2. Повседневная жизнь
Изабелла.
Мое имя, произнесенное им, звучало странно.
Он называл меня Беллой. Что мне нравилось больше.
Но его губы произнесли это имя, с улыбкой склоняясь ко мне, эти невероятные алые губы, приближающиеся к…
– Изабелла.
Мои глаза распахнулись, и я быстро подскочила, чуть не свалившись с крошечной кровати.
– Я встала! – неуверенно крикнула я, что делала всякий раз, когда Чарли заглядывал ко мне по утрам, чтобы разбудить на занятия.
Но я была не дома.
И голос, разбудивший меня, принадлежал не Чарли.
Оглянувшись по сторонам в темноте, я увидела Элис, которая уже была полностью одета и наливала горячую воду в тазик на туалетном столике. Я запустила руку в волосы, пытаясь привыкнуть к окружающей меня обстановке, когда она заговорила вновь.
– Нам нужно готовиться к новому дню, Изабелла. Здесь есть чистая вода для умывания, и я приготовила для тебя новую сорочку. Не затягивай с этим. Отец заставит нас следить за свиньями, если мы припозднимся.
С горем пополам я впопыхах закончила умываться губкой, которая была чуть теплее предрассветного воздуха. Затем я снова сразилась с многослойной одеждой, которую должна была носить, несколько раз запутавшись в подоле юбки, которая была длинновата для меня. Когда я спустилась вниз, Карлайл одарил меня торопливым кивком, прежде чем повернуться к Элис.
– Нужно позаботиться о коровах. Покажи Изабелле, как это делать, – тихо сказал он и, взяв ведро с крыльца, скрылся в темноте.
Элис посмотрела на меня с улыбкой.
– Ты когда-нибудь доила корову? – спросила она.
У меня возникло чувство, что это будет длинный день.
~*~
– Дорогая, сегодняшние пироги просто божественны, – улыбнулся Карлайл, сидящий во главе стола.
Эсми улыбнулась ему и кивнула в мою сторону.
– Дорогой, их приготовила наша новообретенная дочь сегодня утром. Она оказалась очень полезной на кухне, – ответила Эсми, поджав губы, когда Розали издала преувеличенный вздох.
Элис склонилась ко мне и прошептала:
– Розали совершенно неодаренная во всем, что касается кухни.
Она усмехнулась в стакан с соком, когда Розали выпрямилась на стуле, изображая безразличие.
– Мои одеяла высоко ценятся. Я вполне довольна этим, – прохладно ответила она.
– Одеялами семью не накормишь, – сказала Эсми, подмигнув мне, пока я молча переводила взгляд с одной на другую во время этого странного разговора. Я не переставала удивляться тому, что какой бы нормальной ни была эта семья, она все еще оставалась во многом чуждой мне.
Холодные глаза Розали пристально смотрели в мои, пока она не сказала с улыбкой:
– Что ж, полагаю, если Изабелла решит взять на себя это обязательство по нашему порядку, то у нее не будет проблем с поисками жениха. Ее кулинарная слава будет идти впереди нее.
Я покраснела и отвела взгляд. В ее взгляде, кажется, крылось гораздо больше, чем простое оскорбление.
У меня не было ни малейшего намерения оставаться здесь, пусть даже один амиш уже оставил отпечаток в моем сердце, может быть, даже сам того не зная. Меня затягивало, в этом не было сомнений.
Но я была уверена, что с ним того же не происходило, раз уж он буквально умчался прочь прошлой ночью, услышав Карлайла.
Это не имело значения.
Я не пробуду здесь достаточно долго, чтобы Эдвард успел прикипеть ко мне или к моей готовке.
В конце концов, я же чужачка.
~*~
– Эдвард слишком напряженно работает, чтобы оставаться без ужина. Не понимаю, почему он вчера ушел, не поужинав. Это совсем на него не похоже, – сказал Карлайл, подняв шляпу, и пошел к двери.
– Я возьму с собой Изабеллу, чтобы отнести ему завтрак. И поговорю с ним о сегодняшнем ужине, – предложила Эсми, разглаживая рубашку мужа.
Карлайл улыбнулся ей, его глаза светились, пока его жена ухаживала за ним.
– Вот почему я люблю тебя, Эсми. Ты видишь, когда другим нужна помощь, и без колебаний оказываешь ее. У Эдварда все будет хорошо, если он найдет кого-то, как ты, – пробормотал он, убирая выбившуюся прядь волос с ее лица.
Я стояла у печки, краснея оттого, как легко Эсми заботилась о Карлайле. Живя в неполной семье, я не имела представлений о нормальной женатой паре. И вот теперь я на земле амишей, в семье женатой пары, любящей так легко, но так сильно. Это было видно по легкой улыбке на лице Карлайла. На людях он был сдержан и целеустремлен. Но со своей женой он был нежен. Он обращался с ней как со спутницей жизни, а не как с собственностью.
Я узнала, что в любви было больше, чем ее физическая сторона. Больше, чем простое обладание.
За сутки, что я провела в этой семье, я ни разу не услышала, чтобы Карлайл принижал свою жену. Он боготворил ее, и это было взаимно. Возможно, это был образ жизни амишей. И мы, чужаки, могли бы принять это к сведению. Кажется, мы судили их несправедливо, и все из-за их странных верований и убеждений.
Странных наверняка потому, что мы не понимали их. Постепенно я узнавала, что их убеждения не особо отличались от наших. Просто мы все усложняли. У них же все было просто. Я задумалась, будь у меня возможность, предпочла ли бы я простую жизнь всему, что мог предложить мой мир. И пока я думала о здешней жизни, в моих мыслях снова возникли зеленые глаза.
Я вырвалась из раздумий, услышав, как Эсми прокашлялась и с любопытством посмотрела на меня. Я, должно быть, впала в оцепенение, глядя на них, потому что так и стояла, уставившись на нее, сосредоточившись на ее удивленной улыбке.
– И что так потрясло тебя, Изабелла? – спросила она, придав голосу притворно обвиняющий тон. Но ее нежные глаза смотрели на меня с озорством.
Озорством.
Они такие загадочные люди.
Я покраснела и принялась рассеянно протирать поверхность стола.
– Простите. Думаю, что я просто залюбовалась вашим чувством семьи. Ваша любовь к Карлайлу потрясает, – прошептала я, краснея еще сильнее.
Она потрепала меня по руке, и улыбка на ее лице стала еще шире.
– В твоем мире нет любви? – спросила она, доставая большую корзину из ближайшего шкафа.
Я покачала головой и рассмеялась.
– У нас есть любовь, просто в моем мире она гораздо более запутанная. А в вашем мире она кажется такой чистой. Мы же, кажется, сами все усложняем, – прошептала я, краснея.
Эсми одарила меня задумчивым взглядом и занялась перемешиванием яичной запеканки в миске, после чего накрыла ее льняной тканью. Ее молчание убедило меня в том, что я наверняка зашла слишком далеко в своих наблюдениях; вместо того, чтобы извиниться, я принялась ей помогать. Я завернула несколько кукурузных пирогов, которые приготовила этим утром в другую ткань и осторожно положила их в корзину.
Я гордилась своими пирогами, Эсми объяснила мне, как их готовить, еще до того, как я толком проснулась. Но, казалось, не имеет значения, в какой кухне я нахожусь, я все равно находила удовольствие в готовке. И пироги получились очень хорошими. Карлайл даже перепутал их с пирогами Эсми, что можно считать большим комплиментом. Запеканка, приготовленная из оставшегося со вчерашнего вечера картофеля, овощей, яиц и бекона вместе с остатками хлеба, оказалась очень вкусным и сытным завтраком.
Упаковав все в корзину, мы отправились на ферму Мейсенов.
Я очень нервничала перед предстоящей встречей с Эдвардом.
Эдвард Мейсен.
Даже его имя вызывало странное ощущение в моем животе.
Напряженное тянущее чувство, которое не было болезненным, но от него мне становилось трудно дышать.
Или во всем виноват холм, на который мы взбирались.
Забудьте о том, что люди говорят, будто Айова плоская. Там полно холмов. Просто они обширные и пологие. Но это красиво. И тишина в воздухе помогала восстановить силы. Звук колышущихся кукурузных листьев, шелестящих на тихом ветру, то тут, то там раздающееся пение птиц, давали возможность погрузиться в раздумья. И снова я обнаружила, что у амишей, кажется, было что-то еще, что было лучше, чем у нас. Мир. Спокойствие. Любовь.
Мы приближались к вершине холма, когда Эсми, наконец, заговорила.
– Это мое любимое время года, когда уже близится жатва, но весенняя свежесть еще не забыта. Цветы душистого горошка среди кукурузы. Запах земли после дождя. Я верю, что в такие моменты можно почувствовать руку Божью, – сказала она, прикрывая глаза, чтобы прочувствовать это.
– Карлайл тоже убирает поля? Он говорил мне, что он врач. Как он может работать в поле, если занимается лечением? – спросила я, инстинктивно поджав губы, на случай, если снова преступила черту.
Она рассмеялась над выражением моего лица и на мгновенье крепко меня обняла.
– Ты выглядишь смущенной, когда задаешь свои вопросы, Изабелла! Мы не тайное сообщество. Пожалуйста, спрашивай. Мы рады ответить на вопросы всем, кому интересен наш образ жизни. Знания – сила, и только они приносят терпимость и понимание, – сказала она.
Я прижала кувшин молока поближе к себе и шумно выдохнула.
– Просто я не хочу вас обидеть. Или нарушить какие-нибудь правила. Вы все были так добры ко мне, приняв меня к себе. Спасибо вам за это, – поблагодарила я и улыбнулась, когда она снова заключила меня в объятья.
– Таковы мы. Пожалуйста, задавай свои вопросы. Если ты спросишь о чем-то, о чем нам нельзя говорить, я скажу тебе. И может быть, когда ты будешь готова, мы сможем задать тебе вопросы о твоей жизни, – тихо ответила она, и мы продолжили наш путь к дому у подножия холма.
Я молчала пару мгновений, задумавшись, над тем, что бы я могла рассказать им о своей жизни. В сравнении с их жизнью, моя казалась отвратительной. Я была удивлена тем, что они еще не расспросили меня обо всем, учитывая то, как я сбежала из своего мира. Они были очень терпеливыми людьми.
Простыми, терпеливыми и любящими.
Проявление любви между Карлайлом и Эсми снова всплыло в моих мыслях.
– Как давно вы с Карлайлом женаты? – спросила я, желая понять, как выдержала их любовь, тогда как мои родители не продержались и двух лет.
– Мы поженились осенью, когда мне исполнилось восемнадцать. Перед этим Карлайл ухаживал за мной полгода. Я причина тому, что он стал целителем, – ответила она со счастливым взглядом.
– Это почему же?
– Он воскресил меня словно Лазарь. Я упала в овраг недалеко от Дрейксвилля, поскользнувшись на краю. Он спрыгнул за мной и отнес в безопасное место. Он даже не знал меня. Мои родители были из соседней общины. Когда он не сумел расслышать мое дыхание, он вдохнул в меня свое. Вскоре я очнулась со сломанной рукой, на которую он наложил шину, и порезами, которые он перевязал. Во мне было его дыхание, и уже тогда я поняла, что ему суждено стать моим мужем, – сказала она, улыбаясь солнцу.
– Это так красиво, – пробормотала я, захваченная любовью, которую она испытывала к Карлайлу, что слышалось даже по тону ее голоса, пока она возрождала свои воспоминания. Мои мысли поглотила возможность найти такую же любовь.
Мы приближались к дому, высокому белому сооружению, высившемуся на фоне голубого неба. Дом был огромным, и сад, окружавший его, выглядел неухоженным; овощи, опавшие с ветвей, гнили на земле, цветы увяли без полива. Эсми издала грустный вздох и поднялась по ступеням.
– Эдварду нужно попросить помощи. Ему не справиться с таким домом в одиночку. Он такой гордый, что это его погубит, – пробормотала она так тихо, что, наверное, даже я не должна была это услышать.
– А где его семья? – спросила я, оглядываясь по сторонам и замечая все большее запустение вокруг дома. Крыльцо было грязным, окна были покрыты тонкой пленкой грязи. И тишина. Было слишком тихо для дома, где, предположительно, жила большая семья.
Эсми снова вздохнула.
– Он один. Его отец и мать умерли прошлой зимой, как и брат с сестрами. Грипп забрал многих прошлой зимой, – тихо ответила она и постучала в дверь.
Я стояла на месте, впитывая сказанное ею.
Эдвард был одинок.
Он лишился семьи меньше года назад.
Напряжение в животе усилилось, и я нахмурилась, ощутив всепоглощающую нужду сделать что-нибудь для Эдварда. Пока у меня не было никаких идей, что именно, ведь я не знала его. И после вчерашнего я была уверена, что он и вовсе не хочет иметь со мной ничего общего. Его хмурый взгляд, которым он одарил меня перед уходом, дал мне это понять предельно ясно.
– Он уже должен был начать свой день. Пойдем, давай посмотрим в амбаре. Может быть, он там, – сказала Эсми и, спустившись с крыльца, зашагала в его сторону.
Повернув за амбар, я заметила его в поле, позади какой-то уборочной техники и кобылы. Зрелище, представшее перед моими глазами, заставило меня несколько раз моргнуть. Эдвард работал с целиной, его руки напрягались и расслаблялись, пока он, держась за рукоять культиватора, вонзался в невозделанную почву. Мышцы его предплечий отчетливо выделялись и блестели от пота в лучах раннего солнца. Его рубашка прилипала к нему на ходу, а ее верхние пуговицы были расстегнуты, обнажая легкую поросль волос на груди. Его шляпа немного съехала на затылок, и его взмокшие волосы прилипли ко лбу над бровями, которые он сосредоточенно хмурил, пока не заметил нас возле амбара.
Увидев нас, он остановил коня на полном ходу. Вытерев рот тыльной стороной руки, он подошел отвязать лошадь, глядя в нашу сторону с нечитаемым выражением лица. Я наблюдала за его работой, его худая высокая фигура двигалась изящно, пока его ловкие пальцы дергали кожаные ремешки вокруг упряжки. Быстро управившись, он отпустил лошадь побродить по ближайшему участку травы. Пока он шел к нам, я не могла отвести от него глаз, его походка была так же изящна, как и он сам. Подойдя к нам, он снял свою шляпу и, прижав ее к груди, бегло взглянул на меня, прежде чем опустить взгляд под ноги.
– Доброе вам утро, Эсми, – пробормотал он, прежде чем снова взглянуть на меня. – И тебе, Белла.
Я чувствовала, как от звука его голоса, произнесшего мое имя, щеки начинает заливать румянец. Он произнес его нежно, звук вибрацией шел из самой груди, а «удвоенное «л» в моем имени лилось с его языка, словно мед из банки. Я тяжело сглотнула и постаралась произнести свое приветствие так же красиво, но Эсми перебила мое сбивчиво бормотание.
– Ты уже знаком с нашей Изабеллой, Эдвард? – спросила она, склонив голову и искоса глядя на меня; на ее губах появилась улыбка, когда она заметила, что мой румянец становится все более насыщенным.
– Да, Эсми. Вчера, перед ужином, – ответил он, по-прежнему избегая моего взгляда. – Я чуть не уронил ее, когда она спустилась с лестницы. Боюсь, я ее напугал.
Эсми помолчала считанные мгновенья, прежде чем кивнуть с легким смешком.
– Но это не повод не остаться на ужин, Эдвард. Ты наша семья. Нам не хватало твоего общества прошлым вечером, – ответила она, и он покраснел от ее слов, его уши стали ярко-красными.
– Я не хотел причинять Белле еще больше неудобств своим присутствием. И я только что пришел с поля. Из меня бы вышла плохая компания. Я поужинал здесь. Но спасибо за то, что подумали обо мне, – ответил он и наконец посмотрел ей в глаза.
Эсми вздохнула с досадой и указала в сторону дома.
– Не присядешь с нами на минутку? Мы принесли тебе завтрак. Ты, должно быть, голоден? Пойдем, умойся с поля и позавтракай с нами, – сказала она, и не дав ему ни шанса на отказ, развернулась и вернулась в дом.
Он издал какой-то тихий звук, подозрительно напоминающий раздраженный вздох, и, нахмурившись, надел шляпу обратно, поглядывая на меня, застывшую на месте. Я все еще не могла прийти в себя от звука его голоса. Тянущее чувство в животе усилилось, и оно скорее тянуло меня к Эдварду, нежели сигнализировало о желании выдать назад съеденную на завтрак запеканку. Он замешкался на пороге, махнув своей длинной рукой в сторону дома, чтобы я шла вперед. Я моргнула, выходя из оцепенения и заставляя свои ноги идти, не забывая о мужчине позади меня. Его мелодичный голос снова заполнил пространство.
– Я должен еще раз извиниться за вчерашнее, Белла. Я не хотел тебя напугать, – сказал он, и звук моего имени снова усилил тянущее чувство.
– Нет, это ты извини. Я не смотрела, куда иду. Мне стоило обратить внимание, – начала объяснять я, отчего запуталась в подоле собственной юбки.
Я вскрикнула, выкрикивая слова, которые амиши, я уверена, не использовали, и, приготовившись к лобовому столкновению, словно в замедленной съемке выставила вперед руку, второй прижимая к себе кувшин с молоком, чтобы не пролить его. Я крепко зажмурилась, но с землей так и не столкнулась, вместо этого я встретилась с твердостью иного рода. Я снова ощутила, как меня обхватывают знакомые руки, и жар твердого тела рядом с собой, когда Эдвард поднял меня, притягивая к себе с излишней силой. Мое плечо коснулось его тела, толкнув кувшин, отчего его содержимое выплеснулось и залило Эдварду грудь.
– Мне так жаль! – воскликнула я, безмерно расстроенная тем, что споткнулась и с успехом расплескала с огромным трудом добытое мною молоко.
Он зажмурился, поджал губы и осторожно отодвинулся от меня. Он слегка потрепал рубашку, чтобы отлепить мокрую ткань от тела, пока я стояла, в безграничном смущении вцепившись в почти пустой кувшин. Он тихо вздохнул и покачал головой, избегая моего взгляда.
– Это не твоя вина, Белла. Мне следовала провести тебя через колесные колеи. Да и этой рубашке нужна была стирка. Просто у меня не было на нее времени, – пробормотал он и отошел к водному насосу, чтобы умыться, тем самым оставив меня стоять посреди двора в неловком молчании.
Мое унижение продлилось недолго – вскоре я почувствовала, что Эсми с тихим смешком тянет меня за собой по ступеням.
– Бог не наградил тебя грацией, Изабелла. Не смущайся. Почему бы тебе не заняться едой и не накрыть Эдварду на стол, пока я поищу для него новую рубашку? Все будет хорошо, – успокоила она, отведя меня к небольшому столику на крыльце. Я кивнула, глядя, как она исчезает в доме в поисках чистой одежды для Эдварда.
Я умудрилась испортить свою вторую встречу с Эдвардом.
Почему он заставлял меня так сильно нервничать?
Словно отвечая на свой вопрос, я взглянула туда, где стоял насос, и почувствовала, что воздух снова покинул мои легкие.
Отбросив шляпу в сторону и расстегнув рубашку чуть ли не до пупка, там стоял Эдвард с блестящей на солнце кожей. Он наклонился и настойчиво принялся работать с насосом, пока из того не полилась вода, наполняя таз. Когда глубокая емкость была полна, Эдвард выпрямился и огляделся по сторонам. Я торопливо отвернулась, доставая приготовленные мной пироги, чтобы чем-то отвлечь глаза. Но мое боковое зрение было отменным, и вскоре мои глаза тайком метнулись взглянуть на него снова.
Он слегка отвернулся от меня, так что теперь мне был виден только его профиль. Он спустил подтяжки с плеч, сбросил с себя рубашку, повесив ее на насос, и, наклонившись, плеснул водой себе в лицо. Брызги отскочили от него, стекая с его голос, вниз по лбу, пока не упали тяжелыми каплями обратно в таз. Он окатился снова, обливая водой грудь, проводя ладонями по внешней и внутренней стороне рук. Его тело блестело на солнце, вода стекала с него, пока он обливался, растираясь; грязь, затвердевшая из-за молока, исчезала с его тела, делая его чище, чем в те разы, что я с ним виделась. Его грудь была бледной, видя мало солнца, но его руки и шея в вырезе рубашки были загорелыми, благодаря работе в поле.
Он окунул голову в таз, а затем вскинул ее, заставляя брызги воды вихрем взметнуться в воздух, после чего тряхнул ею, избавляясь от излишков воды. Натренированные мышцы его спины напряглись, когда он провел ладонями по лицу, запусти пальцы в волосы. Потянувшись за своей испачканной рубашкой, он отыскал на ней сухой участок и насухо вытер лицо, двигая ее вниз, чтобы впитать блестящие капли воды с груди, живота, спускаясь к мягкой дорожке волос, исчезающей в его расстегнутых штанах.
Я услышала шаги позади себя, как раз когда Эдвард поднял голову и встретился со мной взглядом. Я замерла, оказавшись между тем, чтобы быть пойманной своей хозяйкой за разглядыванием красивого амиша и быть пойманной за разглядыванием его же, но уже им самим. Я видела его зеленые глаза через двор, видела, промелькнувшую в них нерешительность, прежде чем его изящные брови сошлись на переносице, и он отвернулся от меня, сжав губы в тонкую линию.
Я отвела взгляд, как раз когда открылась дверь, и мимо меня прошла Эсми, направляясь к Эдварду. Краем глаза я наблюдала, как она дала ему чистую рубашку, заработав в ответ тихое «спасибо». В горле пересохло и начало жечь, пока я пыталась взять под контроль неподдающийся ему трепет, пробегавший по венам. Лицо пылало, а сердце все не желало унять свой оглушительный ритм, даже когда я села за полный еды стол. Я задержала дыхание, услышав стук его ботинок на лестнице, сопровождаемый шагами Эсми.
Он молча занял свое место за столом, а Эсми села рядом с ним. Я была вынуждена сидеть напротив него, там, куда он настойчиво отказывался смотреть. Его губы были по-прежнему сжаты в тонкую линию; он размыкал их лишь, чтобы откусить, и снова сомкнув их, продолжал жевать в тишине. Я сидела прямо напротив него, изо всех сил стараясь не смотреть, как он ест, глядя куда угодно, только не на его лицо.
На его длинные пальцы, осторожно разламывающие мои пирожки.
На его плечи, когда он склонялся над тарелкой.
На его точеную челюсть, пока он жевал.
На его волосы, начавшие высыхать, в беспорядке торча в разные стороны.
И снова на его алые губы, когда он допивал остатки молока, оставляя белую полоску на губах, прежде чем стереть ее рукой.
А потом на его чистую рубашку, когда он поднялся и повернулся к Эсми.
– Спасибо за вкусную еду. Вам не стоило так утруждаться, но я очень благодарен. Мне нужно вернуться в поле, пока солнце не слишком высоко. Я бы хотел уйти оттуда до полудня, – тихо пробормотал он и развернулся, чтобы уйти.
– Позволь нам остаться и навести у тебя порядок, Эдвард. Ты не должен следить за обоими домами, – начала Эсми, но Эдвард лишь замотал головой и резко вскинул руку.
Я инстинктивно вздрогнула.
Моя реакция не осталась незамеченной ими обоими.
Но они ничего не сказали.
Эдвард продолжил:
– Я не могу навязываться старейшине Карлайлу. У вас есть свой дом. Еще раз спасибо за завтрак. Приятного дня, Эсми, – сказал он, замолчав, прежде чем взглянуть на меня непроницаемым взглядом.
– Изабелла.
Мое имя, произнесенное им, прозвучало как-то не так. Его взгляд задержался на мне на мгновенье, прежде чем он неуверенно ступил за порог и скрылся за амбаром. Я не стала смотреть ему вслед.
Потому что на меня задумчивым взглядом смотрела Эсми.
Я тяжело сглотнула и стала убирать со стола. Эсми помогла мне, пока мы наконец не были готовы уйти. Я повернулась к выходу в нетерпении поскорее убраться подальше от Эдварда Мейсена. Но Эсми остановила меня рукой с порога. Взглянув на поле в поисках Эдварда, она развернулась ко мне с уверенностью во взгляде.
– Может, он и не хочет навязываться, но он сын моей сестры. А потому и мой собственный сын с тех пор, как она покинула нас. Пойдем, мы должны навести порядок у него дома, пока он в поле, – прошептала она.
– Но… но он сказал «нет», – проговорила я, запинаясь и чувствуя себя некомфортно, стоя у него на пороге, не говоря уже о том, чтобы войти внутрь.
– Изабелла, – ответила Эсми, глядя мне прямо в глаза. – Он не старейшина, а потому у него нет опыта, чтобы знать, что ему нужно, а что нет. Он даже еще не принял окольник*. И мы приберем у него в доме, – сказала она, потянув меня к двери. (* Прим пер.: Око́льник или Румспри́нга – этим словом у амишей называется подросток в возрасте от шестнадцати лет и до того момента, когда он сделает окончательный выбор: принять крещение и стать членом Церкви амишей, либо покинуть общину амишей).
Я бросила взгляд на поле, где Эдварда все также не было видно, и мы вошли в дом.
Я нервно огляделась по сторонам, оказавшись гораздо ближе к личной жизни амишей, чем когда-либо мечтала.
Меня тут же поглотила простота его дома.
В комнатах было тихо, немногочисленная мебель – небольшой столик и кресло, – была накрыта тканью. Это напомнило мне пляжный домик моей матери, с мебелью укрытой простынями, которые защищали ее от пыли, пока ею никто не пользовался. Но этот дом был занят, пускай лишь одним человеком. Мое сердце сжалось при виде одиночества, которое являл собой этот дом.
Эсми постояла немного в тишине, но не с грустью на лице, в отличие от меня, а с задумчивым выражением, решая, с чего начать. Я все еще оглядывала одиноко стоящий стол с креслом в гостиной, когда она начала раздавать указания.
– Одежду, белье, и все что с виду нуждается в стирке, и что мы сможем забрать домой, собирай и неси сюда, – сказала она.
Я с удивлением посмотрела на нее.
– Белье? Я не могу пойти в его спальню! Я даже не знаю, которая из них – его! – взволнованно воскликнула я, чувствуя, как желудок сжался при мысли о том, чтобы стянуть с его постели простыни, на которых лежала эта обнаженная грудь.
Эсми поджала губы и указала в сторону кухни.
– Тогда иди на кухню. Уверена, он слишком долго пренебрегал ею. А когда закончишь там, вытри пыль в гостиной. Иди! У нас не так много времени! – велела она и скрылась на втором этаже.
Услышав ее распоряжение, я буквально помчалась в заднюю часть дома, с легкостью находя кухню. Дома Эдварда и Карлайла имели схожее строение, поэтому я почувствовала себя комфортнее, чем я ожидала, вторгшись в дом незнакомца. Пусть и для того, чтобы прибрать в нем.
Но все равно это был дом незнакомца.
Незнакомца, который, умываясь возле колонки, заставлял мое сердце отбивать бешеный ритм.
Тряхнув головой, я осмотрела кухню.
По стандартам Чарли в ней царила абсолютная чистота.
Но по моим стандартам, которые, судя по всему, разделяла Эсми, здесь царил бардак. Обеденные тарелки остались на столе, на плите стояла использованная чугунная сковорода. Хлебные крошки уже привлекли муравьев, пожиравших консервы, упавшие на край стола. Я металась по кухне, поставив кипятиться кастрюлю воды, как делала Эсми, когда ей была нужна вода для мытья посуды, и пока она нагревалась, я вытирала грязь, откуда только можно. К тому времени, когда вода начала источать пар, я подмела кухню и коридор, протерла стол на кухне и выбросила отходы в мусорное ведро, стоявшее по ту сторону двери.
Я была поражена тому, сколько всего мне удалось узнать об их образе жизни, проведя этим утром всего час на кухне Эсми, и вскоре я уже закончила с уборкой кухни и двинулась дальше по первому этажу с метлой и мокрой тряпкой. Добравшись до гостиной, я была полна решимости выполнить задание, не позволяя любопытству взять верх.
Я успешно справлялась с задачей, пока мне на глаза не попался клочок бумаги, лежащий на маленьком письменном столе. На столешнице была небрежно разбросана кипа бумаг и газет. Я поправила стопку, стараясь вытереть при этом пыль, пока не увидела слова на лежащем сверху листе бумаги. Кажется, мое дыхание остановилось, пока я читала.
Цвет свежевскопанной земли,
Чистота парного молока,
Нежный изгиб ветви вяза,
Мелодия рассвета,
Спокойствие безоблачной ночи,
Луна, танцующая на звездном небе,
Поцелуй солнца на сумеречном горизонте,
Глубина вселенной,
Это лишь попытки передать то, что я вижу
В ее совершенстве.
Господу, несомненно, тоже снился, как и мне
Навязчивый образ спящей красоты, прекраснее всего мира,
Белла.
Я нежно прикоснулась пальцам к записке, перечитывая ее снова, чтобы убедиться, что ничего не напутала. И снова я забыла, как дышать.
Эдвард Мейсен, странный и прекрасный амиш, являвшийся ко мне во снах, написал стихотворение.
Обо мне.
Судя по всему, не одну меня навещали во сне.
Такой вот поворот! Теперь-то понятно, отчего Эдвард так себя ведет. И судьба у него трагичная, заботливая девушка ему бы пришлась очень кстати))
Спасибо за проявленный к истории интерес! Буду рада видеть на ФОРУМЕ!
Источник: http://robsten.ru/forum/19-1531-1
0
:JC_flirt:
