Мы листали маленький фотоальбом. Тот факт, что он маленький, не оказывал на меня никакого влияния. Все, что касается той части моей жизни, маленькое: фотоальбомы, записные книжки, размеры платьев, мечты.

- Ты забавно выглядишь, - сказала моя дочь. - И красиво, - быстро добавила она.

Я посмотрела на нас троих на фото. Теперь я вижу, что была хорошенькой, хотя в то время не имела ни малейшего понятия. На фото мои глаза подведены черным карандашом, лицо бледное и губы сияют ярко-красным, мои волосы выбриты от задней части шеи вверх до ушей, и оставшиеся волосы собраны в высокий хвост, красные пряди проглядывали сквозь каштановые волосы, и две длинные, прямые пряди искуссно обрамляли мое лицо.

- Кто он? - спросила дочь. Ее пальчик оставил пятно на лице Джейка. Джейк не улыбался, как Сет и я, на фото. Он никогда не улыбался. Иногда я задавалась вопросом, насколько Сет и я были неуравновешенными, но я никогда не сомневалась на счет Джейкоба. Его гнев и печаль были неотвратимы и изолированны, как океан, который окружал остров, который я называла домом.

- Мама, кто он? - снова спросила дочь.

- Он был моим другом.

- Как бойфренд? - ее большие карие глаза искали мой взгляд. Ее вопрос не должен был вызывать затруднений.

- Да, - признала я.

- А как же...

- Он тоже был моим бойфрендом, - попыталась объяснить я, кивая на улыбающееся лицо Сета.

- Одновременно? - спросила недоверчиво она.

- Я обоих любила по-разному, - объяснила я и проверила мою дочь. Ее руки чопорно сложены на груди. Молчание затянулось, и я явно почувствовала негодование шестилетнего ребенка.

- Не в одно и тоже время, - добавила я оборонительно, хотя понимала, что мои чувства нелепы. Я не планировала встречаться с ними обоими. Только у одного из нас был план выживания в те дни, и это был Сет. Джейкоб и я просто плыли по течению.

-

21 апреля 1987 — Анджела Вебер может быть настоящей сукой.

- Итак, как долго вы с Сетом встречаетесь? - спросила Анджела, когда мы сидели на обочине и смотрели, как парни катаются на скейтах.

- Ну, я не знаю, - уклонилась я от прямого ответа. (Мы встречались два месяца и десять дней — семьдесят дней вместе.) - Какое-то время, я полагаю, - добавила я с притворной небрежностью.

Анджела следила глазами за своим бойфрендом, Беном, когда он почти сделал My олли.

- Ха. - Она позволила воклицанию повиснуть в воздухе, как будто оно имело глубокий смысл. Я не купилась на эту приманку. Я сосредоточенно следила за Сетом, он сделал олли без проблем. Его волосы упали на лицо, мышцы пульсировали, когда он сделал толчок задней ногой, в результате чего доска подпрыгнула в воздух, и идеально приземлилась несколькими футами далее.

После нескольких попыток Бена, Анджела снова повернулась и посмотрела на меня, окинула меня взглядом с головы до ног, только женщины могут так смотреть. - Вы, ребята, уже делали это? - спросила она.

- Прости, что?

Анджела ухмыльнулась. - Я так не думаю.

Дело в том, что я и Сет вряд ли делали что-то, кроме поцелуев, и те были быстрыми и неудовлетворительными. Мы держались за руки и дотрагивались друг до друга, когда я говорю «дотрагивались», я имею ввиду прикосновения к коленям, локтям. Ни одна база достигнута не была. В конце вечера он прикасался своими потрескившимися губами к моим, и аккуратно проводил своей большой ручищей по моей щеке. И это все.

- Знаешь, это не твое дело, - сказала я Анджеле, пиная песок у бордюра. Песок покрывал каждую трещину и расщелину на южном побережье Лонг-Айленда.

- Ну, я удивлена, что вы тянете так долго, - ответила она, прежде чем встать на ноги, прыгнула к Бену и закинула ему руки на шею, как будто что-то хотела мне этим доказать. Я была ребенком, поэтому думала, что Анджела знает больше меня, и что у нее есть некие внутренние знания, которые были за пределом моего понимания. Она видела живой концерт The Pixies дважды и сказала, что знает кого-то, кто играет в NoFX. Оглядываясь назад, я уверена, что была несведущей, как и Анджела Вебер и все остальные в школе.

В семнадцатилетнем возрасте для меня слова Анджелы были как обвинение. Вдруг стало совершенно очевидно, что я делаю что-то не так. Сет и я не имели физических отношений, а это означало, что он вскоре порвет со мной. Это единственный вывод, к которому я могла прийти.

Я не помню, было ли это в ту ночь или в следующую, когда я решила действовать в соответствии с информацией, но я решила дать Сету знать, что хочу больше, чем поцелуй. Это было трудно, потому что к тому времени, Джейк, Сет и я были неразделимы.

После работы я направилась к Сету в гараж, и мы трое слушали Мейсенов, и прикалывались над видео, которое крутили на МТВ, хотя втайне я любила большинство из них. Джейк и Сет катались на скейте, а я записывала тексты песен в свою записную кнужку и рисовала сложные рамки по краям страницы, или читала, или иногда писала.

Мы продавали записи Мейсенов — нелегальные записи и переиздания альбомов. Мы говорили о словах песен, и я чувствовала, что инстинктивно их понимала. Грусть — вторая натура Эдварда Каллена, которую он бросил в лицо нам и детям во всем мире, которые не могли радоваться под его опущенным взглядом и подавленным существованием.

Джейкоб, Сет и я грустили вместе и влюблялись в Мейсенов вместе. Мы были неудовлетворены нашей жизнью, и считали Эдварда Каллена частью нашей группы, заочным лидером.

Нам не нужно было говорить вслух о причине нашей грусти. Мне не нужно было делиться тем фактом, что мой отец начинал пить в течение дня, и что я проводила неделю без каких-либо признаков матери в доме. Я не знала, что питало ярость Джейкоба, но я и Сет знали, что он начал глотать таблетки матери, чтобы чувствовать себя лучше. И потом Сет: он был аутсайдером в своей семье. И это касалось не только одежды и прически, я знала, что у него были настоящие потасовки со своим отцом, как раз до того как мы встретились, но это все, что я знала.

Но я ни о чем не спрашивала. Спрашивать было страшно. Я ждала объяснений. Потребовалось больше года, чтобы это объяснение наконец состоялось. Это почти убило Джейка, и освободило Сета. И это оставило меня вообще без друзей во всем мире. Но я забегаю вперед.

Я приняла слова Анджелы близко к сердцу. Я не хотела терять вновь обретенный дом с Джейком и Сетом, и быть откровенной, я мечтала, чтобы до меня дотронулись в других местах, кроме коленей и лица. Поэтому я сделала первый шаг и воспользовалась шансом, когда мы остались с Сетом наедине.

Сет развалился на полу в гараже, читал какие-то европейские музыкальные журналы — на всех их обложках Мейсены были чаще, чем на журналах в штатах, даже если группа базировалась в Нью-Йорке. Я придвинулась ближе к нему, пока наши руки не соприкоснулись, и я сделала вид, что читаю через его плечо.

На самом деле, внутри я томилась.

- Тринадцатое июня, Белла, - пробормотал он, глядя на статью и фотографию Эдварда Каллена, сопровождающую статью. - Можешь поверить в это?

- Нет, - сказала я откровенно. Я видела бесчисленное количество видео, слушала их музыку каждый день с тех пор, как встретила Сета, но я не могла поверить, что увижу Мейсенов вживую в Джонс-Бич, через два месяца.

- Слава Богу, Джейк получил водительские права, - рассеянно пробормотал Сет.

- Слава Богу, я увижу их с тобой, - ответила я и провела пальцами по руке Сета.

Сет улыбнулся и откинулся под моим прикосновением. - Я знал, что ты увидишь Мейсенов, Белла. Я просто знал.

- Ты действительно нравишься мне, Сет.

- Ты тоже мне нравишься, - ответил он, перелистывая страницы журнала.

- Я хочу сказать, что ты мне очень нравишься, - я попыталась прояснить ситуацию.

Сет обратил на меня внимание. Он положил журнал на пол, скрестил ноги и обернулся, чтобы быть лицом ко мне. Он взял мою руку в свою. - Я никогда не чувствовал ничего подобного ни к одной девушке, как к тебе, Белла.

Вау.

Это должна была быть моя реплика, я наклонилась, преодолела пространство между нами и прижалась к Сету губами. Вначале он казался шокированным, но спустя секунду, он расслабился и поцеловал меня в ответ, медленно изучая мой рот, его руки спустились от моих плеч к бедрам, где он держал меня так осторожно, как будто я состояла из цветочных лепестков. Я придвинулась ближе, так чтобы наши колени соприкасались, моя маленькая грудь почти соприкасалась с его широкой грудью, и когда он не понял намека, я медленно передвинула руку с колена выше ко внутренней стороне его бедра, за край его мешковатых шорт.

- Белла, я не, я имею ввиду... - Он схватил мою руку, снова поцеловал меня в губы, смотрел мне в глаза. - Ты мне очень нравишься.

- Ты мне тоже.

Мы ходили по кругу со всеми этими «нравишься», но никуда не пришли. Джейк выбрал этот момент, чтобы вломиться в гараж, но попятился за дверь, когда увидел Сета и меня на полу... ничем мы не занимались... снова. Сет попросил Джейкоба отвезти меня домой. Он порвал со мной спустя два дня.

Я думала, Сет разбил мое сердце, когда порвал со мной, но я и понятия не имела, как можно полностью разбить сердце. Я только сейчас узнала, как собрать его воедино.

-

- Дальше, мамочка.

Голос моей дочери был несколько властный, и это вернуло меня в настоящее время. Она все еще тихо изучала фотографию Сета, Джейка и меня, но я могла сказать, что ее нетерпение росло из-за того, что я продолжала молчать.

- Прости, Малышка. Я затерялась в воспоминаниях.

Она драматично закатила глаза. - Все равно, мама. Я хочу увидеть больше.

Я скользнула рукой под разделительный лист в фотоальбоме и перевернула его на следующую страницу. Спазм перехватил мое горло. Мы смотрели на фотографию черного кабинетного рояля. Судя по всему, это фото, казалось, лежало здесь случайно, но для меня, сегодня, оно имело смысл.

Моя дочь окончательно потеряла терпение. Я позволила ей схватить альбом из моих рук и листать дальше, но фотография рояля осталась в моей памяти.

-

Июль 1989 — Он вроде признался. Я начинаю думать, что может быть... Нет, я не могу даже писать об этом.

Он был дома в течение нескольких недель, и он был тихим и замкнутым, но не грустным и задумчивым или что-нибудь типа этого. Я могла сказать, он был доволен тем, что случилось.

Конечно, я была поражена. Музыкальный мир был потрясен. Мейсены распались. Я узнала об этом из раздела слухов и сплетен в журнале, а не от него. Эдвард и я не говорили об этом.

Я посещала летние курсы в Нью-Йоркском университете. У меня была работа оператором по вводу данных, которую Эдвард решительно высмеивал при любом ее упоминании, как работу, которая была ниже моего достоинства. Поэтому, я старалась не упоминать об этом, но продолжала работать. Я, несомненно, не стала бы держаться за эту работу, если бы в это слово вкладывался иной смысл.

Иногда я ловила его за тем, что он смотрел на меня через барную стойку. Я думала, что может быть он хочет быть дома каждый день, когда я возвращаюсь с работы или из школы.

Мы проводили часы между шестью и восьмью в бибилиотеке за чтением. Он не одевал контактные линзы, выбрав вместо этого очки в толстой оправе для чтения. Обычно он одевал потертый джемпер поверх любой футболки, какую бы не носил. В большинстве случаев это была футболка New York Dolls. (Музыкальные журнали иногда тоже пишут правильные вещи; Эдвард любил The Dolls). Вопреки всему, что сообщали журналы, Эдвард предпочитал научную фантастику романтике. Я громко рассмеялась, когда он впервые вытащил с полки «Свободное радио Альбемута» и начал читать.

- Что? - спросил он, когда я покачала головой, тихо посмеиваясь.

- Филип К. Дик? (Philip K. Dick — dick в переводе с англ. означает член — пп) — спросила я. Пока я проводила время в мечтах о том, чтобы он читал Китса и Йейтеса для лирического вдохновения, он грезил о космических кораблях и пришельцах и постапокалиптическом будущем.

- А что не так с Диком? - спросил он.

Я фыркнула, рассмеялась еще сильнее, и слезы потекли по моему лицу.

- Что? - спросил он.

- Скажи мне, что ты не всерьез спрашиваешь об этом? - я старалась прекратить смеяться. Я хрипела и задыхалась. Когда я пришла в себя, Эдвард смотрел на меня, подняв брови, притворяясь, что ему не смешно.

- Я позвоню в журнал Спин и скажу им раз и навсегда, что тебе нравится Дик, - дразнила я. Томатов в библиотеке у нас не было, поэтому Эдвард вместо этого бросил в меня сборник рассказов Марка Твена.

Я видела намек на улыбку.

Я откинулась назад в кресле с копией «Гордости и предубеждения», которую я беспристрастно читала по моему курсу литературы.

Однако, я не могла сосредоточится, впрочем, как и Эдвард. Я чувствовала на себе его взгляд, поерзала в своем кресле. Я старалась не думать о члене. В моем воображении, я неспеша подходила к нему и шептала грязные словечки... о члене, конечно, о его члене, в частности, к которому, я вас уверяю, даже близко не приближалась.

Как будто прочитав мои мысли, Эдвард внезапно покинул комнату.

Он играл на пианино в фойе каждый вечер, очень поздно, после того, как я предположительно должна быть в кровати — играл музыку, совсем не похожую на Мейсенов. Она была замысловатая, тихая, светлая, и... красивая. Я слушала ее, представляя его пальцы на клавишах, и я ворочалась, и наконец, сдавалась, используя собственные пальцы, чтобы помочь себе успокоиться и заснуть.

Но так не могло продолжаться дальше, ночь за ночью, день за днем, двое людей делят общее пространство и не разговаривают друг с другом, не признают взгляды и эмоции, кружащие на поверхности. Может быть Эдвард и мог так жить, я — нет. Поэтому однажды вечером, я вышла из комнаты и пошла по длинному коридору в фойе. Я не пряталась; я прошла по круговому пространству и села рядом с Эдвардом на скамейку.

Он сделал вид, что не заметил меня, но я слышала, как мелодия сбилась под его пальцами.

- Это очень... красиво, - начала я.

Я хотела думать, что он наклонился ко мне, из-за моего присутствия, но я знала, что он просто хочет достичь более высокой октавы.

- Может быть этим ты займешься дальше? - нерешительно спросила я.

Эдвард покачал головой во время игры. - Никто не захочет слушать такую музыку... от меня, - сказал он очень тихо.

- Ты с ума сошел, - ответила я.

Я увидела, как тень улыбки появилась на его лице. - Да, ты меня действительно знаешь, - усмехнулся он. - Расскажи мне больше обо мне и моем безумии, Белла.

Белла. Мне нравилось слушать как звучит мое имя из его уст. Я лежала без сна в своей тесной маленькой односпальной кровати у себя дома в Мастик-Бич и мечтала о том, как он произносит мое имя.

Эдвард снова посмотрел на меня, как будто ему задали вопрос.

- Тебе нравится это, - сказала я, кивая на его пальцы на клавишах. - Эта музыка. Она другая, но ты не можешь остановиться. Это что-то новое для тебя, и ты не можешь от этого убежать.

Он закрыл глаза и продолжил играть. Я тоже закрыла глаза, сделала глубокий вдох и схватилась за край скамейки, как будто держалась изо всех сил.

- Это музыкальное произведение в частности... ты его написал... после того как мы встретились... возможно оно даже обо мне, или для меня. Я думаю, в любом случае...

Я открыла глаза и посмотрела на Эдварда. Его глаза были все еще закрыты, но вы должны быть холодными и твердыми, как мрамор под ногами, чтобы не чувствовать растущего напряжения в воздухе.

Моя рука двинулась по собственной воле. Я с удивлением смотрела, как она со скамейки опустилась на его колено.

- Ты хочешь поцеловать меня, - пробормотала я.

- Поцелуй меня. - Его слова были настолько мягкими, что я убедила себя, что они не реальны.

- Что? - спросила я.

Эдвард открыл глаза и его руки соскользнули с фортепианных клавиш, и он повернулся, чтобы оказаться ко мне лицом на скамейке.

- Ты слышала меня, - сказал он, как учитель, который отчаянно пытается остаться терпеливым со своим учеником.

Я его слышала.

Я была напугана до смерти.

Я старалась не дрожать, когда наклонилась вперед и провела своими губами по его губам. Я забыла свой страх, когда все удовольствие, боль и неверие, которые росли во мне с тех пор, как он заявил это мне, собрались вместе и кристаллизовались в нечто настолько напряженное, что стало почти больно, когда наши губы соприкоснулись. Я приоткрыла губы, шокированная светом и теплом, которые горели между нами, которые горели во мне... потрясенная тем, как воздух с силой вырвался из моей груди, тем как он сжал мои волосы в кулаке и поцеловал меня в ответ.

Шокированная тем, что он поцеловал меня в ответ. Он поцеловал меня.

Он. Поцеловал. Меня. В ответ.

Я пересекла некую невидимую границу, которую установила между мной и Эдвардом Калленом на скамейке в его квартире в темноте. Я впала в новую реальность, когда он обхватил мое лицо руками, затем скользнул вниз по моим голым рукам и вокруг моей талии.

Я купалась в тепле его губ. Пыталась не упасть в обморок. Затем мы отстранились, тяжело дыша. Его ярко-зеленые глаза перед своими — все что я могла видеть.

- Я знала, - прошептала я, неспеша двигаясь на сиденье и поставила ноги на мраморный пол. Глаза Эдварда мерцали передо мной. Сегодня я понимаю, что видела в них голод. А тогда, я могла только надеяться. Я просто прикусила губу (как будто до сих пор пробуя на вкус его соленую кожу) и пошла в кровать. Он не пошел за мной. По сей день я удивляюсь своим действиям. Когда ты ребенок, ты совершаешь дерзкие поступки. Ты также думаешь, что перед тобой все время мира.

-

Наши дни, Сан-Франциско.

Я настолько потерялась в воспоминаниях, что совершенно забыла о времени. У моей дочери репетиция балета Щелкунчик, и она опаздывала... и судя по всему, она до сих пор злилась на меня, что я вела двойную игру с Сетом и Джейкобом двадцать четыре года назад. У нас не было времени для дальшейших объяснений. Эти объяснения будут следующей главой моей истории. У нас было достаточно времени, чтобы переодеть ее в купальник и колготки и отвести в студию.

Ее инструктор поджала губы, когда моя дочь влетела в студию с десятиминутным опозданием, волосы забраны высоко в хвост, вместо требуемого пучка. Я также опаздывала на бранч. Я бросилась через улицу и нырнула в маленькое кафе. У него был кофе, и шоколадный круассан уже ждал меня. Двадцать четыре года назад это была бы бутылка Riunit, которое он украл у своих родителей, и пакетик Combos

И несмотря на то, что я сидела напротив одного из самых мною любимых людей в мире, мне все еще трудно было оставаться в настоящем времени.

- Я очень ревнив, ты знаешь, - сказал он, шутливо толкнув мою ногу своей. Он очень хорошо меня знал.

- К кому? - спросила я, притворяясь застенчивой.

Темные глаза Сета заблестели. Сан-Франциско очень подходил ему. Он преподает литературу в Беркли. Студенты его любят. Он достиг статуса ученой рок-звезды. Я всегда знала, что это в нем есть.

- Мы можем поговорить о... - начал Сет, но нас прервали.

- Простите? - спросила молодая женщина, возбужденно улыбаясь, ее глаза бегали между мной и Сетом.

- Да? - ответила я.

- Вы... Белла Свон?

Сет сел и удобнее расположился, вытянув ноги перед собой, закинув руки на спинку стула, с гордостью наблюдал.

- Да, - ответила я, качая Сету головой.

- Не могли бы вы? - спросила она, протягивая что-то мне.

- Конечно, - смущенно ответила я. - Как вас зовут?

- Корин, - ответила она. - Корин Харт.

Я написала кое-что значимое, что однажды кто-то написал мне. Я полагаю однажды эта магия сработала. Может это случится снова.

Когда Корин ушла, Сет широко и многозначительно улыбался и ухмылялся.

- Достаточно вспомнить, что я был тем, кто вытащил тебя из мрака, Белла Свон.

Я подняла брови. - Ты?

На этот раз Сет покачал головой, он на мгновение сосредоточился на своей чашке кофе. Поставил ее на стол и уставился на меня с искренним обожанием.

- Я всегда любил тебя, Белла, и я хочу, чтобы ты знала, что мне не доставляет удовольствия то, как все обернулось.

На этот раз я покачала головой. До сих пор больно, и я знаю, что Сет это тоже чувствует.

- Не у каждого бывает хэппи энд, - объяснил он. - Но у тебя... - Сет снова улыбнулся.

- А у тебя? - спросила я.

- Как ты вообще можешь спрашивать? - его пальцы возились с маленькой фотографией. Я сделала еще глоток кофе.

- Когда в первый раз ты подумала, что можешь получить свое «долго и счастливо»? - спросил Сет.

Конечно, я с кристальной ясностью это знаю. Чувство было на десятилетия преждевременным и несколько неуместным, но все, кто обладает, хоть какой-то проницательностью, понимают, когда в первый раз видят проблеск хэппи энда в своей жизни, когда получают намек, что будущее может быть таким же ярким, как они надеялись.

- Не твое дело, - ответила я, стараясь скрыть румянец на щеках.

Сет хихикнул и игриво толкнул меня по руке. - Оно таким и будет, Свон? - спросил он. - Прекрасно. Оставляю тебя наедине со своими мыслями, пока я вновь наполню чашку.

24 октября 1989 — так много нового.

Я проснулась и моргнула, а когда сосредоточилась, то поняла, что он был со мной, в моей постели, и я была удивлена и напугана... напугана тем, что одним неверным движением я разбужу его, и он уйдет.

Так что я затаила дыхание и с благоговением смотрела, как опускается и поднимается его грудь. Я изучала... темную щетину на его лице, которую мир никогда не видел. Я смотрела на сильную линию подбородка, которая всегда была напряжена во время интервью и на сцене, и как она была расслаблена во сне. Я хотела провести по его контурам, но не могла.

Я следила за пульсирующей жилкой от шеи до груди, мои глаза путешествовали по мягким блестящим волоскам на руке: от бицепса до запястья, как руки и пальцы запутались в белых простынях. Я не могла видеть больше, но его колено было прижато к моему бедру, и я сосредоточилась на тепле в том месте, где наши тела соприкасались. Это было очевидно.

- Я люблю тебя, - прошептала я. Я говорила это раньше, двум другим людям, но на это раз все было по-другому. Я пыталась сказать себе, что на этот раз все гораздо глубже, потому что я влюбилась в него годами раньше, но я подозревала, что есть что-то еще. Может быть я влюбилась в мужчину, которого видела на сцене — в его лицо публичного человека, но лицо со щетиной я любила больше.

- Я тебя очень люблю, - повторила я, хорошо понимая, что буду напугана до смерти, скажи я ему это, когда он не спит, и также я понимала, что мой страх рациональный, потому что мои чувства не будут встречены с улыбкой и трогательным восклицанием, но отказом или возможно даже отвращением.

Угол падения солнечных лучей изменился по мере того, как проходили минуты, и прежде чем я могла передвинуться и скрыть его лицо тенью, Эдвард моргнул. Два изумрудных огонька осветили спальню. Мое сердце трепетало, и я замерла. Я была первой, кого он увидел, и я не знала, что он сделает.

И как я и боялась, он немедленно зашевелился. Его тело отреагировало быстро и решительно.

Готовая к отказу, я была поймана врасплох, когда он повалил меня на матрас, когда его рот заявил на меня свои права, и он держал мое лицо в своих больших руках. Он коленом раздвинул мои ноги, и его тело вспыхнуло вместе с моим. Я могла чувствовать, как бешено бьется его сердце, я могла чувствовать, как сильно он хочет меня... при свете дня, в утренние часы.

- Черт, - прорычал он, и я не могла понять, сказал ли он это с разочарованием или похотью. Мне было все равно. Он схватил меня за попку одной рукой, приподнимая мои бедра с кровати, и одним толчком вошел в меня.

Я ахнула. Он замер. Его глаза снова встретились с моими.

- Не останавливайся, - умоляла я.

Моя грудь поднималась и опускалась между нами. Эдвард не сводил с меня глаз, когда оперся на локти по обе стороны от меня. Он целовал меня, не закрывая глаз, целовал медленно, целовал и начал двигаться внутри меня.

Он убедился, что я обхватила его ногами. Он целовал мое ушко, потом спустился ниже к шее. Его губы двигались вместе с толчками, и он кусал, посасывал и трахал, и я была все еще ошеломлена, что он был здесь, раз уж на то пошло. Его дыхание стало затрудненным, и его бедра ударялись о мои, и мои пятки впились ему в спину, когда мое тело начало понимать, что все это очень, очень реально.

- Эдвард? - наполовину спросила, наполовину ахнула я.

- Твою мать, - прохрипел он, прижимаясь ртом к моей ключице.

Я царапала пальцами его спину.

- Черт, - проворчал он, когда врезался в меня в жестком, необычном ритме стокатто. Его руки запутались в моих волосах и поцеловал меня, почти пожирал, и почти разорвал меня пополам, когда кончил внутри меня.

Я пыталась восстановить дыхание, когда Эдвард продолжал медленно раскачиваться: все еще двигался, целовал любящими губами. Его руки выводили нежные, благоговейные линии на моей коже.

Наконец он остановлися, оседая на меня, все еще внутри меня, его нос соприкоснулся с моим носом. Я расслабилась.

Он все еще был там. Даже лучше: он улыбался.

- Ты все еще здесь, - пробормотала я вслух, того не желая. Я воспользовалась шансом и запустила руки к его взъерошенные медные волосы.

- Поразительно, - признался он.

- Одурманивающе, - согласилась я.

- Удовлетворена? - спросил он.

Я пожала плечами. Он склонил голову набок. Затем прижал мое тело своим и снова удивил меня, нещадно стал щекотать, что я думала умру от нехватки воздуха. Я толкала и пихала его, улыбалась и боролась, простыни и подушки были сброшены с кровати, пока не остались только мы вдвоем на матрасе, хватая ртом воздух.

Он убрал волосы с моего лица, и его взгляд остановился на мне. - Ты — это что-то, - сказал он.

Это было самое большее, что мы когда-либо говорили друг другу про секс. Я сделала глубокий вдох и внимательно посмотрела на него.

- Мимолетный секс? - спросила я.

Эдвард открыл рот, чтобы сказать что-то, но остановился. Он облизал нижнюю губу, как будто нервничал. - Всегда помни то, что чувствуешь сейчас, Белла, тогда тебе не придется об этом беспокоиться.

Я всегда буду помнить это чувство. Я пронесла его с собой сквозь трудные времена и хранила его, как тайный дар. Свет, который лился в окна, освещал не только лицо Эдварда тем давним утром, он зажег огонь во мне, который горит по сей день.

Этот огонь нельзя потушить. Этот огонь горит вечно.

--------------------------------------------------------------------------------

Не забываем делиться своим мнением с переводчиком ЗДЕСЬ!