Я смотрю в окно на пролетающие мимо деревья, вижу ту же самую гладь дороги, что и множество лет назад. Казалось, что вечно зеленый и дождливый Форкс никогда не меняется. Когда мама была жива, она часто сетовала на то, что в этом городе время словно остановилось. Именно это когда-то заставило ее собрать чемоданы, забрать крошку-дочь, бросить мужа и сбежать из города, который наводил на нее болезненную тоску. И если для Рене эта аморфность Форкса была губительна, то я воспринимаю ее с каким-то внутренним трепетом, которого не испытывала уже давно. Была какая-то особая прелесть в том, чтобы спустя тридцать лет увидеть место, где я была рождена человеком, почти не изменившимся.
- Чему ты улыбаешься? – тихо спрашивает Эдвард, не отводя взгляда от дороги.
Я кладу ладонь на его бедро и вздыхаю.
- Все так же, как раньше. Будто мы уехали только вчера.
- Это одна из причин, почему мы всегда возвращались в Форкс, - сентиментальная улыбка Эдварда зеркально отражает мою.
Ничего не изменилось. За одним исключением…
Когда наш автомобиль останавливается напротив моего старого дома, я не в силах сдержать тягостного вздоха. Чарли…
Эдвард первым вышел из машины, открыл мою дверцу и подал мне руку. Истинный джентльмен, как и десятки лет назад. Я вкладываю свои ослабевшие пальцы в его надежную ладонь и слишком медленно даже для человека встаю.
- Все в порядке? – заглядывая мне в глаза, с беспокойством спрашивает Эдвард.
Мое лживое «да» ни на секунду не сможет обмануть ни его, ни меня. Мы оба знаем, что нормально уже не будет.
Каждый шаг к дому, как восхождение на Голгофу. Одна из самых тяжелых дорог в моей бесконечной жизни. Я хочу открыть дверь своим ключом, но понимаю, что это будет неуместно. Этот дом давно принадлежит не мне с отцом, а Чарли и Сью.
Видя мою неуверенность, Эдвард нажимает на дверной звонок, крепче сжимает мои пальцы и успокаивающе растирает их. Он знает, как я зависима от его прикосновений и только держась за него могу сохранить хоть толику разума.
Мы слышим скрип ступеней и шаркающие шаги, пока дверь не открывается. Сью поправляет очки и щурится на свет. Не говоря ни слова, я высвобождаю пальцы из ладони Эдварда и обнимаю ее.
- Белла… О Боже… Белла… Как же хорошо, что вы приехали, - ее худенькие плечи дрожат, я чувствую как на кожу моей шеи капают обжигающе горячие слезы.
Как же я мечтаю иметь возможность плакать, чтобы отпустить эту боль.
Когда мы проходим в дом, я чувствую запах пыли, старых досок и запах лекарств, который заранее готовит меня к тому, что я увижу. Сью остается с Эдвардом в гостиной, когда превозмогая нетипичную для вампира слабость, я поднимаюсь на второй этаж.
Останавливаюсь перед комнатой Чарли, кладу ладонь на дверь и закрываю глаза. Мой слух улавливает его хрипы и тяжелое дыхание. Аромат его крови, который когда-то вызывал жажду, теперь отдает вязкой горечью во рту.
Я медленно открываю дверь, и тихий скрип действует хуже наждачки по моим и так расшатанным нервам. Я вхожу, несколько мгновений не отрываю взгляда от пола, прежде чем набираюсь смелости и…
Папа.
Если бы не мое идеальное обоняние, с помощью которого я вычислила его запах, хоть и измененный болезнью, то никогда бы не узнала в этом худом старике, измученном болезнью, своего отца.
Я знала, что когда-нибудь это случится. Эдвард предупреждал об этом много лет назад, и казалось, что во мне давно выработалось необходимое смирение, но… Казаться и быть – это принципиально разные вещи, практически несопоставимые. Я казалась себе сильной и стойкой. Моя готовность рано или поздно потерять отца пугала и восхищала одновременно. Но на деле оказалось, что я раздавлена.
Моя душа обливалась горючими слезами, в то время как глаза оставались сухими. Сердце, умершее тридцать лет назад, разрывалось на части от боли, а если бы не Эдвард, я бы упала на землю и разразилась криком.
Отец спит. Очень тихо, чтобы не разбудить его, я подхожу к креслу, стоящему у кровати, и сажусь в него. Мои пальцы медленно пробегают по его коротким белым как снег волосам. Я хочу погладить отца по щеке и взять его за руку, но боюсь доставлять ему дискомфорт прикосновением моих пальцев, которые уже несколько десятилетий холоднее льда. Вместо этого я кладу голову на кровать и закрываю глаза. Мои легкие вдыхают больше воздуха, чем необходимо, но я не могу себя остановить и дышу, дышу, дышу. Детское желание запомнить каждую грань его запаха, чтобы он был со мной на тот момент, когда его не станет.
Когда теплая ладонь начинает поглаживать мой затылок, я поворачиваю голову и вижу слабую улыбку Чарли.
- Беллз, ты приехала, – пересохшими губами говорит он, и мое сердце болезненно сжимается.
- Здравствуй, папа, - мой тихий голос дрожит как в детстве.
Будто в любую секунду я могу заплакать. Это невозможно, но горло болезненно сжимается, глаза ужасно горят, и кажется, что из моих глаз польются слезы. Как же я хочу плакать.
Господи, дай мне сил…
Не обращая внимания на протесты, Чарли берет меня за руку и сжимает мои пальцы. Его прикосновение такое же слабое, как касание перышка. Но в нем вся сила его любви ко мне и это снова заставляет мое горло болезненно сжаться.
- Ты одна?
Не отрывая от него взгляда, я качаю головой.
- Эдвард сейчас в гостиной со Сью. Завтра приедут Джейк и Несси, а через день подтянутся все остальные.
При упоминании имени внучки Чарли довольно улыбается и закрывает глаза. Каждое слово дается ему с трудом, и даже такой небольшой разговор лишил отца сил. Несколько мгновений он лежал молча. Потом перевел дыхание и сказал:
- Я рад, что ты приехала, дочка. Я скучал по тебе.
Я подношу его ладонь к губам и говорю:
- Я тоже скучала по тебе, папа.
Он заснул, а я сидела, не в силах отвести взгляда от его лица. Вижу впалые щеки, а вспоминаю здоровый румянец. Слышу надрывное дыхание, а в ушах звенит его громогласный смех. Глажу поредевшие волосы, а пальцы все еще помнят шелк его черных кудрей.
Я не в силах отойти от него ни на шаг и под неровный ритм ударов его сердца проматываю воспоминания…
Помню, как во всю свою человеческую силу отец обнимал меня перед тем, как мы уехали из Форкса. Чарли думал, что сможет удержать меня в объятьях силой, но для меня они были не сильнее прикосновения крыла бабочки. На тот момент прошло полтора года после того, как Вольтури оставили нас в покое и мы больше не могли оставаться в этом городе. Я прощалась с отцом и благодарила Всевышнего за то, что он подарил ему Сью. По крайней мере, он не оставался один. Только мое обещание видеться каждый год заставило Чарли разомкнуть объятья.
Я сдержала обещание, мы виделись с Чарли и Сью каждый год. Обычно мы высылали им билет, и они проводили у нас неделю. Это было катастрофически мало для него и небывалая роскошь для меня. Частичка прошлой жизни, от которой я не смогла отказаться.
Никогда не забуду тот день, когда в автомобильной катастрофе погибли мама и Фил. Это случилось через три года после моего обращения. Рене очень обижалась, что я так ни разу не приехала к ней после свадьбы. Мы должны были обставить все так, будто я умерла, но я всегда находила какие-то отговорки. Я примчалась к Чарли на следующий день после ее смерти. Он плакал как ребенок, это было тем временем, когда взрослой пришлось быть мне. Он плакал за нас двоих и, держа его в своих объятьях, я молча, без слез оплакивала мою мать.
Эдвард зашел в комнату и нежно погладил меня по плечу, тем самым отвлекая от воспоминаний. Я кладу руку на его ладонь и закрываю глаза. Нам давно не нужны слова, чтобы сказать о самом важном. Я просто выталкиваю щит, и Эдвард, слыша мои мысли, невольно сжимает мое плечо. Я чувствую его растерянность кожей, ведь в моих мыслях только: «Больно. Больно. Больно. Больно».
Муж подхватывает меня на руки и выносит из комнаты. Когда он заходит в мою бывшую комнату, я не сдерживаю стона. Ничего не изменилось. Кровать, стол, мои фотографии – все на своем месте. Только цвет стен иной, да Сью повесила новые занавески. Эдвард кладет меня на кровать так бережно, будто я все та же неуклюжая девчонка, которая спотыкалась на ровном месте. Я утыкаюсь носом в подушку, пахнущую кондиционером, и вздыхаю. Эдвард ложится рядом, обнимает меня и оставляет поцелуй на моем лбу.
Его тонкие пальцы перебирают мои волосы, гладят мой затылок и массируют шею. Губы нежно целуют лицо, это вызывает у меня слабую улыбку. Кто сказал, что любовь проходит через три года? Мои чувства также остры, как и тридцать лет назад. Моя кожа также искрится от его прикосновений, а мертвое сердце сладко трепещет от такого привычного «я люблю тебя». Ничего не изменилось…
Я поднимаю голову и целую его мягкие губы, созданные специально для меня. В них все мои желания и вся моя жизнь. Он – моя неискоренимая потребность, вся суть моего существования. Он – любовь.
- Хотите соблазнить меня, мисс Свон? – Его лукавый тон заставляет меня хмыкнуть.
- Имеете что-то против этого, мистер Каллен? – невинная игра, возвращающая меня туда, где все начиналось.
- Я поддамся на ваши провокации только после свадьбы, - губы говорят и противоречат словам, целуя так, как никогда не целовали мисс Свон. Только миссис Каллен.
Эдвард пытается меня отвлечь, но это тот случай, когда он бессилен. Я кладу голову на его грудь, закрываю глаза и выталкиваю щит. Муж вместе со мной пробирается сквозь толщу моих человеческих воспоминаний, связанных с Чарли. Они немного размытые, словно стертые безжалостным временем, но моя память с завидной скрупулезностью выискивает самое важное. Папа дарит мне удочку и пытается приучить к рыбалке. Бесполезное занятие, которое он не возобновлял после того, как я уронила ее в реку, когда мы были посреди озера в старой лодке Билли Блека. Эдвард видит все вместе со мной и улыбается. Более позднее воспоминание: отец провожает меня в аэропорт после очередных каникул и его глаза… Господи, в них вся скорбь и боль от расставания. Я видела эти глаза, полные грусти, на протяжении последних тридцати лет, когда он возвращался обратно в Форкс.
- Тшш… - успокаивающе шепчет Эдвард и гладит мою спину.
А я не могу остановиться, снова и снова прокручиваю в памяти воспоминания: отец встречает меня, семнадцатилетнюю, когда я переехала жить к нему. Он взбудоражен, хоть и всеми силами старается этого не показать. Наши вечера за просмотром бейсбольных матчей и пиццей, оказывается, были таким счастливым временем.
Чарли был не особо-то разговорчивым человеком, но в этом мы были похожи. Даже молча сидя рядом с ним, я чувствовала, что он рядом.
Я вспоминаю нашу с Эдвардом свадьбу. Отец определенно не был готов отдавать меня замуж, но…
- Он готов был пристрелить меня в тот момент, когда мы сказали ему, что женимся, - говорит Эдвард, и я не сдерживаю улыбку.
На свадьбе наш танец с отцом был немного неуклюж, но я до сих пор помню, как цеплялась за ткань его пиджака. Как маленькая девочка.
По человеческим меркам мне уже почти пятьдесят, но я до сих пор для него маленькая девочка. И дело не в том, что выгляжу я почти так же, как в день выпускного. Просто… Чарли – это Чарли. Я всегда буду его маленькой дочкой.
Прошло несколько часов, а мы так и не встали с кровати. Все это время я лежала крепко прижатая к телу Эдварда, оберегаемая его нежными объятьями и, покручивая на его пальце тонкий ободок обручального кольца, перебирала по крупицам все, что помнила о папе. Это был своеобразный способ выговориться. Эдвард просто был рядом и «слушал» все, что рассказывала моя память.
Я цепляюсь пальцами за его плечи, словно высеченные из камня, сминаю пальцами футболку и тяжело дышу. Он – моя опора, а в такой неизмеримо сложный момент в моей жизни его надежное плечо как всегда принимает на себя всю мою боль.
Он - отец моего ребенка и мудрый наставник для меня и дочери. Я знаю, что Эдвард не даст мне унывать и поможет выбраться из водоворота печали и боли. Но сейчас он просто молчит и гладит меня по спине. А большего мне и не надо.
Наш слух улавливает звуки из комнаты Чарли, уже через секунду после его тихого «Белла» я в его комнате.
Всю ночь отец не спал. Сью сказала, что он может проспать два дня, а потом бодрствовать на протяжении суток. Ужасный режим, но мне была необходима эта бессонная ночь. Папа разговаривал со мной и Эдвардом, храбрился, даже пытался шутить. Я усилием воли заставляла себя улыбаться, ведь сбивчивый ритм его сердца говорил о страшном.
Я вижу, как ухаживает за отцом Сью и испытываю чувство благодарности. Как бы ни был неудачен его первый брак, Сью сделала Чарли счастливым. Она – его спасение от одиноких дней и ночей. Она – его тепло и уют. Его любовь и последняя страсть.
Сью держит Чарли за руку, а я прижимаюсь губами к виску мужа. Мой родной… Я чувствую себя слабой, ведь будь мы людьми, я могла бы также держать за руку умирающего Эдварда, теряя связь с жизнью с каждым его слабым вздохом.
Ренесме и Джейк приехали днем. Дочь села на постель Чарли, и он, светясь от счастья, погладил ее струящиеся рыжие локоны. Он обожал внучку всей душой, и Несси отвечала деду такими же сильными чувствами. Я видела, как дрожали ее губы, но только крепче сжимала руку Эдварда.
Я сломалась, когда Джейк, всегда веселый и громогласный, застыл на пороге и побледнел. На негнущихся ногах он подошел к Чарли и, заикаясь, поприветствовал его. Когда у Блека подозрительно заблестели глаза, я не выдержала и вышла из комнаты.
Выше моих сил…
Я забилась в угол своей комнаты, словно раненное животное, и обхватила голову руками. Мое тело сотрясает дрожь, несвойственная телу вампира, словно сделанному из стали. В этот момент я слабая и безвольная. Из моей груди вырывается полу-стон, полу-рык, а через секунду Эдвард рядом. Его руки бережно глядят мое тело, губы успокаивающе шепчут, а я утыкаюсь лицом в его шею и рыдаю без слез.
- Тихо, моя хорошая. Я с тобой. Я с тобой…
Только Несси может заставить Чарли съесть хоть несколько ложек бульона и только в моем присутствии он проваливается в сон, где нет боли и страданий. Я кладу холодные ладони на его лоб, и жар, испепеляющий его тело, на несколько градусов спадает.
Я остаюсь на страже его сна и ревностно отсчитываю каждый удар его сердца. Мое горло практически не першит от жажды, когда его кровь с трудом курсирует по телу. Такая вязкая. Холодная.
Я знаю, когда пришел конец. Его тяжелое дыхание и замедленное биение сердца прошептали мне об этом. На город опустилась ночь, мы в этой комнате вдвоем.
Я держу отца за руку и говорю с ним. Рассказываю о том, что интересного произошло за последний год. Он и так все знает, ведь слышал эти рассказы десятки раз по телефону, но мой мелодичный голос успокаивает его. Я запнулась буквально на секунду, когда почувствовала неуловимые для человека изменения. Сглотнув, продолжила свой рассказ, но Чарли прервал меня легким пожатием моих пальцев.
- Ты такая красивая, - прошелестел он, и я прижала его безвольную руку к своей щеке. – Такая же красавица, как тридцать лет назад. Когда-то я был зол на Эдварда за то, что он с тобой сделал. Теперь я благодарен.
- Папа…
В тот момент, когда его глаза закрылись, я прижимаюсь щекой к его груди и судорожно вздыхаю. За час его сердце необратимо замедлило свой ход, с каждым ударом в моей голове отзывалось только отчаянное «Папа. Папа. Папа. Папа».
Я чувствую конец. Моя кожа остро реагирует на смерть.
Десять, девять…
Эдвард рядом, его сильные руки удерживают меня в этом мире.
Восемь, семь…
И я безвольно прижимаюсь спиной к груди мужа.
Шесть, пять…
Мои глаза закрыты, но я вижу всю свою жизнь и ЕГО.
Четыре, три…
Помню каждое его слово…
Два…
Зажимаю ладонями уши, чтобы не слышать.
Один.
***
Через два дня после похорон я попросила Эдварда отвести меня на нашу поляну. Мы идем, как много лет назад, рука об руку, через лес и на этот раз молчим. Даже мой хваленый самоконтроль не в силах справиться с такими жестокими «издержками» вечной жизни.
Наша поляна в цветах… Я закрываю глаза и возрождаю в памяти каждую грань аромата, присущую только этому месту. Губы Эдварда на моих губах, моя улыбка от его нежнейшего «люблю».
Все так же, как было тридцать лет назад. За одним исключением. Теперь в этом мире на одну частичку меньше меня.
Источник: http://robsten.ru/forum/20-1553-1
0
:cray: 
