Глава 50. Secretive Sandies / Таинственные Песочные Печенья


БЕЛЛА

Звуки ненавязчивой и успокаивающей джазовой мелодии расплывались по приемной офиса доктора Кармен. Было довольно рано, и солнечные лучи ярко светили сквозь большое окно рядом с входом. Покачивая ногой вверх-вниз и поморщившись, я потерла глаза рукавами своей толстовки. Ожидание было мучительным. Я напрягала слух, желая услышать хоть что-нибудь, мечтая о рентгеновском зрении или сверхчеловеческом слухе, но ничего не уловила. Ни шепота, ни приглушенных голосов. Только джазовую мелодию.

Я чувствовала себя загнанной в ловушку местным каналом о погоде.

Я оттянула рукава и откинула голову назад. Казалось, моя нервозность раздражала блондинку из приемной. Насрать на нее. Она тратила слишком много времени на чтение сплетен из журналов. От пластиковых стульев - изогнутых, современных и эргономичных - у меня начало ломить кости. Я смотрела на ручку двери, желая, чтобы она повернулась, и оттуда вышел бы улыбающийся Эдвард.

Доктор Кармен не позволила мне присоединиться к ним, когда мы с Эдвардом пришли к ней этим утром. На самом деле, я уселась рядом с ним на диване в ее кабинете, ожидая, что буду присутствовать при их разговоре. Но доктор Кармен пришла и быстро прогнала меня, произнеся какое-то дерьмо вроде «честным быть легче вдвоем» или «трое – это уже толпа».

Я была расстроена своим удалением, глядя на Эдварда и ища его поддержки, но вместо этого я обнаружила, что он просто… согласился.

Возможно, все это время он хотел поговорить с ней с глазу на глаз.

Я не могла понять причин своего беспокойства за эту встречу. Меня волновало, что Эдварду не понравится Кармен, и в этом своем страхе я была уверена. Я ничего не хотела так сильно, как его полной поддержки, но это уже было в лучшем случае под сомнением. Мне казалось, что их разговор этим утром сформирует его впечатление о терапии в целом. У меня было больше причин, чем даже мой собственный опыт, чтобы надеяться, что оно будет положительным.

И наоборот, я хотела, чтобы Кармен понравился Эдвард. Я боялась, что она увидит в нем что-то, что заставит ее разочароваться в наших отношениях. Уже только на прошлой неделе она дала в разы больше советов об отношениях, чем я могла переварить за один раз. Она хотела, чтобы я «расслабилась, и позволила всему идти своим чередом» или «поняла, чего он жаждет, прежде чем «выстрелить из пушки» (она подмигнула при этом). Она хотела, чтобы «между нами было выстроено такое количество доверия и комфорта, которое помогло бы признать жуткие и ужасные вещи» и чтобы мы «осторожно отнеслись к «первому», прежде чем я дам вам «второе», чтобы найти «третье». Что бы это, черт возьми, не значило. Она хотела, чтобы я извлекала уроки из наших «многих-многих-многих провалов во время плавания по волнам Нила» и воспользовалась этой мудростью, что бы «получить нормальные, здоровые отношения». Она хотела, чтобы я «вела себя открыто, даже если при этом я выглядела бы глупой наивной девочкой», и чтобы я дала ему время «приспособиться к жизни с Калленами, и пережить переизбыток эстрогена в его когда-то состоящем только из тестостерона семействе».

Она хотела, чтобы я была «терпеливой».

Гребаное терпение, с горечью подумала я.

Терпение, естественно, было необходимо, но жизнь с Эдвардом оказалась не такой безоблачной, как я когда-то мечтала. Разделяющая нас невидимая стена пала только сейчас, и то лишь частично. Я задавалась вопросом, как долго мне придется долбиться в нее, чтобы она исчезла окончательно, и мы смогли бы снова стать «нами». Я не могла решить, кто вообще был ответственен за ее существование. Вероятно, я все еще была немного скептически настроена по поводу глубины привязанности Эдварда, но у него существовали свои собственные соображения, какими бы они не были. Насколько неправильным было то, что я лишь хотела, чтобы на сей раз все сложилось идеально? Я отложила этот вопрос на потом для разговора с Кармен или Карлайлом, или даже с Эдвардом, если время будет подходящим.

На прошлой неделе было неловко, если не сказать больше. Мы с Эдвардом направили наши усилия по воссоединению на его возвращение в школу. Он был по горло завален домашними заданиями и, и после долгих споров согласился на мою помощь. Так что мы просыпались, по отдельности переодевались в наших спальнях, спускались вниз и завтракали вместе с Элис, Эсми и Карлайлом. Я ездила в школу вместе с Элис, а он забирал Джаспера. По приезду мы с Элис разделялись, и Эдвард провожал меня на уроки. В основном, все было как и раньше, лишь с небольшими изменениями.

В наше первое утро там, когда мы вошли в школу, я решила что не хочу, чтобы его электричество успокаивало меня. Кажется, он немного обиделся, когда я отдернула плечо, но я просто не могла этого не сделать. Я не хотела вселять в него веру в то, что его прикосновения были моим единственным поводом находиться с ним рядом. Я шла вместе с Эдвардом потому, что наслаждалась его компанией, а не потому, что мне был необходим его успокаивающий эффект.

Было очень трудно пересилить себя и пожертвовать тем, что легко могло сделать любое событие приятным, но я поступила именно так. Эдвард был обеспокоен моим выздоровлением. Он опасался, что моя страсть к нему рассеется, раз я больше не нуждалась в нем. Если бы я могла показать ему, что больше не нуждалась в нем, возможно, он бы понял тогда, что я с ним потому, что он добрый, понимающий, забавный, красивый, верный, а ощущение его пальцев на моей коже - это только один пункт в длинном списке причин, побуждавших меня постоянно желать Эдварда. Когда я сказала ему, как много для меня значила эта самостоятельность, он немного понял и выразил это легкой улыбкой одобрения. Но я знала, что это его беспокоит, и, в свою очередь, это беспокойство передавалось и мне.

В целом, наши взаимодействия изменились, и изменение не обязательно было в худшую сторону. Это не было похоже на то, что связь оборвалась. Просто она стала… управляемой.

До… пятницы, рассеяно усмехнулась я, вспоминая, что случилось после того, как я вернулась с бокса вместе с Элис.

То, как я набросилась на него, было действительно непростительно. Аппетитное пятно шоколадного теста прямо на его подбородке привлекло мое внимание, и мой язык захотел попробовать его. Он кинулся мне навстречу, тогда как я бросилась на него. Он обхватил меня руками за талию, притягивая ближе, и наши губы встретились. Приоткрыв губы, я молилась, чтобы на этот раз он по-настоящему поцеловал меня, и я была вознаграждена в полной мере, когда его язык проник в мой рот. Воздух покинул мои легкие, глаза закатились, колени подкосились, запели птицы, рассеялись тучи, где-то вдалеке можно было расслышать пение «Аллилуйа» - в общем, все те дурацкие клише, которые означали, что его язык взорвал мой гребаный мир.

Эдвард – футболка + бисквит * (бокс + эндорфины) = возбужденная Белла.

Это простейшее уравнение.

Но это было слишком. Капающий ручеек в считанные секунды превратился в водопад, и мы оказались к такому не готовы. Честно говоря, я была вполне готова изнасиловать его прямо на кухонном столе, но это только доказывало иррациональность моего разума.

Мы были еще не готовы. Даже такая идиотка как я понимала это. Он только что отказался от своей матери, потерял единственные кровные узы, которые у него были в этом мире, а я только-только начала борьбу со своим состоянием и понимала, что это гораздо медленнее и труднее, чем мне бы хотелось. Мы с Эдвардом были хрупкими и чувствительными. Возможно, мне потребовалось слишком много времени, но я наконец-то начала осознавать ответственность за наши многочисленные трудности. Мне нужно относиться к ним с уважением, которого они заслуживают, если я когда-нибудь вообще поправлюсь.

От этой мысли мое настроение окончательно испортилось, и я насупилась, глядя на свои заношенные манжеты. Свидетельство последнего года в Форксе предстало перед моими глазами в виде изношенной темной ткани. Я нахмурилась, задумавшись о покупке новой толстовки, но это показалось мне неправильным.

Прежде чем я позволила своим мыслям достаточно отвлечь меня, я услышала странный шум, доносящийся из ее офиса. Моя спина выпрямилась. Это было похоже на… приглушенный шум громкого голоса. Определенно Эдвард. Я тихонько придвинула стул поближе к двери, устремив взгляд на погруженную в журнал секретаршу. Остановившись за пару метров от офиса, я напрягла слух в направлении темной деревянной двери.

Но за этим последовала тишина.

Это было просто жутко. Я закусила губу и снова стала рассеяно дергать ногой. Мой взгляд был сосредоточен на ручке, когда я напряглась, чтобы расслышать еще что-нибудь. Успокаивающий джаз наконец-то закончился, переключившись на новую песню в статической тишине.

И тогда я услышала это.

Совершенно отчетливо. «Да кем вы, черт возьми, себя считаете?» - раскатом прокатился по комнате разъяренный голос Эдварда.

Я отшатнулась так резко, что мои ноги скрипнули по линолеуму.

Секретарша даже не подняла глаза вверх, облизнув палец и перелистнув страницу.

Я все еще прислушивалась к новым взрывам, когда дверь неожиданно распахнулась. Каждый мускул в моем теле напрягся, когда оттуда вышел Эдвард - брови сошлись на переносице, ноздри раздувались. Он вцепился в свою куртку, которую сжимали пальцы дрожащей руки, глазами он искал меня. Когда его яростный взгляд остановился на мне, я побледнела, громко сглотнув, но потом что-то в моем виде заставило его лицо немного смягчиться.

Он протянул мне руку ладонью вверх и взмолился: «Мы можем уйти?» Он явно пытался унять свой гнев, когда его глаза впились в мои, а пальцы вцепились в кожу куртки.

Я без колебаний взяла его теплую и нежную руку, и он переплел наши пальцы. Я поймала взгляд Кармен, и ее легкую улыбку, когда мы проходили мимо двери.

Она окликнула нас: «Скоро увидимся, Эдвард!»

Его шаги были громкими и торопливыми, когда он произнес достаточно громко для скандала: «Да пошла ты!»



Сидя напротив меня, Эдвард оперся локтем о спинку своего диванчика и сердито посмотрел в окно. Он настаивал на том, чтобы я позавтракала, хотя я и не могла понять, почему. В любом случае, он был явно не в том настроении, чтобы куда-то пойти.

Поездка сюда из офиса Кармен прошла не особо гладко. Две машины перед нами повернули, не включив сигнал поворотников. Это вызвало ряд ругательств и бурную тираду о том, что «в Форксе идет резня поворотников», против которой он лично был готов организовать протест. Он нажимал разные кнопки-рычаги-переключатели с немыслимой частотой. А потом, когда мы заехали в закусочную, какой-то мужчина придержал для меня дверь. Эдвард сдержался от диалога напрямую с ним, но я была уверена - если бы меня тут не было, между ними случился бы интересный обмен словами. Когда мы заказывали себе еду, и официантка не посчитала нужным записать наш заказ, он вышел из себя и пообещал, что «она реально потеряет свое место, если просрет наш заказ».

Его отношение просто убивало меня. Я скрипнула зубами и поджала губы, дав ему переварить свои расстроенные чувства, прежде чем я скажу что-либо, что сделает все только хуже. А я очень надеялась, что он переваривает свое разочарование, сидя там и пощелкивая пальцами свисающей вниз со спинки диванчика руки. Иногда я переживала, что он забыл, как это делается. Раньше он курил или наезжал на Эммета, или игнорировал людей, или делал все это вместе. Но больше у него не было всей этой роскоши. Теперь ему оставалось только созерцать и учится забивать на это.

Забить на что-то – это было явно не сильная сторона Эдварда.

Когда принесли нашу еду, он прищурился, глядя на тарелки, и перебрал в уме весь заказ: французский тост с сахарной пудрой для меня и омлет с беконом, ветчиной и сыром для него. Я закатила глаза, когда он немного хрипло попросил официантку полностью заменить нашу подставку с салфетками. Казалось, официантку это не волновало, и она тут же удовлетворила его просьбу. Я подумала, что, вероятно, на ее счастье, она слишком часто имеет дело с придурками.

Мы ели в полной тишине. Не дружественной и комфортной, а неудобной и гнетущей. Воздух между нами был так наполнен его раздражением, что это оказалось заразно. Я чуть сама не набросилась на официантку, когда та в четвертый поинтересовалась, не нужно ли освежить наши напитки. В конце концов, я потеряла аппетит, и стала лениво ковырять свой тост.

«Ты не голодна?» - спросил Эдвард. Когда я подняла глаза не него, он смотрел в свою тарелку потемневшим взглядом, воюя с ветчиной. «Ты ничего не ела с прошлого вечера», - с упреком сказал он, выронив вилку, и посмотрел вверх на меня.

Изогнув бровь, я спросила: "А сколько я съела?"

Даже не задумавшись, он ответил: "Половину энчилады и две ложки риса", - и с усилием потянул напиток из своей соломинки.

Я лишь непонимающе уставилась на него в ответ с вилкой в руках и с наколотым на нее двойным куском тоста. "Вообще я не знала, что кто-то подсчитывает мои потребленные калории", - сухо ответила я.

О закатил глаза и выпятил одну щеку вперед. "Ты сказала, что заботишься о себе. Прости, бля, что меня это волнует". Он снова перевел взгляд на тарелку, но теперь в нем читалось большее раздражение.

Просто супер...

"Не выходит", - пробормотала я, бросая вилку и откидываясь на спинку диванчика со вздохом.

Коротко взглянув на меня, он раздраженно фыркнул: "Что не выходит?"

"Это!" - выпалила я, махнув рукой в воздухе между нами. Вместо того, чтобы посмотреть мне прямо в глаза, он с суровым видом отвернулся к окну со своей стороны стола и сердито уставился на улицу, сжав зубы. "Ты собираешься рассказать мне, что произошло этим утром, или просто еще какое-то время будешь пребывать в паршивом настроении?" - спросила я.

Он снова закатил глаза, но не посмотрел на меня. "У меня не паршивое настроение", - резко ответил он, облокотившись локтем о стол, и прошелся пальцами по волосам.

Я лишь наблюдала за уголками его глаз, которые прищурились, когда он смотрел против солнца, и ждала.

Наконец, он пробежался взглядом по столу и посмотрел мне в глаза. Я приподняла брови в недоверчивом жесте. Черты его лица немного смягчились, что указывало на поражение. "Ладно", - проворчал он, возвращаясь к вилке. "У меня дерьмовое настроение. Прости", - признался он, бросив на меня быстрый, почти извиняющийся взгляд.

Сделав глубокий вдох, я попыталась утихомирить свое собственное расстройство, которое могло только ухудшить его настроение. "Все в порядке", - наконец, заверила его я, заправляя волосы за ухо.

Но его лицо вытянулось, и он запротестовал: "Нет, все не..." - он со стуком отодвинул тарелку с едой в сторону. Прежде чем я смогла задать ему вопрос, он неуклюже поднялся со своего места и скользнул на диванчик рядом со мной. Он обнял меня за талию и притянул к себе, быстро, но крепко целуя меня в висок. "Я мудак", - выругался он и, нахмурившись, уставился на поверхность стола.

Приспособившись к его все еще напряженному телу, я внимательно посмотрела на него и задумалась, не возразить ли. Конечно же, с Эвардом это было бесполезно, поэтому я просто сразу перешла к делу: "Что случилось?" Я понимала, что это не мое дело, и офис Кармен был чем-то вроде тайного вербального убежища, но мое любопытство беспощадно грызло меня изнутри. Я знала, что Эдвард планировал обсудить с ней. Надо было быть полной дурой, чтобы не понимать этого.

В наших эмоциональных отношениях наметился прогресс. У нас по-прежнему были небольшие моменты вроде этого - маленькие, незначительные ссоры, которые, я уверена, есть в каждой паре. Но они были мимолетными и редко подвергали сомнению нашу уверенность в нас. Но все же случались и другие, на вид незначительные, но говорящие сами за себя вещи.

Он спасал меня от спотыканий о бордюры, даже не задумываясь, как будто так и надо. Он всегда знал, какую книгу взять для меня с полки по вечерам, когда мы не чувствовали достаточной усталости, чтобы лечь спать. Он отдал мне более мягкую подушку, и я знала, что он надевал простую белую майку, потому что хотел быть ближе ко мне. В свою очередь, я исключила лук из всех рецептов, потому что он его ненавидел. Если я видела, что его iPod где-то валяется, я клала его на комод, потому что он всегда терял эту проклятую штуку. Я провела целых два дня, отговаривая Эсми от переделки третьего этажа, потому что знала, как сильно он наслаждался привычным распорядком и знакомыми вещами. Каждый раз, когда я одевала немного слишком облегающий коричневый свитер, он не забывал говорить мне, как хорошо я выгляжу, потому что это придавало мне больше уверенности в себе. Я знала, что иногда ему нравилось снимать мое беспокойство своими прикосновениями, потому что благодаря этому он чувствовал себя значимым, и, в конечном счете, я позволила ему это делать.

Мы синхронизировались самым странным образом, но это работало. Каждый день приносил обещание нового урока, новую частичку знания друг о друге, которые мы добавляли к нашему растущему багажу. Как пара, мы с Эдвардом были данностью. Это было ясно без слов. Наша любовь со временем только усилилась. Это было очевидно. Наши эмоциональные отношения во многом походили на тщательно продуманный итальянский ужин: мы могли провести все утро за тем, что порция за порцией портили пасту, но когда наступало шесть часов вечера, у нас все было готово, потому что мы каждый раз начинали заново, до тех пор, пока не делали все правильно.

Однако наши отношения в физическом смысле...

Его челюсть напряглась, когда он уставился на свой омлет и стал ковыряться в нем вилкой, избегая моего взгляда. Его губы превратились в тонкую линию, а обрамлявшие лицо волосы подчеркнули тенью его угрюмый вид.

Отказ отвечать в сочетании с его настроением пугали меня, и я чувствовала, как мое лицо вытягивается. "Все так плохо?" - спросила я, глядя вниз на колени и перебирая потертые концы своих рукавов.

Очевидно, мое состояние было огромным препятствием - для нас обоих. Это не должно было волновать меня, раз уж я достигла компромисса со своими физическими ограничениями еще до того, как узнала, что Эдвард возвращается ко мне. Но все-таки меня это беспокоило. Наша предыдущая небрежность в сексуальных отношениях была глупостью, но бесспорно приносила удовлетворение, несмотря на все неудачи. Но я отказывалась снова возвращаться к безрассудству. Если доктор Кармен против наших сексуальных отношений, то я последую ее совету.

Черт бы побрал все это...

"Бля, не начинай это дерьмо, Белла. Не сейчас", - попросил он расстроенным голосом и запустил пальцы в свой бардак из волос. Он закрыл глаза и сжал зубы. "Ты винишь себя за все, черт возьми, но поверь мне..." - он горько усмехнулся, покачав головой, "...в этот раз дело только во мне". Он быстро сглотнул и прищурился безо всякой причины.

"Что?" - переспросила я, растерявшись.

Он откашлялся, немного отодвинулся в сторону и облокотился локтем о стол. Резко выдохнув, он повторил: "Дело во мне, а не в тебе". Он прятал от меня беспокойный взгляд, и между нами повисла тишина. Наконец, поймав на себе мой изумленный взор, он фыркнул и закатил глаза. "Она сказала, что с тобой все в порядке, ясно? Она сказала, что..." - он сделал паузу, снова неуютно заерзал на месте и, снова вздохнув, продолжил шепотом - "...это побудило или что там, бля, сделало... тебя преодолеть свои барьеры или что-то в этом духе". Жар подобрался к моим щекам, когда он закончил: "Если мы будем двигаться медленно и... следовать ее советам, ты сможешь..." - он замолк, махнув рукой с намеком, хотя и немного враждебно.

Я пребывала в легком шоке.

И у меня кружилась голова.

И... по иронии, я чувствовала себя возбужденной.

"Правда?" - пропищала я, выпрямляя спину и разворачиваясь к нему.

От вида моего внезапного удовольствия, казалось, его взгляд немного прояснился, но у него не заняло много времени, чтобы снова потускнеть. Он уставился перед собой с нечитаемым выражением на лице и добавил: "Хотя она сказала, что все равно остается еще много дерьма, которое она хочет с тобой обсудить".

Мой энтузиазм еле заметно дрогнул, и я спросила: "Что, например?"

Надув щеки, он издал резкий выдох и раздраженно потянулся к волосам. "Бля, Белла. Хрен я знаю. Какая-то фигня про "близость" и "чувства", и Бог знает что еще", - усмехнулся он.

"Чувства в сравнении с близостью?" - с любопытством размышляла я вслух. Я не смогла предугадать тему, поэтому не удивительно, что мне нужно было мысленно понять суть определений. Я и правда не видела особой разницы между двумя этими понятиями, поэтому задумалась, насколько это было субъективно.

Рука Эдварда, все еще обнимавшая меня за талию, сжала меня, и я подняла на него глаза. Его испытующий взгляд выражал беспокойство, которому я не могла найти объяснение. "Ты же понимаешь разницу, не так ли?" - спросил он, постукивая ногой по полу. Я медленно покачала головой, чувствуя любопытство в отношении его мнения. Но в ответ его нога замерла, и через все тело пронеслась быстрая вспышка гнева. Он сжал челюсть и отвел взгляд в сторону, решительно пробормотав: "Еще одна вещь, в которой я облажался..."

Серьезно?

Немного задетая, я развернулась к нему всем телом, сгибая ногу в колене. "А в чем ты видишь разницу?" - спросила я, потому что его вопрос был сформулирован в немного снисходительном тоне. Я не была эмоционально убогой или что-то в этом роде. Возможно, у меня не было достаточно опыта, как у него, но, по большей части, он инсинуировал мой неправильный ответ и собственное чувство вины. Я почувствовала себя как восприимчивый пятилетний младенец, которым явно не являлась.

Он повернулся ко мне лицом и убрал руку с моей талии. "Близость - это..." - умолкнув, он нахмурил брови и рассеянно стал трепать свою салфетку на столе. "Это как..." Он снова сделал паузу, как будто проглотил язык и не был способен закончить начатую фразу. Расстроено вздохнув, он внезапно наклонился ко мне. Эдвард прижался губами к моему лбу, ни с того ни с сего оставляя на нем поцелуй. Он крепко прижался к нему губами, и его теплое дыхание щекотало мою макушку. Я закрыла глаза и вздохнула, радуясь направлению, в которое повернулся этот разговор.

Ровно до тех пор, пока он не отстранился и не кивнул решительно. "Это были чувства без близости", - объяснил он, но его голос не звучал при этом снисходительно. Это был просто факт. Я отметила про себя, что, по большей части, с момента своего возвращения он предлагал мне только чувства, потому что легкие поцелуи в лоб стали до раздражающего привычным делом между нами.

Но не успела я еще высказать эту мысль, как его губы внезапно обрушились на мои. Я задохнулась от удивления, когда он своим языком вынудил меня их приоткрыть, и прижался ближе. Я положила руки ему на плечи, чтобы удержаться, пока не осознала, что он целовал меня... целовал меня. Я хотела поцеловать его в ответ, но была не способна справиться с быстрыми и резкими движениями его языка. Напряженные изгибы его тела были до странного несгибаемыми, когда я пыталась приспособиться к нему. Не то чтобы я не наслаждалась поцелуем, но он был просто... таким яростным. Я чувствовала жадность и поспешность, что не обязательно должно было быть неприятным, но это напомнило мне о том чувстве пустоты в день, когда мы занимались сексом и когда он уехал.

Я была почти рада, когда он оторвался от меня спустя несколько быстрых секунд. Он втянул нижнюю губу в рот, нависнув надо мной своим застывшим телом и оперевшись одной рукой на диванчик. Его взгляд смягчился, когда наши глаза встретились, и он поднес ладонь к моей щеке.

"Это было близостью без чувств", - вздохнул он, и его взгляд потемнел. И прежде чем я смогла соединить все точки в одну линию, его губы снова были на мне, но на этот раз гораздо нежнее. Он медленно обхватил мои губы своими, лаская мою горячую щеку подушечкой своего большого пальца, и в этом действии не было ни капли расстройства или нетерпеливости предыдущего поцелуя. Он казался каким-то... ласковым.

Вздохнув, я вернула ему поцелуй, и он позволил мне снова прижаться к нему, пока мои пальцы искали путь к его волосам. Когда наши губы разомкнулись, языки гладко скользнули друг по другу, нырнув назад в наши рты и обратно. Когда мы, наконец, оторвались друг от друга в последний раз и вернулись на свои места, ему не нужно было объяснять значение последнего примера.

Я поняла, что для меня предпочтительнее была комбинация и того, и другого, и была уверена, что он чувствовал это по моей ошеломленной улыбке, пока я откашливалась и приводила себя в порядок.


Тем вечером, когда я закончила мыть посуду после ужина, я нервничала и... немного злилась. Предыдущие демонстрации Эдварда совершенно отвлекли меня от моего изначального вопроса. Я хотела знать, что стало причиной его раздражения и гнева накануне. По дороге домой я снова спросила его об этом, но он лишь коротко и загадочно ответил: "Есть некоторые вещи, о которых просто нельзя говорить с некоторыми странными гребаными незнакомцами, Белла".

Что ж, я могла говорить с Кармен обо всем. Более того - то, что она была для меня незнакомым человеком, каким-то образом облегчало мне весь процесс. Я никогда не рассматривала ее в другой роли, и я знала, что моя частная жизнь была той ответственностью, к которой она отнеслась серьезно. Она бы не рассказала Эдварду о моем лечении.

Но я не могла просто так игнорировать его дискомфорт.

Мы с Эдвардом не были похожи во всем. Я была замкнутым человеком, но он был прямо чертовой крепостью. Мне потребовался почти год, чтобы проникнуть в его мысли, но даже сейчас я чувствовала, что он показывает мне только то, что хочет. Я была разбита и расстроена и, стоя рядом с Эсми, вытирала тарелки, кивая в ответ на ее мимолетные комментарии о втором этаже, который стал ее новым проектным планом. К тому времени, как мы закончили, я уже чувствовала усталость. Обычно я проводила вечера с Эсми и Элис в гостиной, но у меня не было на это настроения. У меня не было настроения даже на то, чтобы сделать Таинственные Песочные Печенья, которые я хотела испечь вечером.
Эдвард отправился в кабинет вместе с Карлайлом, как они обычно делали после ужина. От мыслей о кровати Эдварда мои конечности отяжелели, и я наделялась, что он не станет возражать против того, чтобы лечь пораньше, учитывая наш ранний подъем и поездку к Кармен. Это дало бы мне также еще один шанс серьезно поговорить с ним. По крайней мере, там, в постели, я знала, что его личная стена была не такой крепкой. Там я чувствовала себя в некотором роде ближе к нему. Возможно, я попытаюсь снова спросить его.
Тяжело ступая, я поднялась по лестнице и приблизилась к кабинету Карлайла, готовая принять свою ежедневную дозу лекарства и выяснить, устал ли Эдвард. Когда я достигла двери, она была немного приоткрыта, как и всегда, и их приглушенные голоса раздавались в коридоре. То, что я услышала, вынудило меня остановиться как вкопанной.

"... и потом, откуда ни возьмись, эта сука с ее вуду-терапией и дерьмом проебала мне мозг, Карлайл", - голос Эдварда звучал тихо, но понятно. "Просто это выглядело так... тривиально, учитывая то, что произошло тогда и сейчас, но... но теперь у меня оттрахан мозг, и все это похоже на постоянное гребаное нытье, ты понимаешь?" Я нахмурила брови, услышав его встревоженный тон, и прижалась к стене.

Кармен - мастер по части трахания мозгов, мысленно согласилась я, вспоминая свою истерику по противням после нашего первого сеанса. Я могла только представить себе, что у него было вместо противней. Возможные варианты были бесконечны.

Эдвард продолжал ровным шепотом: "Я просто... это все выглядит чертовски по-мазохистски... понимаешь... и потом... почувствовать это снова. А что, если..." - он умолк, и тон его голоса, пропитанный незнакомой уязвимостью, стал более подавленным, когда он пробормотал - "... что, если будет так же больно?"

Карлайл незамедлительно парировал потрясенным голосом: "Я думаю, что если ты не выяснишь это, то пойдешь прямиком к врачу. Конец дискуссии".

Миллионы мыслей пронеслись в моей голове после этих слов.

Эдвард не тянул с ответом: "Только не к тебе", - приглушенно застонал он.

"Это может быть что-то серьезное", - упорствовал Карлайл встревоженным тоном. "Если все настолько плохо, что ты боишься попробовать, тогда, возможно, тебе так или иначе стоит пойти к доктору".

Послышался раздраженный выдох Эдварда, а за ним тихое шуршание ткани. "Я не боюсь", - натянуто пробормотал он.

"Вот как?" - с сомнением переспросил Карлайл. "Значит, тогда для 18-летнего мужчины совершенно нормально воздерживаться от мастурбации в течение пяти месяцев?"

"Мать твою, Карлайл", - зашипел Эдвард, - "Куда, бля, делась твоя деликатность?"

Вздох Карлайла показался мне раздраженным. "Здесь нечего стыдиться, Эдвард".

Эдвард фыркнул, и послышался тихий удар, который прозвучал как звук шахматной фигуры. "Нормальным людям здесь нечего стыдиться. Но нормальные люди не испытывают оргазмы в виде исступляющей боли, так что я думаю, ты можешь сэкономить на мне свою медицинскую "это вполне естественно"-херню".

Вот тогда я поняла, что Эдвард отправился к Карлайлу, чтобы поговорить о том, о чем он не мог поговорить с Кармен. Это имело смысл, и пусть я была рада, что он вообще принял решение поговорить хотя бы с кем-то, растеряннее, чем сейчас, я себя еще никогда не чувствовала. Поэтому я продолжила слушать. Хотя это было скорее бесстыдное подслушивание, которое за 15 минут дало мне все, что нужно было знать: последний оргазм Эдвард испытал со мной. Это было болезненно. Мучительно. Он был слишком смущен, чтобы пойти к доктору, и слишком напуган возможностью снова испытать это чувство, чтобы понять, был ли это лишь единичный случай, вызванный его нехваткой сна и постоянным употреблением медикаментов.

Я подождала, пока их разговор перейдет на другую тему, прежде чем войти в дверь. У Эдварда был удрученный вид, когда я быстро схватила свое лекарство. Пробормотав что-то про то, что устала, я быстро вышла из комнаты и бегом поднялась на третий этаж и плюхнулась на диван Эдварда. Сидя в тишине, я притворялась, что занимаюсь английским, но это было не так.

Я была в ярости на него за то, что он утаивал такое от меня все это время.

Я уставилась на бумагу, и мой гнев перерос в жар, который жег мне глаза. Я даже не оторвала взгляд от книги, когда Эдвард вошел в комнату и осторожно прикрыл за собой дверь. Казалось, он стоял в центре комнаты целую вечность, пока мои глаза были прикованы к странице. Я видела своим периферическим зрением, как он взглянул на меня и обвел глазами комнату. Его взгляд выглядел противоречивым, пока он просто стоял там, периодически запуская пальцы в волосы и издавая шаткие выдохи, как если бы он говорил что-то, хотя и не делал этого в действительности.

В итоге я услышала, как он сдвинулся с места, и его дыхание немного участилось.

"Эм-м-м-м", - начал он, но тут же остановился. Мои зубы были сжаты, когда я подняла свой взгляд на него и его замершую фигуру, уставившуюся на дверь ванной с побледневшим лицом. Его губы приоткрылись под действием частых вдохов и выдохов, пока он решался. "Я быстренько приму душ", - нервно сглотнул он. Эдвард опустил голову и раздраженно выдохнул, входя в ванную, резко открыв дверь и слегка чересчур сильно захлопнув ее за собой.

Эдвард никогда не принимал душ по вечерам.

Мой гнев стал сильнее.

Он нарастал и давил изнутри на мои ребра, пока мое дыхание не стало отрывистым и бесконтрольным. Эдвард даже не взял с собой одежду. Он был так сосредоточен и так нервничал, что, скорее всего, забыл про нее. С каждой секундой, не доносившей до моего слуха звук включенной воды, слезы все больнее жгли мои глаза.

Он был там. Он мастурбировал.

Мне потребовалось двадцать семь минут, чтобы услышать тихие повторяющиеся звуки. Я захлопнула книгу и бросила ее на кожаную обивку с громким "шлеп". Я встала, сделала шаг вперед, потянула себя за волосы, стукнула об пол пальцем ноги и сердито глянула в сторону кровати и... да как он смел?

Я чувствовала себя одержимой, когда ворвалась в ванную, благодарная только за то, что он не подумал запереть этот чертов замок. Большое зеркало, в которое я посмотрела на себя, уже начало запотевать от пара. Мои ноздри раздувались, глаза налились кровью.

Но мой гнев пошатнулся, когда я услышала голос Эдварда. "Белла?" - он стоял за матовым стеклом, и я едва могла различить его силуэт. Что-то в звуке его вопроса, в уязвимости и упадочности тона его голоса сжало мое сердце достаточно сильно, чтобы уменьшить степень моей ярости.

В основном, я чувствовала лишь боль.

"Как ты мог?" - выдохнула я, закрывая за собой дверь. Он молчал, когда я подошла к душу и прижала руку к стеклу, по которому, как слезы, стекала вода. "Как ты мог скрывать это от меня?" - задала я вопрос, ставший результатом неуверенности и боли, которые я, вероятно, чувствовала.

Сделав один шаг, я опустилась на пол у стеклянной двери, он не говорил ни слова. Пар окутывал меня, пока кончики волос не начали виться. А я наблюдала за тем, как вода беспорядочно брызгает на стекло и медленно стекает вниз.

"Ты слышала наш разговор с Карлайлом, не так ли?" – с упреком спросил он, хотя его голос был напряженным и отразился странным эхом от плитки и стекла.

"Да", - призналась я, и, спустя секунду, добавила, - "Ты должен был рассказать мне". С каждой проходившей секундой его молчания мой гнев начинал возвращаться обратно. "Почему ты не сказал мне?" - спросила я, вкладывая в тон своего голоса все свое расстройство. "Предполагается, что мы со всем должны справляться вместе", - закончила я, глядя сквозь стекло и пытаясь рассмотреть его не двигающийся силуэт.

В конечном счете, он выдохнул, но не пошевелился. "Белла, я не могу..."

"Насколько все плохо, Эдвард?" - обеспокоенно спросила я. Сказать, что я чувствовала себя ужасно, это ничего не сказать. Я никогда не понимала до конца его реакцию в тот день, когда он раскачивал нас вперед и назад на краю своей кровати. Я думала, что ему просто нужно было поспать. Я и представить себе не могла...

"Плохо", - коротко отрезал он.

Раздраженная его продолжающимся уклонением от ответов, я подтолкнула его: "И ты не... с тех пор?"

"Нет".

Я вздохнула и, прислонившись головой к двери, уставилась на вьющиеся кончики своих волос. "Возможно, Карлайл прав", - прошептала я, нервно сглотнув, - "Если все так плохо,.. может быть, тебе стоит просто обратиться к врачу".

"Ерунда", - усмехнулся он, несмотря на то, что каждое его слово и действие противоречили этому утверждению.

"Тогда ты собираешься?.." - я запнулась. Моя уверенность пошатнулась, и краска начала заливать щеки. Понимая, насколько глупым было мое поведение, я закатила глаза и буркнула: "Ты собираешься подрачить или что?"

Я едва могла рассмотреть очертания его руки, которую он поднес к лицу. Он накрыл его ладонью и уронил в нее голову. Его бормотание было приглушенным: "Боже, пожалуйста, лучше прикончите меня на месте..."

"Если тебе нужно уединение, я могу уйти", - гневно предложила я, расстроенная тем, что он даже отказывался обсуждать со мной эту тему. Я могла понять его неспособность обсуждать это с чужим человеком, но я была так далека от этого определения, что он должен был найти в себе силы. Вместо этого он стоял там, стыдился и ничего не говорил. С каждой секундой его молчания мой гнев разрастался все больше. Тот факт, что в прошлом я пожертвовала чувством собственного достоинства во время похожего разговора о моей личной неспособности доставить себе удовольствие, рассердил меня еще сильнее. Когда это у нас наблюдался такой дисбаланс? Кроме того, эта новая мысль о том, что он стеснялся, впервые за все это время вынудила меня еще больше стыдиться тех моментов.

Мое негодование приобретало осязаемые формы.

Наконец, он раздраженно заговорил: "Ты вообще понимаешь, насколько это, бля, унизительно?.."

Его прервал мой хлопок кулаком по стеклу, усиленный эхом гладких стен.

Не веря своим ушам, я прервала его, вся кипя от злости: "Унизительно? И ты говоришь мне об унижении?" Казалось, в комнате стало еще тише на фоне моих сердитых вдохов и выдохов. Пальцы, зажатые в кулаки, впивались мне ногтями в ладони. "Той, чей бойфренд провел три месяца, используя особую "методику" только чтобы положить руки на мои сиськи? А как насчет потери девственности с ним и того, что я полностью разрушила момент, потому что не смогла справиться с капелькой боли?" Он не говорил ни слова, а я, качая головой, против собственной воли начала вспоминать эти месяцы. Я продолжила недоумевающим тоном: "Боже правый, Эдвард! Я даже не могла сказать тебе слово "оргазм". Ты думаешь, я никогда не смущалась, когда постоянно говорила тебе о глупых гребаных единорогах?" И, изумленно усмехнувшись, закончила: "Так вышло, что я кое-что знаю об унижении, спасибо".

В этот момент я встала, отбросила волосы с шеи, шагнула вниз с небольшого возвышения и направилась к двери. В моей груди все болело и бурлило. Несправедливо, что я могла показать ему свои недостатки, в то время как он скрывал от меня свои. У него был шанс вернуть мне это назад, показать себя, но вместо этого он решил разобраться с ними за закрытыми дверями, тогда как я могла с легкостью сделать то же самое и спасти себя от громадного унижения. Но пока мне хотелось лишь хорошенько ему наподдать. А до тех пор, пока он не встретит меня где-то посередине и не даст шанс принять себя целиком, таким, какой есть, я не могла ничего сделать.

Мои пальцы крепко обхватили медную дверную ручку, повернули ее, и я приготовилась оставить его одного, встревоженного и напуганного.

И тогда я услышала короткий, звонкий щелчок.

Я медленно развернулась и, когда увидела приоткрытую дверь душевой кабины, мои пальцы соскользнули с дверной ручки.

"Входи".


Зеркало запотело почти полностью, когда я, наконец, стояла обнаженная посреди ванной. Оглянувшись назад на свое смазанное отражение, я задумалась, почему вдруг так занервничала. Я и раньше принимала душ вместе с Эдвардом. Он уже видел абсолютно каждую часть меня. Но почему-то я все равно чувствовала себя по-другому. Теперь я была худее, и знала, что ему это очень не нравилось, но мой новый распорядок и спортзал держали меня теперь в большем тонусе. Я полагала, что стала еще более привлекательной, чем раньше. Мне нравилась моя тонкая талия и точеность некоторых изгибов моего тела. Я была худенькой восемнадцатилетней девушкой с длинными волосами и хорошими зубами. Что такого ужасного могло быть в этом?

Из-за похудения моя грудь стала меньше, вспомнила я.

Я нахмурилась, посмотрев вниз на нее. Шрамы, рассыпанные по телу под ней, ощущались теперь как мое дополнение. Мы подробно беседовали о них с Кармен, и я рассказала о своей неуверенности и потребности их прятать. Все это было бесполезно. В конечном счете, я поняла - шрамы были такой же частью меня, как и родинка на моей ноге. Я не спешила выставлять их напоказ, но когда я смотрела на них, меня не мутило, как раньше.

Сделав глубокий вдох горячего пара, я решила, что мы с Эдвардом уже доказали, как мало наши шрамы значат друг для друга. Я закатила глаза и направилась к душевой кабине, и, держа подбородок гордо поднятым вверх, открыла дверь и вошла внутрь. Закрыв ее за собой с таким же щелчком, я увидела Эдварда под потоком воды, стоящего спиной ко мне.

Вода стекала по его прямым волосам вниз, и я нервно сглотнула, когда мои глаза прошлись по нему, по выступающим мышцам его спины. Я пробежалась ими по его телу под неуклюжим потоком воды, вниз по линии его позвоночника, и обогнула взглядом крепкие округлости его ягодиц. Я видела, как напряглись его мышцы, когда я подошла ближе. Звук моих шагов отозвался хлюпаньем по полу душевой кабины. Я провела ладонью по его спине, и он дернулся - поток воды изменился и брызнул ему на плечи.

Я обхватила его руками и положила щеку на его горячую спину, позволяя воде, изменив траекторию, найти и мое тело. Она покрывала нас, как будто мы были единым целым: моя грудь прижилась к его коже, а его спина поднималась и опускалась от ускорившегося дыхания. Но он не шевельнулся.

"Эдвард?" - прошептала я, поднимая голову и заглядывая ему в лицо. Он завел руку назад и положил ладонь мне на бедро, но остался неподвижен, и лишь с тревогой смотрел прямо перед собой. Я тихо спросила: "Должна ли я?..", - и провела рукой спереди, пока не наткнулась на мягкие влажные волосы. Когда мои пальца прошлись по всей его длине, его дыхание сбилось, а мышцы спины напряглись под моей грудью.

"Ты не обязана", - натянуто ответил он, накрывая ладонью мое запястье и убирая мою руку в сторону.

Я раздраженно вздохнула, но согласилась и стала ждать, когда он сделает это сам. Его рука оставалась на моем бедре, и большой палец вырисовывал там круги на моей коже.

И тут в атмосфере появилась некая неловкость. Та самая, которая возникает, когда вы хотите подрачить своему бойфренду, чтобы выяснить, причиняет ли это ему боль, но он не позволяет вам и чересчур трусит, чтобы сделать это самостоятельно. Интересно, что именно должен делать каждый в такой ситуации, задумалась я, переступая с ноги на ногу на плитке.

Что ж, разве у меня не было новой склонности к прямоте, не так ли? "Прекрати вести себя как трус", - наконец выдохнула я, несмотря на то, что сама внутренне паниковала. Я не позволила бы ему увидеть мою боязнь снова причинить ему боль. "Это будет как... " - я сделала паузу, закусив губу, - "Как сорвать пластырь", - который вызывает семяизвержение...

"Я не трушу", - возразил он, но дрожь в его голосе выдала его нервозность.

Подняв брови, я задумалась, не указать ли ему на его явную трусость, но решила, что это ни капли не поможет нам в этом вопросе. Вместо этого я бросила ему вызов: "Тогда докажи", - и опять нашла его рукой. Я обхватила его своей ладонью, и его дыхание стало глубже, а кончики пальцев у меня на бедре дернулись. Мой разум с любопытством осознавал, что его лишь частично эрегированный член стал расти в моей руке.

В мышцах его спины почувствовалось напряжение, но он не оттолкнул меня.

Я повернула голову и уткнулась лбом в пространство между его лопатками. Моя рука медленно поглаживала его от основания к кончику и обратно, быстро вызывая воспоминания из нашего прошлого. Его дыхание ускорилось, и он сильнее прижался ко мне спиной. Не знаю, хотел ли он быть ближе к моему телу или же дальше от моей руки.

Я приступила к главному, когда почувствовала, как его намыленная рука накрыла мою, переплетая наши пальцы. Она дрожала. Я подумала, что он хочет остановить меня. Но вместо этого он начал направлять меня по всей своей длине. Он уронил голову, издав отрывистый, отчаянный выдох. Мыло помогло моей руке легче скользить по его коже. Его трясущиеся пальцы сжимались вокруг моих, регулируя мой ритм, а бедра стали дергаться в наши ладони. Его подбородок наклонился к груди, и я поняла, что она наблюдает за тем, как наши пальцы в тандеме скользят по его эрекции. Руководя мною без слов, он направил наши руки к кончику своего члена, и мое собственное дыхание стало ускоряться. Мои бедра двигались вместе с ним, не позволяя нашей коже оторваться друг от друга, пока горячая вода лилась на нас сверху и отскакивала от наших тел.

Я подняла лицо и оставила поцелуй на его вздымающейся от частого дыхания спине, страстно желая прикосновения его теплых губ, в то время как мои пальцы изучали его. В этот момент он наконец-то развернулся ко мне, наши тела скользнули друг по другу, и он выпустил мою руку, чтобы заменить ее другой, как только оказался лицом ко мне. Его свободная рука обхватила мою щеку, и я увидела, как его беспокойный взгляд пробежался по моему телу. Он сглотнул, нервно обводя меня взглядом, и его пальцы сжались вокруг моих.

На самом деле, я больше не переживала, что он увидит меня такой. Когда он медленно возобновил наши движения и уставился на мою грудь, складка между его бровей сделала его желание очевидным для меня. Его большой палец ласкал мою щеку, и было немного неуклюже поглаживать его в этом новом положении. Поэтому я прижалась ближе, взглянув вверх на него.

Когда наши глаза встретились, я поняла, что он отрывисто дышит, ускоряя темп наших рук. Локоны его темных и влажных волос спутались на лбу, и я не могла точно расшифровать то, что увидела в его глазах, но это было явное беспокойство. Его брови сошлись вместе, и он отрывисто выдохнул, глядя в мои глаза взглядом, полным противоречий. Он ощущал знакомое чувство в бедрах, и все же сопротивлялся ему, сжав зубы и двигая рукой с неуверенной механической жесткостью.

Второй рукой я обняла его за шею и притянула его лицо к своему, предлагая ему ободряющий, целомудренный поцелуй. Притянуть его к себе оказалось сложно, потому что его тело было слишком напряжено. Поэтому я приподнялась на носочки и потянулась к нему сама. Его губы образовали прямую линию, и ему потребовалось время, чтобы уступить, нерешительно возвращая мне мой поцелуй. Но в этот момент я сжала пальцы, и он застонал мне в губы, в то время как напряглись мышцы его челюсти.

Его удовольствие планомерно преодолевало его страх.

Движения его руки снова ускорились, а бицепсы на руках напряглись, потому что наши тела начали дергаться в движении. Мне стало слегка любопытно, всегда ли он... так быстро? Он соблюдал устойчивый темп, удерживая свои губы на моих, неровно дыша в мою кожу, пока вода отскакивала в стороны от наших тел и движений наших рук.

А потом он хныкнул и свел брови вместе, и я испугалась, что это причиняет ему боль. К счастью, его рука соскользнула с моей щеки и задела мою грудь, и я поняла, что он наслаждается процессом, и даже хочет большего. Я выгнулась грудью вперед, молча предлагая ему себя и радуясь, что, по крайней мере, это нам было доступно. Его потребность в моем разуме и теле не были разрушены долгим отсутствием.

Хрипло выдохнув, когда наши руки напряглись, он обхватил мою грудь и начал сжимать ее, и его губы раскрылись рядом с моими от отчаянного вздоха. Наши губы скользили друг по другу, пока его тело двигалось под воздействием сильных толчков. Он поднял лицо вверх, и я увидела его потемневшие глаза, затянутые поволокой желания, которое явно отвлекало его от тревог и волнений. Я облизала губы, и хотя моя рука начинала гореть, я очень хотела ускорить темп, чтобы упиваться его реакцией. Он шагнул ближе и наблюдал за тем, как кончики его пальцев массируют кожу моей груди, а наши руки двигаются между нами. Его брови сошлись еще сильнее, когда он провел большим пальцем по моему соску. Он закусил нижнюю губу, и изо рта у него вырвалось протяжное "Чччччч", скорее всего означавшее сдерживаемое "Черт".

Он схватил меня за грудь и потянул верхнюю часть моего тела ближе к себе, роняя лицо в изгиб моей шеи. Он начал хаотично покрывать поцелуями мою кожу ниже уха, а его руки, которые больше уже не дрожали, направляли меня быстрыми и резкими толчками по всей его длине. Его голос прозвучал хрипло и напряженно, когда он заговорил рядом с моей кожей: "Бля, как же хорошо..."

Я не могла отрицать своего собственного возбуждения, когда он издал хриплый стон мне в шею и продолжил массировать мою грудь. Мои бедра дернулись, и я стала задыхаться, когда наши тела стали двигаться в унисон с рукой, которая горела от напряжения. Без предупреждения его рука спустилась ниже моей груди и прижалась к месту соединения моих бедер. Ощущение от внезапного прикосновения его нетерпеливых пальцев вырвало у меня из груди стон, и в животе начал завязываться знакомый узел. В голове наступило помутнение, и я резко вдохнула, когда они раздвинули мои ноги и проникли глубже, касаясь того самого места. Но так мне было тяжело сконцентрироваться на его лице и дыхании, пока двигались наши руки, поэтому я схватила его за запястье и вернула ладонь себе на грудь.

И хотя он подчинился и продолжил массировать меня, он взмолился: "Позволь мне прикоснуться к тебе", - он открыл рот на моей шее и всосал кожу, ослабляя свою хватку. Но я лишь запустила свободную руку ему в волосы, пытаясь унять его тревоги, и поцеловала его в лоб, потому что я была гораздо умнее, чем он думал. Сосредоточившись на мне, он мог забыть о себе, и меня это слишком бы отвлекло, чтобы понять происходящее. Наконец-то я поняла его реакцию на мои прикосновения к нему, пока он применял на мне технику ослабления чувствительности месяцами ранее.

По тому, как наши руки ритмично затряслись, я почувствовала, как вдруг задрожали его ноги, и его плоть в моей руке невероятно напряглась, когда его эрекция увеличилась в объеме. Я ощущала, что он близок, потому что его хриплые выдохи трансформировались в глубокие стоны, его рука скользнула по моему плечу и схватила его в тревоге. Он резко приподнял лицо, его глаза были широко распахнуты, в них отражались желание, тоска и любовь, смешанные с безграничным ужасом. Когда я почувствовала, что его движения стали нерешительными, я сжала челюсть и ускорила свои, и звуки, сорвавшиеся с его открытых губ, подтвердили, что ему это нравилось, но он снова трусил.

Шумно дыша, он уперся в мой лоб своим, и его бедра по инерции начали вжиматься в наши ладони. Я почувствовала, как он дернулся в моей руке. "Черт", - вдруг прошипел он.

Взглянув на него, я увидела, что его глаза закатились под закрытыми веками, и каждый мускул его тела напрягся, когда он сжал зубы и задрожал. Продолжая гладить его волосы, я не сводила глаз с выражения его лица, чтобы опознать любой признак боли, когда его член запульсировал в моей руке.

"Срань. Господня", - прохрипел он, втянув в себя воздух, и наморщил нос так, что я не могла определить, положительная это или отрицательная реакция. Но потом я почувствовала на своем животе что-то теплое, и его рука запуталась в моих волосах, прижимая ближе к нему, а сквозь его сжатые зубы раздалось продолжительное и пронзительное шипение.

А потом его рука остановила мою, и я почувствовала, как напряжение покидает его тело, пока его грудь колебалась от громких вдохов и выдохов. Его тело расслабилось, и он отпустил мою руку и плечо, но только для того, чтобы обвить своими руками мою талию и быстро спрятать лицо в изгибе моей шеи.

"Это значит... хорошо?" - спросила я дрожащим голосом, окутанная им и по-прежнему не уверенная в его реакции, проводя пальцами сквозь его влажные волосы. Впервые я поняла, как могут быть похожи выражения удовольствия и боли на чьем-либо лице.

Он выдохнул мне в кожу и крепче прижался ко мне грудью. "Очень хорошо", - ответил он утомленным, но все же удовлетворенным голосом, и тут же исправился - "Охренительно фантастично".

Моя улыбка была настолько широка, что могла бы разорвать мне лицо. Он наконец-то провел губами по коже к моему рту, убрал влажные волосы с моего лица и вяло поцеловал меня, легонько задев мой язык своим, перед тем как отстраниться. Но только для того, чтобы оставить еще один нежный поцелуй на моем лбу. Когда он отстранился и внимательно смотрел на меня, у него был такой облегченный и расслабленный вид, что его глаза сияли. Он вернул мне мою улыбку своей ленивой, кривоватой ухмылкой.

А потом он опустил взгляд вниз на мою грудь и изогнул бровь, поднимая руку вверх и игриво лаская меня там.

Весь следующий час мы провели в переполненном паром душе, заново знакомясь с ощущениями близости, проводя намыленными руками по местам, которых не забыли, но по которым явно соскучились. Кончики наших пальцев массировали кожу головы, и мы оставляли случайные нежные поцелуи и ласки на коже друг друга. Потому что близость была прекрасна сама по себе. Как и чувства.

Но вместе эти ощущения давали идеальное сочетание.