От автора: Это небольшой взгляд на мысли Эдварда в конце февраля 2009. Я могла даже не публиковать этого, но я обещала моим TiaL (There is a light) девчонкам на фейсбуке, так что, вот, держите. Это не прогулка в парке. Честно говоря, я не думаю, что вам нужно это, чтобы лучше понять Эдварда, но я написала это, чтобы залезть ему в голову и Глава 14 последовала исходя из этого. Поэтому делайте с этим что хотите. Надеюсь, у меня будут более веселые ауттейки в дальнейшем.

Это совершенно небетировано. Любые ошибки принадлежат мне.



Каждый день проходил в сражении. Каждый день я работал, чтобы сохранить точку опоры среди живущих. Каждый день я цеплялся за здравую часть моего рассудка. Я без сомнения знал, что хотел Беллу в своей жизни навсегда, но с каждым днем терял эту точку опоры, каждый день становился более темным оттенком серого.

Я чувствовал, как моя энергия ослабевает. Я чувствовал, как моя болезнь приобретает иррациональные формы, гнев и несчастье. Пока, наконец, я не начал терять себя во тьме день за днем. Единственный свет, который я мог видеть, было то золотое время в конце дня, когда она сворачивалась у меня в руках и шептала мне на ухо то, что только что написала.

Я вздохнул и закрыл глаза и мечтал, что у нас все получится.

Я нашел консультанта несколько месяцев назад. Они предложили наркотики, которые я без труда отверг. Они предложили беседы. Они предложили, чтобы я объяснился с ней. Я старался. Объяснения причиняли боль. Как объяснить кому-то, что нет никакого способа не разрушить совместную жизнь?

Решение: разрушить только собственную жизнь, попытаться спасти другую.

Я не хотел уничтожить то, что видел в Белле. Она добавила в мою жизнь красоту и невинность, смекалку и поэзию, проницательность. Я старался и не мог отвернуться. Я любил ее, и это было для меня в новинку. Я любил помогать ей. Я любил слушать ее. Я любил находиться с ней в одной комнате, кормить ее и смотреть, как она спит.

И, о мой гребаный Бог, я любил трахать ее.

От нее у меня перехватывало дыхание. Она заставила меня поверить в сказки. Она дала мне эту юношескую надежду, что я могу делать, что хочу... или почти все. Я мог только бороться с собой какое-то время. Единственное, что было не в ее силах, это короткое замыкание в моем мозгу, которое вело меня глубже в кроличью нору.

Белла заслуживала лучшего. Ей уготована другая судьба, нежели моей матери. Она была сделана из другого теста, более крепкого. Она была самой сильной женщиной, которую я только встречал, а ей даже не было двадцати. Она будет двигаться дальше. Она будет влюбляться снова и снова, пока не выйдет замуж и найдет кого-то, кто не бросит ее и не оставит без средств к существованию.

Чем дольше мы были вместе, тем очевиднее это становилось. Я не мог быть тем, кто ушел. Раньше у меня не было проблем оттолкнуть человека, чтобы держать его подальше от моей линии огня, но теперь у меня был человек, которого я любил больше всего на свете, женщина, которая любила меня безоговорочно, и я не мог ее отпустить. Я не мог гарантировать ей безопасность. На самом деле она была настолько уязвимой, насколько и сильной. Она не могла защитить себя. Он впустила меня и держала, и это было моим комфортом в темноте. Я был эгоистом. Я согласился.

В конце концов, я был сыном своего отца. Я смотрел, как он толкает по этой дорожке мою мать и ненавидел его за это. Пока я рос, меня сопровождали споры, слезы, исчезновения и необъяснимые травмы. Мой отец мог быть очень убедительным, затем, недели спустя, потерять работу и попытаться бросить мать на встречное движение.

Я подумал о Белле и прикусил губу и позволил крови течь в горло. Я отстранился от наших отношений. Я старался и потерпел монументальную неудачу в том, чтобы держать ее на расстоянии. Как будто она позволила мне.

Она была сейчас там, в библиотеке, бросая мне тем самым вызов, что осталась и... смотрит МТВ, ради всего святого. Она бросала мне вызов и тем, что смотрела Даунтаун Джули Браун и тем, что любила меня. Я, черт, любил ее.

Но сейчас, в девятнадцать, она стала печально известной любовницей нестабильной рок-звезды. Она была кормом для таблоидов. Она была оклеветана, тщательно изучена и высмеяна.

Мое решение? Мой гребаный блестящий способ справиться с непредвиденными последствиями моего вмешательства в жизнь Беллы: я замкнулся в себе, а не повернулся к ней лицом. Я игнорировал ее. Я ждал, когда она уйдет на учебу, чтобы покинуть свою комнату. Я ждал, когда она найдет в себе силы уйти, в то время как я уходил в себя.

Я твердил себе, что это только вопрос времени, когда она уйдет. Я сдерживал себя, спал сквозь боль. Я не трогал ее, не разговаривал с ней, я не позволял себе уничтожить ее. Она уйдет. В конце концов. Я был освобожден от нее и обездолен.

Дни проходили медленно, затем быстро, затем снова поползли. Тьма держала меня. Звонки Элис оставались без ответа. Был запланирован выпуск моего сингла. Но не сингл я имел ввиду, и не мероприятия по его выпуску. Ничего из этого я не предполагал.

Пустота.

Я мог слышать, как пролетела муха.

Пустота.

Я сосредоточился.

Пустота.

-

- Эдвард? - спросила Белла откуда-то рядом с кроватью.

Я затаил дыхание. Неужели я не запер дверь? Я не отвечал. Я молился, чтобы она ушла.

- Эдвард, пожалуйста. Я не могу... не разговаривать.

Она не собиралась уходить. Она была упрямой, и я тоже.

- Поговори с Элис или Роуз, - выплюнул я.

- Я хочу поговорить с тобой.

- Я не хочу гребаной беседы, Белла.

Нет, если быть откровенным, я просто хотел посмотреть на нее. Это длилось слишком долго. Дни сменялись днями, возможно неделями. Я не знаю. Я закрыл глаза, хотел, чтобы она ушла. Вместо этого она открыла жалюзи.

- Для этого мне нужно больше света, - сказала она нараспев, издеваясь и одновременно обвиняя меня.

Я застонал. Я был ослом. Я оставил ее на съедение волкам. Я не мог смотреть в глаза собственной жизни: беспорядку, который я учинил из своей карьеры, из дружбы, из нас: меня и Беллы. Я не мог смотреть на нее. Я хотел посмотреть на нее.

- Посмотри на меня, - потребовала она.

- Бля, - простонал я. Она всегда могла видеть меня насквозь.

Я почувствовал, как матрас прогнулся рядом со мной, когда она села на кровать. Я вздрогнул, когда ее рука нашла мое плечо. Ее пальчики были маленькими и изящными... прекрасными. Чертовски прекрасными. Ее ногти были обкусанными. С момента нашей встречи она всегда красила их в темно-синий или черный. Строчки, которые написали эти пальцы... у нее есть жизнь без меня. У нее такой большой потенциал, гораздо более требовательная к своей жизни и судьбе, чем я.

- Эдвард, - умоляла она, ее лицо было так близко к моему.

Я моргнул.

И вот она, я сделал прерывистый вдох. Ее щеки были полными и розовыми, глаза яркими, густые волосы рассыпались по плечам. Она выглядела гораздо более здоровой, чем два с половиной года назад, когда я ее встретил. Я помог этому, и теперь я тянул ее вниз. Ей нужно было уйти, но это уже происходит.

Я моргнул.

Ее осторожная улыбка осветила комнату.

Открыл глаза. Сфокусировал взгляд. Она провела пальцами по моей щеке.

- Прости, - прошептала она.

- За что? - мой голос был грубым и бесцеремонным.

- За все... это, - сказала она, явно раздраженная мной.

Я фыркнул и покачал головой. Я перекатился на спину и закрыл глаза.

- Прекрати извиняться, когда это не твоя гребаная вина.

Однако она была сильнее. Ей надо уйти.

- Боже, Эдвард. Спустись на землю, ладно?

- О, гребаный Боже, Белла... Все это дерьмо не касается меня! Оно касается тебя. Я никогда не хотел этого. Никогда. Я никогда не хотел ничего этого...

Ее рука нашла мое колено, пресекая любую возможность говорить.

- Просто не заставляй меня проходить через все это одной, ладно? - тихо попросила она. - Не лежи тут в одиночку. Так не должно быть. Не будет. Ты там; я знаю. Тот самый парень, который... я знаю, что ты чувствуешь ко мне.

Последние слова вырвались, как вызов. Я принял его. Взглянул на нее. Она была злая... и напуганная и полна решимости. Я хотел попросить ее остановиться, но хотел услышать как она скажет это.

Белла посмотрела мне в глаза. - Ты любишь меня, - сказала она спокойным, решительным голосом.

Она была права. Я любил. Я любил ее – возможно с момента, как встретил, когда это было чертовски незаконным.

Она положила руку на бедро и подняла бровь, ждала, когда я буду отрицать.

- Любишь. Я знаю, любишь, - настаивала Белла. - 22 ноября 1989 года. Ты сказал, что любишь меня, эгоистичный ублюдок.

- Белла...

- Не стоит упоминать, что ты разрешил мне остаться жить здесь – снова и снова. Даже сейчас. Даже посреди всего этого дерьма. Ты любишь меня.

Разве она не понимала? Ничего из этого не имело значения. Я должен был дать ей это понять.

- Я засранец. Я не забочусь о тебе. Я не слушаю тебя. Я фактически пытаюсь обмануть тебя на каждом шагу. Я разрушу твою уверенность. Я рузрушу всю доброту, которую я нашел внутри тебя. Я..

- Ты в депрессии или ты эгоист? - кричала она, останавливая мой мрачный ход мыслей. - Ты думаешь, ты бог? Нет! Ты Эдвард Каллен. Ты любишь ягоды и странную современную музыку и пляж в дождь. У тебя странная отметка в углу рта. У тебя маленький шрам у основания пениса... и однажды я собираюсь, мать твою, выяснить как он там появился!

- Белла...

- Ты там, Эдвард. Не говори мне, что ты не скрываешься под всей этой грязью и дерьмом.

Вот где я поймал ее. Вот где Белла ошиблась. Я перестал скрываться за рукой. Я позволил ей посмотреть мне в лицо.

- Ты видишь меня, Белла. Внутри нет ничего. Я тебе не гребаная луковица, с которой ты можешь снимать слои и получить добро и свет.

- Но я все еще... Черт. Я люблю тебя, Эдвард! Очень. Ты – единственный, к кому я когда-либо испытывала подобные чувства. Я не отступлюсь, понятно? Нет. Не буду. Не могу.

- Это не справедливо по отношению к тебе, - я практически кричал.

- Тогда помоги и сделай все справедливо!

Наступил на те же грабли. Ничего не вышло. Я закрыл глаза. И насколько бы необходимо было сказать эти слова, я не мог заставить себя сказать, что это безнадежно. Я не хотел, чтобы все было безнадежно. Мне не было прощения.

- Я не могу сделать это в одиночку, - прошептала она.

- Я знаю.

- Попробуй остаться со мной?

- Хорошо, - прохрипел я.

Я никогда так не старался как сейчас. Никогда так сильно не старался. Голос сказал сильнее стараться, но у меня не было сил. Мне было страшно. Я не знал почему я стараюсь, делаю или говорю да или нет... моя голова кружилась и в комнате было слишком светло. Солнце светило вокруг Беллы, как нимб... как рай... и это напомнило мне первый раз, когда мы трахались, и вдруг, впервые за все время, я снова захотел ее.

Мой член зашевелился, сердце задрожало.

Это было так неправильно.

Очень, очень неправильно. Я был эгоистом. Она думает, что это значит, что я стараюсь. Я знал, что нет. Я не мог.

Я притянул ее лицо к себе, и ее слезы намочили мои щеки.

- Я люблю тебя, - прохрипела она мне в губы. Я принял ее любовь. Я был засранцем. Она любила меня... самый лучший, самый умный, самый оригинальный, самый красивый человек, которого я когда-либо встречал. Я взял ее.

Я раздел ее, в то время когда она рвала простыни и дернула мои боксеры. Я почувствовал ее на себе, она опустилась на меня, чертовски горячая, влажная, мягкая... Белла. Боже.

- Черт, - пробормотал я, когда почувствовал, что близок, она открылась мне, она расцвела, несмотря на удушающую боль, которая окружала нас. Я любил ее, и это все равно, что я бы порезал ее ножом.

- Я люблю тебя, - пробормотала она.

- Я знаю, детка. Я знаю. - Я поцеловал ее в ответ, когда она качалась и плакала.

- Ты любишь меня, ты засранец, - настаивала она. - Скажи это. Говори.

- Я люблю тебя, - согласился я. Я любил. Я никогда не говорил более правдивых слов. Я мог дать ей: большой нож, чтобы вырезать свое сердце.

Она стала двигаться быстрее, но я откинул ее назад. Я взобрался на нее. Ее глаза широко открыты, карие, бездонные… испуганные. И я трахал, я дал ей понять, я трахал, я сказал ей, я поглощал ее, я вложил всю бездонную боль в трахание. Не об этом она просила... она просила о любви... но все, что я мог дать – это боль. Боль. Топил в боли... давал ее девушке, которая старалась спасти меня. Давал ее девушке, которую никогда не хотел уничтожить.

- Черт.

- Эдвард.

- Господи.

- Эдвард!

- Дерьмо.

- Я... я... я, пожа...

Кончаю. Задыхаюсь. Засранец. Гребаный засранец. Гребаный засранец.