— ...но будь осторожна, — добавила она. — Не стесняйся интересоваться здоровьем потенциального партнера.

— Мама! — несмотря на то, что она всегда без обиняков говорила со мной о сексе, я поперхнулась и, повернувшись к ней обратно, почувствовала, что мое лицо становится таким же красным, как ее головная повязка. — Я не стану стесняться. Но, если помнишь, я еду с Квилом. О состоянии его здоровья мне известно.

— М-м-м, — беспристрастно промурлыкала она. — Точно. С Квилом. Некоторое время назад между вами... состоялся занимательный разговор.

— Юная леди, — изображая негодование, подбоченилась я, — ты подслушивала?

— Извини, мама, — подыграла она, — но паренек довольно громко вопил обо всех убитых им на приставке.

— Знаю. Прости меня, мама, — я печально улыбнулась. — Я просила его не шуметь.

— Не извиняйся за него, милая. Думается мне… он взрослый человек, — она насупила брови и одновременно усмехнулась.

Я сглотнула ком в горле и опять отвернулась.

— Иногда он... ведет себя по-дурацки, знаю.

— Есть тонкая грань между тем, чтобы вести себя по-дурацки и быть дураком, — желая смягчить удар, она прошептала последнее слово. — Все мы пересекаем ее время от времени, но если делать это постоянно... кстати, как там с сексом, Белла?

— Боже мой, мама! — я прыснула от смеха. — Откуда такой внезапный интерес к моей сексуальной жизни?

— Что? — фыркнула она. — Вопрос как вопрос.

— Навязчивый вопрос.

— Нет, не навязчивый. Для нас нет, — она расплылась в шаловливой улыбке.

— Даже не думай, — прошипела я. — Мне более чем достаточно ваших с папой сексуальных намеков. Мне известно, что у вас интенсивная половая жизнь, однако больше ни о чем знать не нужно.

На протяжении моей тирады она смеялась без остановки.

— Ну, так как? — продолжила настаивать она.

— Боже мой! — Я закатила глаза и, пожав плечами, ответила: — Это секс, мама. Секс есть секс, разве не так?

— Ну, конечно, секс есть секс. Но если у тебя был тот самый, лучший в мире секс, то ты перестаешь быть таким скептиком. Ты хочешь кричать о нем с крыши, — театрально воскликнула мама, — иметь его всегда и везде, — она полностью откинулась на спинку дивана, — перебрасываться сексуальными намеками, — всплеснув руками, она снова села, — и надеяться, что все вокруг, разумеется, когда достаточно подрастут, — добавила она, изогнув бровь, — будут иметь такой же секс.

От смеха я чуть не надорвала живот.

— Ты потрясающая, мама. И ты упустила свое призвание актрисы. Но, если серьезно, я шокирована тем, что у меня нет психологических травм.

Рене Свон рассмеялась и снова крепко обняла меня.

— Ты выносливая. Кроме того, смысл сказа…

— В сказанном тобой имелся смысл?

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, но в сказанном мною имелся смысл, — с резким кивком подтвердила она. — Вообще-то, так сильно реагировать на кого-то тебя заставляет не только секс. На самом деле мои громкие крики — по бόльшей части заслуга твоего отца.

— Мама...

— Точнее, своей близостью, своей любовью мы с твоим отцом обязаны едва уловимому предвкушению обоюдной страсти, которое появилось сразу же, как только нам стало очевидно, что мы сойдемся. И мы не дали ему угаснуть. Потрясающий секс — это бонус ко всему остальному, если хочешь, доказательство нашей правоты. Похоже на излюбленную фразу твоего отца: «Если ты знаешь, ты знаешь».

— Ну, не все так удачливы, чтобы... знать. Или, если на то пошло, чтобы просто найти нечто похожее на то, что есть у вас с папой.

— О, я думаю, что все, — с уверенностью заявила мама. — Не думаю, что нам с твоим отцом просто повезло, так как мы... оба были открыты для новых отношений. Считаю, если смотреть в оба и из-за жизненных обстоятельств не ограничиваться среднестатистической болтовней и таким же среднестатистическим сексом, то каждый сумеет найти нечто настолько же страстное, как у меня с твоим отцом. — Она со значением заглянула мне в глаза. — Ты страстная натура, Белла. И поскольку ты ребенок двух страстных натур, таких как я и твой отец, у тебя не получится избежать подобного, — усмехнулась она. — Не бойся той страсти, которая будет сводить тебя с ума. Вот и все, о чем я хотела сказать, — подводя итог, она похлопала меня по ноге, — прежде чем стала бы говорить, как старушенция, которая раздает советы.

— Ты никогда не станешь старушенцией, мама, — пробормотала я. — Ты моя лучшая подруга, ты знаешь об этом? Хотелось бы мне взять тебя с собой.

Она погладила меня по щеке.

— Белла, преодолей себя и рискни. Потом сможешь рассказать мне об этом.

ОооооoO

День шестой: побережье Сан-Хуана, Пуэрто-Рико, США, раннее утро

Скидываю каблуки и бегу.

— Белла, подожди, подожди! — зовет меня Эдвард.

— Эдвард, — выдыхаю и, пока несусь по палубе к лифтам, качаю головой. — Не могу. Нас продержали в этом проклятом офисе целых три проклятых часа, — стискиваю зубы, — мне необходим телефон.

— Знаю, все равно подожди. Подожди. — Догнав, он решительно, но осторожно берет меня за руку, но, как я и сказала, нас продержали в офисе три часа, и мое терпение лопнуло еще до того, как мы туда попали. Резко поворачиваюсь к парню и, увидев, как взъерошены его волосы, измята одежда, а в потемневших глазах застыла настороженность, осознаю, что и сама выгляжу ничуть не лучше.

— Остановись! Отпусти!

— Милая, ты идешь не в ту сторону. Если мы воспользуемся этими лифтами, нам придется выходить на палубе атриума, — осторожно объясняет он и переплетает свои пальцы с моими, — и пробираться на нос корабля, чтобы сесть на лифт, который доставит нас к каюте. Но если мы срежем через…

— Давай срежем, — бросаю я и припускаю в другом направлении.

Еще ни разу гребаный круизный лайнер не походил так сильно на пещеру. С палубы на палубу, мимо припозднившихся гуляк и ранних пташек, по выбранным наугад лестницам мы поднимаемся и спускаемся, пока в конце концов не добираемся до нужного лифта. Колочу по кнопке вызова. Пять секунд спустя снова резко нажимаю на нее.

— Черт подери, пять утра! Где черти носят эти лифты?

Когда один из них звонком сообщает о прибытии, Эдвард тут же втаскивает меня внутрь. Сейчас пять утра, поэтому лифт, по счастью, пуст, правда, по ощущениям, вверх, от палубы к палубе, он тащится с черепашьей скоростью.

Эдвард притягивает меня к себе, обнимает за талию — машинально кладу руки ему на грудь. Парень — нежный, надежный, уступчивый — большими пальцами поглаживает мои бедра... но паника, которая меня охватила, не позволяет мне раствориться в нем, принять те комфорт и утешение, что, как я знаю, он хочет мне подарить. Через его плечо таращусь на цифры — неспешно меняющиеся номера этажей.

— Белла, мне так жаль, — в тоне голоса слышится раскаяние. — Мне жаль, что я забыл телефон в каюте... жаль, что никак не мог успокоиться с Квилом. Мне следовало просто заткнуться…

— Ты не обязан был следить за телефоном, Эдвард. Это мои обязательства, не твои.

Чувствую, что Эдвард напрягся — поглаживания прекратились, последовал такой шумный выдох, словно я сильно оперлась ладонями парню на грудь и вытеснила весь воздух, — но молчит.

— Но, да, Квил — чертов урод, незрелый юнец. Я ужасно ошиблась, решив поехать в этот круиз вместе с ним. — Вскидываю глаза — в моем взгляде, как и в голосе Эдварда, можно прочесть раскаяние. — Его уже снимали с корабля, тебе следовало отпустить ситуацию.

Какая-то часть меня знает, что в отношении данной ситуации я совершенно несправедлива, но удержаться от обвинения не выходит, поскольку с тех пор, как мне довелось взглянуть на свой телефон, прошли, по меньшей мере, пять часов.

Сейчас, когда мы с Эдвардом смотрим друг другу в глаза, мне хочется поговорить и узнать о многом, но это подождет, пока я не удостоверюсь, что причин для того, чтобы сердце выскакивало из груди, а в висках пульсировало, нет.

Лифт наконец звенит на нужном уровне; высвобождаюсь из объятий Эдварда и, стоит открыться дверям, выскакиваю, не дожидаясь парня: я научилась ориентироваться здесь за шесть дней и пять ночей. Он тем не менее следует за мной по пятам и — почти чувствую — хочет потянуться ко мне, однако сдерживается.

Как только попадаем в нужный коридор, бросаюсь бежать — сердце заходится. Провожу картой-ключом, толкаю дверь.

— Он должен быть на комоде, — торопливо сообщает Эдвард и тут же добавляет: — Белла, милая, что бы ни случилось, пожалуйста, помни, что я с тобой.

— Это все ерунда. Ничего не случилось, — огрызаюсь и, заметив телефон, сильно мотаю головой. — Я просто…

Уже поднеся к нему руку, упрекаю себя за безрассудство. С тех пор, как я покинула дом, никто не звонил. Я провела несколько дней за посещением портов и пляжей на островах наподобие Сент-Томаса, пребыванием в открытом море с его вечно игривыми волнами, плаванием на великолепной яхте — вероятно, яхте Эдварда — на Сен-Мартен, участием в викторинах, игрой в бильярд и пинг-понг. Мы с Эдвардом провели долгие, сводящие с ума часы, за занятиями любовью в его кровати, джакузи, моей кровати, душе, на полу, у стены… никто не звонил.

С чего кому-то звонить сейчас? Каким жестоким и чокнутым должен быть мир, чтобы срочный звонок раздался бы в ту ночь, когда я оказалась настолько глупой и рассеянной, что забыла свой телефон, а Эдвард, пусть и держал мой сотовый в руках, но оставил его в номере? В ту ночь, когда Эдвард, блядь, не сумев отпустить ситуацию, стал мериться письками с Квилом, из-за чего нас едва-едва не высадили с лайнера и, заставив объясняться, продержали в отсеке службы безопасности три гребаных часа, на протяжении которых телефон был не со мной?

Поэтому, когда я начинаю переворачивать мобильный, на лице появляется улыбка облегчения. Я вела себя нелепо, знаю, что нелепо. Несколько часов назад я была потрясена, узнав, что Эдвард что-то скрывает, и тревога по этому поводу переросла в беспричинную панику. Дома все в полном порядке, и как только я получу подтверждение этому, у нас с Эдвардом состоится обстоятельный разговор.

Однако, когда экран загорается, я вижу четыре пропущенных звонка. Все они — мобильный отца.

Что скажете?