Перелетев через густые заросли и выскочив на широкую поляну совсем недалеко от песчаного обрыва над рекой, я остановился резко, невольно пропахав длинную полосу в опавшей листве, чуть присыпанной снегом. Брат стоял прямо передо мной, но это был вовсе не сломленный перепуганный вампир, которого я ожидал увидеть, не придавленный тяжестью внушенных мной эмоций противник, которого легко будет победить. Нет. 

У ног его валялись какие-то вещи, губы были сжаты в тонкую белую линию, а голова чуть наклонена вперед, отчего глаза сверкали исподлобья, следя за каждым моим движением с ястребиным выражением. Ноги, чуть расставленные, крепко стояли на земле, как во времена наших давних поединков, подернутых пеленой забвения слишком многих прожитых лет. Но больше всего меня потрясло то, что в руках у Эдварда опасно поблескивал меч – тот самый волшебный клинок, который я оставил в его груди, пришпилив тело к камню, парный к выдернутому мной из-за спины в следующее же мгновение. И брат, судя по всему, прекрасно осознавал власть могущественного оружия. И не собирался легко сдаваться. 

Каким-то непостижимым чудом скинув распространяемую мной ауру, Эдвард сумел перебороть страх. Теперь его решимость биться до последнего напоминала несокрушимую стену, несмотря на затаенные в ней призрачные нотки смирения и скорби, причины которых я не мог понять. Он больше не бежал, а напряженно и решительно ждал, готовясь к смертельной битве. 

Почему? Я медленно и молчаливо сделал пару шагов по кругу, со всей возможной непредвзятостью и серьезностью оценивая противника, так же внимательно наблюдающего и поворачивающегося за мной. Брат не стал бы спасать себя таким странным образом, его возможность побега – река – была слишком близко, чтобы он в последний момент передумал. Неужели все-таки Изабелла была где-то рядом? Иная причина, как по мне, не могла породить подобные силы, подобные стремления. Только угроза ее жизни, которую Эдвард ощутил во мне, заставила его остановиться и принять бой... 

Худшие предчувствия спешили сбыться, но отступать было некуда, иначе все потраченные мной века снова опадут прахом. Мне вновь оставался лишь шаг до исполнения пророчества, и я не имел права опустить руки. Предстоящий поединок дарил мне и брату главное: шанс покончить с проклятием, наконец-то обретя покой. Возможно, последний. 

Я размышлял раньше о том, смогу ли объясниться с братом при новой встрече, но сейчас, чувствуя его решимость сражаться и глядя в его холодные непримиримые глаза, понимал: в моих словах он вряд ли увидит смысл, да и вообще не захочет меня слушать. Мы стали слишком разными, совсем чужими, отдалились друг от друга за прошедшие века, как солнце и луна, и что бы я ни говорил, какими бы словами не пытался убедить его – он не поверит, не услышит. И пока я напрасно сотрясаю воздух – найдет способ снова сбежать. 

Я выжидал, но он тоже не спешил нападать. Его эмоции выдавали напряженность, но не агрессию, из чего я мог сделать вывод, что брат не потерял присутствия духа и способен думать более чем кто-либо из встреченных мной других бессмертных, но он молчал, как и я. Мы двигались по кругу на расстоянии пяти шагов, впитывая облик друг друга глазами. Выгадывали момент, а может, просто не решались сделать последний рывок, в ожидании подходящего мига. Казалось, тянулась вечность – тогда как на самом деле прошло от силы несколько секунд… 

Эдвард мало изменился: пусть теперь одежда на нем соответствовала современной эпохе, во всем остальном я видел младшего брата. Ближе которого у меня человека когда-то не было, с кем меня связывали лучшие воспоминания детства. Я глубоко вздохнул, стараясь сохранить решимость. Сейчас не было той ярости, что сжигала меня при прошлой встрече, которая гнала вперед, не позволяя на дюйм отступить от назначенного пути, потому было тяжелее. Намного. Ситуацию усугубляло обретенное после встречи с Марией отвращение к убийствам живых существ. Один лишь долг принуждал меня завершить начатое. Долг и надежда на новую жизнь, когда мы станем людьми… 

С трудом преодолев внутреннее сопротивление, я перехватил покрепче меч и все-таки занял знакомую с детства стойку, отмечая, как брат зеркально, как на давних занятиях с Робертом, отразил мое движение, словно с тех пор не минуло бессчетное множество лет. Солнце тонуло где-то за Скалистыми горами, день стремительно уступал место сумеркам. Только если когда-то давно гаснущий свет прогонял нас с братом со двора, прекращая очередной спарринг, заставляя вернуться в замок, то теперь ситуация была совсем иной. Каждый миг неумолимо приближал момент столкновения стали, несущей не опыт, но смерть… 

– Это единственный шанс для нас обоих, – хрипло произнес я, понимая, что дальше возможности объясниться может и не представиться, и не желая упускать ее. – Мы оба должны умереть – нет иного пути, чтобы покончить с проклятием ведьмы. Наш род должен быть прекращен, в противном случае мы оба будем страдать оставшуюся вечность, забирая жизни – а люди не должны погибать по нашей вине. Когда мы родимся людьми, наши души получат шанс на искупление, останемся вампирами – нет. Я просто не могу поступить иначе. 

Эдвард покачал головой, продолжая двигаться по кругу, но хранил молчание и нападать не спешил. На его лбу пролегла суровая морщинка. Не опуская меча, я давал ему возможность осознать мои слова. У меня были годы, чтобы поразмышлять на эту тему, он же услышал это впервые. 

Казалось, даже ветер в вышине затих, наблюдая за нашей встречей, а пустота вокруг звенела, поглощая лишние звуки. Мы тенями двигались по кругу шаг за шагом, напряжение нарастало. Стремление объяснить свой поступок, оправдаться боролось во мне с уверенностью в его правильности и с решимостью Эдварда, которая виделась крепче любой стали, подтверждая, что брат вряд ли будет меня слушать. 

Как и раньше, мой дар, легко проникающий в разумы любых других существ, хуже справлялся с братом: я ощущал барьер, защищающий Эдварда от моего воздействия, и сам не больно-то хорошо ощущал, что он чувствует, выхватывая поверхностные эмоции, а не те, что скрыты в глубине. Словно какая-то невидимая связь, притягивающая нас друг к другу из века в век, также легко разделяла нас, когда мы оказывались близко, и не позволяла понять и познать друг друга. И все же я видел: он не сдастся легко. Пусть его эмоции были большей частью укрыты плотным коконом, эту, самую главную, я хорошо улавливал: Эдварду было за что бороться в этой, проклятой Богом и людьми жизни, и опускать рук он намерен не был. 

– Нет. Я не могу себе позволить умереть, – подвел он итог размышлений, подтверждая мои догадки – и в том, что он разумен, и в том, что не поймет и не уступит мне. – По крайней мере, не прямо сейчас. Опусти меч, Джаспер. Позволь мне уйти, оставь меня в покое. Дай… дай мне время подумать об этом, брат, я прошу тебя. 

В знакомом до боли голосе, от которого у меня мурашки побежали по коже, звучала надежда, но за ней стояла железная воля. Он искал возможность уклониться от поединка, не испытывая ярости, но в то же время готовился защищаться до последнего. Его скупые слова не объясняли ничего, лишь будя во мне подозрения. Отпустить, когда долгожданный момент окончания всех мытарств почти настал, отложив его на неизвестный срок? Отпустить, чтобы Эдвард сбежал, – а он это сделает, я прекрасно это понимал! – чтобы вновь гоняться за ним столетиями по всей планете? Да черта с два! Нет-нет, мы должны закрыть этот вопрос здесь и сейчас, без каких-либо еще проволочек. 

Без сомнений, он почуял мой ответ до того, как я начал говорить: лезвие меча чуть дрогнуло, ожидая удара стали о сталь, когда я наклонился, проверяя его реакцию. 

– Ничего не получится, Эдвард, – покачал я головой. – Разве ты не слышал, о чем я толковал тебе в прошлый раз? Проклятие ведьмы будет вечно довлеть над нами, пока мы сами его не разрушим, пока не остановим. Я видел древние свитки в старой капелле и знаю, о чем говорю. Ты и я. Неужели ты не понял до сих пор? Мы как белки в колесе, бегаем по кругу, выполняя предначертание. Те, в кого мы превратились – обязаны умереть. Ведьма нам оставила единственную лазейку, обрекла на страдания, на тьму без капли света! Если снова станем людьми, прожив обычную человеческую жизнь, мы вернем наши души и сможем получить искупление, прощение и, возможно, спастись. И спасти их... 

Я уловил мимолетное колебание в эмоциях брата. Лицо его, однако, оставалось сосредоточенным и неподвижным, глаза бдительно и остро следили за мной. 

– Покончим с этим прямо сейчас, – почти взмолился я, желая больше всего на свете поставить точку в наших разногласиях, надеясь, что победит его здравомыслящая сторона. – Необязательно сражаться. Послушай же меня хоть раз, упрямец! Хватит бежать от судьбы! Пора положить конец нашим мытарствам!
– Нет, – его уверенность не пошатнулась ни на гран. – Я должен подумать, Джаспер. Ты слишком много просишь. Я... не могу с тобой согласиться. Пока не могу. Не прямо сейчас. Дай мне время! 
– Тогда я сделаю это за тебя, – прорычал я, осознавая, что время для разговоров истекло. – Пока нам не уготовили что-нибудь худшее, чем то, что уже есть! У тебя было восемь столетий для раздумий, а теперь настал момент для финала, хочешь ты этого или нет. 

Клинки скрестились, разомкнув идеальный круг и разорвав тишину примолкшего леса песней ликующей стали. Эдвард сумел удивить меня: он не растерял навыков – либо идеальная память вампира пришла ему на помощь, либо тренировался, получив мой меч, но каждый мой опасный удар наталкивался на его защитный блок, куда более крепкий, чем я мог ожидать. Молча и сосредоточенно он отражал мои атаки, однако сам в наступление не переходил, словно тянул время. 

Возможно, мне тоже немного недоставало смелости – однажды брата я уже убил, но тогда считал его монстром; сейчас было гораздо труднее проткнуть его клинком, когда я видел в нем все признаки утраченной – как я считал – разумности. Я понимал: борьба не будет долгой. Стоит мне решиться, схватка закончится в несколько секунд – на моей стороне были опыт и практика многих сражений. Он и раньше не мог мне противостоять в драках, когда мы были юными, теперь-то и подавно, несмотря на неожиданно неплохую форму. За восемь веков я не проигрывал ни разу, никогда. 

– Зачем ты сопротивляешься, да еще так отчаянно? – не выдержав, вновь заговорил я – в отличие от юности, теперь отсутствовала надобность следить за дыханием. – Что тебя держит на этой земле? Эта недожизнь не принесла нам ничего, кроме страданий! Неужели тебе не надоело жалкое существование монстра? Я устал. И ты, наверняка, тоже. 
– Да, я устал, – согласился он, с видимым усилием отражая мой очередной выпад – лезвие блеснуло в миллиметре от подбородка и едва не задело ухо. – Да, эта жизнь чудовищна, и, видит бог, я ее не хотел. Но у меня есть ответственность… Мари! Я не могу ее оставить, не могу умереть прямо сейчас. 
– Мари. Твоя... возлюбленная? – скептически уточнил я. 

Имя неприятно резануло мой слух и сердце. В ситуации наблюдалась доля иронии – его девушку звали вовсе не Изабеллой в этой жизни, что наверняка причинило ему большую боль. В то же время невольно припомнилась Мария, заставляя задуматься: а не ошибся ли Эдвард так же, как ошибался когда-то я? 

– Можно сказать и так, – сквозь зубы прошипел брат, упав на колено под силой моего удара, но умудрился все-таки отскочить до того, как лезвие рассекло плечо. 
– Ты должен понимать: ее существование противоестественно, как и наше. Ей тоже придется умереть, – решился на провокацию я и сразу ощутил вспышку его эмоций: ярость и страх взметнулись пламенем, разбивая вдребезги нарочитую сдержанность. Теперь стало очевидно: еще чуть-чуть, и Эдвард бросится вперед, позабыв о защите, как и когда-то давно, стоило его отвлечь чем-либо животрепещущим. – Кем бы она ни была для тебя при жизни, ты не должен был обращать ее и обрекать ее душу на проклятие ради собственного эгоизма. Ты не должен был обращать никого, брат. 
– Она умирала! – вскричал он, впервые повысив на меня голос и сделав ответный косой выпад, который мог бы достичь цели, если бы я не владел оружием в совершенстве. Я отразил удар и отскочил назад, провоцируя соперника на более активные действия и открытую борьбу, в ходе которой поймать его на ошибке будет проще. 
– Умирают все, кроме проклятых, подобных нам! – Мой голос сорвался, пробив покров спокойствия: слишком болезненной была сама мысль о проклятии. – А такие монстры, как мы, живут веками! Не может быть, что ты ни разу не задавал себе подобный вопрос: за что нам это и как все прекратить! 

Не слушая аргументов, Эдвард снова ушел в глухую оборону: провокация не удалась. Брат не желал нападать. И пусть мои атаки почти достигали его, он каждый раз умудрялся в последний момент отскочить в сторону. Стоило признать: выдержка его стала куда лучше, но и я сдаваться не собирался. 

– Я найду ее, – сочувственно, но твердо сообщил я, не давая ему возможности перегруппироваться и прижимая вплотную к деревьям, где он уже не сможет от меня увильнуть, – когда закончу с тобой. Нет иного выхода. 

Мотнул головой, отказываясь сдаваться, Эдвард излишне поспешно шагнул в сторону. Неловкое движение показало: получилось. Разочарование ли лишило его концентрации, либо Эдварда выбила из колеи моя угроза, но движения его внезапно сбились с ритма, утратив идеальную точность. Не желая начинать сначала, я усилил атаку, одновременно старательно увеличивая ощущение разочарования и паники, и спустя несколько секунд мой удар наконец-то прорвал защиту брата: его меч качнулся в сторону, открывая грудь для моего последующего нападения. 

Мне хватило этой доли секунды, и острие клинка устремилось вперед, прямо к сердцу, не встретив сопротивления. Я знал: от подобного удара невозможно защититься. Он нес верную смерть, был создан для того, чтобы пронзить соперника, лишив всех сил с помощью парализующего действия магического металла. Затем мне оставалось лишь последним взмахом отсечь вампиру голову, прекращая мучения противника. 

Эдвард дернулся, открываясь еще больше, его лицо исказила гримаса злости и отчаяния, в глазах мелькнула тень мольбы... Но памятная по прошлой встрече ситуация, к моему безграничному удивлению, на сей раз не повторилась. Меч, легко рассекая слои ткани, с алмазным звоном уткнулся в неподатливую твердую плоть, не причинив ей никакого вреда, и отскочил, как обычная сталь от камня. Ни страшного треска, ни последующего онемения и жутких черных полос, говорящих об исходящих в преисподнюю силах – ничего. Словно в моих руках был не зачарованный клинок, которым я убил многие сотни вампиров, но обычный, из выплавленной человеческими руками стали для людских сражений. 

Лицо Эдварда, секунду назад отразившее предчувствие неминуемой смерти, вспыхнуло удивлением. Меня хлестнуло наотмашь облегчением, затопившим брата целиком. Пораженный, он на миг потерял равновесие, и уже его орудие рассекло мою одежду, на коже следов не оставив, опровергая мелькнувшую у меня паническую мысль о том, что зачарован был один из мечей, а он теперь находился у противника. 

Отскочив на пару шагов друг от друга, мы потрясенно замерли, пытаясь принять реалии вновь изменившегося мира. Медленно осознавая, что привычный путь отныне для нас заказан. 

Лихорадочно вспоминая события прошлого, я запоздало задумался о том, как крепла моя кожа с возрастом, о том, что уже множество лет не применял в бою меч – с самой встречи с Марией. Тогда, на Юге, в ход шло иное оружие, то самое, к которому теперь я никак не желал прибегать, так как передо мной стоял не обреченный новорожденный, но мой брат. Однако иных вариантов не оставалось: там, где спасовала даже волшебная сталь, мне на помощь придут собственные руки, зубы и физическая сила. И поединок снова станет равным – ведь брат обладал этим оружием в той же мере. 

Словно прочитав мои мысли, Эдвард резким движением отбросил потерявший силу меч. Без сомнения: он пришел к выводам, сходным с моими, и теперь, выставив руки вперед, готовился защищаться дальше. С каждой минутой все труднее было заставить себя его убить, но иначе я не мог: на мне лежала ответственность не только за свою жизнь, потому я, отшвырнув свой меч, бросился вперед в следующий миг. 

– Нет! 

Высокий женский голос пронзил пространство внезапно, словно материализовавшись из воздуха, возводя очередную преграду. Вспышка золотистой пыли на миг ослепила меня, задержав, а в грудь с неожиданной силой уперлась узкая ладонь. 

Не веря в происходящее, чувствуя, как застарелый ужас охватывает меня с головы до ног, я глядел на ту, что не побоялась встать между двумя разъяренными вампирами. Глядел и не понимал, как я когда-то мог за нее принять кого-то другого, тем самым причиняя себе худшую боль на свете. 

– Алисия... – потрясенно прошептал я. 
– Ты… – в тон мне ответила она, расширив глаза в изумлении. 
– Мари, нет! – одновременно воскликнул Эдвард. – Уходи, спасайся! 

Сложная головоломка событий прошлого закрутилась в моей голове, сковав движения. Мари? Сейчас, когда эмоции били через край, я не мог ошибиться: тех двоих, кто стоял передо мной, связывала прочная нить взаимной привязанности. И возглас Эдварда подтверждал: он защищал от меня именно ее, мою любимую... Но только ли мою? Что их объединяло? Неужто... 

– Алисия?! – растерянно переспросил он, я видел периферийным зрением его шокированное лицо, его взгляд заметался между мной и моей возлюбленной. Взгляд, в котором я читал непередаваемую смесь облегчения и шока, столь выразительные, что я скрипнул зубами от досады и вспыхнувшей внезапным ярким пламенем ревности. 

Следующая мысль поразила меня, как стрела арбалета, пущенная прямо в сердце, заставив забыть обо всем и чуть не броситься вперед снова. Только напрягшаяся ладонь девушки удержала меня на месте: она нерушимой скалой стояла между нами. Если недавно я с ужасом задумывался о том, что Эдвард успел обратить Изабеллу и мне придется убить ее, то теперь осознал: он обратил Алисию! Ту, на которую я никогда, ни при каких обстоятельствах не смогу поднять руки, ту, которую буду защищать до последней капли крови и последнего вздоха в любом из миров. 

Подняв взгляд, я встретился со столь необычными для вампира светло-карими глазами Эдварда, мельком отмечая, что глаза Алисии окрашены в такой же цвет, находя в том подтверждение жуткому поступку брата. 

– Ты сгубил нашу последнюю надежду, понимаешь? – безнадежно проговорил я, и плечи мои задрожали от отчаяния и гнева. – Отнял единственную возможность спасения. Я мог убить тебя – в конце концов, к этому я готовился веками. Мне безразлично, сколько других кровососов умрет от моей руки. Но Алисию… я никогда не смогу ее убить, и ты это знал! Ведьма… победила! 
– Мари умирала, – качнул головой Эдвард, повторив прежние свои слова, и я ощутил его печальные сожаления. 

Брата тоже удерживала на месте рука Алисии, но, в отличие от меня, он не делал и малейшей попытки к сопротивлению. Это и к лучшему – если бы он напал, я бы не смог сейчас защищаться. Глубина моей боли была слишком велика. 

Невольно перед глазами мелькнуло лицо Изабеллы – вампирши, виденной мной за пеленой ярости, за миг до того, как я оторвал ей голову. Тогда Эдвард обращал ее, тоже спасая от смерти? Не многовато ли совпадений? 

– Я не мог поступить иначе. К тому же, я был уверен… – он сглотнул, переведя полный ужаса взгляд на мою жену, – что это Изабелла. 

Новая вспышка ревности полыхнула лесным верховым пожаром, однако погасла, стоило мне совпасть взглядом с Алисией. Ее эмоции, как и эмоции брата, я не мог читать ясно, но тепло, окутавшее меня с головы до ног заботой и светом, ощущал, как и радость от долгожданной встречи. Слова не были нужны. Словно с последнего нашего свидания минуло не три с лишним сотни лет, а всего несколько часов, и мы по-прежнему сильно, отчаянно и всецело любили друг друга... 

Даже мысль о победившей ведьме временно отступила в тень. Даже саднящая досада на себя за то, что я мог возлюбленную когда-то перепутать с Марией. Все исчезло, я видел лишь ее глаза, дарившие мне то самое ощущение, которое я видел между встреченными мной истинно любящими друг друга парами. 

– Джаспер... – тихо прошептала она и легко улыбнулась, продолжив с невесомым упреком. – Ты заставил меня долго ждать этой встречи. 

Обхватив ладонями родную ладонь, я прижался к ней губами, наслаждаясь нежностью и теплотой. Она дождалась, и я не мог этому не радоваться. 

– Простите, миледи, – чуть слышно ответил я. – Но я не мог иначе. 

Весь окружающий мир на несколько бесконечно долгих секунд перестал существовать. Мы словно снова стояли там, на нашем берегу недалеко от родного дома, строя планы на будущее... Вот только я отлично помнил, чем закончилась та наша жизнь. И знал, что с тех пор, по сути, ничего не изменилось, значит, счастье это не сможет длиться долго – нам просто не позволят им насладиться... 

Я смотрел на любимую, и поднимавшее вновь голову отчаяние свивалось крутыми жгутами со страхом вновь потерять ее и с ненавистью к брату, который обрек нас на еще худшие страдания. Проклятие висело над нами теперь особенно ярко. Пусть мы были бессмертны, но мне судьба уже не раз доходчиво доказывала, что некоторые события куда хуже смерти. Убить вампира возможно, мне ли того не знать. Но разве я мог?! И жить, постоянно опасаясь удара в спину, ожидая невосполнимой потери – худшее из испытаний. Понимать, что был в шаге от достижения цели, от надежды все исправить, и потерять любую возможность достичь ее – не было ничего страшнее постигшего меня разочарования. 

– Это конец, понимаешь? – устало и горько проговорил я, вновь поднимая глаза на брата, ненавидя его сейчас от всей души, но в то же время чувствуя ужасное опустошение: погоня, которая длилась множество лет, окончилась ничем. У меня теперь не было цели. – Я восемь столетий потратил, идя к этой встрече. И что в итоге? Это тупик. Мы проиграли. Оба, понимаешь? Ты не спас ее тогда, ты погубил... 

Глядя на возлюбленную, я не хотел и не мог представить ее мертвой, но еще ужаснее было понимать, что брат сгубил ее душу, обрек на то же проклятие, что и нас… Превратил ее в убийцу! Это не меняло моих чувств к ней – их ничто не могло изменить! – но если раньше она оставалась невинной душой, то теперь тяжесть проклятия еще тяжелее легла на эти хрупкие плечи, вовлекая в кромешную тьму. 

– Джаспер, – Алисия не позволила заговорить Эдварду. – Не сдавайся. Наверняка есть иной выход, кроме того, который видишь ты. Не может быть настолько плохо! 

Ее мелодичный голос звенел надеждой и уверенностью в собственных силах, и этот огонек заставил встрепенуться Эдварда, поднять голову. В чертах брата я вновь увидел того наивного мальчишку, отважного, верного и верящего, готового на все ради близких, и от того стало еще больнее. 

– Я точно знаю, – рык боли завибрировал в моей груди. – Ведьма так сказала. 

Чувствуя, как стремительно иссякает выдержка, я отступил на шаг, и разорванное прикосновение хлестнуло новой порцией боли, подчеркивая ужас случившегося. Противоречивые чувства раздирали меня на части, и оковы контроля трещали так, что казалось, их должны слышать со стороны. 

– А если не верить словам ведьмы? – Алисия вопросительно подняла брови. – Что, если она тебе солгала? Можно ли верить той, которая хотела не спасти нас, а уничтожить? Не в ее интересах было давать нам в руки шанс на спасение, пойми! 

Последние лучи заката подсветили ее темные волосы красноватыми бликами, любимое лицо напряглось, на гладком лбу пролегла упрямая морщинка. Я не мог ей не верить, но в то же время знал: бесполезно. Шанс был всего один – умереть всем, оставить прошлую жизнь позади, надеясь, что с фамилией Хейл, с кровью последних потомков Жоффруа сгинет и старое проклятие. Но теперь мы его были лишены. Я не смогу убить ее, но и уйти первым сил у меня не хватит. Не теперь, когда мы снова вместе. 

– Ты когда-то говорила мне то же самое, – отмахнулся я. Горечь переполняла меня, буквально заставляя захлебываться отчаянием. – И чем все закончилось? Расставанием на три сотни лет? Сколько еще их будет, разлук, если все продолжится? 
– Поверь мне. Теперь это не просто внутренняя уверенность. Я... искала. И кое-что смогла узнать, –Алисия улыбнулась, и в карих глазах мелькнул огонек радости. –Джаспер, думаю, я знаю, что может нам помочь...