ЭДВАРД

"Меня... сейчас вырвет", - сказала Элис, стоя в дверном проеме и вгрызаясь в стебель сельдерея. Она поднесла ко рту два пальца, чтобы продемонстрировать всю степень своей тошноты, но все, на чем я мог сосредоточиться, это ее зеленая дрянь.

Кто, бля, ест сельдерей? Просто так... по собственной воле?

"Прелестно", - пробормотал я в волосы Беллы. "Не могла бы ты сделать это все же где-нибудь в другом месте?" – отвлеченно спросил я, выводя пальцами круги на бедре Беллы.

Моя девочка только что вернулась домой после своего сеанса в четверг, и я потянул ее вслед за собой на диван. Мы никогда не вели себя в доме так, как сейчас. В обычной ситуации Эсми довела бы меня до белого каления, или же я просто, в общем и целом, чувствовал бы себя некомфортно. Но сегодня было иначе. Сегодня моя девочка пребывала в одном из этих своих подавленных настроений, поэтому мне было насрать.

Белла вздохнула сверху на мне, и ее спина прижалась к моей груди, потому что мы лежали, прислонившись к подлокотнику. Она лежала словно в колыбели из моих ног и вертела кольцо у меня на пальце. "Разве тебе нечем заняться, Элис?" - невежливо спросила она, кладя голову мне на плечо.

Элис пожала плечами и промямлила с набитым ртом: "Джасси со своей мамой".

Я усмехнулся, отчего Белла слега подпрыгнула на мне, и насмешливо выдохнул ей в волосы: "Джасси..."

Белла еле-еле выдавила из себя улыбку.

Кажется, Элис полностью исчерпала свои силы для наблюдения и наконец-то оставила нас в покое.

Когда она ушла, я вздохнул и съехал глубже в подушки дивана, крепко прижимая Беллу к себе.

"Как прошел твой сеанс?" - осторожно спросил я, потому что он явно повлиял на ее настроение. После школы с ней все было в порядке.

Она пожала плечами и заправила волосы за ухо - говорящий сам за себя не-ответ.

Этого дерьма было не достаточно.

Вздохнув, я прижался губами к ее шее и попросил рядом с ее кожей: "Пожалуйста, не позволяй этому дерьму загнить еще больше". Мне не хотелось давить на нее, но когда я видел, что она хандрит дома, как сейчас, и не знал причины этого, то превращался в настоящего молчаливого параноика.

Она немного развернулась и закрыла глаза, прижимаясь лицом к моей шее. "Мы сможем поговорить об этом в понедельник", - пообещала она тихо и расположила руки у себя на груди.

Что ж, это было чертовски обидно.

"Выходит,.. что?" спросил я, немного наклоняя голову, пока наши глаза не встретились. "Мы не можем разговаривать, пока Кармен не будет присутствовать в качестве посредника?" - я почувствовал, как мой лоб морщится. Я немного ослабил руки, когда увидел ее ой-я-кажется-немного-облажалась-лицо. Да, ты точно так и сделала. Я сухо заключил вслух: "Это и правда дерьмово".

"Я не имела в виду ничего такого..." - настойчиво заявила она, насупившись.

Подняв нас в полностью сидячее положение, я отвернулся и тихо усмехнулся, расстроено запустив руку в волосы. "Я знаю, что ты не имела в виду ничего такого, но я думаю, что в этих гребаных отношениях становится слегка тесновато. Ты так не считаешь? Знаешь, было время, когда ты могла просто поговорить со мной, не следуя определенной схеме". Конечно же, я и сам один раз воспользовался этой "давай подождем и поговорим с Кармен" хренью, но тогда было другое дело - ждать нужно было меньше - и я больше не прибегал к ней с тех пор.

Она уже заранее ждала, что я скажу все это дерьмо. Я понял это по тому, как резко опустились ее плечи, и она посмотрела вниз на свои руки, с виноватым видом играя своими маленькими пальчиками.

Теперь у нас с Кармен все было отлично, и наши сеансы проходили хорошо, но какая от них польза, если мы даже начать применять их в реальной жизни не сможем? Я понимал, что Белла заранее ждала, что я и это скажу, потому что она просто посмотрела на меня побежденным взглядом и закатила глаза.

"Дело в колледже", - проворчала она, и, тут же отведя взгляд в сторону, плюхнулась на диван.

"О", - таков был мой охренительно немногословный ответ. Я ожидал чего-то... ладно, я не знаю, чего конкретно я ждал, но явно не "колледжа".

Тогда, чем больше я стал думать об этом, тем больше начал понимать, что все было более чем очевидно. Джаспер и Элис выбирали колледж, с тех пор как я вернулся домой. А может, и задолго до этого. Они трещали об этом во время ланча. Элис составила списки, в которых были указаны все "за" и "против" разных вариантов. Джаспер пялился на ее сиськи и с радостью поддакивал. Мы с Беллой игнорировали их и были заняты обсуждением чего-то минимально связанного с гребаной школой. Например, когнитивную поведенческую терапию или почему я разбрасывал свои полотенца по полу в ванной, или как приятно было видеть ее грудь в моих намыленных руках, когда мы принимали душ...

Ладно - именно это очень было похоже на школьные разговоры.

"Ты даже не думал об этом", - прошептала она, подчеркивая эти слова.

Я посмотрел ей в глаза.

Она даже не выглядела разочарованной или что-то в этом роде. На самом деле, у нее на лице было написано вроде как облегчение.

"Не особо", - признался я.

Она вздохнула и подтянула под себя ноги, перебирая кончики волос. "Ну, я не знаю, есть ли вообще в этом смысл".

"Почему ты так говоришь?" - спросил я.

Теперь, когда эта тема была поднята, я понял, что это действительно важно. Я понятия не имел, почему это выскочило у меня из головы. Тогда, в Чикаго, я жил только "тогда и там", а тут - только "здесь и сейчас". Я никогда даже внимания не обращал на Карлайла, когда тот изредка поднимал данную тему. Мне никогда не приходило в голову, что нужно определять свое будущее, но теперь, когда я задумался над ним, на самом деле это становилось... волнующим?

Гребаная Элис. Да я мог бы составить списки, которые бы за пояс заткнули ее небольшие черно-белые схемы. В смысле... да ладно вам! Это же планирование всей профессиональной карьеры. Думаю, я бы воспользовался, по крайней мере, какими-нибудь охренительно нелепыми цветными карандашами или еще каким дерьмом. Даже больше - я уверен, что мы могли бы ради этих засранцев потратиться на "Kinkos"*.

Лицо Беллы вытянулось, и она отвела взгляд в сторону, сердито выдохнув. "Давай посмотрим правде в глаза, Эдвард. Я не могу..." - она покачала головой, и ее голос задрожал.

Я понимал, к чему все идет, и мне это не нравилось. Ни капли. "Я не могу" - это не то, что вообще должно было быть сказано.

Я снова потянулся к ней, но она оттолкнула меня и продолжила расстроенным голосом. "Мое выздоровление идет слишком медленно. Мне только-только стало комфортно здесь, и... переезжать в какое-то общежитие с кучей людей... Я просто... не могу". И, нервно сглотнув, она закончила: "Но есть заочные курсы или дистанционное обучение. И баста".

Ни за что и ни хрена моя девочка не станет делать то, для описания чего нужно использовать слова "и баста".

Полностью игнорируя эту хрень с колледжем, я пожал плечами и высказался вслух: "Значит, мы снимем жилье не в студенческом городке".

Она посмотрела мне в глаза и пренебрежительно надула свои гребаные щеки. "Да ладно тебе! Мы сможем жить вместе. Это будет охренительно весело", - я подчеркнул свои слова тем, что хитро обвел взглядом комнату, чтобы удостовериться, что мы одни, а потом с намеком поцеловал ее ниже уха. Я наклонился и прижал свои губы к ее коже, продегустировав ее кончиком языка и хмыкнув при этом. "Никакие двери больше не будут иметь значения", - хрипло прошептал я.

Когда я отстранился от нее, не было похоже, чтобы она разделяла мой энтузиазм. Более того, ее лицо стало еще мрачнее, а челюсть сжалась крепче. Она начала хриплым голосом: "Мне придется запоминать самый немноголюдный маршрут на каждое занятие. Мне придется найти самое дальнее от всех остальных людей место и ожидать особого отношения от преподавателей. Даже за пределами кампуса... это просто еще один дом с кучей шкафов, которые будут напоминать мне, как я далека от..."

Нормальности.

Мне показалось, что она долго думала, перед тем как решила не использовать этот весьма субъективный термин. Не то чтобы это имело значение. Мне хотелось сказать ей, чтобы она прекратила вести себя как гребаный ребенок, но... она терпеливо отнеслась ко мне, когда я сам вел себя как раздражительный придурок, поэтому я не смог.

А затем она отвернулась от меня и еле слышно пробормотала: "Мне все еще не хватает двадцать шесть дюймов до твоего", - и заправила локон за ухо.

"Чего?"

"Двадцать шесть дюймов", - повторила она с угрюмым видом. "Настолько близко я могу подойти к твоему шкафу, прежде чем меня накроет истерика". Сказав это, она обняла свои колени, явно закрываясь от меня.

"Бля, Белла", - застонал я, схватив себя за волосы. Мне все труднее давалось терпение, поэтому я сделал глубокий вдох. "Все это полная херня. Ты добилась большого успеха", - ласково напомнил я. "Помнишь Тайлера?" - и как мне хотелось начистить ему рожу?

Она расстроено смахнула завитки волос со своего лица и сердито посмотрела прямо перед собой. "К черту Тайлера".

В этот момент я понял, что это один из этих дней. Из этих дерьмовых, раздражающих, хреновых дней. Наверное, ПМС или еще какое дерьмо, отметил я про себя. К этому моменту я научился, что, живя с таким количеством женщин в одном доме, об этом можно думать, но никогда, вообще никогда не говорить вслух.

Я решил, что с меня хватит этих долбанных дней. Я знал, что они приходят и уходят, а моя девочка, скорее всего, достигнет меньшего, нежели большего, если я буду бездействовать и смотреть, пока это дерьмо меня не добьет.

Но не сегодня.

Она отказывалась от своих обещаний. Все верно. От своих гребаных обещаний. Я тут надрывал задницу, ходил к психотерапевту и узнавал больше о том, как ей можно помочь, а она опускала руки. Это было охренительно нечестно. Я отказывался способствовать явному регрессу или дерьму вроде этого. Она так далеко продвинулась. Я продвинулся так далеко.

Мы начертим свои глупые гребаные цветные схемы для колледжа.

Я встал, протянул свою руку и скомандовал: "Пойдем". Она продолжала сердито смотреть на стену, поэтому я сам схватил ее за руку и поднял с дивана.

Когда я потянул ее вверх по лестнице, она окинула меня злым высокомерным взглядом - раздраженным и сердитым, убивая мой энтузиазм к схемам и графикам.

Только не заводи речь про "Мидол"** в аптечке, повторял я себе в мыслях с каждым шагом.

А потом, когда мы оказались в комнате, в тридцати дюймах от моего шкафа, понимание отразилось у нее на лице, и глаза округлились. Моего шкафа было не достаточно. Я знал, что она изначально согласилась на психотерапию, потому что хотела разозлить меня и пошпионить в моем дерьме. Этот небольшой кусочек пространства был ей недоступен, и, по-моему, сводил ее с ума. После того, как она прожила здесь столько времени, я бы не удивился, если бы он у нее не сформировал чрезмерные ощущения. Ее искаженное представление, вероятно, рисовало ей что-то вроде порно и фотографий девочек из школы (и Бог знает что еще). На самом же деле содержимое моего шкафа было охренительно скучным.

А еще он приводил ее в ужас. Она всегда избегала всей этой части комнаты. Я держал свою корзину для грязного белья всегда снаружи - там, где она ее поставила еще до моего возвращения домой. А она хранила свою одежду в гостевой комнате или распихивала ее по своей половине моего комода. Честно говоря, мне лично понять это было не дано. Какая-то по-настоящему тупая и упрощенная часть меня удивлялась, неужели так трудно, черт возьми, подойти к двери, открыть ее и зайти внутрь. Но это было абсолютно невежественно, и я понимал это.

Даже несмотря на то, что войти в шкаф казалось для меня проще простого, ее страх перед ним был для меня так же реален, как и сам шкаф.

Рационально размышляя, я понимал, что никогда не смогу постичь эту часть ее подсознания. Меня это расстраивало так же, как и эти ограничения расстраивали ее саму. Хотя причины моего расстройства лежали, главным образом, в моем невежестве – в моей неспособности понять или почувствовать это на собственной шкуре.

Она развернулась ко мне и посмотрела прямо в глаза. Выражение ее лица серьезно вынудило меня пересмотреть всю эту затею.

Ее глаза в буквальном смысле были на мокром месте. "Я уже сказала тебе, что не могу", - настаивала она тоненьким, дрожащим голосом, от которого у меня в груди все сжималось. У нее был такой охренительно извиняющийся вид, который смягчал меня и напоминал, что эта маленькая цель для нее являлась запредельной.

Поэтому я схватил ее за плечи и развернул, прижимая спиной к моей груди. Прошептав ей "ш-ш-ш-ш", я попросил: "Ты сможешь сделать это здесь и со мной".

Мы оба понимали, о чем я прошу. Вероятно, ей нужно было сделать это самостоятельно, но речь шла не о какой-то херне с зависимостью, о которой любила нудить Кармен. Это был даже не мой ей подарок. Если она позволит мне, я буду рядом каждый день, чтобы она могла войти в шкаф. Если ей понадобится обувь, нужно будет закинуть вещи в корзину для стирки или просто достать свою зимнюю куртку, я буду рядом. Это было обещание.

Между зависимостью и обязательством - большая разница.

Я видел ее лицо, когда она посмотрела вперед на дверь, обдумывая мое предложение. Было очевидно, что, несмотря на все ее недавние важные успехи, гораздо меньшие провалы оказывали более сильное влияние на ее уверенность. Ей уже озвучили распространенное долбанное клише о том, что "Рим не за один день строился". Она понимала, что на это требуется терпение и, фактически, она и вела себя гораздо терпеливее, чем любой другой человек на ее месте. Кармен могла говорить ей о тех препятствиях, которые Кармен считала для нее самыми крупными, но моя девочка понимала, какой результат для нее имеет большее значение, и этот шкаф явно был на вершине рейтинга. Медленное превращение ее губ в призрачную улыбку подсказало мне, что она не возражала против попытки вычеркнуть эту строчку из списка, раз и навсегда.

"Хорошо", - наконец, прошептала она, легонько и нервно кивнув. Ее легкая улыбка и едва различимая дрожь в теле выдали ее предвкушение.

Мне хотелось рассмеяться, но я не сделал этого, поскольку понимал - все еще существует возможность, что она окажется неспособна на такой шаг, и, если у нее ничего не получится, мне придется наблюдать ее разочарование и страдания.

Задержав дыхание, я положил руки ей на плечи и скомандовал закрыть глаза.

Я начал массировать ее напряженные мышцы, используя знания, которые получил от Кармен. Она вздохнула, и ее плечи начали постепенно расслабляться, а руки свободно повисли по бокам.

Я запустил пальцы за воротник ее кофты, чтобы получить контакт с кожей, и зарылся носом в ее волосы, потому что Кармен, может, и знала всю эту херню с технической точки зрения, но мне были известны те тонкие хитрости, которые работали гораздо лучше. Когда она начала покачиваться в такт моим коленям, я понял, что она расслабилась и, скорее всего, сможет избежать истерики, поэтому я подтолкнул ее вперед.

Ее глаза распахнулись, и она сделала шаг навстречу к допустимой двадцатишестидюймовой отметке. Она не "сходила с ума", но я понимал, что на это влияет мое присутствие. Я продолжал делать массаж и упирался носками своих ног в ее пятки, вынуждая идти вперед вместе со мной. С каждым шагом ее спина напрягалась, и мне приходилось усерднее трудиться над тем, чтобы она снова расслабилась.

Когда мы наконец-то добрались до двери, ее дыхание начало меняться. Это было почти незаметное изменение в ритме. Я перевел взгляд на пульсирующую жилку на ее шее, которая ускорялась с каждой минутой. Нахмурившись, я провел пальцами по коже ее спины. Мы еще даже не открыли дверь, но это уже было той точкой, в которой я был готов остановиться.

В этот раз у меня ушло больше времени на то, чтобы расслабить ее, но я так и не смог сделать это полностью. Ее спина заколебалась у меня на груди от ставших отрывистыми вдохов и выдохов, когда мы уставились на покрашенную белой краской деревянную дверь. Она терла ладонями свои облаченные в джинсы бедра, и с каждой секундой ее глаза становились все шире. На нее нахлынули воспоминания.

Когда я потянулся к дверной ручки, она затряслась и стала вдыхать воздух короткими, дрожащими глотками.

"Я не могу", - прохрипела она, вжалась в меня спиной и повернула голову, чтобы посмотреть мне в глаза.

То, что я увидел в них, чуть не спровоцировало у меня гребаный сердечный приступ.

Ее глаза покраснели, и молчаливые слезы покатились вниз по щекам. Дело было не в разочаровании или провале. Это был чистый, неприкрытый страх. Убраться подальше от шкафа в этот момент было для нее самой важной вещью на свете. Ее глаза говорили: "К черту колледж, к черту Кармен, к черту "нормальность". Вытащите меня отсюда к чертовой матери". Она попятилась назад, но ее ноги были заблокированы моими.

Я не мог решить, как лучше поступить: успокаивать ее постепенно, или же резко подтолкнуть к цели прямо сейчас и получить больше за меньший срок?

Короче говоря, моя девочка вертела мной, как хотела. Я был гребаным слабаком. Я дал бы ей все, что она хочет, лишь бы она была счастлива, без вариантов. Мог ли я сейчас причинить ей страдания, если это означало, что позже она будет счастлива?

Пораскинув мозгами, я решил, что, хоть мне это и не нравится - я охренительно это ненавидел, на самом деле – но я мог.

Она сделала то же самое для меня, и оно того стоило. Мне нужно было просто заставить ее снова увидеть эту схему. Но ее страх омрачал весь процесс. Поэтому, не сводя с нее глаз, я решился: "Говоря словами одной очень симпатичной девушки, "перестань вести себя как трус".

Она хныкнула и метнула свой взгляд вперед, понимая, как много значили мои слова. Она кивнула, но при этом ее дыхание стало еще тяжелее, а прерывистая дрожь в теле превратилась в сильные, тревожные подергивания. Похоже, она настроила себя на то, что сделает это, чем десятикратно усилила свой страх.

"Ш-ш-ш", - прошептал я ей на ухо и пробежался своими ладонями по ее рукам. Но они были покрыты одеждой, поэтому я схватился за край ее свитера и снял его через голову, не разрывая контакт.

Ее простая белая футболка под ним была тонкой, и я стал успокаивающе потирать ее теперь голые руки своими ладонями, проводя по ним вверх к шее и вниз по животу. А потом я взял ее ладонь в свою и положил на дверную ручку. Я ожидал, что она одернет ее назад, но этого не произошло. Она схватилась за эту херню так крепко, что та загрохотала от ее дрожащей руки.

Ее дыхание начало меня беспокоить, но я все равно повернул ручку, медленно разворачивая ее руку, чтобы прокрутить до конца. Я отказывался подводить ее, я не имел права сдаваться.

Она поблагодарит меня за это позже - я очень на это, черт возьми, надеялся.

Одним быстрым движением мы вместе потянули дверь на себя, и после этого я уставился в темноту на вешалку с развешенной на ней одеждой. Наши руки остались лежать на дверной ручке, и Белла хрипела. Этот странный, высокий звук напомнил мне агонию умирающего животного.

Грохот медной дверной ручки стал громче, а ее вдохи были такими отрывистыми, как будто она вообще не могла вдохнуть воздух.

Мое сердце начало колотиться.

Запаниковав и испугавшись до легкой усрачки, что она потеряет сознание, я торопливо засунул руку ей спереди под футболку и приложил ладонь к ее груди. Я крепко прижал ее к себе и настойчиво напутствовал ее: "Представь себе что-нибудь, как учила Кармен. Бля, Белла. Почувствуй мое дыхание и подстройся под него, хорошо?" Она тут же кивнула и закрыла глаза, но продолжила хрипеть.

Я дал ей минуту, прежде чем сделал шаг назад и толкнул дверь. Это стоило многого, но совсем не стоило ее нынешнего состояния. Я убрал ее волосы от лица - бледного и напряженного - и стал шептать глупые, нелепые вещи ей на ухо. С каждым моим словом ее дыхание постепенно становилось глубже, поэтому я продолжал. Я говорил ей глупое дерьмо вроде: "Червовый король - единственный король без усов в карточной колоде" и "если прочитать название "Evian"*** наоборот, то получится слово "наивный", или "Нобелевская премия - гейская, потому что ее символ - три голых засранца, которые стоят и лапают друг друга", или "слово "свидетельствовать" было введено римскими судьями, которые клялись своими яйцами (ПП: игра слов «testify» - свидетельствовать и «testicles» - яички), или же "из всех животных в мире у моллюска самый большой член, по отношению к размеру туловища, а у игуан, коал и комодских варанов вообще по два".

После этих слов она повела одним глазом в мою сторону и наморщила лоб: "Два члена?" - переспросила она. Теперь ее дыхание не вернулось к нормальному, но его ритм стал гораздо менее ужасающим.

Я кивнул и, натянуто ухмыльнувшись, продолжил: "А пенис кита называют "большечленом".

Она кивнула, поднимая брови. "Определенно, ты много знаешь о членах, яйцах, геях, усах и... минеральной воде". Она сделала акцент на последних словах, что я воспринял как попытку насмешки, хотя и слабой.

"Я выбрал темы, которые могли бы быть тебе интересны. А я знаю, что тебе интересно, когда ты моешь мой", - уточнил я и подмигнул.

Вместе с легкой улыбкой на ее щеки вернулся еле заметный румянец, и я почувствовал, что могу с облегчением выдохнуть. Повернувшись к шкафу, она снова напряглась, но не начала хрипеть, поэтому я просто убрал руку из-под ее футболки и продолжить массировать ее напряженные плечи.

"Эдвард", - нервно сказала она, пока ее тело медленно расслаблялось под моими пальцами.

Я хмыкнул в ответ и услышал, как она громко сглотнула.

"Я стою перед шкафом. И... он открыт", - она замолкла, и я не мог понять, испытывает ли она страх или гордость.

Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять - это была гребаная смесь и того, и другого.

Чувствуя, что она может продвинуться дальше - и достичь большего - я массировал ее мышцы до тех пор, пока она не расслабилась настолько, чтобы я посчитал это достаточным в подобных обстоятельствах. Ее губа все еще находилась между зубами, а руки продолжали тревожно тереться о бедра, но я видел ее глаза. Они изучали пространство с намеком на любопытство, остановившись на лежавшей на полу коробке и на маленькой переполненной полке в глубине шкафа.

У нее был такой охренительно любопытный и очаровательный вид.

Внезапно она сделала глубокий вдох и кивнула, решительно повернувшись ко мне. "Мы входим туда", - решила она. И мне не пришлось предлагать это самому, потому что она указала в темное пространство так, как будто оно, сука, было ее собственным.

Поэтому я развернул ее от шкафа и обнял за талию. Я решил, что для нее будет лучше, если она не будет видеть, как эта неизвестная страшная темнота подступает к ней. Ее растерянность длилась недолго, пока я медленно погружал нас в темноту. Она зажмурилась, дрожь в теле частично вернулась, но Белла продолжала подстраиваться под ритм моего дыхания, крепко прижавшись ко мне. По-моему, она что-то представляла себе, когда мы, наконец, остановились посреди моего шкафа.

Стоять там было отчасти глупо, поэтому я решил, что... если она сможет присесть, то он покажется ей гораздо больше.

Легче сбежать, когда вы стоите, подумал я. Я знал, что подсознательно она это понимает. Вот почему она предпочитала спать подальше от двери, развернувшись к ней лицом. Вероятно, она бы так этого и не поняла, если бы я не указал ей на это однажды днем. Она постоянно находилась в защитной позе, даже не осознавая этого.

Отрывисто дыша, я медленно опустил ее на пол и к себе на колени, вытянул ноги вперед и усадил ее между ними. Она осторожно села и начала немного раскачиваться, зажмурившись и наклонившись вперед. Забеспокоившись, что она сорвется, я обнял ее и спокойно подбодрил: "Ты так охренительно хорошо справляешься, Белла. Очень хорошо", - и поцеловал в щеку, и в шею, а потом стал раскачиваться вместе с ней, прижавшись щекой к ее плечу и внимательно рассматривая ее лицо. Задевая головой мою одежду, которая висела над нами.

И пока мы сидели там, медленно раскачиваясь вперед и назад, и я бормотал и говорил ей, как сильно горжусь ею, кажется, прошла целая вечность. Казалось, она не слушает меня, но я не останавливался и надеялся, что она понимает, насколько все офигительно грандиозно. Она сидела здесь, в шкафу, без всяких слов и приступов паники. Неважно, что я был рядом, чтобы успокоить ее. Неважно, что она преодолевала эти страхи в течение многих месяцев. Неважно даже то, что она принимала лекарства, чтобы добиться этого.

Имело значение только то, что она делала это.

В конце концов, может, это и не был вечер в духе Сливочного Печенья. Может, она в третий раз за этот месяц подбиралась к Монументальному Миндальному Печенью.

"Что ты себе представляешь?" - наконец, спросил я ее спустя добрых минут двадцать, исключительно из неподдельного любопытства. Ее лицо было таким охренительно... сосредоточенным. Мне хотелось знать, где она сейчас, чтобы, возможно, оказаться там и самому. Мой голос, отразившийся странным эхом в маленьком пространстве, сделал мой шепот громче, чем на самом деле.

Она сконцентрировано нахмурила брови и рассеянно ответила: "Эту... поляну у реки".

Улыбка медленно расползлась у меня по лицу, и я предложил: "Нам нужно как-нибудь отправиться туда снова".

Ее колебания немного замедлились, и она кивнула, наконец-то отрывая глаза и с тревогой обводя взглядом пространство. "До того, как похолодает", - отвлеченно пробормотала она, соглашаясь. Она подняла руки к себе на колени в поисках рукавов, которых не было, и завертела головой по сторонам, рассматривая коробки, полки и обувь вокруг нас.

"Что это?" - тут же спросила она, указывая на маленькую картонную коробку с несколькими старыми альбомами. Они были наполнены в основном неудавшимися попытками нарисовать что-то кроме моих родителей или самой Беллы.

"Старые рисунки. Всякое скучное дерьмо вроде натюрмортов", - ответил я.

Она замерла, полностью прекратив раскачиваться, и вытянула шею. Ее волосы рассыпались по плечам, когда она неуверенно наклонилась в их сторону. "Можно мне посмотреть?" - прошептала она со следами дрожи в голосе, потянувшись к ним.

Я усмехнулся и остановил ее руку своей, вскидывая бровь: "А мы можем еще немного поговорить о колледже?" - хитро торговался я, гораздо более впечатленный тем, что ее желание пошпионить в моем дерьме пересилило все страхи и тревоги.

Ее рука замерла в воздухе, и она поджала губы, снова осматриваясь по сторонам, прежде чем согласно кивнула в ответ. Ухмыльнувшись, я позволил ей вытащить пять альбомов. Я предположил, что она захочет выйти из шкафа, как только в ее руках окажется что-то интересное, поэтому приготовился встать.

И меня, бля, слегка потрясло то, что она прижалась к моей груди и открыла первый из них. Она откинулась на меня не то чтобы удобно, но, не будучи такой напряженной, какой должна была бы быть. Чертовски поразительно.

Все это не было похоже даже на вечер Монументального Миндального Печенья. Уверен, для такого момента должно было быть свое собственное печенье. И после того, как она испечет, я попрошу назвать его Схематичными Корзиночками-Засранцами, потому что если она смогла перебороть шкаф, то она сможет сделать все что угодно.

Пожав плечами, я оперся локтем на колено и начал: "Итак, если бы ты могла поступить в какой-нибудь колледж, куда бы ты хотела отправиться?"

Наклонив голову, она листала страницы с наполовину законченными рисунками и водила по их линиям кончиками пальцев. "Туда, куда и ты, конечно же", - ответила она.

Я усмехнулся, но продолжил упорствовать: "Это даже не обсуждается. Серьезно. Я поеду за тобой куда угодно. Я..." - тут я сделал паузу и нахмурился. "Мои оценки, на самом деле, - это полный пиздец", - пробормотал я, мучаясь угрызениями совести.

Она лишь согласно кивнула. "Так и есть".

Закатив глаза, я схитрил: "Но если ты захочешь учиться в Лиге Плюща****, я могу найти что-нибудь поблизости, куда меня примут".

Белла фыркнула и наконец-то оторвала взгляд от поистине дерьмового рисунка, чтобы посмотреть на меня. "Ты ведешь себя так, как будто мои оценки не едва ли выше твоих". Вздохнув, она вернула взгляд к альбому и заявила: "Я бы хотела остаться поближе к Эсми и Карлайлу, и... Кармен".

Я молча согласился, но предпочел не говорить этого вслух. Вместо этого я спросил: "Вашингтон?"

Она кивнула и взглянула на меня из-под ресниц. "В Вашингтонском университете есть просто отличная бизнес-программа", - прошептала она, снова переводя взгляд на альбом.

"Бизнес?" - пробормотал я, хмуря брови. "Я очень надеюсь, что ты имела в виду не меня, потому что бизнес - это совершенно не мое, Белла". Бля, мне же придется следовать этой старой долбанной поговорке "клиент всегда прав". Да ну нафиг все это дерьмо. "Клиент", как правило, полный мудак и заслуживает, чтобы ему сказали об этом прямо. Что лично я и делал. Часто.

У нее вырвался тихий смешок, и она покачала головой. "Не для тебя. Для меня", - пояснила она тихо, избегая моего недоуменного внимательного взгляда.

"Ты хочешь изучать предпринимательскую деятельность?" - недоверчиво спросил я. Не то чтобы я сомневался, что она сможет это сделать. Просто я всегда думал, что ее главным предметом будет литература или еще что.

"Ну", - начала она, разворачиваясь ко мне. Теперь она облокотилась на мою согнутую ногу и нервно обвела глазами помещение вокруг, после чего вернулась к моему пристальному взгляду и объяснила: "В Сиэтле есть художественный институт, который известен своей кулинарной программой", - она отвела взгляд и закусила губу, пожимая плечами и опуская голову вниз. "Наверное, это глупо, но..." - она замолкла, будто бы смущаясь чего-то.

Мне пришлось предположить: "Но ты можешь применить знания о бизнесе к кулинарии и... что? Открыть ресторан?"

Она подняла на меня глаза и ответила: "Я не заходила в своих мыслях так далеко, но есть столько возможных вариантов. Кулинария, пекарня, магазины для гурманов..." В ее глазах показалась легкая вспышка волнения, как реакция на упоминание всего многообразия возможностей.

Я затрепетал от одной только мысли о том, что она вообще могла почувствовать нечто подобное, учитывая тот факт, что Белла сидела посреди темного шкафа.

При виде моего изумления ее лицо осунулось. "Глупо, правда?" - уныло спросила она.

Отойдя от шока, я поспешил разуверить ее: "Нет! Нет, я не думаю, что это глупо. Я думаю, что это просто прекрасно", - я подчеркнул свои слова одной из тех кривоватых улыбок, которые, я знал, вынудят ее покраснеть и разволноваться.

"Правда?" - спросила она, и я кивнул, довольный вздохом облегчения, сорвавшимся с ее губ, когда она снова начала листать старицы. "А что насчет тебя? Искусство?" - поинтересовалась она, приподнимая альбом вверх.

Я усмехнулся и покачал головой. "Ни за что, бля. Это хобби, а не профессия". Рисование было способом сбежать от всякой херни. Адвокаты ненавидели закон, бухгалтера - деньги, шлюхи - секс. Не было смысла разрушать то, что приносило идеальное удовольствие. К тому же, искусство - это не то, чем бы я мог гордиться. Ни один из моих рисунков не был достаточно хорош. Они не меняли жизнь и не имели значения.

"Но у тебя очень хорошо получается", - настаивала она, одарив меня хмурым взглядом, и пихая страницу с наброском старой гитары Джаспера мне в лицо.

Стремясь отвлечь от себя внимание, я громко отметил: "Ты очень хорошо справляешься, ты знаешь это? Здесь. Ты себя недооцениваешь".

На этих словах ее спина внезапно напряглась, как будто она только сейчас поняла, где находилась. Я поднял руку к ее шее и попытался снять заметное напряжение. Ее широко распахнутые глаза медленно вернулись в спокойное состояние, пока она, не спеша, но постепенно расслаблялась от моих прикосновений.

Вздохнув, она снова вернулась к альбому. "Это все ты, Эдвард", - ответила она уже не так хмуро. Улыбка украсила ее губы, когда она уставилась на меня. "Спасибо", - прошептала Белла полным благодарности и непостижимой искренности голосом. Он задел что-то глубоко внутри меня - так же, как и всякий раз, когда она вынуждала меня чувствовать себя нужным, полезным или дарила мне ощущение, что я могу сделать что-то правильное, не слажав для разнообразия.

Издав дрожащий вздох, она добавила: "И ты себя недооцениваешь, ты очень хорош в этом". Я подумал было, что она собралась снова нудить про рисунки, но вместо этого она махнула рукой в воздухе между нами и жестом указала на шкаф, после чего снова вернула взгляд к альбому.

Вероятно, в моей жизни было достаточно много решающих моментов. Первый было невыносимо вспоминать - это были воспоминания о рушащейся реальности, обугленных останках того, что могло бы быть идеальной жизнью с двумя родителями, которые любили меня. Второй - поиски других родителей, которые смогли бы полюбить меня столь же безоговорочно. Третий - как я влюбился в мою девочку. Четвертый - как я отпустил свою мать и смог вернуться к моей девочке. И пятый наступил прямо сейчас, в эту самую секунду, на полу моего шкафа, где я сидел с той, которая - по всем законам логики - не была способна даже просто открыть дверь. Она вычеркнула ее из своего списка, но мы вели всю эту беседу и планировали свое будущее, сидя прямо тут. Она собиралась изучать предпринимательскую деятельность, а после этого стать самым лучшим в мире поваром, пекарем или… какая нахрен разница, кем она там хотела стать.

И в ту самую секунду, когда я оглянулся назад на то, что было на данный момент моим самым серьезным достижением, я понял, что хочу сделать со своим будущим. Те слова, сказанные последним вечером в дерьмовом старом Чикаго, еще никогда не звучали так ясно.

Я не мог помочь своей матери, но я мог помочь кому-то еще.

В процессе я смог бы изучить все необходимое о состоянии моей девочки. Я мог бы подобраться максимально близко к его пониманию. Я мог бы надрывать свою задницу ради этого и, когда придет время, возможно, я смог бы подарить частичку той надежды, которая была подарена мне, тем налажавшим людям, у которых нет никого в целом мире. Я мог бы сделать это, и мог бы стать счастливым.

Я мог бы стать кандидатом наук, доктором Эдвардом Трахающим Мозг Калленом.