- Да, мам, - ответила я в трубку, стягивая шарф.

Я стояла прямо у входа в бар минут двадцать. За это время, я произнесла около десяти предложений, большая часть которых были «Да, мам» и одно «Серьезно, мам?» – для разнообразия, пока я дожидалась паузы в разговоре, чтобы, наконец, повесить трубку и заказать необходимую мне выпивку.

Я очень люблю свою маму, но не слишком терпима к ней. Поэтому, слушать её нескончаемый поток восторгов о новом парне, который, возможно, и есть тот «единственный» – и если «единственный» для нее означает «муж», тогда он, на самом деле, четвертый – мало смахивает на идеальный способ провести время. К тому моменту, когда я повесила трубку, я была морально истощена и цинична. Хм, больше чем цинична.

Я вошла в бар и увидела, что Эдвард сидел один, потягивая пиво; его длинные ноги были обернуты вокруг барного стула. Мне потребовалось немного больше времени, чем следовало бы, чтобы повесить свое пальто на вешалку, но, возможно, лишь потому, что я никак не могла найти петельку… возможно, потому, что я продолжала пялиться на Эдварда.

- Хэй, – я заняла место рядом с ним, и он, касаясь губами своей бутылки пива, подал знак бармену, оттопырив указательный палец, что нужно повторить. Он был таким сдержанным, это не могло быть приобретенным или заученным, и мне надоело отрицать, что я всегда находила это привлекательным.

- Что стряслось? – спросил он меня, изогнув левую бровь. Всегда находила это привлекательным… тоже.

Я посмотрела на него. Знает ли он, что я пялилась на него несколько секунд назад? И что думаю о том, как хорошо он выглядит? И что я, может быть, представляю его без рубашки прямо сейчас?

- Что ты имеешь в виду?

- Что ж, позволь объяснить.  В Америке и во многих других англо-говорящих частях мира «что стряслось» является фразой, которую чаще использует молодое поколение, чтобы засвидетельствовать приветствие или…

- Заткнись. И со мной ничего не стряслось, – сказала я ему. Это даже ложью-то не было.

Он нежно пихнул меня локтем.

- Спроси меня, что стряслось.

- Хорошо, я укушу.

- Я знаю, ты сделаешь это, – сказал он, потирая пятно на ключице, спрятанное рубашкой, где я, должно быть, оставила свой маленький засос.

Я закатила глаза и с преувеличенным волнением спросила:

- Что стряслось, Эдвард?

Он ухмыльнулся мне кривоватой улыбкой, которая сорвала с меня трусики – буквально – две ночи тому назад.

- Чика, которую я подцепил, сказала, что я был лучшим из всех, кто у нее когда-либо был.

Я снова закатила глаза, но испугалась, что делала это сегодня слишком часто, и они могут заболеть.

- Поцелуй меня в задницу, Каллен.

Он усмехнулся:

- Уже, – это правда, он уже сделал это. – Это было очень мило.

 Я не смогла удержаться и угодила в его ловушку.

- Моя задница или поцелуй?

- И то, и другое. Это была милая задница, с которой вышел милый поцелуй.

- Что ж,  спасибо.

- Есть что-нибудь, что ты хочешь сказать мне о моей заднице?

Она выглядит действительно хорошо в этих джинсах.

- Нет.

- Врунишка, врунишка, в жарких красненьких сексуальных маленьких штанишках.

Сексуальные маленькие штанишки? Я уставилась на него. Он никогда не называл то, что я надевала, «сексуальным». Хотя опять же, до позавчера мы никогда не залазили в постель к друг другу, так что, возможно, это новый мир, в котором старые правила не действуют.

- Это леггинсы, – поправила я его.

Он фыркнул.

- Я – парень. Вещи, что скрывают твои ноги – штаны, – пояснил он. – Или совсем ничего, что я и предпочитаю.

Я неделикатно хрюкнула.

- Сейчас зима, и я должна сопротивляться соблазну укутать себя во что-то повседневно фланелевое. Леггинсы – выдающееся достижение для меня.

Он пожал плечами.

- Леггинсы, чеггинсы…

- Джингенсы, – поправила я его.

 - Что еще, черт возьми, за джингенсы?

- Джинсовые леггинсы.

 Он выглядел сбитым с толку пару секунд.

- Разве это не просто джинсы?

- Нет, они действительно обтягивающие – вид стрейча.

- И еще раз, разве это не просто джинсы?

Я покачала головой.

- Не парься, ты не поймешь.

Он кивнул.

- Ты права. Я не смогу. Потому что у меня нет вагины, и, следовательно, я не понимаю таких терминов. Конечно, ты это знаешь уже с позавчера.

- Ты хочешь сказать, что два дня назад не исключал, что я могу думать, что у тебя есть вагина?

Он нахмурился.

- Да, я не подумал о таком комментарии.

- Добро пожаловать в концепцию под названием «Подумай, прежде чем сказать».

- Тебе следует говорить это себе почаще. Я абсолютно уверен, что ты не сделала этого, когда рассказала Элис и моей сестре, – сказал он, в отвращении скривив лицо, – о воскресной ночи. В любом случае, почему ты вообще сделала это? Ты никогда не говорила о таких вещах.

Я пожала плечами.

- Не знаю. Временное наваждение глупости, полагаю.

Он усмехнулся и нежно ткнул меня в ребра, заставляя извиваться.

- Это потому, что тебе было настолько хорошо, что ты просто должна была с кем-то поделиться?

Так и было, но я не собиралась признаваться ему в этом.

- Ты знаешь, я всегда знала, что ты самодовольный засранец, но сегодня ты достиг нового уровня.

Он улыбнулся, на сей раз улыбнулся, а не усмехнулся. И это было так сладко, что пронзило меня насквозь. Он повернул мой барный стул так, чтобы я оказалась к нему лицом, наклонился близко-близко и посмотрел мне прямо в глаза, словно собирался сказать самую важную вещь на свете.

- Белла, я видел тебя обнаженной. Конечно, я собираюсь быть самодовольным.

Я замерла, в то время как моя кровь начала вскипать. Отчасти я была потрясена, отчасти возбуждена, и совершенно сбита с толку.

С каких это пор Эдвард говорит обо мне обнаженной?

С тех пор, как он увидел меня обнаженной, я полагаю.

Я постаралась избавиться от этого наваждения и игриво стукнула его, как сделала бы, если бы он вставил любой другой комментарий. Но он не сделал этого. Он вставил именно этот комментарий, и это не было нормальным. Я все еще могла чувствовать аромат его туалетной воды и легкое дыхание; все это было тем, что я не замечала раньше, и о чем не могла перестать думать теперь.

Это было такое противоречивое чувство. Одна часть меня была неизбежно польщена комплиментом и вниманием – какая девушка не была бы? – а другая испытывала абсолютное отвращение, настолько неловко я чувствовала себя рядом с Эдвардом. Это был Эдвард. Мой лучший друг. С ним должно быть просто – не так, конечно же. Хотя, если взять во внимание, как быстро мы легли вместе в постель в воскресенье, с ним отчасти просто. Но если с ним настолько просто, это означает что и со мной тоже, поэтому я собираюсь игнорировать это.

Когда я сумела вынырнуть из размышлений, Эдвард уже отвернулся и сделал глоток пива – его губы сомкнулись, и это заставило меня вспомнить о том, когда они были на моих губах. Я должна была выйти из ступора, что сковал меня, поэтому отвернулась лицом к бару, к его остальной части. Я увидела двух девушек, глазеющих на него. И если то, что есть между мной и Эдвардом, было прежним, если это не стало чем-то вроде ДПА/ППА – До Полового Акта/После Полового акта – тогда, по идее, это только укрепит наши отношения…  

Внезапно что-то обжигающее кольнуло меня, когда я увидела, как эти девушки  смотрят на него, смотрят на меня, гадая «Они вместе?», а потом понимают: «Они не вместе, он свободен». Это сразу угадывалось, даже если я не могла придумать этому название.

 Я отбросила это ощущение и сделала большой глоток пива – я очень хороша в этом. Бороться со своими чувствами – не выпивать пиво, хотя я и тут не промах. Но я знала, что должна сделать, и я переборола то глупое, сосущее под ложечкой желание разрушить лучшую дружбу, что когда-либо у меня была. Эдвард флиртовал и дразнил безвредно, это не было чувством. Это отравляло и все портило, и в течение нескольких минут я убедилась, что не хочу проводить с ним время этим вечером, потому что устала и готова отправиться спать.

Все изменилось, но если я не буду вестись на поводу у обстоятельств, ничего не изменится. Не может все вот так просто рухнуть.

 - Эдвард, – шикнула я. Он повернулся ко мне и нахмурился, наблюдая, как я укутываюсь в шарф.

- Ты уходишь?

Я кивнула.

- Устала, – устала слышать собственные мысли, в которых, кажется, царил полный хаос в течение последних дней.

Он прикончил свое пиво одним большим глотком.

- Я пойду с тобой.

- Нет! – ответила я слишком громко и немного поспешно. Он  посмотрел на меня встревожено. Я метнула взгляд к двум девушкам в углу. – На восемь и девять, северо-запад, – сказала я ему, используя до смешного глупый код, который использовали Эммет и Джаспер, когда цепляли девушек.

- Что? – спросил он, сморщившись в замешательстве.

 Мне следовало бы знать, что Эдвард не поймет. Поэтому я кивнула подбородком в их сторону, делая это открыто, зная, что они все еще смотрят на нас.

- Девушки, – он безучастно посмотрел на меня. – Смотрят на тебя, – на его лбу пролегли морщинки. – Эти девушки смотрят на тебя. Иди, поговори с ними!

- Но я думал, мы тусуемся сегодня вечером, – сказал он.

Я пожала плечами, слезая со стула.

- Не беспокойся, мы можем потусоваться в любое другое время, – я начала оборачивать шарф вокруг шеи, когда он спрыгнул со своего стула и, пытаясь мне помочь, в итоге полностью накрыл руками мои груди… случайно… я думаю.

Его глаза широко распахнулись, и он стал выглядеть как маленький мальчик, которого поймали с банкой печенья. Полагаю, груди – это эквивалент банки с печеньем для взрослого мужчины. На какой-то момент все эти безумные мысли испарились и были полностью вытеснены Эдвардом, и я поступила так, как мы обычно поступали, выбрав единственный известный мне способ.

- Ты только что коснулся моих сисек?

 - А должен был? – сказал он, каким-то образом выглядя самодовольно и виновато в одно и то же время. Я не знала, как он это делает. Это был редкий и раздражающий дар. – Хотя я не могу сказать, что сожалею об этом.

Я прищурилась.

- Серьезно, Эдвард?

Он радостно ответил:

- Ты грудастая, Белла!

Я вскинула руками в отчаянии.

- Теперь я действительно ухожу.

И как только я направилась к выходу и схватила свое пальто, он громко выкрикнул с другого конца бара:

- Спасибо за титьки!

Я попрощалась с ним одним очень выразительным пальцем, но внутри я смеялась, выходя на мороз. В какой-то момент я почувствовала себя так хорошо от того, что мы вернули наши обычные отношения, что почти решилась зайти обратно. Но, в конце концов, я решила закончить все это на высокой ноте и не портить все снова своими чувствами и мыслями. Я быстро зашагала по улице  в сторону своего дома, прежде чем успела передумать, и даже смогла уснуть до того, как мои мысли достали меня.

—|—

Я принял решение, когда возвращался за стол. Когда ты наклонилась вперед, чтобы сделать глоток из моего бокала, я отодвинул его. Ты закатила глаза и потянулась через меня, и я откинул голову так, что твои губы оказались на моих.

И вот мы целуемся.

Ты и я.

И это не чувствуется странно или неправильно. Так мягко, удивительно. Так сексуально, и так естественно. Даже нормально.

Немного отстранившись, я зажмуриваюсь. Но ты не залепила мне пощечину. Ты не смотрела на меня с отвращением или ужасом. Самое лучшее, ты не спросила меня «Что это было?»

Потому что я действительно не знаю, что это было, но это было что-то, и ты тоже это почувствовала. Ты смотришь на меня, как смотришь всегда, и это заставляет меня чувствовать себя, как и всегда – словно я кто-то  между Суперменом и надоедливой собакой одновременно. Ты единственная, кто принимает меня со всем моим дерьмом, а в ответ дает только  хорошее. Я вроде как люблю это. Но ты смотришь на меня с чем-то еще… с желанием. Это сочетание страсти, привязанности и страха, я узнал его потому, что это было именно тем, что испытываю я. Я вроде как люблю это… тоже.

Когда я наклоняюсь поцеловать тебя во второй раз, уже нет никаких сомнений, что были прежде. Теперь есть ощущение, которое я не могу назвать или описать – это нечто новое, но при этом кажется, что оно витало вокруг все это время, а я про него не знал. И так как я не могу описать это – да даже если бы мог  – единственное, что я хочу сейчас, это показать тебе...