Глава 1. Рука, качающая колыбель

- Эта история началась давным давно, - объяснила я, убирая волосы с лица моей дочери за ухо.

- Как давно, мамочка?

Я быстро подсчитала, затем выдохнула. - Двадцать четыре года назад.

- Это ближе к ста, правильно?

- Ближе, чем хотелось бы, Малышка, - хихикнула я.

- Ты была тогда девочкой?

- Я уже почти выросла, но не совсем.

- Подросток?

- Именно. Я была подростком.

- Ты жила с дедушкой и бабушкой?

Я задумалась. Сложно поверить, что родители жили под одной крышей. Я не люблю вспоминать этот этап их истории.

- Да, тогда они жили вместе.

- Но теперь не живут, да?

- Да. Эта история началась, когда они начали бракоразводный процесс.

- Развод — это когда взрослые больше не хотят жить вместе, как тетя Роуз и дядя Ройс, - сказала она, со знанием дела кивнула головой. Мне нравилось, что в ее маленькой головке все четко и ясно, черное или белое.

- Именно, - сказала я. Возможно это было также тривиально, как для Роуз и Ройса, хотя я в этом сомневалась. Их история также началась двадцать четыре года назад.

- И вот тогда ты услышала о них в первый раз? - моя дочь кивнула в сторону вращающейся виниловой пластинки в проигрывателе. О них. О нем. Да.

- Угу, - пробормотала я, стараясь соединить вместе человека, которым я была, когда услышала их, и человеком, которым я стала после... всего.

Моя дочь прибавила громкость. - Тебе они нравились больше всех, да?

- Даже больше, я думаю. Я чувствовала, как будто песни говорят со мной, как будто они написаны для меня. - Я улыбнулась. Я до сих пор так думаю. Иногда, больше чем остальные.

- Песни? - спросила моя дочь, нахмурив лобик. - Слова, ты имеешь ввиду?

- Да, слова.

Она наклонила голову набок и длинные пряди волос упали на ее бледное личико.

- Он громко кричал?

Я улыбнулась, когда слушала ритмичный и затейливый перебор гитары.

- Нет, Малышка, он пел.

Надо сказать ее не устроил такой ответ. Она предпочитает Леди Гага и Бьёнсе, я уверена. Она вылезла из кровати и еще прибавила громкость. Мелодия по-прежнему вызывает у меня мурашки на спине. Я до сих пор помню каждое слово и подпеваю.

- Мне тоже нравится, мамочка. Очень. Также как и тебе.

Я обняла мою дочь. Она обняла меня так крепко, как только смогла.

- Теперь пора спать.

Она послушно нажала кнопку, и игла поднялась от виниловой пластинки. Затем натянула одеяло до подбородка. Ее ночная рубашка в горошек быстро становилась ей мала, и рукава уже не прикрывали запястья. Она будет высокой, как ее папа.

- Расскажешь мне дальше когда-нибудь, мам?

- А как насчет по-немногу каждый день, пока история не закончится?

- Хорошо, мамочка.

Я аккуратно закрыла дверь в ее спальню, на цыпочках прошла в свою комнату и нашла коробку в глубине шкафа. Я открывала эту коробку в последний раз задолго до рождения дочери. Я пробежалась по десяткам маленьких записных книжек, тщательно испещренных моим подростковым витиеватым почерком. Блокноты были исписаны стихами и цитатами, и песнями, и рисунками. Открытка, сделаная вручную, порхнула на пол, и мое горло перехватил спазм.

Она была сделана на мой семнадцатый день рождения. Тринацать написанных акварелью ирисов плавали в море зелени. Тринадцать — число дней, когда мы будем видеть их вместе, тринадцать — дата, когда я впервые встретила его. Счастливое число тринадцать. Слезы щипали мне глаза.

Я старалась думать только о хорошем в этой истории, но многое из этого хорошего случилось только в моей голове. Реальность застряла между страницами моей фантазии, выброшена со старыми воспоминаниями, похоронена глубоко в песке Лонг-Айленда, Нью Йорка, и выброшена с мостов в серые воды Гудзона.

Я знаю, история не будет полной без этих хороших воспоминаний.

Я надеюсь расскажу ее правильно.

Одну вещь я знаю наверняка: все началось с вопроса.

Ты знаешь Мейсенов?