Целая неделя. Семь ночей полнейшего блаженства с Эдвардом. Это не было похоже ни на что из того, что мне когда-либо доводилось испытывать. Я весь день взволнованно ждала, когда часы покажут десять. А начала приходить раньше. Я сказала ему, что это из-за желания подольше поспать, но правда была в том, что мне на самом деле не терпелось поскорее его увидеть. Прикоснуться к нему. Неосознанно я готовила любимые блюда Элис, Эсми и Эдварда, а потом упаковывала их остатки в сумку. Новую порцию печенья я всегда начинала готовить ровно в девять часов, и теперь вместо трех пакетов я делала четыре.

Мне приходилось всеми силами удерживать себя от того, чтобы не выйти из двери раньше десяти. И я ни разу не видела, чтобы часы на микроволновке показали десять ноль одну. И если раньше я думала, что я была профи в том, как забраться вверх по решетке, то теперь я смогла бы написать целую инструкцию (всегда начинать с пятой перекладины, не трогать двенадцатую слева - она царапает сайдинг; когда забираешься на балкон, нужно подняться еще на шесть перекладин к перилам, избегая второй справа - на ней есть трещина, и если надавить на перила внутрь балкона, они будут скрипеть).

Эдвард теперь всегда поджидал меня, когда я стучала в дверь, и он всегда стягивал мой капюшон с головы, как только я оказывалась в комнате. По какой-то причине, ему это не нравилось. Он ел, усевшись в центре своей кровати, как и раньше, а я наблюдала за тем, как он ест, наслаждаясь каждым его стоном и звуком. Я делала вид, что слушаю музыку, но на самом деле я вытаскивала один наушник, чтобы лучше слышать Эдварда.

Несколько дней мы были не слишком уставшими для того, чтобы сразу лечь спать. Ну... он был не достаточно уставшим, а я всегда сгорала от нетерпения поскорее лечь в кровать к нему, независимо от того, устала я или нет на самом деле. Но несмотря на мою нетерпеливость, мне нравилось находиться в его компании, и мне нравилось разговаривать с ним. Поэтому я взяла одну из его книг и попыталась читать, пока он рисовал. Мне никогда не удавалось углубиться в чтение перед тем, как мы начинали нашу непринужденную беседу.

Я пыталась дождаться, пока он достаточно устанет, чтобы лечь спать, но пару раз я не могла ждать дольше, поэтому захлопывала книгу, показывая ему таким образом, что я была готова. Похоже, он не возражал прервать свое рисование. Он позволил мне пользоваться его ванной, чтобы почистить зубы, причесаться и умыться. Я бы не смогла пережить ужас от того, что мне пришлось бы лечь в кровать рядом с Эдвардом с запахом изо рта. Он никогда не принимал душ, пока я была там, поэтому я решила, что он мылся по утрам, как и я. Он тратил на ванную не так много времени, пока я ждала его в кровати.

Мы никогда не меняли своей школьной одежды. Спать в джинсах и толстовке было немного неудобно, но мне было неловко поднимать эту тему. А поскольку мы были полностью одеты, то я никогда не замерзала, и мы не спали под одеялом. Все было так интимно, и в то же время как-то странно по-деловому. Но мне нехотелось зацикливаться на этом. Я брала то, что могла получить. И этого итак было уже достаточно много.

Как только мы гасили свет, Эдвард без колебаний разворачивался ко мне и сгребал меня в охапку. Я обожала это. Я жила ради этого. Моя голова автоматически склонялась прямо к нему на грудь. Каждую ночь он прижимал меня крепче, и чувство безопасности в его объятиях всегда расслабляло меня. Ему нравилось, когда я гладила его волосы, он всегда вздыхал мне в макушку, когда я так делала. И как только я начинала напевать песню, он быстро засыпал. Я оставалась бодрой чуть дольше, просто наслаждаясь моментом и вдыхая его запах. Я прижималась к нему так близко, что наши ноги переплетались.

Мне никогда не снились сны, и меня всегда будил этот идиотский долбанный будильник. Я крепче прижималась к нему, не желая, чтобы он отстранялся от меня, но он всегда это делал. Но это не было трагедией, потому что я всегда говорила себе, что мы повторим это снова уже через семнадцать часов. Не то чтобы я считала...

Я забегала в ванную так быстро, как могла. Мои волосы всегда были в полном беспорядке. Я думаю, что Эдварду и правда нравилось зарываться своим лицом в них. Против чего я, конечно же, ни капельки не возражала. Я всегда проверяла, собрала ли я все свои вещи, перед тем как оставить пакет с печеньем на его прикроватном столике. И я всегда бросала свирепый взгляд на будильник, как будто хотела его проткнуть насквозь разок-другой.

Я всегда возвращалась домой и принимала душ, прежде чем Эсми просыпалась, и обычно готовила завтрак для нее и Элис как раз в тот момент, когда они заходили на кухню. Если исключить некоторые неприятные будильники, я выяснила, что была "жаворонком". Кто бы мог подумать?

Школа обычно все время портила мне настроение. Я всегда была настолько настороженна, что все вокруг, казалось, нарушали мое спокойствие. Мне тяжелее, чем когда-либо, приходилось поддерживать мое состояние оцепенения. Но я видела, что все-таки делаю успехи в этом, потому что у меня больше не было нервных срывов.

Эдвард по-прежнему игнорировал меня, но я никогда не ждала от него чего-то другого. Он успокоил меня в тот день после моей истерики и нарушил правила. Это много значило для меня. Но я никогда не ждала чего-то большего. К тому моменту, когда я видела его в школьном дворе, у меня оставалось еще двенадцать часов. Опять же, не то чтобы я считала... У него всегда было одинаковое скучающее выражение лица, и он едва смотрел на того, кто подходил слишком близко к нему.

Обед всегда проходил напряженно. Бедный Эммет больше никогда не пытался снова заговорить со мной после того, как я извинилась перед ним в пятницу, на следующий день после нашего инцидента с рукопожатием. Таким образом, все свое внимание я уделяла книге и печенью. Хотя я иногда посматривала через всю столовую в сторону Эдварда - он всегда ел печенья, которые я ему оставляла утром. Это всегда вызывало у меня улыбку. И я нисколько не возражала, когда он игнорировал меня на биологии. Я могла почувствовать его запах со своего места, и он всегда успокаивал меня.

После школы Элис и я шли домой и проводили время вместе. Она просила и даже умоляла позволить ей нарядить меня во что-нибудь, но я упорно отказывалась. Когда она обижалась, все, что мне надо было сделать, это прокомментировать, что было надето на Джаспере в тот день. И потом я часами слушала о нем, сидя на ее кровати. Это помогало мне почувствовать себя нормальной девушкой. Единственным минусом во всем этом было то, что я не могла в ответ поболтать с ней об Эдварде.

Я не игнорировала свои чувства к Эдварду. Я знала, что он мне нравился больше, чем друг, и я хотела бы, чтобы и он относился ко мне так же. Но для меня было очевидно, что для него все обстояло совершенно иначе. И я абсолютно не была готова признаться ему в этих чувствах и поставить под угрозу наше соглашение. Одна часть меня надеялась, что в конце концов он придет к тому, что увидит во мне не только друга. Другая, большая часть меня, чувствовала себя эгоисткой, желая еще чего-то, хотя я и без того получила уже достаточно.

Снова наступила пятница, и я находилась в спортзале, радуясь тому, что это было мое последнее занятие перед выходными. Нам надо было переодеться в эту уродливую спортивную форму, но тренер позволил мне оставить толстовку. Мы играли в баскетбол и, к счастью, мальчиков и девочек разделили на разные команды, поэтому риск, что до меня кто-то дотронется, был сведен к минимуму. К сожалению, мое хорошее настроение длилось недолго, потому что Джессика Стенли оказалась в моей команде.

Она сидела на два ряда ниже меня на трибуне, и кругом были ее отвратительные кудри. Она наклонилась к сидящей рядом Саманте, и они обе, непристойно чавкая, жевали жвачку.

Джессика и Саманта обсуждали свои завоевания на любовном фронте, пока женские команды ждали на трибуне окончания игры ребят. Я изо всех боролась с тем, чтобы не слушать то, что они говорили. Я попыталась сосредоточиться на чем-нибудь еще: поверхность баскетбольного меча, который я держала в руках; как нелепо смотрелась моя толстовка со спортивными шортами; как скрипел блестящий деревянный пол, пока парни по всему залу гонялись по нему за мячом; я даже попыталась осторожно прикрыть уши руками. Я бы захотела, чтобы у меня был мой собственный iPod. И потом я отвлекала себя мыслями о том, какими способами можно намекнуть Элис, чтобы она мне его купила. Но как только я услышала одно имя, мои мозг автоматически отреагировал на него против моей воли, и все звуки вокруг, кроме ее высокого раздражающе гнусавого голоса, слились в один.

"Эдвард Каллен", - сказала Джессика, кивнув головой. Я понятия не имела, о чем они говорили до этого, и теперь не было ни единого шанса блокировать ее. "Определенно, самый лучший трах в моей жизни. Умываю руки. С ним никто не сравнится."

У меня покраснело в глазах, и в жилах закипела кровь. Я предполагала, что у них был секс, но впервые получила прямое подтверждение этому. Ее уродливые волосы были всего в нескольких дюймах от моей ноги. Я представила, что могу двинуть ею именно так, что вышибу из нее все дерьмо.

Саманта рассмеялась. "Да, мне следовало бы догадаться, что ты назовешь Каллена. Даже если это был трах на заднем сидении", - она неодобрительно покачала головой, в то время как Джессика только пожала плечами.
Теперь во мне было два противоречивых чувства. Для меня стало облегчением, что это произошло не на его кровати. На той самой кровати, на которой мы спали вместе. Если бы я знала такое, это полностью разрушило бы для меня мое убежище. Но теперь я знала гораздо больше, чем хотела бы знать. И теперь в моей голове рисовалась вся картина происходившего, а мне это было совсем не нужно.

Они обе откинулись на трибуну и вытянули ноги вперед.

"Так что, Джесс..." - начала Саманта возмутительным тоном, - "Выдай мне всю секретную информацию о Каллене", - ухмыльнулась она.

Я затаила дыхание и продолжала попытки блокировать этот раздражающий голос. Уродливые зеленые шорты... Смешной талисман команды... Долбанный блестящий пол...

"Черт, он просто фантастически целуется..." - чавкнула Джессика, накручивая на палец локон своих волос.

Я потрясла головой и попыталась сконцентрироваться на том, чтобы оградить себя, сжав баскетбольный мяч в моих руках. Сдутое спортивное снаряжение... Недостаточное финансирование Вашингтоном системы образования... Жареные куриные лепешки с овощами...

"И, Господи Иисусе, эти его руки..." - мечтательно вздохнула она.

Я сжала зубы, яростно сдавив мяч, и попыталась сильнее отвлечь свои мысли. Теорема Пифагора... Теория относительности... Каждому действию есть противодействие...

"Я уже молчу о том, что он далеко не тихоня, и поэтому, конечно же, ему нравится говорить всякие непристойности", - хихикнула она, надув пузырь.

Я зажмурилась и яростно затрясла головой, до боли вдавливая свои пальцы в мяч. Все, чего я хотела, - не слышать ее голос. Кровавые Ньютоны... Золотой ковер... Зеленые глаза...

Джессика облизнула губы: "А какие он издавал звуки, когда я сосала его..."

Я со всей силы толкнула мяч в уродливую кудрявую голову Джессики, от чего она пошатнулась вперед и запнулась на середине предложения.

Она схватилась за затылок и повернулась лицом ко мне. "Эй! Бля, чокнутая, в чем твоя проблема?" - завизжала она.

Спортзал тут же замер от ее невероятно громкого и зашкаливающего визга, и все повернулись в мою сторону. Моя челюсть все еще была сжата так сильно, что у меня даже заболели зубы. Я обвела глазами спортзал, ощутив на себе недоумевающие взгляды всех присутствующих. Но я привыкла, что люди смотрят на меня, как на чокнутую, и я ни в жизни не извинюсь перед Джессикой за то, что сделала.

В тот момент, когда я готова была встать и сбежать от всей этой ситуации, раздался свисток тренера, сигнализируя нам о том, что можно было идти в раздевалку. Все бросили свои мячи и направились к выходу из спортзала, косо поглядывая в нашу сторону. Джессика все еще стояла на месте и негодующе смотрела на меня с разъяренным выражением на лице. Я не извинилась. Я встала, оказавшись выше ее, будучи на более дальней ступени трибуны, и зашагала в сторону раздевалки. Капюшон на головув, голову вниз.

Десять часов вечера не могло наступить быстрее, чем обычно. А я была, возможно, в наихудшем настроении с самого урока физкультуры, и я знала, что только один человек может его исправить. Каждый раз, когда я закрывала глаза, я снова видела эту картину, а мне этого совсем не хотелось. Я желала прочистить свой мозг отбеливателем, чтобы избавиться от всех образов. Я хотела найти хоть какой-нибудь способ, чтобы стереть из моей памяти все вещи, о которых она говорила. Независимо от того, что я делала, я всегда возвращалась мыслями к ним, сводя себя с ума.

На самом деле, для меня не было никакого смысла так ревновать к Джессике. Конечно, она знала Эдварда с той стороны, с которой я никогда его не узнаю, скорее всего. Но я знала Эдварда так, как она совершенно точноникогда не узнает. И все равно меня это не успокаивало.

И когда уже было пора, я упаковала печенье Гневные Ореховые Помадки, которые я только что приготовила, добавила их в уже заполненную едой Эдварда сумку и выскочила из двери.

Я быстро постучала в его стеклянную французскую дверь, нетерпеливо постукивая ногой. Наконец, он появился - в своей черной футболке и темных джинсах; волосы спадали на его глаза, а на лице читалось выражение спокойствия. Он отстранился так, чтобы я могла войти, и как только закрылась дверь, он как всегда потянулся к моему капюшону и стянул его вниз. Этими его руками. Я немного поежилась, и пошла выгружать для него еду.

Он выглядел таким счастливым, когда ел. Слишком счастливым. И все эти стоны и звуки делали образы в моей голове еще более яркими. А звуки, которые он издавал... Голос Джессики звучал в моей голове. Я снова поежилась.

Я нервно подергивала одной ногой, сидя на его диване, и постукивала рукой по колену. Мне нужно было стереть эти мысли. Мне нужно было что-нибудь сделать для того, чтобы вытащить эти картинки из моей головы.

"Что с тобой такое?" - спросил Эдвард со своей кровати нежным голосом, после того как закончил есть.

Я просто покачала головой в ответ и попыталась выдавить улыбку, которая, скорее всего, выглядела натянуто и не слишком правдоподобно. "Ничего", - мягко ответила я.

"Брехня", - просто сказал Эдвард, выжидающе подняв бровь.

Я тяжело вздохнула. Он всегда видел, когда что-то было не так. Мне следовало бы знать об этом. Я наклонилась и, развязав шнурки на ботинках, обняла колени. Он все еще смотрел на меня, ожидая ответа, когда я устроилась на диване. Ничто не могло меня заставить сказать Эдварду, чем именно я была обеспокоена. Вместо этого я решила поступить с ним так, как он сам часто поступал со мной.

"Просто у меня был по-настоящему дерьмовый день." И это не было ложью. Он выглядел так, как будто ждал от меня подробностей, но я ни за что не стала бы ему их рассказывать.

"Ладно", - медленно произнес он, осторожно наблюдая за мной. "Ты хочешь поговорить об этом?" - обеспокоенно спросил он. Я медленно покачала головой и закрыла глаза, молясь о том, чтобы он не стал настаивать. В комнате какое-то время было тихо, и я не открывала глаза.

"Эй", - нежно прошептал Эдвард. Я медленно открыла глаза, умоляя его взглядом закрыть тему.

Он смотрел на меня так несколько минут. А потом медленно раскрыл руки перед собой в приглашающем жесте. Я не колебалась. Я встала с дивана и пыталась идти к кровати как можно медленнее. Но все равно это было похоже на рывок. Я забралась на кровать и буквально влетела в его объятия с такой силой, что чуть не повалила его на спину. Я уткнулась лицом в изгиб его шеи, вдохнула его аромат и позволила ему успокоить меня, пока он крепко прижимал меня к себе.

Он больше ничего не сказал. Просто потянулся назад и выключил свет, перед тем как уложил нас в наше обычное положение. Он долго гладил мои волосы и потирал мою спину, пока я, наконец, не почувствовала усталость. Поэтому я стала поглаживать его волосы и напевать песню, убаюкивая его. Ему не потребовалось много времени.
Я чувствовала его руки на моей спине, запутавшиеся в моих волосах, и это ощущение стерло все образы его рук на Джессике. В конце концов, это я была той, кто ночью лежал в его кровати.