Это была темная и бурная зима.

Я хихикнула, сделал глоток вина и стерла то, что написала. Посмотри правде в глаза, Белла! Напиши об этом.

Мой разум пытался уклониться от рассматриваемой задачи. Я избегала этих слов более чем двадцать лет, но избегать их не значит заставить исчезнуть. Свои переживания не обязательно записывать на страницу, чтобы понять, что они существовали. Вся моя жизнь является свидетельством прошлого – того прошлого, часть которого я бы хотела избежать.

Я сделала глубокий вдох и попробовала снова.

Эдвард был темный и бурный той зимой.

Да, это ближе к истине.

Настроение Эдварда соответствовало погоде поздней осенью 1989 года: зловещее, темное и серое. Когда я думаю о том периоде нашей жизни, я вижу облака, кружащиеся вокруг ярко-зеленых глаз.

Конечно, настроение Эдварда не менялось в одночасье. Оглядываясь назад, я вижу знаки, но когда я была там с ним в квартире, жила там, я старалась игнорировать незначительные перемены. Его склонность к разочарованию, его отчаяние из-за того, что альбом записывается не так быстро, его растущая потребность оставаться запертым в своей комнате достаточно долго, когда все шло не так, как планировалось... эти знаки затмевались тем, когда я ловила его на том, как он смотрел на меня с другой стороны комнаты, или тем, как он обнимал меня после секса.

В конце той осени, я проводила долгие часы в школе: учила, занималась исследованиями, и пыталась закончить семестр на высокой ноте. Эдвард проводил много времени в студии. Как будто у него в голове был установлен условный крайний срок, и он работал к установленному сроку, чтобы выпустить альбом.

Теперь я знаю, что Эдвард не сражался со временем, он сражался со мной. Он знал, что у него мало времени. Он знал, что у нас мало времени. Черт, все знали. Я была единственной, кто не хотел признавать этого.

Часто, когда я была дома, это было как будто в мой первый год в квартире Эдварда, когда я бродила по пустым комнатам в поисках каких-либо свидетельств, что он вообще был здесь. Элис будет появляться здесь все чаще и чаще, без предупреждения и ворчать о растущих затратах и художественных разногласиях, укоризненно следя за мной.

Я не сказала Эдварду отказаться от выпуска альбома, как она просила. Я не могла. Эдвард полностью отдался своей работе, и это было красиво. В некотором смысле, альбом был историей обо мне и Эдварде; он был мечтательным и счастливым, сложным и запутанным. Я любила альбом, я любила Эдварда, и может быть это было эгоистично, но я хотела, чтобы мир услышал его.

- Ты остаешься? - спросила Элис однажды, когда мы сидели друг напротив друга за кухонным столом, снова в ожидании Эдварда.

- Что ты имеешь ввиду? - спросила я.

- Если ты собираешься идти до конца, будь осторожна, ладно?

- Элис, я не...

Она не позволила мне спорить дальше. Вместо этого она воспользовалась возможностью наконец объяснить мне "нестабильность” Эдварда. Она взяла с меня обещание держать все в секрете и рассказала о том, как он впервые совершил попытку самоубийства – как она нашла его обнаженного, под кайфом и истекающего кровью. Был случай, когда он преследовал Джаспера с ножом, и Эммет, Кайус и Маркус удержали его. Были времена, когда он пропадал неделями, потом появлялся грязный, тощий и полумертвый.

Я покачала головой. Ее слова были бессмысленными. Я пропустила их через себя.

- Пожалуйста, послушай, - молила она. - Я вижу, как ты смотришь на него, я вижу, как он держится за тебя, но он одинок по какой-то причине. Ты... ты уязвима тут. Эммет и я не можем постоянно наблюдать за тобой тут.

- Он никогда не причинит мне боль, Элис, - настаивала я.

- Вот мой номер, - сказала она, передавая визитку через стол. - Я знаю кое-что о том, что значит остаться. Это непросто, детка. Но я понимаю, и буду рядом, если понадоблюсь.

Эдвард появлялся каждый раз в разное время, напряженный и сердитый, но когда сворачивался калачиком со мной на диване, он смягчался – его конечности, его настроение, его губы, когда они встречались с моими. Он целовал и обнимал меня, мы вполголоса разговаривали, рассказывали друг другу о том, как прошел наш день.

Он был неопасен. Он не был самоубийцей. Он был влюблен. В меня.

Я чувствовала на нас зоркий глаз Элис, но старалась игнорировать ее. Наши жизни не имели ничего общего с ней. Эдвард был счастлив со мной. Любые фаталистические разговоры о настроении были явно необоснованы. Ему просто нужна была я, и наоборот. Очевидно, каждый из нас был недостающей частью жизни другого. Прижимаясь друг к другу под пледом, мы читали книги у камина, когда нас обнаруживали и прерывали.

Элис все время его выдергивала. Она возвращала его к реальности. У меня было такое ощущение, что она не валяла дурака. Если Эдвард серьезно был намерен выпустить сольный альбом, она была серьезно настроена, чтобы сделать его успешным. Я старалась не стоять у них на пути, но иногда было сложно не подслушать их разговор.

- Все сделано немного не так, Эдвард.

- Именно так я хочу это сделать.

- Это решение не тебе принимать. Что она хочет?

- Она хочет это. Она просто не знает, что может это иметь.

- Может тебе стоит сказать ей.

- Может тебе заняться своим делом.

- Это и есть мое дело. Ты сделал это моим делом.

Он почти всегда выходил с этих встреч расстроенным. Элис в гневе покидала комнату, качая головой. Сначала я пыталась все это обсуждать с Эдвардом – сложности записи, микширования, редактирования, маркетинга, дистрибьюции – и роль Элис во всем этом, но это заставляло его только отворачиваться от меня. Поэтому, я отступилась. Я решила, что буду ему убежищем от этой части его жизни. Я никогда не давила.

- Ты вернешься домой после того как закончишь? - спросил он однажды ночью, когда прижался ко мне.

- Где дом? - спросила я, когда скользнула пальцами по руке, взяла его руку в свою.

Пламя мерцало в камине. Дождь стучал в окно. Эдвард не ответил; он просто внимательно наблюдал, ждал.

- Я не разговаривала с матерью почти год. Мой отец интересуется своим пивом больше, чем дочерью. Ты мой дом, Эдвард.

Он вздохнул и обнял меня крепче.

- Тогда я буду беречь тебя всю зиму? - спросил он.

- И даже дольше.

Я сдержала слово "навсегда”, но мое сердце знало это определенно. Куда бы я не ехала, я всегда оставляла частичку себя. Это было безоговорочно. Я принадлежала ему на всю оставшуюся жизнь.

- Мы не должны отставаться здесь, - пробормотала я, положив голову ему на грудь. - У меня нет уроков и этот альбом... утомляет тебя. Мы могли бы поехать куда-нибудь, так? Куда-нибудь, где ты был бы счастлив.

- Счастлив, - рассмеялся он. - Мы могли бы попробовать.

Мы поехали на пляж. В Нью-Порт Бич, Род-Айленд, на Рождество было пустынно, холодно и серо. Падал мокрый снег, и резкий ветер кружил на воде. Спустя пять минут на улице мое тело было будто покрыто тонкой коркой льда.

Номер в отеле был преувеличенно до смешного богато украшен. В ванной золото и мрамор, диваны в гостинной обиты мятым бархатом, и были еще кисточки на шторах. У нашей кровати были высокие столбики и балдахин, и стены были оклеены шелком.

Увидеть Эдварда за пеленой всего этого, в его толстовке, рваной футболке и рваных джинсах, было смешно, и я не могла сдержать смеха. Поэтому, я стянула с него одежду... и почувствовала себя викторианской девицей, которую осквернил ее аристократический пройдоха.

Серебряный чайный сервиз, который доставили обслуживание номера, только усилил мои фантазии. Я мечтала о покупке шелковых чулок и корсетов, и нижних юбок, которые носили в викторианских фильмах, со шнуровкой впереди, которая всегда развязывалась, так что можно было лапать грудь. Затем Эдвард мог бы подвергнуть меня своему разрушительному воздействию, со вкусом раздеть.

Однако, много по магазинам мы не ходили. Мы преимущественно оставались в номере у камина. Мы поздно ложились спать и просыпались под обслуживание номера или под старые черно-белые фильмы.

Когда я не могла вытащить Эдварда из постели, когда он натягивал одеяла на голову, я уговаривала его позавтракать, кофе, поцелуи и моя голая кожа прижималась к нему. Он неохотно улыбался. Я включала что-то тихое, что-то типа Этюдов Шопена, я открывала шторы, чтобы видеть, как облака плывут по небу в разных оттенках серого, и как оно встречается с бурлящим Атлантическим океаном у горизонта.

Я забиралась под одеяло и совала кусок печенья в рот Эдварду, и он обнимал меня, проводил пальцем между грудей, ниже к пупку, затем лучше убрать в сторону кофе и продукты.

Иногда не взирая на погоду, мы гуляли рука об руку по пляжу, склонив головы, наши голоса поглощал грохот прибоя. Мы спрятались рядом с маяком, попивая горячий шоколад в единственном кафе, которое было открыто в этот сезон.

- Ты можешь уйти, когда ты захочешь, Белла, - сказал он мне однажды днем, когда мы ютились на скамейке

- Уйти? - спросила я, как будто понятия не имела, о чем он говорил, прижимаясь к его боку. Отказываться от всего так легко, когда ты молод.

- В такой момент я обычно просил других уйти. Но я не знаю, смогу ли сказать это тебе. Я не знаю...

- Эдвард, пожалуйста... - начала умолять я, внезапно почувствовав отчаяние, но прежде чем я смогла сказать ему, что никуда не уйду, что нет необходимости куда-то идти, он прервал меня.

- Уйти – не вариант, когда я был ребенком. Мой отец... я уехал в конце концов, когда увидел, что еще один приступ приближается. Признаки очевидны, когда ты знаешь их с рождения. Моя мать, однако, никогда не сбегала.

- Твой отец? - спросила я.

- Потребовалось время, но я наконец понял, что есть вещи с которыми я не могу бороться. Я сын своего отца. Его настроение, его ярость, его глупое самоубийственное поведение… это передалось мне. Ты сильнее, чем моя мать. Ты можешь уйти. Не позволяй мне удерживать тебя.

- Ты не понял? - спорила я. - Я никуда не хочу идти. Куда мне идти?

Он не смотрел на меня. Вместо этого отвернулся к ледяному ветру.

- Куда хочешь. Я обещаю.

- Я не хочу уходить! - прокричала я, пугая стаю ворон, скопившихся на пристани.

- Я тоже не хочу, чтобы ты уходила, Белла.

По крайней мере, именно это я слышала, как сказал Эдвард. Я не могу быть уверенной ни в чем, учитывая карканье, ветер и волны.

- Хотя, я попытаюсь, - добавил он про себя.

У меня не хватило мужества спросить, что хотел попытаться сделать Эдвард: попытаться удержать меня, или попытаться отпустить. Он легко поддавался переменам настроения, но ничего похожего на смертельное самоубийственное поведение, которое описывала Элис. Я легко могла это объяснить. Он собирался выпустить сольный альбом после десяти лет с Мейсенами. Он двигался в совершенно другом музыкальном направлении. Он был расстроен отсутствием прогресса с альбомом.

Я так хотела, чтобы это было правдой. Я хотела думать, что меня будет достаточно, чтобы спасти нас обоих. Я пыталась. Я сильно, сильно пыталась.

-

Наши дни

Я сделала перерыв и посмотрела на часы. Прошло два часа с тех пор, как я села. Два часа на углубление в прошлое. Два часа на романтическую наивность. Два часа изучения ролей, которые мы с Эдвардом сыграли в этом.

Когда я пересматривала прошлое, я бы не стала говорить, что Эдвард сократил свою фаталистическую чушь, и вместо этого, попытался получить помощь. Конечно, я не знала в то время, что он уже сделал это. Той осенью он начал посещать психотерапевта. Я узнала об этом намного позднее. Никто не знал в то время, ни Элис, ни Эммет, ни я.

Тем не менее, Эдвард не хотел питать мои надежды. Фактически, он относился к моим надеждам, как к скалам на берегу. Он старался сломать их, как волна за волной, неустанными предупреждениями. Затем он цеплялся за меня, но тайно молился, хотя и ошибался. Он тоже хотел, чтобы все получилось. У него были надежды, так же как и у меня, он просто не хотел их признавать.

В конце концов оказалось, для того чтобы сломать наши наджеды и разбить сердца, нужно больше чем предупреждения.

Я встала и потянулась. Я вновь наполнила свой бокал вина. Я прошлась по дому и размяла конечности. Я застопорилась, но говорила себе, что просто взяла перерыв, чтобы оценить свидетельства того, что я готова двигаться дальше в конце концов. Моя жизнь: мой дом, моя дочь, мои друзья – все доказательство того, что я не сломалась. Может быть я вышла из ситуации с разбитыми надеждами, но в целости и той, кем я являлась.

Я в итоге собрала все кусочки. Я знаю, что винила Эдварда в сердечных неудачах, но в известном смысле, я обязана ему всем, что имею.

Я вошла в спальню. Содержимое коробки было разбросано по кровати. За последнюю неделю все было извлечено из коробки. Это заставило меня постоянно размышлять о тревожном беспорядке человеческого существования, но это часть процесса. Это было необходимо.

Я взяла плоскую коробку восемь на двенадцать из рассыпанных по кровати бумаг и улыбнулась. Я даже сохранила темно-синий бантик, которым он обвязал ее. Я взяла и то, и другое с собой в кабинет. Мне нужно писать, и если я сяду на кровать с коробкой, то еще больше потеряюсь в воспоминаниях.



Рождество 1989 – Ньюпорт Бич, Род Айленд

Эдвард и я закрылись в номере на Рождество. Когда я впервые разбудила его поцелуями, провела пальцами по его волосам и обняла его, он притворился, что не знает, какой сегодня день. Хотя я была взволнована. Я бесконечно думала о том, что подарить человеку, который может иметь все, что захочет под рукой. Я остановилась на самодельном подарке. Я выпуталась из его конечностей, побежала через комнату и вставила кассету в стереосистему.

Я поспорила с Элис и вытребовала у нее новый трек Эдварда. Это был первый отрывок, который я слышала, как Эдвард играл на фортепиано прошлым летом, тот который он оттачивал в одиночестве ночами... прежде чем начать проводить ночи со мной.

Я написала историю, сопровождением для которой должен стать этот отрывок. Эта история была похожа на ту, которая исчезла из мой записной книжки, за исключением того, что эта была более личная. Эти мужчина и женщина больше походили на Эдварда и меня, и она не заканчивалась трагедией. Эта была история о девушке, которая идеализировала мужчину, как ее любовь только росла, когда она узнавала его. История была о том, как эта безымянная девушка поняла, что мужчина был даже лучше, чем она могла представить, когда он сошел с пьедестала и предстал перед ней, просто потому что он был настоящий – несовершенный и с недостатками.

Эдвард читал и смеялся, но в его глазах были слезы. Он поцеловал меня в нос и порыскал в ночном столике со своей стороны кровати. Я была глупой, закрыла глаза, он положил мне коробку на руки... перевязанную лентой.

- Открой ее, - прошептал он мне на ухо, обнимая меня за обнаженную талию.

Внутри я обнаружила две истории, которые написала той осенью, но они были отпечатаны и сброшурованы. - Что... - начала спрашивать я.

- Продолжай читать, - призвал он, поднимая страницы, открывая послание под ними.

Официальные послания... от редакторов уважаемых литературных журналов. Это были официальные письма, адресованные мне.

Дорогая мисс Свон...

- Хадсон Ревью и... Нью-Йоркер! Нью-Йоркер? Эдвард, что ты сделал?

- Я ничего не сделал. Они ждут ответа от тебя после праздников.

- Меня опубликуют, дважды? С кем ты разговаривал? Как ты сделал это?

- Я просто попросил Элис действовать как твой агент. Я говорил тебе, Белла, ты не представляешь, чего ты стоишь. В этой маленькой головке, так много замысловатой красоты... это все ты. Это все твое. Ты должна встретиться с Элис на следующей неделе. Существует еще редакционный процесс, конечно, и я полагаю, пройдут месяцы прежде чем их опубликуют. Конечно, ты можешь отклонить их предложение, если ты...

Я кинулась на Эдварда и повалила его на кровать.

- Меня собираются публиковать? - спросила я, когда он позволил мне прижать себя.

Эдвард улыбнулся, кивнул и запустил руки в мои волосы. Мы занимались любовью на страницах моей истории, которая рассказывала, как сильно я влюблена, о том, что чувствуешь, когда любишь беззаветно. Бумаги смялись и порвались под нами под звуки фортепиано Эдварда.

-

Возвращение в Нью-Йорк было нелегким для нас обоих. Эдвард пытался вернуться к работе, но как будто какой-то магнит тянул его еще глубже в себя. Я почти уверена, что были дни, когда он просто смотрел на стены. Я уговаривала его пойти погулять в Центральный парк. Мы кутались в свитера и шарфы, брали друг друга за руки и выходили на сильный зимний ветер. Ледяной дождь заставлял нас искать убежище под мостами, и он целовал меня у грязной бетонной стены, в то время, как лошади катали повозки с туристами.

Мы пили плохой кофе, делились теплым кренделем или жареными орехами, сворачивались калачиком на скамейке. Он рассказывал мне истории о туре: о барах в Техасе, спущенных шинах в пустыне Калифорнии и землятресении в Японии. Не заняло много времени, чтобы понять, что рассказ был отредактрован. Не было упоминаний о вещах, о которых вы ожидаете услышать от рок-звезд; вечеринки, женщины, наркотики… или даже о приятелях по группе.

- Я могу понять, знаешь ли, - сказала я однажды днем, когда мы сидели на берегу озера, и он заканчивал историю о ночи в Лас-Вегасе, которая не включала голые сиськи или даже выпивку.

Эдвард предложил мне пакетик жареных орехов, который он монополизировал.

- Прекрасно, возьми мои орехи. У тебя в любом случае мои яйца, - засмеялся он.

Я бросила в него кешью.

- Я не идиотка. Мне не нужна PG-версия Эдварда Каллена. Я просто хочу узнать тебя.

Эдвард предпочел отвернуться, чем ответить. Я почувствовала как его отличительные черты – суровость и депрессия – вернулись. Они могли появиться из ниоткуда в те дни.

- Ты ничего не можешь сказать, чтобы заставить меня изменить мнение о тебе, - напомнила я ему.

- Все это дерьмо... Я бы лучше не ездил туда. Я хочу что-то другое.

- Однако, без всего этого, кто бы мог сказать, что я была бы здесь с тобой сегодня? - спросила я, тестируя свою новую теорию.

Эдвард громко рассмеялся и бросил остаток кешью в озеро.

- Я тебе гарантирую, что ты сидишь со мной здесь не из-за одной ночи в Лас-Вегасе, шести граммов кокаина и трех женщин на заднем сиденье лимузина.

Я чуть не подавилась орехами.

- Или я заманил тебя в свою жизнь, когда ты увидела порезанные вены? - спросил он, закатывая рукав пальто и вытягивая одну руку. - Чертовски горячо, я знаю. Так?

Я смотрела на его голую руку, как она краснела на холодном воздухе. Я никогда как следует не думала о его венах. Что-то было не так с его венами?

- Полуправда так же хороша в моей книге, как и ложь, - тихо сказала я.

- Я не стал бы лгать. Только не тебе, - настаивал он.

Я опустила рукав, и затем он позволил мне взять его за руку.

- Тогда расскажи всю историю?

- Спрашивай, - вздохнул он и отвернулся к озеру.

Не так я хотела, чтобы это произошло. Я просто хотела знать его целиком, а не тыкать в его тайны.

- Как много... других? - попыталась я. Я полагала, что по крайней мере были три... в лимузине в Вегасе и много кокаина.

Эдвард одарил меня таким взглядом, как будто я спросила его о квадратном корне из девяти тысяч семидесяти двух. - Нет никого кроме тебя. Ты – все о чем я думаю.

- Но...

- Черт, я не знаю.

- Кто-то, кого я могла бы...

- Я прожил гребаную жизнь, когда тебе исполнилось десять, Белла. Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал? Я что, должен считать десятками, как пончики?

Мы помолчали. Подплыли несколько лебедей, но орехов у нас уже не было. Я отхлебнула свой холодный кофе и надеялась, что они не кусаются. Лебеди в Центральном парке иногда так делали.

- Хорошо, тогда... как на счет... Джаспера?

Лицо Эдварда побледнело. Руманец исчез со щек.

- Элис... она не говорила, но история... не хорошая, - нажимала я.

Эдвард смотрел себе на колени.

- Героин может быть полезным, когда ты в состоянии сильного возбуждения, что не можешь заснуть, или нужно сосредоточиться, чтобы спеть пятнадцать песен от начала до конца, - тихо сказал Эдвард. - Героин напоминает тебе, что у тебя есть тело, когда все находится здесь, - он постучал себя по виску.

- Затем, когда ты не можешь встать с кровати, когда не можешь покинуть автобус, кокаин поможет тебе встать и выйти. Он заставляет тебя улыбаться зрителям. Он делает тебя самым харизматичным чуваком в комнате.

- Но ты не принимаешь наркотики.

- Нет, больше нет. Для одних людей легче остановиться, чем для других. Джаспер... не из них. Насколько я могу сказать, не остановился.

- О.

- Мы все делали вместе... пока он не стал полным идиотом, - выплюнул Эдвард.

- Хм..

Эдвард глубоко вздохнул и придвинулся ближе. - Я предпочитаю другие истории. Истории без одержимых придурков, истории, в которых нет бессмысленного трахания. Хорошо?

- Да, я полагаю. Просто...

- Когда-нибудь я хочу рассказать историю о тебе. О нас. Когда-нибудь я хочу оглянуться и сказать "Помнишь тот день, когда я впервые тебя поцеловал?”

- Я тоже, - согласилась я, прижимаясь к Эдварду и согреваясь в его объятиях.

- Но я поцеловал тебя.

Эдвард улыбнулся мне. Прошло так много времени с тех пор, как я видела его улыбку, что мое сердце затрепетало. - Ты уже это делаешь, Белла. Уже рассказываешь эти истории. Ты рассказываешь красивые, неприличные истории, которые сделают тебя знаменитой.

- На этот счет я не уверена, - колебалась я.

- В какой части ты не уверена? - спросил Эдвард, сажая меня себе на колени. - На счет красивой, неприличной или знаменитой?

- Ну, определенно неприличной, - захихикала я.

-

Я смотрела на мерцающий экран, на слова, которые только что написала. Я посмотрела на точку в конце последнего предложения. В ней было столько категоричности. Она знаменует окончание того, что было, вполне возможно, последний мирный момент, который я помню с Эдвардом.

Впоследствии он схватился за работу с новой силой, и это крайне раздражало его. Его улыбка полностью исчезла, ее сменили стоны разочарования и приказы, которые он рявкал в трубку.

Я начала весенний семестр в университете и также встречалась с Элис по поводу публикации моих рассказов. Она была более чем оптимистично настроена к моему писательству и начала выстраивать траекторию моей карьеры, что оставило меня полностью ошеломленной и бездыханной.

Сет и я пару раз переписывались. Он был в контакте с Джейком, и они двое хотели встретиться со мной , когда Джейк будет в городе на праздник военно-морского флота. После почти двух лет, я была очень взволнована перед встречей с обоими. Конечно, мне было более чем интересно, что происходит между ними двумя. Я даже немного беспокоилась. Эдвард был повсюду. Я не знала, чего от него ожидать, особенно Джейк был обеспокоен тем, что он единственный парень, кроме Эдварда, с которым я когда-либо была.

Конечно, оказалось, что это никогда не было проблемой. Были другие... проблемы – одна достаточно большая, чтобы затмить все остальное в моей жизни на годы вперед.

Да, проблемы... Эти проблемы были уже у нас на пороге.

Для меня эти проблемы начались с телефонного звонка.

Я бродила по квартире с набросками истории, которая будет потенциальным полноценным романом, как думала Элис. Я решила тайком посмотреть 120 Минут (телевизионное шоу, посвященное альтернативной музыке, шло с 1986 по 2000 годы на МТВ и с 2001 по 2003 гг. На МТВ2 – пп) пока Эдварда не было дома. Он никогда бы не позволил мне посмотреть. Он никогда не был поклонником Даунтаун Джули Браун (была виджеем МТВ в начале 80- х – пп, http://www.kinopoisk.ru/level/4/people/68005/), не с тех пор, как она бросила в Эдварда военные боитнки. Долгая история.

Когда зазвонил телефон, я правда подумала, что Эдвард каким-то образом может читать мысли. Я выключила телевизор прежде, чем ответить на звонок. Однако, на том конце провода был не Эдвард.

- Эй, Проблема? - проскрежетал Эммет, как будто старался говорить шепотом.

- Эммет?

- Ты можешь приехать в студию как можно быстрее? Сесть в такси прямо сейчас?

- Эммет?

- Ты нужна нам, детка. Как можно скорее.

Я никогда не была в студии, где записывался Эдвард, поэтому летели драгоценные минуты, предже чем я нашла Желтые страницы, поняла, на какой странице находятся студия, затем найти чистый лист бумаги, чтобы записать адрес. Я выбежала из дома в одной майке, платке и перчатках, сжимая деньги на такси в руке.

Я поняла, что что-то случилось, как только вышла из лифта в холле студии. Жирный парень у стойки с беспокойным видом загудел на меня, чтобы я ушла, даже не сказав ни слова. Мне не обязательно было спрашивать куда идти. Я слышала крики даже не сделав шага по коридору.

Злой голос Эдварда испугал меня до чертиков, если честно.

- Не связывайтесь с этим проклятым треком!

Вмешались настойчивые голоса, но они были гораздо тише, и я не могла слышать, что они сказали.

- Это отвечает требованиям рынка, измените ли вы звук с синего на желтый или нет. Это глупая идея, и она портит мою гребаную работу! Мне не нужны ослы, которые тут вмешиваются и говорят мне...

Еще больше тихих голосов протопали по холлу. Что-то разбилось. Хлопнула дверь и двое ребят с ярко раскрашенными волосами и в мешковатых джинсах пробежали мимо меня по холлу.

Эммет был неподалеку. Он ринулся ко мне, обнял меня за талию и потащил меня по холлу к месту спора.

- Я позвонил тебе, когда понял, что дело ухудшается, - быстро объяснил он. - Он никогда не слушает меня. Я просто подумал, не знаю... он такой спокойный с тобой. Ты могла бы, не знаю, вывести его на фиг отсюда без борьбы. Я быстро увезу вас двоих отсюда.

- Вы, ублюдки, даже понятия не имеете что такое музыка, так?

- Тогда я должна идти, Эммет. Я даже не знаю, что...

Дверь распахнулась, и я лицом к лицу столкнулась с парочкой бегущих стажеров. Они ушли, оставили Эдварда с испуганно опущенным взглядом с горсткой открыто неповинующихся звукорежиссеров. Стекло между кабиной звукозаписи и студией треснуло, перевернутые стулья лежали на полу. Эдвард был в опасной близости к группе. Он был более чем зол, и волосы стояли дыбом, как будто он тянул их так сильно и так долго, что они так и остались стоять дыбом.

- Вы, мать вашу, не сделаете этого с гребаной песней, - прорычал он.

- Я не думаю, что ты слушаешь, Эдвард, - начал один из них.

Эдвард ринулся через комнату. - Я не делаю ничего кроме, как слушаю!

Эммет прыгнул между Эдвардом и звукорежиссерами, останавливая Эдварда, в то время как маленькая группка мужчин шарахнулась назад к покрытой граффити стене. Я видела, как Эммет старался избежать драки, я видела, как мужчины разговаривали вполголоса, я видела, как один из них ушел, бросив любопытный взгляд в мою сторону.

Эммет быстро говорил, шепча Эдварду на ухо, показывая в мою сторону. Я прижалась к стене. Пара мужчин из группы посмотрели на меня. Затем злые и испуганные глаза Эдварда увидели меня.

- О чем ты, мать твою, думал? Отвали на хрен, Эммет! Убирайся к черту... Мать твою! - Внезапно, вместо того, чтобы вырываться из рук Эммета, чтобы надрать задницы стильных парней в хаки, он вырвался, чтобы подойти ко мне.

- Эдвард? - спросила я, и мой тоненький голосок поплыл по комнате. - Эдвард?

- Кто черт возьми привел ее сюда? Зачем на хрен...

Я прохрустела по битому стеклу и оказалась рядом с ним. Кажется кто-то вызвал прессу. Сверкали вспышки, люди совали микрофоны нам в лицо, и Эммет умело отталкивал людей с нашего пути.

Но машина не была готова и не ждала нас как обычно. Нам пришлось идти, и толпа шла с нами. Эдвард толкал людей от меня. Люди падали на задницы, кто-то подвернул лодыжку.

- Что случилось?

- Кто эта девушка?

- Это правда, что вы угрожали жизни Аро Вольтури?

Я обнаружила уже через день или чуть позже, что во всем этом безумии, сосок был виден из-под майки. Вспышки сверкали. Начался дождь. И прошло всего лишь три минуты как мы запрыгнули в машину, но показалось, что прошла вечность.

-