Глава 17. Ты еще не заслужил этого, детка.

"Его семья делает его счастливым так, как твоя семья делает счастливой тебя?”

-

Наши дни

- У него есть маленькая дочь, но...

- Маленька девочка, как я? - спросила моя дочь, сидя на краешке стула.

- Никто не похож на тебя, Малышка, - отрезал Сет.

- Она немного старше. Ей почти тринадцать, - объяснила я. Я опустила информацию о ДНК и физиологии. Это не имеет значение. Простое сравнение моей матери с Эсми показывает, что узы верности чаще сильнее двойной спирали ДНК.

Глаза Малышки расширились. - Тинейджер?

Я не могла не улыбнуться. Моя дочь боготворила тинейджеров. - Да, в тринадцать Элизабет будет тинейджером.

- Вау.

- Но он не часто ее видит, - добавила я.

- О, это печально.

- Это очень, очень печально, - добавила я. - Иногда, когда твоя собственная семья не делает тебя счастливым, ты можешь найти другую семью... с друзьями и другими людьми, которых ты любишь.

- Как ты сделала? - спросила моя дочь.

Я кивнула. - Твой отец, тетя Роуз, и Элис, всегда будут рядом со мной, не смотря ни на что. Они – лучшая семья в мире.

- У Эдварда есть хорошие друзья? - спросила она.

Сет вышел, чтобы убрать со стола.

- Элис – друг Эдварда, - рассудительно ответила я. Эдвард и я не совсем друзья. Я всем сердцем верю, что некоторые люди не могут быть друзьями.

- О, - с облегчением ответила она. - Это хорошо. Элис хорошая.

Я усмехнулась себе под нос. Хорошая – не то слово, которое у меня ассоциировалось с Элис. Элис деятельная, деловая и всегда говорит, что думает. Конечно, она преданная и слушает свое сердце. Когда мы впервые встретились, она слишком опекала Эдварда. С годами, она стала приглядывать за нами обоими, пока это чуть не разорвало ее буквально по швам.

- Элис тоже наш друг, мамочка, - сказала дочь, размышляя вслух. Я видела, как крутились колесики в ее маленькой головке.

-

1 мая 2006 – Вопрос: Как ответы могут порождать еще больше вопросов? Ответ: Если эти ответы тебе дает Эдвард Каллен.

Элис сидела напротив меня. Крошечные ножки стучали по дому. Хотя все это не имело значения. У меня в руках был отчет Эдварда о наших отношениях.

Когда я встретил Беллу Свон, на вид ей было лет четырнадцать. Если вы закроете глаза и послушаете, как она говорит, ей можно дать сорок пять. Это ее тоненькое, красивое тело и взъерошенные, мокрые волосы толкнули мои стопы в ее направлении, но у меня не было никаких проблем, чтобы пройти мимо любого другого подростка. Однако Белла Свон заговорила, и я попался. Что еще более удивительно, я хотел быть пойманным. Итак, я сел в смятении, глядя на мутную воду, не обращая внимание на комаров, позволил ей говорить и мог остаться там навсегда. Она была красивой, но меня привлекли ее слова. Они были якорем, который удерживал меня от дрейфа. Ее слова были ошеломляющими.

- Я поняла, Белла. У тебя тут сладкая штучка. Эта маленькая бандитка очаровательна, - сказала Элис схватив мою дочь, сажая ее на колени и выхватив скалку из ее рук, прежде чем Малышка смогла вывернуться из ее хватки и снова убежать. - И Сет удивительный, но если твоя киска не достаточно волшебна, чтобы сменить сексуальную ориентацию от прикосновения, или отрастить член по необходимости – ты не получить все, что нужно от этой сделки.

Я сопротивлялся желанию взять ее за руку, когда мы шли обратно к Эммету и ожидающей машине. Я держался на расстоянии добрых четырех футов от нее, на случай, если наклонности найдут способ обойти здравый смысл и пройдут прямо сквозь мое тело. Раньше у меня никогда не было потребности держаться за руки, но в тот момент я ничего так сильно не хотел, как почувствовать кожу этого человека своей кожей. Я хотел согреть ее, оберегать ее. Я боролся с собой. Она была ребенком. Она была соблазнительна. Я прикоснулся к ее спине, прошептал ей на ухо. Я пропал.

- Мне ничего не нужно, Элис, - рассеянно объяснила я, не в состоянии оторвать глаз от страниц. Понятно, что я ни в чем так не нуждалась, как в книге ответов у меня на коленях.

- Любому нужна настоящая, физическая любовь и, наконец, хороший трах, Белла. Не вешай мне лапшу на уши, - возразила Элис.

- Бла- гах-ах! - согласилась моя дочь, промаршировала мимо нас, гремя погремушкой.

- Но, я...

- Твой вибратор не в счет.

Я удобно устроился во время нашей поездки на восточную окраину Лонг-Айледнда, молча ругая себя за то, что воспользовался своей властью развлечь себя... с молоденькой девушкой. Но она почти заставила меня забыть шум, который я оставил за амфитеатром, так что я удерживал ее силой, используя привлекательность своего автомобиля и водителя и свою улыбку.

Я знал, кем я был для Беллы Свон, и я знал, что ситуация более чем несправедлива для нее. Кто знает, что Лу Рид (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B8%D0%B4,_%D0%9B%D1%83 – пп)  мог заставить меня сделать, когда я был в ее возрасте. Ее возраст... Несмотря на ее интеллект, ей было всего шестнадцать. Я был на грани отвращения к себе. Как много раз я проклинал Кайуса и Маркуса за такого рода влечение?

- Похоже Эдвард по-крупному облажался, итак, вы оба в каком-то смысле сдались. Вы оба любите своих детей. Я понимаю. Дети маленькие и смешные, и когда они не какают в штанишки, то даже пахнут хорошо. Только дети не всегда означают дерьмо, когда ночью лежишь в одиночестве в постели. Дети не могут превратить машинку в твоей прикроватной тумбочке в человека.

Тем не менее, мы могли разговаривать друг с другом, мои страхи ушли один за другим. С Беллой можно было разговаривать свободно и весело. Она была остроумной и мудрой и имела уникальное представление о своей наивности. Я не уверен можно ли быть одновеременно наивной и осведомленной. Возможно Белла была первым человеком в истории, которой доступно это искусство. История не имеет значение. Дело не в истории, а в том, чтобы находить кого-то удивительным. Белла Свон была замечательная.

- Если бы ты не была Беллой "я даже не хочу слышать его имя” Свон, а он не был бы Эдвардом "Честь, чтобы она не сказала тебе сделать” Калленом, я попыталась бы свести вас двоих много лет назад. Но когда я увидела это, я не могла...

Бред Элис задел за живое, и я смогла наконец посмотреть ей в глаза.

- Ты была там, Элис. Ты видела, что он сделал со мной. Даже больше, ты уже выбрала сторону. Ты сама так сказала.

- Но когда умерла Эсми, я поняла, что вы оба до сих пор любите друг друга, и жизнь не длится вечно. Ты можешь умереть в любой день, как и он, как на счет этого? Кто-нибудь из вас позволит себе снова любить?  Как бы там ни было, вы ребята называете это "квиты”, когда ваши отношения закончились. Это чертовски трагично. Это достойно страниц одной из ваших книг, а не реальной жизни.

- Я никогда не забуду, что он сделал.

- Он никогда себя не простит.

- Это кажется уместным.

Она кинула мне через стол бумажку, на ней она написала телефон и электронную почту. - Он никогда не свяжется с тобой,  ни за что в жизни. У тебя семья, и он не хочет ничего портить.

-

Моя дочь никогда не увидит книгу, которую Эдвард написал о наших отношениях. Я бы сказала, что ей нужно подождать, когда она станет старше, но какой молодой человек захочет читать об отношениях своей матери. Возможно, когда я умру и буду погребена, ей будет интересно. Во всяком случае, это не будет частью истории, которую я рассказываю об Эдварде Каллене и Мейсенах.

Эдвард как смеялся, так и восхищался моими повествованиями сексуального содержания, но его проза даже отдаленно не похожа на мою. Эдвард пишет, как мужчина, и он написал свою рукопись, как человек, который никогда не думал, что его слова увидят свет, не говоря уже о глазах его бывшей возлюбленной. Он не приукрашивает каждую сцену, он не излагает действия вычурной прозой.

Я трахал Беллу каждый раз, когда выпадал такой шанс, а когда момент был не подходящим, я делал это тайком. Не было ничего прекраснее, чем ощущение моего члена глубоко в ее влагалище. Нет ничего прекраснее, чем чувствовать ее босую и голую рядом со мной, подо мной, на мне, вокруг меня.

Она была молодой, сексуальной, насквозь промокшей – чертовски красивой, слишком. Белла была невинна и слишком хороша и чертовски сексуальна, что даже не знала об этом. Кусать ее грудь и врезаться в нее, владеть ее оргазмами, заставить ее кончать, трахать ее так сильно, что тряслись стены квартиры, чувствовать это в груди и пальцах ног, и затем, как поднимается и опускается ее грудь, когда она засыпала на мне... это были самые лучшие моменты в моей жизни. Это были те моменты, когда я внезапно осознавал, что значит быть живым. Она была богиней. И после всех этих лет на сцене и перед толпой, когда мой член потерялся в ней, я почувствовал себя богом.

Я перепрыгнула вперед по этой чертовой истории Эдварда, и эта часть была впечатляющей. Элис была не совсем права. Читать описание Эдвардом секса со мной было куда лучше, чем мой вибратор. Я спокойно спала этими ночами.

Она хотела солнечного света, и я дал ей солнечный свет. Я смотрел, как ее мокрая киска блестела в ярком дневном свете, и затем погружал свой член в нее и ее крики терялись в звуках уличного движения и болтовне голубей.

Он часто меня трахал, и ему нравилось это. Ему также нравилось лежать со мной, играть моими волосами. И те бесчисленные его бессонные ночи, когда он преимущественно пытался удержать свои пальцы от моей киски и слушал, как я сплю. Иногда он накрывал ладонью мою грудь и в большинстве случаев достаточно будил меня этим, чтобы еще раз  трахнуть... потому что ему нравилось трахать меня больше, чем что либо, что он делал до меня... или что-то, что он делал с тех пор, как встретил меня. Я лишь добавила часть о "с тех пор как”. Все, что произошло после того, как он ушел от меня не включено в книгу.

Рукопись начиналась с момента, когда он встретил меня 13 июня 1987...

- Чего ты хочешь? - спросила она.

- Что? - рассмеялся я. Я хотел, чтобы она была на десять лет старше, и затем я хотел снять ее футболку и сосать ее красивые соски. - Я хотел бы присесть.

Она подпрыгнула и прикрыла рот рукой, уставилась на меня, как будто я был какой-то игрой воображения. Я почти почувствовал себя виноватым.

- Я напугал тебя. Прости.

- Нет, все в порядке, я просто думала, что ты один из моих друзей.

Я определенно не был другом. Я скорее по возрасту походил на друга ее отца или на плохого дядю. Мне нужно было прекратить смотреть на ее грудь. Ее груди были маленькие, стоячие и смотрели на меня через мою собственную фотографию. Это обезоруживало.

- Мне уйти? - спросил я.

Я подразумевал, что мне нужно идти. И это явно был не вопрос. У меня здесь не было никаких дел.

И книга закончилась, когда он убежал из своей квартиры 11 апреля 1990...

В конце концов я слишком много потерял, слишком много. Я ушел один-единственный раз, когда должен был остаться. Я ушел от Беллы не оглядываясь назад. Я оставил ее плачущую на моей постели, голую и беременную. Я оставил Элис и Эммета собирать осколки. Я ушел и Эммет вряд ли заставил бы меня взять ответственность. Я был опасен для себя. Я ненавидел себя. И я тосковал по Белле, но я был уверен, что я худшее, что с ней случалось. Если бы я вернулся к ней, я бы утопил ее. Я бы извинился перед ней за то, что убил ее так, как мой отец убил мою мать.

В конце было редактирование от руки. Слова "как мой отец убил мою мать” были обведены красными чернилами.

"Я был неправ” было нацарапано на полях. Он не оставил никаких комментариев по поводу того, относительно чего он был неправ. Ему и не нужно было, конечно. Его рукопись была предназначена только для одной пары глаз, и объяснение лежало глубоко в его мозгу.

Он был неправ относительно своих отца и матери? Он был неправ на счет нас обоих? Он ошибался из-за того, что ушел? Он ошибался во всем?

Я прочла рукопись еще раз и отложила в сторону. Ладони горели; разум пошатнулся. Я ушла страдающей и злой, удивляющейся и вновь раненной. У меня были ответы на руках, но на самом деле старые вопросы остались. Все это время я задавалась вопросом "почему”.

Был поставлен диагноз маниакальная депрессия, которого я старательно избегал. Он характеризовал картину действий и мыслей, но его лечение сделало меня тенью самого себя. Мне лучше было жить одному и радоваться, когда я обнаружил его, затем замкнуться в себе, когда настали темные времена. Неподвижные оттенки серого, которые принес литий  (соль лития используется для лечения психозов – пп) не стоили того, чтобы жить.

Но вопрос "как” все время ускользал, а именно, как, к чертовой матери, он мог встать и уйти и бросить женщину, о которой, как он утверждал, он заботился также, как обо мне? Не говоря уже о том, что под тяжестью тысячи слов, не было ни малейших признаков того, что он когда-либо на самом деле любил меня. Он был влюблен в меня. Он был поражен моим анализом. Он нуждался во мне. Его тянуло ко мне. Он никогда не испытывал ничего подобного, что чувствовал, когда мы были вместе.

Я подсознательно отсканировала документ в режиме контрол-фрика в поисках слов любви. Я находила их иногда, как раз перед тем, как он бросил меня, так близко к концу.

Любить Беллу Свон было началом и концом всего. Это разрезало меня на части, сковало и держало неподвижным, пока единственно возможный выход стал катастрофой.

Тоже мне объяснение. Оно не согрело мне сердце. Не говоря уже о том, что я постоянно возвращалась к маленькому сообщению красными чернилами в конце: Я был неправ.

-

Я спрятала рукопись от Сета. Я хранила номер телефона Эдварда и адрес электронной почты в кармане всю неделю, я не могла больше этого выносить. Я сорвалась и позвонила Элис.

- Когда, Элис?

- Тоже рада слышать твой голос, Белла, - щебетала Элис.

- Когда это было написано? Когда?

Последовала значительная пауза.

- Ты должна спросить Эдварда. Я не знаю точно.

- Элис, - практически зарычала я.

- Белла, - спародировала меня она.

- Что это должно означать?

- По крайней мере, моя дорогая, что ты была любовью жизни Эдварда Каллена.

- Но как кто-то может сделать это с любовью всей его жизни? Здесь нет ответов, правда, здесь просто все...

- Ты должна...

- Спросить у него, - закончила я. - Ты сделала это специально.

- Точно, - согласилась она.

Я протянула еще неделю. Я перечитывала некоторые мои, кх-кх, любимые части.

С Беллой, что-то простое, что-то, что я выбрасывал в прошлом, стало совершенно новым. Внезапно, все оказалось как будто в первый раз: сначала слушать музыку в первый раз, потом целоваться в первый раз. Все было впервые: впервые я по-настоящему почувствовал нежную кожу женщины под пальцами, впервые я попробовал клитор женщины, впервые я по-настоящему занимался любовью. Своим прикосновением, она зажгла меня, и я видел, трогал, чувствовал, говорил, читал... а я с таким же успехом мог никогда ничего из этого не делать ранее.

Я хотел никогда ничего из этого не делать ранее.

Она сделала мир прекрасным. Она заставила меня подумать на кратчайшие промежутки времени, что я не такой плохой, что я просто человек, увлеченный другим человеком.

И когда я не могла больше этого выносить, я села за компьютер, глубоко вздохнула и изменила свою жизнь.

Эдвард,

Я надеюсь у тебя все хорошо. Я хотела бы тебя когда-нибудь увидеть, если возможно. Элис упоминала, что ты вернулся в Нью-Йорк. У меня нет планов посетить Восточное Побережье в ближайшее время, но возможно, мы что-нибудь придумали бы.

Белла.

Дело в том, что отставные рок-звезды, которые поверхностно занимаются производством музыки и различными идеями фикс, могут летать куда угодно, в любое чертовски удобное им время, когда сочтут это необходимым.

Его ответ пришел через несколько минут. Я покрылась холодным потом, когда услышала звуковой сигнал и увидела, что его имя всплыло в почтовом ящике.

Белла,

Я могу быть в Сан-Франциско послезавтра. Тебя это устроит?

Эдвард

Подойдет ли мне послезавтра? Нет никакого этикета для ситуации, подобной этой. Я перепроверила еще раз загнутый уголок страницы рукописи.

Она была такой цельной натурой даже в шестнадцать. Она была полна оригинальных, проницательных идей, не говоря уже о том, что она была честной и мудрой. Я чувствовал прилив каждый раз, когда получал еще одно письмо от нее, желая прочесть, как она интерпретирует новый кусочек музыки, который я посылал ей, интересуясь, каким оборотом речи она удивит меня. Хотя все было гораздо больше чем это. Слова Беллы были, как недостающие части моей души. Когда я читал ее прозу, недостающие части вставали на место. Я старался быть лучше ради них. Я старался быть лучше для нее.

Я решила, что меня устроит встретиться с Эдвардом послезавтра. Еще двумя письмами мы определили место для ланча всего в двух милях от моего дома.

Какого черта я делаю? Я не знала, и это бесконечно меня беспокоило. Я волновалась целый день и еще половину. Я держала себя на грани с отрывками из книги Эдварда.

Белла склонна к упрямству и ребячеству после организованного в последнюю минуту дополнительного концерта в Нью-Йорке, и она была настолько тощей, что казалось между ее бедер было пространсто величиной в фут. Она была изможденной и дерзкой и на грани падения лицом на землю. У нее никого не было. Я убедил себя, что я должен быть для нее лучше, чем никто. Я говорил себе, что помогаю ей, но я знал, даже тогда, как я нуждался в ней, насколько мое существование стало вращаться вокруг нее.

Затем, я закрылась в ванной и провела время наедине с отрывками разного рода, пока не нашла путь обратно на землю.

Кроме постели, моим любимым местом трахать ее был кухонный стол, желательно в разгар приготовления еды. Было что-то в лимонах, падающих на пол и крошках покрывающих ее грудь, от чего она становилась еще более вкусной.

Мой мозг не мог отключиться. Я почти не спала и это не имело ничего общего с моей дочерью.

- Елки-палки, Белл, в чем дело? - спросил Сет однажды вечером после ужина.

- Элис давит, - сказала я, небрежно (надеюсь) пожав плечами, ныряя в свою спальню и закрыв за собой дверь. Это было не совсем честно, но я была уверена, что могу предвидеть мнение Сета о ситуации. Был шанс, что я прислушаюсь к голосу разума и все отменю. Я не могла себе позволить такую возможность.

Решение находилось дразняще близко, и я намеревалась схватить его, пока могла.

Когда настало утро, я беспокоилась, что сиделка не придет. Когда она пришла как раз вовремя и заметила, как хорошо я выгляжу, я беспокоилась, что она обо всем догадалась, как будто могла строить дедуктивные выводы, что я собиралась пойти на ланч с более старшим, ранее знаменитым человеком, который писал обо мне песни, трахал меня до бесчувствия, разбил мне сердце, когда я была подростком.

Я боялась, что попаду в пробку и опоздаю. Я боялась, что Эдвард заблудится, и что я не дала ему номер телефона, по которому он мог связаться со мной. Затем я беспокоилась, что приеду слишком рано. Я села в машину и посмотрела на стерео. Я не включала его, потому что беспокоилась, что любая песня напомнит мне об Эдварде.

Я беспокоилась, что все, что я делаю, я делаю не так. В тоже время я знала, что нет пути назад. Я не хотела поворачивать назад. Я сосредоточилась на дыхательных упражнениях, приняла несколько капель успокоительного, которое нашла на полке Сета в ванной, и в последний раз проверила макияж.

-

Наши дни

- Если Элис – друг Эдварда, и Элис – твой друг, почему мы все вместе не можем быть друзьями? - спросила моя дочь.

Тарелки звякнули в раковине. Я хотела, чтобы Сет вернулся.

- Во-первых, я не уверена, Малышка. Некоторые вещи не могут быть прежними после того, как тебе причинили боль. Как твоей коленке.

- Этой? - спросила она, поднимая ногу в фиолетовых джеггинсах, показывая шрам на коленке, который она получила, когда училась кататься на двухколесном велосипеде, без маленьких колес сбоку. Тем не менее, я была уверена, что она не будет моделью, показывающей левое колено.

- Да. Большие раны обычно оставляют шрамы, даже если эти раны у тебя внутри, на твоих чувствах.

- Что это значит, мамочка?

- Эдвард бросил меня, и мне было больно, но я научилась жить дальше и построила хорошую жизнь. Я помогла сделать тебя. Элис была другом Эдварда, и в некотором роде, я всегда беспокоилась об Эдварде.

- Но у тебя остался шрам на том месте, где ты была ранена?

- Да.

- Он у тебя есть до сих пор?

- Да.

- Он до сих пор имеет значение?