Глава 17. Смерть

– Почему ты всегда… – голос Эдварда прервался, когда я схватила его за воротник и притянула его губы к своим. Он продолжал что-то бормотать, но вскоре сдался и присоединился к сладкому танцу поцелуя.

В этот момент мне не нужны были его слова. Только его прикосновение.

– Почему я всегда… что, мистер Каллен? – я ухмыльнулась и приподняла голову, чтобы посмотреть на него. Мы стремились к чему-то, что никто из нас не будет в силах остановить, если мы зайдем слишком далеко. Я знала это, я ненавидела это, я уважала это, я хотела испытать это… очень сильно.

Эдвард не ответил на мой вопрос и вместо этого решил испытать границы, которые я установила для себя. Если бы я не была прижата к стене в его темной спальне, то уже упала бы на пол, потому что ноги отказывались держать меня. Гравитация была неумолимой ведьмой в присутствии Эдварда Каллена. Он взял меня за запястья и прижал их к стене над моей головой. Я была зажата между молотом и наковальней, и больше всего мне хотелось, чтобы это никогда не прекращалось. Я была полностью доступна для прикосновений губ и бедер Эдварда. Наша страсть стала животной. Неконтролируемой.

Но я начала понимать, что так и должно было быть. Эдвард всегда был раскаленным добела, обжигающим. Рядом с ним мои вены превращались в трубы, по которым курсировали адреналин и желание. Эдвард научил меня этому. Он притягивал меня к себе таким образом.

– Почему ты всегда, – его губы переместились на мою шею, заставляя голову кружиться, – так мучаешь меня?

– Не мучаю, – простонала я, краснея от того, каким глубоким был мой голос. Рука Эдварда проскользнула под мою майку. Его пальцы были не иначе как святыми, потому что с каждым их прикосновением к моей коже меня переполняла энергия, и я молилась Господу, Иисусу и иногда даже Ною.

– Нет? – Эдвард фыркнул и посмотрел на меня с ухмылкой, которая была бы способна очаровать нападающего носорога. – А как ты тогда назовешь все эти поцелуи на пляже? После которых ты просто встала и пожелала мне спокойной ночи? – Мне нравилось, как звучал его голос, обволакивая шелком слово «поцелуи». Его слова никак не помогли моему телу расслабиться, а дыханию успокоиться.

Я попыталась опустить руки, но Эдвард крепко прижал их к стене. Я хотела схватить его и притянуть к себе, объяснить ему каждое свое желание, требование, нужду, страх. Он должен был понимать всё это, когда я прижимала его к себе.

– Но все здесь, – прошептала я, осматривая его комнату, словно ожидая увидеть всю свою семью, которая, в действительности, уже давно спала в таких же темных, тихих спальнях.

Лунный свет струился через широкие окна, освещая комнату так, что мы могли видеть необходимое, но не могли видеть желанное.

– Белла, мы не делаем ничего плохого. – Эдвард опустил мои руки и прикоснулся к моей щеке. Я почувствовала его ресницы на своей коже. Я начала обводить пальцами его подбородок, думая о Майе, которая спала в комнате напротив, о том, как она могла проснуться одна в любой момент. Я чувствовала вину. Я думала об Эсме и Карлайле, которые были этажом ниже, о том, что это их дом, а они мне как вторые родители. У меня было такое ощущение, словно я украдкой пробралась в комнату мальчишки.

– Что такое? – наконец спросила я, вернувшись в мыслях к Эдварду. Мои руки соскользнули на его плечи, на грудь, к петелькам на джинсах, которые я использовала, чтобы притянуть его к себе. Ответственность связывала меня по рукам и ногам, но сейчас я чувствовала себя в долгу перед своим половым влечением.

– Ничего, – соврал Эдвард, коротко поцеловав меня в губы. Этого не было достаточно, поэтому я отстранилась от его отвлекающих губ.

– Не ври мне, – прошептала я. Он слегка напрягся, и я занервничала.

– У меня такое ощущение, словно я постоянно тебя краду. – Он вздохнул. Я не могла видеть его глаз, но знала, что он смотрит в сторону. – Как будто мы… как будто наши отношения не так важны, или как будто я делаю что-то, что тебе не нравится. Не знаю, как это объяснить.

Он глубоко вдохнул и уже хотел отойти от меня, но я крепко прижала его к себе, а потом обняла за шею, когда поняла, что он не уйдет.

Я чувствовала кожу под своими пальцами, горячую и мягкую. Я легко коснулась его губ, пробуя на вкус его дыхание и перехватывая его для своих собственных эгоистичных нужд. Конечно же, этого было недостаточно, и Эдвард снова прижал меня к стене и жадно поцеловал, заново разбудив во мне желание завладеть его душой, почувствовать его между своих ног, знать, что он мой.

– Я хочу, чтобы ты говорил мне об этом, – тихо сказала я, хотя его слова беспокоили меня. Он покачал головой.

– Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя виноватой, – пробормотал он, расцепив мои руки на его шее. – Я веду себя как самый настоящий эгоист. – С этими словами он выдохнул и отошел от меня, и мои руки побежденно упали, ударив меня по бедрам. Эдвард сел на кровать, а я откинула голову назад, и она ударилась о стену с глухим стуком.

Я хотела Эдварда. Мне казалось, что я постоянно нуждаюсь в нем. Он был моей ходячей слабостью, моим разрушением, заключенным в оболочку костей, органов, мышц и кожи. Иногда я наблюдала за ним, когда он делал что-то совершенно обычное, например, толкал Майю на качелях в парке, или доставал пачку хлопьев с верхней полки в магазине, и моё тело вдруг переполнялось невероятным желанием наброситься на него.

– Думаю, мне нужна пара на «Оскар», – неожиданно сказал Эдвард, когда я вытирала Майю полотенцем у бассейна после тренировки.

– Думаю, мне нужен миллион долларов, – усмехнулась я.

– Поменяемся? – смущенно и неуверенно спросил он. Я завернула Майю в полотенце, отправила её попить и повернулась к Эдварду, который дергал себя за волосы, словно пытаясь сделать их длиннее. Я никогда не скажу ему, насколько эта его привычка привлекательна, особенно когда он нервничал, и я была этому причиной.

– Ты просишь меня пойти с тобой? – Я улыбнулась и подошла к нему, а он кивнул и пожал плечами. Я представила его кожу и тени от его мышц, которые прятались под обтягивающей его грудь майкой. Очень давно, ещё до того поцелуя, который изменил наши жизни, я не позволяла себе замечать Эдварда. Я сознательно заставляла себя не думать о нем, о его теле, о том, что мне хотелось бы сделать с этим телом. Но сейчас, после того, как я увидела его, после наших прикосновений друг к другу, я поняла, насколько была права в том, что запрещала себе думать об этом, потому что в настоящее время я только этого и хотела, и мне казалось, что я одержима.

– Я всю неделю хотел тебя спросить, – пробормотал Эдвард.

– Ты такой милый, – сказала я и обняла его за талию. – Когда ты не уверен в себя и ведешь себя, как простой человек.

– Тогда, наверное, я всегда милый? – Он улыбнулся, и это была ещё одна причина, по которой мне хотелось наброситься на него.

– Наверное, – прошептала я.

Для меня было абсолютно новым то, что я не могла контролировать своё тело, и это пугало, испытывало меня и заставляло чувствовать слабость и зависимость. В такие моменты я повторяла про себя: «Я мать, я мама, у меня есть ребенок», надеясь, что чувство ответственности не позволит моему утонувшему в страсти мозгу окончательно сдаться. Но Эдвард всегда был рядом, пристально смотрел на меня и чувствовал тепло, которое исходило не только от моего лица и груди, но также и от самого низа моего живота.

– Эй, почему бы тебе, – дыхание Эдварда было обжигающе горячим на моей холодной коже, – не пойти и не принять приятную, – он целовал меня между словами, – горячую, – он сжал мою талию, – расслабляющую, – он прижал меня к своему телу, – ванну? А я закончу убирать.

Я чуть было не пропустила мимо ушей его слова, потому что его тело было в такой близости, а мои гормоны разрывали меня на части. Я никогда раньше не наслаждалась сексом так, как с Эдвардом, а теперь… теперь он искушал меня каждый день.

– Майя спит, двери заперты, обеды на завтра почти готовы, – он замычал, продолжая целовать мою кожу. – Иди, расслабься, а я закончу и присоединюсь к тебе.

Я с трудом сглотнула.

– Ты уверен? – Мой голос звучал очень слабо, и я вздохнула. Дрожь, которая пробежала по моему телу, когда Эдвард провел носом по моим скулам и переместил руки на мою задницу, убила всякую невинность, на владение которой я претендовала. – Я бы с большим удовольствием расслабилась вместе с тобой.

– Обеды подождут, – прорычал он.

На следующий день мне пришлось купить обед.

Я оттолкнулась от стены и подошла к Эдварду. Он сидел на кровати, руки лежали на коленях, голова свешена, спина прямая, как будто он мог сорваться с места в любой момент. Я встала между его ног и провела руками по его волосам, улыбнувшись мысли о том, что многие женщины с радостью заплатили бы миллионы, чтобы сделать это. Он был моим, он сам так сказал. До этого момента я воспринимала эти слова всерьез.

Я не знала, кто такая Белла, но знала Эдварда.

Я знала Эдварда вдоль, поперек, сверху вниз и на китайском. У меня хорошо это получалось. Я знала, что он в тайне любил читать комиксы, что в пять лет у него была рыбка по имени Франк, если он уходил посреди ночи, то обязательно заглядывал в комнату Майи, целовал её в лоб и замыкал за собой входную дверь. Эдвард ненавидел ананасы, любил помидоры, его любимым цветом был красный. Чтобы уговорить его сделать что-то, мне стоило только прикоснуться языком к мочке его уха. Когда нас фотографировали, он никогда не хмурился и выглядел так, словно хвастался нами. Огромную часть времени, проводимого вместе, он не переставал трогать мою задницу при каждом удобном случае, а я постоянно думала о том, чтобы поцеловать его. Все эти поверхностные вещи я видела и чувствовала, но я знала больше. Эдвард скучал по своему отцу, он не хотел быть им, но при этом идеализировал его, боялся, но любил его. Я в тайне читала его интервью и статьи о нем, и знала, что, хотя Эдвард и был дебоширом, сейчас он жертвовал деньги и помогал людям. Он был сочувствующим, полным раскаяния, нежным и моим.

– Хватит пытаться разгадать меня, – прошептал он со стоном, и я подняла его лицо.

– Ты кроссворд в воскресном номере «Нью-Йорк Таймс», – ответила я, и он снова положил руки на мою задницу. – Девять по вертикали, начинается на «п», потом пусто, пусто, х, пусто, ы, л. И я уверена, что все другие ответы правильные.

Эдвард задумчиво улыбнулся, и я обняла его. Его подбородок упирался в мой пупок, руки обнимали низ моей спины. Вот так мы ругались.

– До тебя я была только с одним мужчиной, – немного пристыженно прошептала я. – Я его не любила, он меня не любил, и жизнь продолжилась. – Я почувствовала жар, исходящий от моего лица и груди. – С ним мне никогда особо не хотелось ничего… физического. Потом я уехала из страны, у меня появился ребенок, и я переместилась в средний возраст. Забавно то, что появился ты и превратил меня в эту озабоченную пятнадцатилетнюю девочку, который я так и не была.

– Я не хотел на тебя давить. – Эдвард покачал головой, и я сжала в руках его лицо и жадно поцеловала.

– Ты и не давил. Я сама изо всех сил пытаюсь себя контролировать. – Я сняла с него майку, и он непонимающе посмотрел на меня. – И я знала, что ты привык к более опытным девушкам, и ты делал такие вещи, которые я и представить не могу, но ты всегда был привлекателен для меня. – Я сняла свою майку и бросила её на пол. Наша одежда начала сливаться друг с другом, как вскоре сольются и наши тела.

– Я занимался любовью только с одной женщиной в своей жизни, – прошептал Эдвард. Его теплое дыхание создавало больше давления на моем животе, и мои мускулы начали сжиматься ещё сильнее. – Всё остальное было механическим. Ты единственная, кого я хочу.

Я закрыла глаза, чувствуя липкие губы на своем животе.

– Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя так, будто крадешь меня, или думал, что я не хочу тебя. – Я взяла в руки его лицо, поняв, что сегодня была моя очередь успокаивать и убеждать его. – Наши отношения неидеальны, но я никогда раньше не была такой счастливой.

– Мы со всем справимся, – пообещал Эдвард. Я согласилась, потому что сегодня этого было достаточно. Сейчас я могла сказать ему по секрету, шепотом, мягкими движениями и стонами, о том, как я солгала ему несколько недель назад, как я наблюдала за его обнаженным телом на пляже, как я ругала себя за эти мысли. Я была лгуньей с того дня, как встретила его, и я поняла это после того, как он заставил меня хотеть его. Но сегодня я собиралась сказать ему, что я лгала, что я запуталась, и что я знала, он был кем-то, без кого я не могла жить. Своими действиями я собиралась сказать ему, что люблю его, потому что эти слова никак не хотели покидать моих губ.

– Теперь ты понимаешь, почему я постоянно такая нерешительная? – спросила я, когда ловкие пальцы начали расстегивать мои шорты. – Если бы это было возможно, я бы вообще не разрешала тебе носить одежду.

– Я понимаю. – Эдвард кивнул и усадил меня к себе на колени, мои ноги были по бокам от его бедер. – Приятно знать, что я не один такой ненасытный.

Я согласилась с ним, и между нами больше не было произнесено ни слова.

– Почему ты никогда не говоришь о нем? – спросила я Эдварда, который смачивал мои плечи мочалкой. Пена оставляла белые полосы на моей и без того бледной коже.

– Мне особо нечего сказать, – прошептал он и прочистил горло. Я закрыла глаза и положила голову на его плечо. Мочалка переместилась ниже, касаясь моей блестящей от воды груди, ребер, и ниже, и ещё ниже, сводя меня с ума.

– Сегодня мне нужно что-нибудь услышать. – Я вздохнула, когда его руки опустились с моей талии на бедра.

– На девятилетие мне подарили пианино, – беспечно начал Эдвард. – Мама меня и до этого учила играть, но это пианино было моим, моим собственным. Мой отец выгравировал швейцарским армейским ножом моё имя сбоку и потом отдал его мне. Пианино сейчас где-то в Чикаго, я уже лет десять на нем не играл. А нож лежит в тумбочке рядом с моей кроватью.

– Возьмешь меня в Чикаго? – спросила я после минуты тишины. Я начала водить мочалкой по ногам Эдварда, которые были по бокам от меня, а затем положила его руки к себе на живот.

– Когда-нибудь, – пообещал он и, бросив свою мочалку в воду, крепко обнял меня.

Пот и кожа липли друг к другу и душили. Штаны Эдварда присоединились к моим шортам на полу, и мы оба были одеты в то, в чем нас однажды будут судить. Я чувствовала, как он прижимается ко мне, чувствовала жар и желание.

Эдвард пытался уложить меня на кровать, но я настояла на своем и осталась сверху. Я двигала бедрами, мучая себя чуть-чуть меньше, чем его. Он шипел, сжимая в руках мою талию, стиснув зубы, пытаясь остановить мои движения. Я наклонилась и прижалась к его груди, и его руки соскользнули на мою задницу. Я укусила его за шею и провела ногтями по груди.

– Я хочу кое-что попробовать, – прошептала я и нежно поцеловала его. Веки Эдварда были тяжелыми от желания, и я была уверена, что если предложу проткнуть ножом его почку, он согласится. Он начал двигать бедрами, разжигая искру между нами. Его ладонь легла на мою грудь, пальцы потянули сосок и языки пламени обжигали меня.

– Белла, я больше не могу терпеть, – словно от боли простонал Эдвард. Я слегка передвинулась и быстро села на него. Мне нужно было покончить с прелюдией и быть с ним. Он жаждал этого, и я удовлетворяла его желание быстро, стремительно и со своим собственным удовольствием. – Блядь, – Эдвард снова застонал, и его грудь поднялась, когда легкие наполнились сдавленным шипением. – Так хорошо, Белла, моя, только моя. – Он начал бормотать и мотать головой.

– Только твоя, – пообещала я и выпрямила спину, глядя сверху вниз на раздавленного страстью мужчину подо мной. Я двигалась, используя его как инструмент, толкая его к краю и потом замедляясь или останавливаясь. Пот скопился под моим ладонями на его груди, и время от времени тишина заполнялась хором стонов, нежностей, ругательств и похвал.

– Господи, Белла, – Эдвард откинул голову назад, и начал поднимать свои бедра навстречу моим. Я позволила своему телу делать всю работу, пока мой мозг был затуманен плотью, потом и Эдвардом. Его тело бросилось из одной крайности в другую: он напрягся, и начал резко двигаться, заставляя звезды в моих глазах превратиться в фейерверк, и затем расслабился и победно растекся на кровати. Он притянул меня к себе и поцеловал, пытаясь успокоить своё дыхание. Я чувствовала его внутри себя, он больше не был пульсирующим и твердым. Мне не хотелось шевелиться.

Его губы коснулись каждого сантиметра моего лица, и я слабо улыбнулась.

Должно быть, Эдвард почувствовал, каким обессиленным было моё тело, потому что в следующий миг это уже он двигался за нас двоих. Он надел трусы на себя, а потом на меня, целуя мои колени и бедра с бесноватой улыбкой на лице. Я тоже заулыбалась и закрыла глаза. Его щетина царапала мою шею, когда он поднял мои руки, чтобы надеть на меня майку и скрыть обнаженную и измученную любовью грудь.

– Эдвард, – расслабленно простонала я. – Между нами всё хорошо?

Его ответом были обнявшие меня руки под легким покрывалом и поцелуи, коснувшиеся моей шеи.

– Белла, я отдал себя тебе. Навсегда, – прошептал он. Я сонно улыбнулась и поцеловала его ладонь.

– Спасибо за то, что ты знаешь – это всё, что я могу взять.

– Спасибо за то, что отдала себя мне.

– Мама, почему ты меня любишь? – спросила Майя, наклонив голову на бок и жуя морковку за барной стойкой в кухне.

– Потому что, – ответила я, чувствуя всю бесполезность своего ответа.

– Потому что почему? – настаивала моя дочь. Я посмотрела в её глаза, которые были гораздо темнее моих, на её черные волосы, которые блестели в солнечном свете и, казалось, добавляли яркости и насыщенности всему спектру цветов. В мире не существовало ничего более красивого.

– До того, как ты родилась, – начала я, взяв у неё кусочек морковки, – Земля и деревья, и трава, и ветер – они все звали меня. Они сказали мне, что скоро меня найдет частичка моего сердца. Я слушала их песню и не верила им. Но Господь создал тебя, держал тебя на руках и сказал тебе, ещё до того, как ты могла это запомнить: «На Земле тебя кое-кто ждет, и она будет любить тебя, потому что она была создана для этого. Её жизнь – это твоя жизнь, а твоя жизнь – это её жизнь, и в сомнении, и в горести, и в радости она будет уверена только в одном: в том, что она любит тебя». И тогда птицы и животные, и реки и листья снова запели свою песню, которая продолжалась до тех пор, пока однажды ночью я не поверила в неё и не вышла на улицу. – Я подняла Майю со стула и прижала к себе, поцеловала её носик и улыбнулась ей. – И там меня ждала частичка моего сердца.

– Я? – тихо спросила она, и я кивнула.

– Я люблю тебя, потому что я была создана для этого. Я люблю тебя, потому что ты – моё сердце.

– Я тоже слышала песню, когда родилась, – со вздохом сказала Майя, положив одну руку на своё сердце, а другую – на мою шею. – Я люблю тебя.

– А я люблю тебя. – Я засмеялась и поцелуем смахнула всю серьезность с её лица. – До луны и обратно.

– Мама. – Тот же голос звал меня из темноты и спокойствия моего сна. – Мама, можно я тоже буду обниматься? – Не открывая глаз, я приподняла одеяло и притянула к себе свою ерзающую, хихикающую дочь. Эдвард пошевелился за моей спиной, напоминая о своем присутствии, и крепко обнял нас обеих.

– Я люблю тебя, Майя, – прошептала я, целуя её в макушку.

– Я знаю, мама, – возмущенно ответила она. – Ты должна меня любить, потому что мы так подходим друг другу. Te amo.

– Точно, – пробормотала я, поглаживая её по волосам.

– Эдвард тоже подходит, – добавила она, зевая. – Сделаешь оладушки?

– Lita тоже умеет делать оладушки, попроси её. – Мой голос был молящим, я всё ещё чувствовала усталость после прошлой ночи.

– Ты делаешь их лучшее. – Майя вздохнула. Я открыла глаза и посмотрела на свою улыбающуюся дочь. Эдвард мягко посапывал, обнимая меня за талию. Я чувствовала себя в целостности и безопасности. – Я нашла это в кроватке, – сказала Майя, протягивая мне мятую бумагу.

– Спасибо. – Я поцеловала и обняла её, взяв в руки знакомый конверт.

– Почитаешь мне? – попросила она, словно это была история.

Я села и посадила Майю на колени. Эдвард перевернулся, обнял подушку, проворчал что-то и продолжил спать. Майя захихикала.

– Уважаемая Изабелла Свон, – начала я и пробежала глазами по листу бумаги. Письмо было официальным. В моей груди что-то защемило, но на этот раз не от счастья.

– Кто это? – спросила Майя, посмотрев на меня огромными глазами.

– Я.

– Ты – мама, – фыркнула она.

– Ты права. – Я выдавила из себя поддельный смешок и начала сначала. – Уважаемая Мама мисс Свон. Мы слышали, что Майя – очень хорошая девочка. – В моем горле образовался ком, мне было трудно говорить. Истинные слова ножом резали моё тело, заполняя кровью мои легкие, не давая мне дышать. – Она стоит в рождественском списке хороших детей. Мы знаем, что Вы её очень сильно любите, и хотим подарить вам обеим кое-что особенное на Рождество.

– Рождество? – возбужденно переспросила Майя.

– Что такое Рождество? – спросила она однажды, когда мы прошли мимо украшенной витрины магазина. Эдвард поправил её свисающие с его плеч ноги и неуверенно посмотрел на меня.

– Это время, когда Санта Клаус приходит и дарит подарки хорошим девочкам и мальчикам, – стандартно ответила я.

– Кто такой Санта Клаус?

Эдвард взял на себя ответственность рассказать Майе о Рождестве, точнее о его самой распространенной версии. В Гватемале мы проводили Рождество с библейскими историями, верой и надеждой для всех, у нас не было Санта Клауса и подарков, потому что мы не могли этого позволить.

– А можно я подарю Иисусу подарок? – спросила Майя, смешивая в голове эти два Рождества. Я хотела поправить её, но не нашла в себе сил.

– Конечно.

– Хоу-хоу-хоу, с любовью, Санта Клаус, – закончила я. Тошнота подступала к моему горлу, заполняя воздушные проходы.

– Санта едет! – Майя захлопала в ладоши и обняла меня. Эдвард проснулся от её крика и быстро сел, обрадованный тем, что «его девочки» были в постели вместе с ним.

– Ещё нет, – пробормотал он.

– Пойди расспроси tia Элис о Рождестве, хорошо? – Я поцеловала свою дочь и опустила её на пол рядом с кроватью, чувствуя, что мои силы на исходе. Я никогда не думала, что жизнь может быть такой тяжелой, вызывающей физическую боль. Я начала плакать до того, как у спела это понять.

– Белла, что такое? – спросил Эдвард, и я не могла поднять на него глаз.

– Они ушли туда, где живет Хорошее, когда его освобождают, – сказала я и начала рыдать. Мне казалось, что вся моя грудь опустела и вот-вот сломается от недостатка воздуха и от моих  чудовищных стонов.

Наверное, судя по звукам, которые я издавала, можно было подумать, что меня убивают, будто что-то вырывают из моей груди и живота.

– Кто? Белла, говори со мной! – Голос Эдварда был единственным якорем, который притягивал меня к реальному миру.

– Все.